Она еще раз убедилась, что парень был читающий, но не устоявшийся в своих пристрастиях. В записях он явно подражал Пришвину, Эренбургу, кажется, Олеше («Ни дня без строчки»). Например, Осетров писал: «Ходил весь день по тайге на лыжах. Вдруг почувствовал: накатывается снежная слепота. Вспомнилось: Чижик, треск сломанного мотоцикла и мать. Мать говорит мне (в больнице): «Сынок, тебе не больно?» А я думаю только о Чижике и ничего не вижу. Самое страшное – я думал, что она умерла. Врачи не говорили мне ничего целый день…»
А вот и цитата. «Только правда, как бы она ни была тяжела, «легкое бремя». Правду, исчезнувшую из русской жизни, – возвращать наше дело. Александр Блок».
Тут же рядом Нил пишет: «800 стихотворений Блок посвятил Прекрасной Даме. Это была реальная женщина, Любовь Менделеева, дочь великого химика, ставшая женой поэта. Я посвятил Ч. только четыре. В количестве ли дело? А все-таки цифра 800 – звучит!»
«Ч.» – нетрудно догадаться – Чижик. О ней в дневнике упоминалось настолько часто, насколько прозрачна и ясна истина: Нил в девочку влюблен.
Самое удивительное, что имя Авдонина встретилось Ольге Арчиловне еще только два раза.
«Говорят, снова приезжал Авдонин. Жаль, что я опять находился в Иркутске, сдавал сессию. Хотелось бы наконец поглядеть, что за птица. Нащелкал наших, привез цветные фотографии. Так и слышишь: Эдгар Евгеньевич, Эдгар Евгеньевич… Зачем он крутит мозги Чижику? Зачем ему подлизываться к лесникам? Видел его в Турунгайше, похож на хорька».
Дагурова задумалась. Получалось так, что Осетров был предубежден против Авдонина заранее. Не скрестились бы их сердечные пути, написал бы Нил так о человеке, которого, в сущности, не знал?
Самый неверный советчик в оценке другого – зависть. Ну и конечно, ревность – разновидность зависти. Ревнуют к счастливому сопернику, неудачник не принимается во внимание.
В одном Осетров, кажется, не лгал на допросах: с Авдониным он и впрямь, кажется, не был знаком.
В другой и последний раз Авдонин возник в дневнике рядом с Родионом Ураловым.
«Авдонин привез киноартиста Уралова, а сам улетел в Москву. Родион – отличный парень. Правда, любит спиртное, Чижик говорит, выпил у нее флакон французских духов. Жаль, в Москве Родион пропадет, это на нем написано, как судьба. А ведь свой, сибиряк, читинский».
Следователь вспомнила надпись на фотографии, подаренной Нилу. Нет, видать, не кокетничал Уралов. И впрямь заблудился в столице…
Вдруг звякнуло окно. Тихонечко, жалобно, словно крикнула птичка. Увлеченная чтением, Ольга Арчиловна вздрогнула. Отодвинула полотняную занавеску. На бархатном фоне ночи высвечивалось из комнаты лицо с раскосыми глазами. Женщина показала рукой куда-то в сторону. И исчезла. Дагурова поняла: она просит открыть входную дверь, запертую изнутри. На этот раз она смотрела на Ольгу Арчиловну более приветливо.
– Однако молоко на ночь хорошо, – произнесла женщина. В руках она держала авоську с двухлитровым баллоном молока, закрытым полиэтиленовой крышкой.
Женщина мягко прошла на кухню, высвободила банку из авоськи и поставила на стол.
– Ой, спасибо… И зачем вы утруждали себя? – стала благодарить следователь. – Ночью, по тайге… Опасно.
– Это плохому человеку опасно, – певуче произнесла женщина. – С плохими мыслями и днем в тайгу не ходи. Зверь не любит, когда нехорошо думаешь.
