История русской литературы второй половины XX века. Том II. 1953–1993. В авторской редакции

Мы очень хорошо понимаем, что единство правильного выхода из создавшегося положения сразу найти нельзя. Но мы совершенно не понимаем, почему ряд художественных школ, упорно, честно и настойчиво работающих в этой области, сидят как бы на задворках искусства, в то время как они должны всемерно поддерживаться всей советской общественностью. Нам непонятно, почему Школа Филонова вытеснена из Академии. Почему Малевич не может развернуть своей архитетурной работы в СССР, почему так нелепо освистан «Ревизор» Терентьева? Нам непонятно, почему т. н. левое искусство, имеющее за своей спиной немало заслуг и достижений, расценивается как безнадёжный отброс и ещё хуже – как шарлатанство. Сколько внутренней нечестности, художественной несостоятельности таится в этом диком подходе» (Афиши Дома печати. Л., 1928. № 2. А также: Заболоцкий Н. Собр. соч.: В 3 т. Т. 1. С. 521—524).

И далее следует перечисление всех обэриутов: Александр Иванович Введенский (1904—1941, в заключении), пьеса «Минин и Пожарский» (1926), книги «Много зверей» (1928), «Кто?» (1930), «Щенок и котёнок» (1937), «О девочке Маше, о собаке Петушке и кошке Ниточке» (1937); Константин Константинович Вагинов (наст. фам. Вагингейм; 1899—1934), сборники стихотворений, романы «Козлиная песнь» (1928), «Труды и дни Свистонова» (1929), «Бамбочада» (1931); Николай Макарович Олейников (1898—1942, в заключении), «Первый свет» (1926), «Боевые дни» (1927), «Танки и санки» (1928); Даниил Иванович Хармс (наст. фам. Ювачёв; 1905—1942, в заключении), пьеса «Елизавета Бам», написанная в 1927 году и поставленная в театре 1928 году, была подвергнута острой критике, «Во-первых и во-вторых» (1929), «Иван Иванович» (1929), «Игра» (1930), «Миллион» (1931), «Лиза и заяц» (1940) и ещё несколько детских книжек и драматических произведений, которые не были поставлены в театре.

«Таковы грубые очертания литературной секции нашего объединения в целом и каждого из нас в отдельности. Остальное договорят наши стихи.

Люди конкретного мира, предмета и слова, – в этом направлении мы видим своё общественное значение. Ощущать мир рабочим движением руки, очищать предмет от мусора стародавних истлевших культур, – разве это не реальная потребность нашего времени? Поэтому и объединение наше носит название ОБЭРИУ – Объединение Реального Искусства» (Там же).

К 1928 году у Николая Заболоцкого накопилось стихотворений на целую книгу. 28 июня 1928 года он просит художника Л.А. Юдина сделать обложку книги, которая, по его предположениям, должна выйти в сентябре – октябре: «В этом деле нельзя рассчитывать на материальное вознаграждение, т. к. К-во существует пока в кредит и, например, я за книгу ничего не получаю. Если Вы и не отказались бы сделать эту работу, то лишь как дружескую услугу для меня лично. Мне кажется, Ваш шрифт, использованный для большого плаката к «3 обэриутским часам», очень идёт к книге… Слово «Столбцы» должно быть сделано Вашим шрифтом, оно доминирует…» (Там же. С. 307).

Сборник стихотворений Николая Заболоцкого «Столбцы» вышел в 1929 году, книга в несколько дней разошлась в Москве и Ленинграде и вызвала, по выражению автора, «порядочный скандал», автор был «причислен к лику нечестивых»» (Там же. С. 313).

