Вновь
Неловкость Пети хорошо скрашивалась его естеством, при этом Бэккер слушал его не без удовольствия.
– Так, – вмешался подозрительно добродушно Андрей, – вижу, контакт у вас налажен, общайтесь, я мешать не буду, минут десять у вас двоих есть. Справишься же без меня? – Не успел Петя среагировать, Андрей бодро подытожил: – Ну и отлично.
После этих слов Андрей молча пошел в остальную часть Авроры. На выкрикнутый вопрос изумленного Бэккера ответила Настя, причем пониженным тоном и чуть ли не на ухо:
– Среди первых переселенцев с Опуса был дальний родственник Андрея, который погиб при… вот этом всем. Да, представь себе. Это больная тема для него и всей его семьи еще с «этих» времен. Теперь можешь понять, почему он не хотел сюда.
Во время этих слов Настя увидела в глазах Бэккера что‑то человеческое, понимающее. С неменьшим смыслом глубокой значимости Петя добавил:
– Он до сих пор трепетно относится к комнате своей дальней бабули, что‑то типа могилы. Большинство тел так и не нашли после обвала, так что… Аврора – это общий памятник первых исследователей и колонистов нашей солнечной системы.
Немного дав осесть одной из историй этого места, взявшая инициативу Настя решила направить разговор в выгодную сторону:
– Бэккер ищет какой‑то осколок. Тут находил что‑нибудь странное?
– Ну, мы нашли много осколков… всяких разных. Если есть описание или…
– Ты же сможешь предоставить полную опись имеющегося?
– Да, разумеется.
Сложив руки на груди, Бэккер начал топтаться на месте, все поглядывая вокруг в процессе жизненно важных поисков ответа на раздражающую своей хитростью загадку.
– Бэккер. – Настя проявила этакую заботу. – А почему ты решил, что здесь что‑то есть? Я это спрашиваю из‑за того, что Монолит – религиозное место, если услышал от кого‑то про что‑то древнее, то, скорее всего, лишь очередное слепое верование.
Упрямый взгляд Бэккера перескакивал с предмета на предмет, с бокса где ранее был Осколок на стеллаж рядом, с Пети на Настю, что создавало крайне неуютное напряжение. Удивительно, как мало Петя ожидал от себя эмоционального порыва.
– Я готов признать вину.
– Петя, молчи. Ты ничего не обязан ему говорить.
– Нет! Настя, я сам принимаю решение!
Удивление Бэккера была неприкрытым, уж слишком личное и болезненное прорывалось наружу из Пети.
– Я знаю, зачем ты прибыл на самом деле. Мы все знаем. И я хочу в оправдание сказать, что спрятать меня здесь была моя идея. Я настоял, нет – я заставил Андрея и Настю сделать это. Сначала они категорически отказались, но я сказал, что если меня отправят в Тишь или отдадут на суд толпы, то я вскрою всю правду о наших проектах! Все было так и никак иначе. Они не виноваты, я виноват. Лишь я один. Моя оплошность, моя вина, мне и быть тем, кто понесет всю ответственность за трагедию, которую тут называют Немой Крик. Проект был инициирован только мной. Такова правда, и никакой другой правды нет и не будет. Я всецело признаю вину и готов понести наказание со всей строгостью!
Закончив решительно, Петя с трудом боролся с учащенным сердцебиением и потливостью. Заботливая Настя подошла к нему и дала понять без слов, что он может расслабиться и посидеть. Потом развернулась к Бэккеру с твердым желанием закончить этот допрос и уйти, но, увидев его пронзающий холодный взор, потеряла дар речи.
– Продолжайте работу, Петр, – неожиданно скромно и понимающе сказал Бэккер и после паузы продолжил: – Покажете шахту? Я бы хотел узнать о ваших раскопках.
Простота и невинность этой просьбы казалась инородной. Но дать ей развиться и посмотреть шанса не представилось. В мгновение всех их объединил самый настоящий страх, присущий моменту неопределенной угрозы. Сначала было небольшое землетрясение на какие‑то жалкие пару‑тройку секунд, а потом нечто громкое взорвалось, прекратив не только тряску почвы и здания, но и отключив все оборудование со светом. Пожалуй, Настя и Бэккер так и списали бы произошедшее на плохое настроение планеты, да вот только открытый страх Пети с последующим бегством не позволили это сделать.