Говорила она по-русски как будто правильно. И все же какой-то акцент чувствовался.
– Простите, как вас звать? – спросила Дагурова.
– Зови Аделина, – серьезно ответила женщина.
– А по отчеству?
– Просто Аделина, – сказала та, словно приказывала. И вдруг поинтересовалась: – Живот принимает молоко?
От такого, прямо скажем, не очень скромного вопроса Ольга Арчиловна растерялась.
– В общем-то пью…
– Тогда пей. Лицо будет белое, спать будешь крепко… Ты не обижайся, есть такой живот – молоко не принимает. Тогда надо кислое молоко пить…
Аделина произнесла это так убежденно, что Ольге Арчиловне и впрямь захотелось выпить молока. Она словно уже ощутила его вкус во рту.
Аделина смотрела на Ольгу Арчиловну словно врач, наблюдавший за больным во время лечебной процедуры.
– Свое? – спросила Дагурова, наливая второй стакан.
– Корову держу… А магазинное не то. Ни запаха настоящего, ни вкуса.
– Конечно, домашнее лучше, – согласилась Ольга Арчиловна. – А как тут корову пасти? Медведи, волки.
– Медведь умный. Человек дурак. Медведь ест корову, когда ягоды нет, – сказала Аделина. И, словно ни к кому не обращаясь, произнесла: – Иван идет.
– Что? – не поняла Ольга Арчиловна.
Но тут послышались шаркающие шаги, и на кухне появился Иван Иванович Кабашкин. Он был в старомодной полосатой пижаме – радость курортников лет двадцать-тридцать назад – и мягких домашних тапочках.
– Угощайтесь, – предложила ему Дагурова. – Аделина ради нас постаралась, ночью из Турунгайша…
– С огромным удовольствием, – согласился медик.
– Да, вы знакомы? – спросила Ольга Арчиловна.
Иван Иванович, не отрываясь от стакана, кивнул.
Аделина, игнорируя вопрос, сказала:
– Утром парное принесу.
Она внимательно посмотрела на следователя. Честно говоря, ее прямо-таки завораживающий взгляд смущал Ольгу Арчиловну.
– Однако сегодня комаров будет шибко много, – сказала Аделина. – Теплая ночь… – И, не попрощавшись, вышла.
– Колоритна, не правда ли? – поставил на стол стакан Кабашкин. – А ведь я почти заснул… И что меня потянуло на кухню? Прямо телепатия какая-то…
– Странная, – подтвердила Дагурова. – Смотрит как гипнотизирует.
– Что-то в ней цыганское есть, – усмехнулся Иван Иванович. – И насчет комарья – правда! Звенят, окаянные, над ухом. Даже марля на окнах не помогает… Я вам, Ольга Арчиловна, рекомендую намазаться кремом «Редет». А то замучают, не заснете…
Дагурова последовала совету Кабашкина. И то ли действительно крем помог, то ли она была такой уставшей, но заснула как убитая, лишь только головой коснулась подушки, не слыша никаких комаров.
Утром следователя разбудили голоса за окном. Ольга Арчиловна глянула на улицу – десятка три мужиков и парней. Она поняла: приехали люди помогать Артему Корнеевичу искать пулю, которой был убит Авдонин. Часы показывали начало седьмого. Начальник милиции выполнил просьбу следователя весьма оперативно.
Дагурова встала, быстро оделась.
Кабашкин уже сидел на кухне, побритый, в своей пижаме и домашних тапочках, как сиживал, наверное, дома по утрам.
– Видели? – спросил он у следователя. – Дело будет, я думаю. Даже несколько металлоискателей привезли с собой…
– Очень хорошо, – кивнула Ольга Арчиловна.
Только она успела умыться, пришел капитан Резвых.
Прежде всего речь зашла о том, как провел Авдонин свой последний день жизни.