Название книги «Столбцы» было сложным и малопонятным, поэтому Заболоцкий пояснил: «В это слово я вкладываю понятие дисциплины, порядка, – всего того, что противостоит стихии мещанства» (Воспоминания о Н. Заболоцком. М., 1984. С. 105). Павел Антокольский уточняет это своими словами: в книге раскрыто «чувство сенсации, новизны, прорыва в область, никем ещё не обжитую до Заболоцкого» (Там же. С. 200). Были опубликованы положительные рецензии о сборнике Н. Степанова, И. Фейнберга, М. Зенкевича, Н. Рыкова. Но время резко изменилось, наступил «год великого перелома», и вскоре появились отрицательные статьи в рапповском духе: А. Селивановский «Система кошек» (На литературном посту. 1929. № 15), П. Незнамов «Система девок» (Печать и революция. 1930. № 4), А. Горелов «Распад сознания» (Стройка. 1930. № 1), В. Вихлянцев «Социология бессмысленки» (Сибирские огни. 1930. № 5), С. Малахов «Лирика как орудие классовой борьбы» (Звезда. 1931. № 9). «Критика обвиняет меня, – писал Заболоцкий М. Касьянову 10 сентября 1932 года, – в индивидуализме, и поскольку это касается способа писать, способа думать и видеть, то, очевидно, я действительно чем-то отличаюсь от большинства ныне пишущих. Ни к какой лит. группировке я не примыкаю, стою отдельно (из Обэриу он вышел в 1929 году. – В. П.), только вхожу в Союз советских писателей. У меня много врагов, но и много друзей.

Отдельные мои стихи ты можешь найти в толстом ленинградском журнале «Звезда» за 1929 год…» (Там же. С. 314).

7 января 1932 года Николай Заболоцкий, прочитав книгу К.Э. Циолковского «Растение будущего. Животное космоса. Самозарождение» (1929), заинтересовался этими проблемами и написал автору письмо с просьбой прислать ему другие свои книги: «…искусство будущего так тесно сольётся с наукой, что уже и теперь пришло для нас время узнать и полюбить лучших наших учёных – и Вас в первую очередь». 18 января 1932 года Николай Заболоцкий, получив книги К. Циолковского, сердечно благодарит его и сообщает:

«На меня надвинулось нечто до такой степени новое и огромное, что продумать его до конца я пока не в силах: слишком воспламенена голова… Консервативное чувство, воспитанное в нас веками, цепляется за наше знание и мешает ему двигаться вперёд. А чувствование себя государством есть, очевидно, новое завоевание человеческого гения.

Это ощущение, столь ясно выраженное в Ваших работах, было знакомо гениальному поэту Хлебникову, умершему в 1922 году. Привожу его стихотворение «Я и Россия»:

Николай Заболоцкий делится с К. Циолковским, что в своих ненапечатанных поэмах много думает о будущем Земли, о человечестве, о животных и растениях. Прочитав работы К. Циолковского, он вернётся к этим произведениям, ему «многое придётся передумать заново» (Там же. С. 309—311). И Николай Заболоцкий приводит отрывок из своей поэмы «Торжество земледелия», в которой он, похоже, заимствует некоторые мысли из книг К. Циолковского – если только эти мысли не приходили ему ранее. Рассказывая замысел поэмы, Н. Заболоцкий 28 марта 1936 года в Доме писателей в Ленинграде говорил: «Я начал писать смело, непохоже на тот средний безрадостный тон поэтического произведения, который к этому времени определился в нашей литературе. В это время я увлекался Хлебниковым, и его строки: «Я вижу конские свободы / И равноправие коров…» глубоко поражали меня. Утопическая мысль о раскрепощении животных нравилась мне. Я рассуждал так: «…Вместе с человеком начинается новая жизнь для всей природы, ибо человек неотделим от природы, он есть часть природы, лучшая, передовая её часть. В борьбе за существование победил он и занял первое место среди своих сородичей – животных. Человек так далеко пошёл, что в мыслях стал отделять себя от всей прочей природы, приписал себе божественное начало. Он мыслил так: я и природа. Я – человек, властелин, с одной стороны; природа, которую я должен себе подчинить, чтобы мне жилось хорошо, – с другой. Теперь дело меняется. Приближается время, когда, по слову Энгельса, люди будут не только чувствовать, но и сознавать своё единство с природой, когда делается невозможным бессмысленное и противоестественное представление о какой-то противоположности между духом и материей, человеком и природой, душой и телом. Настанет время, когда человек – эксплуататор природы – превратится в человека – организатора природы» (Литературный Ленинград. 1936. 1 апреля).