5
Петя уже и думать забыл о сохранении тайны с по‑настоящему искренним откровением перед Бэккером. Он бежал впереди всех, напрямую через двор, в противоположную сторону от Столовой, сквозь недлинный коридор, а там прямо к гаражу. При этом, если снаружи был человек, сконцентрированный на цели, то внутри бушевало чувство вины за тот кошмар, который рисует его воображение. Но стоит отметить: Петя переполнен жутким мучением не совсем из‑за происходящего сейчас, скорее, из‑за невозможности пресечь очередную трагедию. Слишком часто ему кажется, что он приносит несчастье одним своим существованием.
Внутри гаража не оказалось ни джипа, ни Клота. Петя сначала и вовсе впал в недоумение, ведь, вычитая выбитые наружу ворота, толком ничего и не поменялось: справа под шатрами все так же стоял большой грузовик и еще один старый джип, небольшой склад слева же неизменно был заполнен ящиками. Но чем больше он уделял внимание окружению, тем лучше замечал повреждения всех поверхностей в центре гаража, где и был ранее транспорт. Словно некая сила заставила все вокруг разогреться до высоких температур и в момент начала плавления сразу же сменила гнев на милость, сбавив температуру, что позволило зафиксировать искаженный металл, бетон и все предметы в радиусе того самого взрыва. Пока он разглядывал эти необычные искажения, Бэккер и Настя уже прибежали, но шанса задать вопрос Пете у них не было, ведь со стороны появился Андрей.
– Что тут случилось? Вы в порядке, все целы? – Андрей скорее наводил суматоху, что, несомненно, бросилось в глаза Насте.
– Мы все целы. Услышали взрыв или, я не знаю, что‑то, и Петя привел нас сюда.
Андрей с трудом собирал мысли в единое целое, аккуратно оглядывая всех в этом помещении, он быстро пришел к жизненной необходимости как можно скорее взять ситуацию в свои руки. Простой способ подавить в зародыше возбудителя беспокойства был применен сразу же, как только глаза Андрея пересеклись с мрачным взглядом Бэккера:
– Ты закончил. Возвращайся к своему заданию. Все, что здесь произошло, конфиденциально. Любая жалоба или претензия дойдет до меня только через официальное письмо. А какой‑либо шантаж понесет за собой ответную реакцию!
– Где ты был? – Бэккер потерял все сомнения в собственной правоте.
– Я тебе говорила!
Бэккер проигнорировал Настю.
– Уж слишком удачно ты покинул нас и вернулся лишь сейчас. – Напор не сбавлял оборотов.
– Я не собираюсь перед тобой оправдываться!
– Мне не нужны оправдания! Мне нужна правда, пока еще есть время все исправить! Вы все утаили от меня Осколок, состряпали банальную ложь и вынудили Петю нести за вас ответственность. Посмотри вокруг! Тебе не кажется, что ваша авантюра вышла из‑под контроля, что наглядно показывают следы всплеска энергии Осколка!
– Откуда ты знаешь, что это он? – Петя всерьез заинтересовался словами Бэккера.
– Не разговаривай с ним.
– Андрей, посмотри вокруг. – Петя был взбудоражен и испуган одновременно. – Я не знаю, что произошло, а он знает, и если иного варианта нет, то пусть говорит!
– Сначала тогда пусть расскажет, откуда он узнал.
– А я не знал. – Бэккер специально дал паузу, дабы закрепить свою власть, ведь дальнейшие слова окончательно позволили ему доминировать в этой ситуации. – Но ты, видимо, забыл: Опус дал приказ вскрыть Аврору. Не думали, что время выбрано не просто так? Вот именно, мы знали, Осколок здесь, но ваши отчеты не пестрили подробностями. Значит, вы либо не нашли его, что, несомненно, маловероятно, либо лжете. Я сделал ставку на последнее, и я оказался прав!
Петя подошел к Бэккеру с неподдельным любопытством.
– Зачем им вообще эта штука?
– Не знаю.
– Вранье! – Андрей не скрывал своей, непривычной для окружающих, злости.
– Думай что хочешь. Но я не просто так решил собрать команду на Целестин. Хоть здесь сами догадаетесь почему?
– Это Осколок разрушил Аврору?
– Молодец, Петя, с первой попытки.
Настя заняла позицию между Андреем и Бэккером.
– Почему ты сразу нам не сказал?
– Настя, а почему лгали вы? Вот именно, доверие – штука сложная, особенно когда в руках камешек столь мощный, что уничтожает все вокруг себя.
Все трое переглянулись тем самым взглядом осознания собственного просчета, ведь Бэккер обладал большим знанием, следовательно, и властью.
– Нужно сообщить Козыреву.
Настя делала ответственный вывод, всерьез ожидая поддержки от Андрея в столь непростом вопросе, но он лишь больше закопался в размышления. Подобный разлад был замечен Бэккером и использован для своей выгоды.