– Понимаете, Арсений Николаевич, – сказала следователь, – меня интересует, что он делал с шести часов вечера до момента убийства… Насколько известно, Нил Осетров и Марина Гай в это время бродили по тайге. Не могли ли они встретиться с Авдониным? Может быть, кто-то видел их вместе?
– Я уже поспрашивал у лесников, – ответил участковый. – Богатырев с четвертого обхода – да вы его знаете, понятым был – помнит, что Авдонин с собакой шел по направлению к Турунгайшу. Где-то в начале пятого. Но чтобы он был вместе с Нилом, или Мариной, или там еще с кем, никто не видел…
– С шести до девяти вечера, – еще раз подчеркнула следователь.
– Хорошо, Ольга Арчиловна, я вас понял.
– Теперь о деле, по которому раньше привлекали Осетрова…
– Узнал, – кивнул Резвых, – мотоцикл принадлежал бывшему участковому. На пенсии он сейчас. Состоит в совете ветеранов при нашем райотделе…
– Так в чем там суть?
– Ну что? Озорство, если смотреть в житейском плане. А с точки зрения закона – угон автотранспортного средства. Служебного… Не в целях присвоения, а так, покататься. Все равно есть статья… Осетров-то и водить мотоцикл не имел права, удостоверения не было… Насколько я понял, Ольга Арчиловна, вся петрушка из-за того, что он девчонку покалечил…
– Дочь Гая, вы хотите сказать?
– Вот именно… Ущерб мотоциклу не ахти какой. Разбитая фара, помятая коляска… На привлечении к уголовной ответственности Осетрова настаивал Федор Лукич.
– Странно, – произнесла Дагурова. – А если бы парня отправили в колонию?.. Какой приговор?
– Год исправительно-трудовых работ с удержанием двадцати процентов в пользу государства. Отбывал по месту прежней службы. То есть здесь, в заповеднике.
– А возмещение ущерба пострадавшей? Ну на лечение?
– Гай от гражданского иска отказался. Не знаю, может, стыдно стало. Подпортил биографию парню… Дважды бить битого как бы некрасиво.
– Значит, год, – размышляя о чем-то своем, сказала Ольга Арчиловна.
– Это суд приговорил… А потом сам же Гай ходатайствовал о сокращении срока. И о снятии судимости. За хорошую работу.
– Непонятно, – удивилась следователь. – Ударил, а затем погладил…
Капитан снял фуражку, вытер платком лоб.
– Есть такое предположение – Чижик на отца насела. Освободи, говорит, Нила, и все тут… Федор Лукич перед дочерью как воск перед огнем. Она лепит из него что ни пожелает.
– Но историю на озере Гай Осетрову до сих пор не прощает?
– По-моему, директор не жалует Нила, – согласился участковый.
– А на работе держит, – задумчиво произнесла Ольга Арчиловна.
– Куда денешься? Люди нужны. Такой работник на дороге не валяется. Как-никак потомственный лесник. И дело свое знает.
– Может, опять Марина? – высказала предположение Дагурова. – Так бы уволил. Ведь предлог найти, когда хочешь, не так уж трудно.
– Верно. Было бы желание… Скорее всего, опять Чижик вступилась…
«Вот и еще кое-что прояснилось из биографии Осетрова, – думала Дагурова. – Но кто же он на самом деле? Что главное в его характере, поступках? Образ жизни рождает человека, но в равной мере и человек рождает образ своей жизни. Наш образ жизни впитывает в себя и труд человека, и личную свободу, и отношение к другим людям, в среде которых мы созрели как личность, и к семье, в которой выросли. И судьба каждого из нас неотделима от судьбы окружающих… Не познав всех этих компонентов, не раскусишь человека…»
Прежде чем отправиться домой к Гаю, Дагурова позвонила из Турунгайша от участкового инспектора в районную психоневрологическую больницу Мозговой, к которой посоветовал обратиться Кабашкин.
– Кто это мной интересуется? – ответил следователю низкий хриплый голос.