В эти годы Николай Заболоцкий – счастливый муж, в 1929 году женился на Екатерине Васильевне Клыковой (1906—1997), и счастливый отец, у них родился сын Никита.

Много неудобств и жалоб на жизнь. К примеру, подготовил сборник стихотворений, написана вступительная статья к сборнику, а книга не пошла в печать, нашли там что-то не подходящее времени. Но в журнале «Звезда» выходили стихи и поэма. Он получал гонорар и ехал к своей семье, которая жила то в Луге, то ещё в каком-нибудь местечке. 9 февраля 1933 года Н. Заболоцкий сообщает Екатерине Васильевне, что в «Еже» – скандал», а «В журналах у меня всё ладно», «Без вас мне здесь по-настоящему скучно, и чувствую себя просто несчастным человеком». 26 мая 1933 года сообщает Е. Клыковой: «В Москве шум из-за «Торжества Земледелия». Говорят, что «Звезда» впервые за всё время её существования на столах у всех москвичей; одни хвалят и очень, другие в бешенстве, третьи злорадствуют – вот, мол, до чего докатились. Так или иначе, [угол письма оборван] Москвы надо что-нибудь ждать, [посмотрим] что будет…» (Там же. С. 316).

И действительно, тут же появилась статья Е. Усиевич «Под маской юродства», в которой дана резко отрицательная оценка поэмы: «злобная карикатура на социализм», «пасквиль на коллективизацию сельского хозяйства», «мы должны с ним драться, разоблачая его как врага» (Литературный критик. 1933. № 4). А чуть позднее в газете «Правда» появились две статьи В. Ермилова «Юродствующая поэзия и поэзия миллионов» (1933. 21 июля) и С. Розенталя «Тени старого Петербурга» (1933. 30 августа), в которой автору поэмы даны резко отрицательные отзывы. Н. Заболоцкий только что закончил работу над вторым сборником стихотворений, редакция потребовала от него резких изменений, он многое выбросил, но книга в 1933 году так и не появилась. Спустя три года Н. Заболоцкий подвёл итоги критических выступлений: «Кажется, ни над одним советским поэтом критика не издевалась так, как надо мной. И какие бы ни были литературные грехи, все же подобные статьи и выступления не делают чести новой критике» (Литературный Ленинград. 1936. 1 апреля).

Эти годы были самыми трудными в становлении Н. Заболоцкого как поэта. После 1933 года всё труднее и труднее было заниматься собственным творчеством, что-то слагалось, но, судя по всему, не укладывалось в программное русло социалистического реализма, и Николай Заболоцкий увлёкся переводом и толкованием «Слова о полку Игореве» и переводом по подстрочникам грузинской поэзии. Он побывал в Грузии, познакомился с известными поэтами Грузии, и десятки переводов грузинских поэтов появились в газетах, журналах и издательствах.

Это совпало с трагическими событиями: в стране после убийства С.М. Кирова начались судебные процессы над партийными и государственными деятелями.

Но Николай Заболоцкий не оставлял надежды издать второй сборник, стихотворения его стали более реалистичными, уже не только Хлебников был его учителем, но и Пушкин, и Тютчев.