– Нельзя. – Весь ее вид кричал о неприязни к идее этого человека. – Я понимаю, кажется разумным оповестить власть Монолита, но что будет, когда они узнают о силе Осколка?
Никто не ответил. Настю же озарило слишком простое открытие:
– Петя, ты пытался с ним связаться?
Внутри Пети оживилась вина, ведь тяга к знаниям Бэккера оказалась сильнее, чем переживание за жизнь своего пропавшего друга. Срочно и мельтеша, он колебался между попыткой позвонить Клоту и просто выбежать на улицу через выбитые ворота, ведь вдруг он тут рядом, еле живой или… Собрав мысли, Петя все же сделал оба дела одновременно, а в это время Бэккер выразил удивление:
– С «ним» – это с кем?
– Его зовут Клот, – наконец включился Андрей, осознавая шаткость происходящего, он все еще искал удобоваримое решение. – Помогал Пете и занимался разархивированием Авроры. Я сказал ему спрятать Осколок от тебя, пока мы были в пути.
– Ну это просто «отлично»! Браво!
Подошедший Петя пресек накаляющуюся обстановку:
– Клот не отвечает, транспорта нет. Я не знаю, где он…
– О чем вы с ним договорились? – Андрей стал проверять связь с Клотом на своем напульснике.
– Если что‑то пойдет не так, то он вернется в нашу лабораторию, где сможет спрятать Осколок в изоляторе, и тогда его сигналы не получится отследить. И раз джипа нет, значит, он так и поступил. Такое мое предположение.
– Но тут был нехилый взрыв! – Настя сдерживала переживания. – Что могло его вызвать? Разве мог он спокойно пережить это?
– Мог! Прежде чем уйти, он надел военный скафандр.
– А теперь слушаем меня. – Андрей заговорил с позиции бескомпромиссного лидера. – Если он в лаборатории, то мы оказываем помощь и консервируем Осколок. Я уже вызвал Диму и его ребят, он встретит нас на вокзале.
– Диму? – Бэккер выразил удивление.
– Он приписан к индивидуальной охране, ему можно верить, – успокаивающе сказала Настя.
– Легенда такая: новоприбывшему Бэккеру устроили экскурсию на Аврору, потом вернулись и уже в лаборатории решили обговорить его задание, которое, – Андрей сделал особый напор на эти слова, – он незамедлительно исполнит со дня на день!
Настя уже готовилась пресечь очередную битву двух упрямцев, как Бэккер сказал неожиданное для всех:
– Согласен.
Письмо 1
Я не знаю, как описать боль. Она невыносима и жестока. Естественна, как закон физики. Мне трудно, но описать надо, иначе она заберет все без остатка, что будет хуже простой смерти. Каждое слово дается с трудом, но с каждым словом чувствую движение времени. Это очень важно – понимать, что время движется. Рано или поздно мучение должно прекратиться не со мной, а само по себе, оставив меня в покое. Время движется – тело привыкает. Мне бы хотелось больше никогда не знать эту невыносимую боль. Разум ищет любые условия для сделки. Этому нельзя потакать. Сделка будет проигрышем, условия всегда несправедливы, компромисс – это ложь. Путь такой уже пройден, ничего хорошего из этого не выйдет. Пора привыкнуть к этим мукам, смиренно ожидая их окончания. Лишь вера. На самом деле я пишу медленно. Слово и мысль перед ним даются с большим трудом. Не знаю, сколько времени прошло, но слов уже много, значит, есть еще шанс вытерпеть эту боль. Нужно детализировать, может, так получится разделить это на части. Изолировать. Все в голове. Все в голове. Все в голове. Боль реальна, но мне решать, как пережить ее. Кожа словно горит – если бы это было так, то дым был бы ощутим. Его нет, значит, нет и огня. Огня нет. Огня нет. Огня нет. Я не горю! Знаки препинания – их надо ставить, чтобы был контроль, который должен побороть эту боль. Мышцы. Мышцы. Все мышцы не болят, это не боль, их скручивает, кажется, что они мне не принадлежат, хотят сбежать по своей воле, сталкиваются с другими – и начинается драка. А мне терпеть. Пока двигаюсь, ощущаю время, но остановка усиливает все. Надо писать во время остановок. Остановка останавливает время, муки становятся вечными. Надо писать. Контроль. Все время отвлекаюсь. Мозг кричит, что нога, или рука, или шея, спина, стопы, что там еще? Пальцы ног, икры и вообще все! Изнутри скребутся, делают больно, специально, мучают меня! Нет, стоп. Никакой личной воли. Все это побочный эффект. Побочный