Ольга Арчиловна назвала себя и попросила провести обследование Осетрова.
– На предмет чего? – поинтересовалась Мозговая.
Дагурова стала объяснять.
– Может, мне вообще дать заключение по фотографии? – недовольно перебила врач. – Могли бы, кстати, сами приехать, рассказать, что вам нужно… Уж что-что, а машиной, я думаю, вас обеспечили…
Ольга Арчиловна извинилась, что приходится объясняться заочно. Но что, мол, поделаешь, хочется все поскорее, а дел срочных и здесь много. Сказала, что постановление о назначении судебно-психиатрической экспертизы доставит ей участковый инспектор Резвых.
– Конечно, для каждого свое дело – самое главное, – пробурчала психиатр. И было непонятно, согласилась она срочно обследовать задержанного или будет ждать следователя для детального разговора.
Дагурова составила вопросы, стараясь, чтобы они были как можно точнее и понятнее для врача. Арсений Николаевич без всяких задержек сел на мотоцикл и махнул в райцентр…
Глава 9
…Марина Гай встретила следователя в узких брючках с разрезами внизу и кофточке с глубоким вырезом на груди, плотно облегающей ее гибкий девичий стан. Брюки и кофточка были из небесно-голубого шелка. Прическа – поднятые наверх иссиня-черные волосы, прихваченные черепаховым гребнем.
Ольга Арчиловна поразилась, до чего изменился ее облик. Вчера – юная европейка из какой-нибудь средиземноморской страны, сегодня – словно молодой цветок Юго-Восточной Азии. И эта кротость в лице, семенящая походка, словно на ногах геты – деревянные сандалии на высоких подставках…
– Простите за беспорядок, – сказала Марина, вводя следователя в большую комнату. – Присаживайтесь, – указала она на тахту.
Ольга Арчиловна села, огляделась. Со стены стекал ковер, устилая тахту и еще полкомнаты.
На креслах, на столе были разложены платья, меховые вещи – красиво вышитый полушубок, шапка с длинными ушами из мохнатого белого меха, рукавички с национальным орнаментом. На полу лежал чемодан, наполненный женским бельем, блузками, чулками и колготками еще в целлофановых пакетах с яркими этикетками. Коробки с туфлями накренились, опершись о горку.
Противоположную стену украшал палас с простым геометрическим узором. В центре паласа висели два скрещенных охотничьих ружья, матово блестевшие холодным вороненым металлом и теплым светлым деревом лож. А по бокам их были прибиты оленьи рога, отполированные и покрытые лаком. Над ружьями из перекрестья дул смотрела на следователя оскаленная медвежья морда.
– Папа застрелил, – пояснила Марина, видя, с каким нескрываемым любопытством Ольга Арчиловна оглядывает убранство комнаты. – Сам и чучело сделал. На областной выставке охотничьих трофеев за эту голову ему дали диплом.
– Выразительно, – согласилась Дагурова.
– Он хороший таксидермист, – просто сказала Чижик. – У папы настоящая мастерская. Все свободное время проводит в ней…
– А это? – показала следователь на тюлененка-белька, лежащего на телевизоре.
– Как натуральный, правда? – Марина поднесла его к Ольге Арчиловне. – Японцы молодцы! Ведь это синтетика…
Ольга Арчиловна невольно провела по игрушке рукой – зверек и впрямь выглядел как натуральное чучело. Мех был мягкий, теплый.
– Эдгар Евгеньевич привез, – печально глядя на заморский сувенир, произнесла девушка. – Скажите, почему я совсем не так переживала, когда умерла моя учительница? А эта смерть… – Марина вздохнула. – Конечно, чужое горе и свое – разные вещи. Надо иметь большую душу, чтобы сострадать…
– А маму вы помните?
– Нет. Но это совсем другое. Она умерла, дав мне жизнь… Иногда мама снится мне живой. И папа с ней весь счастливый… Ведь у каждого мужчины должна быть рядом с ним достойная его женщина.