А. Безыменский резко говорил на съезде писателей в 1934 году о многих поэтах, которые были певцами классового врага, о Гумилёве и Есенине, о Клюеве и Клычкове, о П. Васильеве и Н. Заболоцком: «Гораздо более опасна маска юродства, которую надевает враг. Этот тип творчества представляет поэзия Заболоцкого, недооценённого как враг в докладе т. Тихонова… Заболоцкий издевается над нами… И Заболоцкий и Васильев не безнадёжны…» (Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. С. 550). Но пафос съезда был в том, чтобы не только критиковать, но и воспитывать поэтов. Н. Заболоцкий задумался над своим будущим. В 1936 году Н. Заболоцкий написал стихотворение «Север», которое, по мнению биографов, открывает новую страницу в творчестве поэта. Да и он сам это почувствовал. «Это стихотворение, – писал он в статье «Статьи «Правды» открывают нам глаза», – представляется мне простым, доступным для широкого читателя, и в то же время та пластическая выпуклость, которая была для меня самоцелью в «Столбцах», здесь дана на новой основе. Здесь она уже не самоцель, она лишь средство. Лишь иллюстрация, лишь аргумент в пользу завоевания «Севера». Появилась историческая перспектива, мысль, общественное содержание, и, благодаря этому, изменилась функция приёма», поэт почувствовал «простую человеческую правду, которая и составляет самый секрет всяческого искусства, которая делает искусство народным» (Литературный Ленинград. 1936. 1 апреля).

В статье «Новый путь» О. Берггольц писала о стихах Заболоцкого: «Стихи прекрасны… они обладают громадным обаянием скульптурной, любовной изобразительности» (Литературный Ленинград. 1936. 23 декабря). В этом же году Н. Заболоцкий написал «Горийскую симфонию», в которой высказал своё отношение к родному месту «великого картвела». В 1937 году в «Литературном современнике» вышло десять стихотворений, в том числе «Утренняя песня», «Прогулка», «Лодейников в саду», «Север», «Засуха», «Начало зимы», «Вчера, о смерти размышляя», «Ночной сад», «Всё, что было в душе», «Горийская симфония» (1937. № 3). В «Ленинградской правде» и «Известиях» тут же появились разноречивые рецензии на эту стихотворную подборку. Сборник стихотворений «Вторая книга» вышел в 1937 году. И вот в этот самый момент каким-то краем Николай Заболоцкий попал в число преступников, участников блока троцкистов, задумавших путем заговора вернуться во власть. 19 марта 1938 года сотрудники НКВД арестовали поэта, который подробно описал спустя много лет «Историю моего заключения» (Даугава. 1988. № 3), материал в последующем издан в книге: Заболоцкий Н. Полное собрание стихотворений и поэм / Составление, подготовка текста, хронологическая канва и примечания Никиты Заболоцкого. СПб., 2002. С. 44—54) Был обыск, забрали два чемодана с книгами и рукописями, били, ругали, заставляли признаться во всех преступлениях против советской власти; сидел в различных камерах, испытал все муки и страдания, которые выпадали на долю политических арестованных:

«Издевательство и побои испытывал в то время каждый, кто пытался вести себя на допросах не так, как это было угодно следователю, т. е., попросту говоря, всякий, кто не хотел быть клеветником.

Дав. Ис. Выгодского, честнейшего человека, талантливого писателя, старика, следователь таскал за бороду и плевал ему в лицо. Шестидесятилетнего профессора математики, моего соседа по камере, больного печенью (фамилию его не могу припомнить), следователь-садист ставил на четвереньки и целыми часами держал в таком положении, чтобы обострить болезнь и вызвать нестерпимые боли. Однажды по дороге на допрос меня по ошибке втолкнули в чужой кабинет, и я видел, как красивая молодая женщина в чёрном платье ударила следователя по лицу и тот схватил её за волосы и стал пинать её сапогами. Меня тотчас же выволокли из комнаты, и я слышал за спиной её ужасные вопли.

Чем объясняли заключённые эти вопиющие извращения в следственном деле, эти бесчеловечные пытки и истязания? Большинство было убеждено в том, что их всерьёз принимают за великих преступников» (Там же. С. 50).

2 сентября 1938 года Н. Заболоцкий Особым совещанием был осужден на пять лет исправительно-трудовых лагерей. Сначала работал на лесоповале недалеко от Комсомольска-на-Амуре, потом чертёжником в проектном бюро. 18 августа 1944 года был освобождён, приехала жена с двоими детьми, жили в избе села Михайловского, недалеко от лагеря. В 1946 году приехал в Москву, был восстановлен в Союзе писателей, жил сначала на даче писателя В. Ильенкова в Переделкине, потом на даче В. Каверина. И началась работа над изданием сборника стихотворений в издательстве «Советский писатель». В «Новом мире» в 1947 году появились стихи Н. Заболоцкого «Творцы дорог» и «Город в степи» (№ 10), стихи колоритные, звучные, лишь лёгкой тенью напоминали о себе прожитые в лагере годы.