Марина убрала с одного кресла вещи и села, по-детски положив руки на колени.
– Но зато вот вы у него, – сказала Ольга Арчиловна.
– Последний день… А потом? Аделька? Ей-то ведь все равно, – с горечью произнесла девушка, положив голову щекой на подставленную ладонь. – Это разве любовь?
Дагурова удивилась: вот уж никогда бы не могла предположить, что между Гаем и Аделиной могут быть какие-то близкие отношения. А Марина продолжала:
– Сегодня один мужчина, завтра – другой… Но папа однолюб! Как лебедь. Так его жалко, так жалко! Неужели он ничего не видит?
Обсуждать с этой девочкой сердечные дела ее отца не входило в планы Ольги Арчиловны никоим образом. Поэтому она сидела и молча слушала, поражаясь совершенно зрелым рассуждениям Марины, а еще более – неожиданной откровенности, с которой та выдавала семейные секреты.
Что это? Наболевшее? Или отсутствие собеседника, которому можно довериться? Но почему именно ей, следователю?
– Я понимаю, Эдгар Евгеньевич был не похож на тех, кто здесь окружает Адельку… – Девушка обхватила руками одно колено. – Наверное, у нее это так, привычка – чаровать каждого нового…
А вот это заставило Ольгу Арчиловну насторожиться. Куда как прозрачно: Адель, выходит, имела какие-то виды на Авдонина.
«Ничего себе ситуация, – усмехнулась про себя Дагурова. – А что, если не классический треугольник, а четырехугольник? Даже пяти…»
Ее так и подмывало расспросить девушку подробнее, однако удерживала элементарная этика – перед ней почти еще ребенок…
– Может, она польстилась на подарки? – по-детски надула губы Чижик.
– А он ей дарил? – вырвалось у Дагуровой.
– Ну что вы! Насколько я знаю… – Марина задумалась. – Нет, нет. Я говорю, может, она завидовала, что он мне дарил…
– Что, например?
Марина обвела глазами комнату. Встала, подошла к горке, вынула из нижнего отделения портативный магнитофон.
– Ой, как хорошо, что вы напомнили, – обрадованно сказала она. – Честное слово, забыла бы… Подарок Эдгара Евгеньевича.
Она положила магнитофон в один из чемоданов.
Ольга Арчиловна обратила внимание: магнитофон японский, как две капли воды похожий на тот, что лежал в чемодане Авдонина.
– А вот… – Чижик взяла с другого кресла платье и приложила к себе. У Дагуровой на секунду даже шевельнулось чувство зависти. Очень красивое платье. Длинное, расклешенное, без рукавов, из светло-сиреневого материала с люрексом, оно переливалось, играло, как чешуя сказочного животного. – Идет мне? Только честно…
– Очень, – откровенно похвалила следователь.
– И в театр можно, и вечером по улице пройтись, – проговорила Марина, словно это было на демонстрации мод, и сложила платье в чемодан. – Правда, плечи у меня немного худые, ну да ничего, как вы считаете?
– Ничего, – улыбнулась Дагурова. – Уверяю, в Москве вы произведете впечатление…
– И немножечко подушиться. Самую капельку. У меня «Шанель»… – Марина от удовольствия даже раскраснелась и так вошла во вкус, что достала откуда-то из вещей в чемодане изящную коробочку с французскими духами и поднесла к носу Дагуровой. Духи были отличные, пикантной, тонкой композиции.
– Тоже Эдгар Евгеньевич?
– Папа.
– Ну да, те, что подарил Авдонин, выпил Уралов… – вспомнила Ольга Арчиловна запись в дневнике Осетрова.
Девушка посмотрела на нее чуть ли не с испугом.
– А вы… Откуда? Вы знакомы с Родионом? – удивленно спросила она.