А. Фадеев прочитал сборник стихотворений Н. Заболоцкого и дал положительную рецензию. Книга пошла в набор, но тут вышло новое решение ЦК КПСС о музыке, где вновь были подняты вопросы об идеологической идейности, о проблемах социалистического реализма, «о декадентских тенденциях в советской музыке». И А. Фадеев тут же написал письмо главному редактору издательства А. Тарасенкову:

«Тов. Тарасенкову.

Дорогой Толя! Когда-то я читал этот сборник и в целом принял его. Но теперь, просматривая его более строгими глазами, учитывая особенно то, что произошло в музыкальной области, и то, что сборник Заболоцкого буквально будут рассматривать сквозь лупу, – я нахожу, что он, сборник, должен быть сильно преобразован.

1. Всюду надо или изъять, или попросить автора переделать места, где зверям, насекомым и пр. отводится место, равное человеку… главным образом потому, что это уже не соответствует реальности: в Арктике больше людей, чем моржей и медведей… В таком виде это идти не может, это снижает то большое, что вложено в эти произведения.

2. Из сборника абсолютно должны быть изъяты следующие стихотворения: Утро, Начало зимы, Метаморфозы, Засуха, Ночной сад, Лесное озеро, Уступи мне, скворец, уголок, Ночь в Пасанаури…

С приветом А. Фадеев.

5. IV.48».

В результате книга всё-таки вышла, но в ней остались 17 стихотворений и «Слово о полку Игореве». Стихотворения «Север» и «Творцы дорог» были значительно сокращены. «Для писателя, имеющего судимость и живущего под агентурным надзором госбезопасности, и такое издание книги было большим достижением» (Заболоцкий Н. Полное собрание стихотворений и поэм. С. 675).

Сейчас невозможно понять, почему А. Фадеев запретил эти стихотворения. Там нет ничего, что и в то время могло бы противостоять победному настроению русского народа. Вот «Метаморфозы»: «Как мир меняется! И как я сам меняюсь! / Лишь именем одним я называюсь, – / На самом деле то, что именуют мной, – / Не я один. Нас много. Я живой… Как всё меняется! Что было раньше птицей, / Теперь лежит написанной страницей; / Мысль некогда была простым цветком; / Поэма шествовала медленным быком; / А то, что было мною, то, быть может, / Опять растёт и мир растений множит. / Вот так, с трудом пытаясь развивать / Как бы клубок какой-то сложной пряжи, / Вдруг и увидишь то, что должно называть / Бессмертием. О, суеверья наши!» (1937). Никита Заболоцкий напоминает читателям, что размышления Николая Заболоцкого возникали под влиянием сочинений Лукреция, Гёте, под воздействием К. Циолковского, с которым он переписывался.

В творчестве этих лет у Николая Заболоцкого нет и тени страданий от лагерной жизни, напротив, все мотивы его стихотворений связаны с могучей созидательной деятельностью сидевших в лагере. Вот «Творцы дорог»: разбудил всех рожок, люди вышли на работу, заложили бикфордовы шнуры, «И вдруг – удар, и вздрогнула берёза, / И взвыло чрево каменной горы. / И, выдохнув короткий белый пламень / Под напряженьем многих атмосфер, / Завыл, запел, взлетел под небо камень, / И заволокся дымом весь карьер. / …И мы бежим нестройною толпою, / Подняв ломы, громам наперерез. / Так под напором сказочных гигантов, / Работающих тысячами рук, / Из недр вселенной ад поднялся Дантов / И, грохнув наземь, раскололся вдруг… / Здесь, в первобытном капище природы, / В необозримом капище болот, / Врубаясь в лес, проваливаясь в воды, / Срываясь с круч, мы двигались вперёд…» (1946, 1947) (Там же. С. 205, 226—229).