– Мариночка, – с улыбкой сказала Дагурова, – я же следователь. А следователь должен знать такое…
– Какое? – вскинула на нее глаза Чижик.
– Нил посвятил вам четыре стихотворения…
– По-моему, пять, – сказала Марина, глядя на Ольгу Арчиловну настороженно и подозрительно.
– Про пятое я не знаю. Это, наверное, совсем недавно…
– Да, Нил написал его неделю назад.
– Вы уговаривали Осетрова поступить в Литературный институт, – продолжала Дагурова. Ее стала забавлять игра.
– А он и слушать не хочет, – кивнула Марина. – Говорит: поэт не профессия, а призвание. Выучиться нельзя. Если есть талант – проявится и без Литинститута.
– И еще. То, что находится недалеко от Монаха, принадлежит вам обоим…
Девушка присела в кресло.
– И это вам известно! Но откуда? Нил ни за что и никогда не сказал бы вам этого!
В дневнике Нила была такая запись: «Договорились с Ч.: то, что у Монаха, принадлежит нам обоим. И если случится, что это очень понадобится кому-нибудь из нас, тот придет к Монаху и выкопает…»
– Не сказал. – Дагурова пожалела, что увлеклась и затронула, кажется, какую-то их тайну. И чтобы исправить ошибку, ласково произнесла: – Поверьте, Мариночка, я не знаю, что там у вас спрятано, возле камня с таким необычным названием…
– Спрятано, – почему-то усмехнулась Чижик. – Ну да ничего не спрятано, – сказала она веселее. – Решительно ничего.
– А то, что вам Нил тоже делал подарки… – начала снова Ольга Арчиловна.
– Пожалуйста, могу показать. – Девушка вышла в другую комнату и вскоре вернулась с большой картонной коробкой. В ней лежали всякие диковины – закрученная спиралью и отливающая розовым перламутром раковина, гроздь прозрачных кристаллов какого-то минерала, другой минерал по форме напоминал веточку.
– Коралл, – пояснила девушка. – Редкий. Сам Нил доставал. С аквалангом… А это знаете что? – показала она мутноватый изогнутый кусок кости. – Бивень мамонта, настоящего.
Ольга Арчиловна вынула из ящика странную безделушку – крохотный плоский бочоночек на цепочке. Все это было сделано из серебра, а бочонок еще и отделан синими и розовыми камешками.
– Изящная вещица, – сказала Марина. – Называется тумор. Вроде амулета… Нил с Памира привез. Настоящая бирюза и настоящие памирские лалы. – Чижик нежно погладила камешки. – По-нашему – рубины… Вот сюда, – раскрыла она бочоночек, – клали бумажку с изречением из Корана. Считалось, что это оберегает человека от беды…
– Я вижу, у Нила страсть к путешествиям, – заметила Ольга Арчиловна.
– Да это его все Алексей Варфоломеевич с собой таскает…
– Кто?
– Меженцев. Папин заместитель… Профессор…
«Значит, это его письмо я обнаружила у Осетрова», – подумала следователь.
– Как заместитель? – удивилась она. – Он же, кажется, не живет здесь, в заповеднике?
– Приезжает, уезжает… Впрочем, я не знаю. Спросите у папы.
Дагурова невольно сравнила: японский магнитофон, такое дорогое платье, французские духи и эти диковины, собранные в разных далеких местах, цену которых трудно определить в деньгах, а надо измерять чем-то другим…
Авдонин и Осетров. Два совершенно разных человека. Со своими мерилами ценностей.
– Вы мне сказали: Нил жестокий. – Дагурова внимательно посмотрела на девушку, перебиравшую в руках подарки Осетрова. – Из чего вы это заключили?
– Я сказала, жестокий? – удивилась Марина. – Впрочем… В отношении браконьеров – да! Нил говорил, что, когда он видит браконьера, его буквально трясет! Наверное, потому, что его папу убили…
– Вы помните его отца?
– Очень смутно… Такие плечи широкие. – Девушка показала руками. – Густые усы… Я ведь маленькая была, когда его убили…
– А какие отношения у Нила с другими людьми?
– Ну, жестоким его назвать нельзя. Категоричный, что ли… У Нила все или черное, или белое. Это плохо, а это хорошо. Или любишь, или не любишь… Он оттенков не понимает… Родион Уралов выпил, и вы бы слышали, что он говорил! А Нил от него в восторге. Прямой, мол, честный парень…
– Так о чем Уралов говорил?
– Даже стыдно пересказывать… – Марина опустила голову. – Например, как актрисы получают роль, становятся звездами… Надо, говорит, понравиться режиссеру, стать его любовницей, тогда…
– Вы ему сказали, что хотите поступать в Институт кинематографии?
– Ну да! – недовольно воскликнула девушка. – Зачем мне ему говорить это. Эдгар Евгеньевич еще раньше сказал Родиону… Так вот, когда он стал такое рассказывать, мы поспорили. Я не верю, что это так… А если бездарная? Все равно получит главную роль, став любовницей режиссера?
Ольга Арчиловна невольно улыбнулась.
– А что, я не права? – вскинула Марина голову. – Родион смеется, говорит, что поэтому у нас и хороших актрис наперечет… Все это гадко и пошло! Ну если думаешь так, то и молчи. Держи при себе…
– Авдонин был при этом разговоре?
– Нет. По-моему, он, знаете, так к Уралову не очень благоволил. Они знакомые давно, но близкими друзьями не были… А в тот раз встретились в аэропорту. Уралов летел на БАМ выступать с бригадой артистов… Эдгар Евгеньевич сказал, если будет, мол, время, заезжай в Кедровый. Просто ради вежливости… А Родион и прикатил. Понравилось ему здесь. Еще бы, все его приглашают, угощают. Живой киноартист! И попьянствовать можно на дармовщину…
Марина закрыла коробку с подарками Осетрова.
– Ничего с собой не возьмете? – кивнула на коробку Дагурова. – В Москве любят всякие редкости…
– Просто некуда, – пожала плечами Марина. – Да и не знаю, где там буду жить… – Она задумалась о чем-то и продолжала: – Так хочется побывать в Центральном доме работников искусств. А Дом киноактера. Дом кино!.. Эдгар Евгеньевич обещал мне все показать, познакомить с интересными людьми. Звездами… Да и во ВГИКе многих знал…
– Обещал помочь с поступлением? – уточнила следователь.
– Да… – смутилась Марина. – Вы не подумайте, что я хочу пролезть по блату… Но все-таки лучше, когда знаешь обстановку, требования…
– А Осетрову вы об этом говорили?
Девушка кивнула.
– Как он прореагировал на то, что Авдонин взялся помочь? – спросила Дагурова.
– Никак. Просто сказал, что счастливым можно быть и здесь…
– Скажите, Марина, Нил никогда не высказывал в адрес Авдонина чего-нибудь оскорбительного, не грозился?
Вопрос этот был одним из главных, и Ольга Арчиловна долго готовилась, чтобы задать его. И кажется, это было самое удобное время.
– Я понимаю, для чего это вам нужно, – ответила девушка спокойно. – И знаю, что от этого зависит многое… Так, Ольга Арчиловна? Действительно, зависит?
Дагурова поняла: девочку она недооценила, та умеет определить главное.
– Вы как в этом анекдоте: что лучше – хороший диагноз или правильный, – сказала следователь с улыбкой. – Поймите, нужна правда! Всем. И вам и мне. И, если хотите, больше всего Нилу.
– Ну если я буду его топить, какая ему польза?
– Слово не то, девочка… – покачала головой следователь. – Я ведь тоже не собираюсь его топить… Ложь – плохой помощник ему. Она все равно вылезет. Хоть самый кончик, а выглянет… Диагноз должен быть поставлен не только правильно, но и вовремя.