эффект. Побочный эффект. Так будет с любым. Я знаю это. Забыть такое нельзя. Давай. Пиши. Дышать тяжело. Воздух заканчивается. Нет. Нет. Воздух есть, я знаю это. Побочный эффект. Надо поспать, но времени нет, лишь движение. В момент отдыха писать. Пиши. Не дели на строчки, чтобы не было искушения в больших остановках. Не знаю, как еще далеко. Мне одиноко. Холод. Мне так холодно. Можно попробовать сжечь бумагу и согреться, но тогда негде будет писать. Писать надо. Без этого я не справлюсь. Все до сих пор болит. Когда же это закончится? Нельзя думать о том, как это случилось. Нельзя винить и злиться – это не помогает. Помогает контролировать время. Контроль? А есть ли? Что будет, когда все пройдет? Для чего все это? Может быть, лучше умереть здесь? Письмо есть, тело найдут, узнают мои последние мысли и чувства – буду больше чем материя. Не хочу знать этот момент. Если и суждено умереть тут, в пустыне, то не хочу знать. Пусть само произойдет. Я и так слишком много знаю. Знания уже принесли мне боль. Мои знания принесли боль другим. Если я скоро умру, знай, кто это прочтет, что это смерть заслуженная. Я не могу оставить имя. Вреда будет много, последствий еще больше. Сгинуть тут будет во благо всем, забыть имя и человека поможет им двигаться дальше. Так много плохих решений, так много ужасных последствий. Тяжесть горя сильнее, чем физическая боль. Боль – она здесь, горе – оно от содеянного и грядущего. Горе в прошлом и в будущем, потому что я знаю, что было, и знаю, что будет из моих решений. Прочти это, сожги и порадуйся, что теперь все кончено.
6
Когда поезд двинулся в сторону Монолита, общее настроение было настолько неопределенное, насколько далеким казался приезд на Аврору каких‑то пару часов назад. Солнце все так же окрашивает оранжевым оттенком равнину между вокзалами, подталкивая наших героев на необходимый контакт в этом тесном, темном вагоне. Было такое кричащее состояние вот‑вот утраченной возможности закрыть некоторые вопросы до возвращения в город. Бэккер сел на то же место, но уже лицом к Монолиту, а Петя с Андреем сидели друг перед другом ближе к концу вагона. Настя пошла к Бэккеру, наладив зрительный контакт издалека. Она села перед ним, хотела что‑то сказать, но нужные слова ускользали. Бэккер же боролся с головной болью, что, несомненно, отразилось на его лице и общем состоянии.
– Какая драма кроется за Петиным изгнанием?
– Я думала, ты знаешь.
Слова эти были с издевкой, но Бэккер не поддался на провокацию. Настя начала быстро и кратко, словно неприятный отчет, но сама не успела заметить, как в каждом слове образовалась своя глубина скорби:
– Проект был столь сложным и важным, что кто‑то недоработал – человеческий фактор. Десять женщин погибли вместе со своими детьми. Монолит встал на уши. Люди были в самом страшном отчаянии, быстро переросшем в злобу, столь жестокую, сколь неподконтрольную. Когда его пытались схватить, то под руку попали его жена и маленькая дочь. Озлобленная толпа – это страшно, Бэккер, очень страшно. Жена смогла пережить нападение… Там же мозг не думает. Слепой гнев и боль. Это толкает людей на то, о чем с опозданием они будут жалеть до конца своих дней. В нашем случае виновных в непреднамеренных смертях посадили в Тишь.
– А его на Аврору, подальше от чужих глаз, – подытожил Бэккер, поглядывая на Петин затылок впереди у правой стены поезда, где они с Андреем что‑то обсуждали.
– Да. Официально он числится заключенным в Тишь. Но у людей туда доступа толком нет, лишь удаленная связь – и то под контролем тюрьмы. Козырев одобрил с трудом, все же Андрей обладает большим влиянием. Уступок для Пети стоил прилично.
– Что стало с Ингрид?
– Она‑то была здешняя. Общее горе потери кое‑как срезало углы.
С минуту они молчали. Тема была не из приятных, но Бэккер сделал определенный вывод и, взглянув на Настю, ощутил ненавистное одиночество из‑за стены непонимания между ними.
– Есть причина. – Эти слова привлекли Настю. – Осколок нельзя оставлять. Поэтому я не говорил тебе ранее, чтобы сделать дело с минимальным ущербом.
– Но ущерб нанесен, дело не сделано. Так что оставь этот бред пока при себе.
Настя уже давно не чувствовала в себе такую злость из‑за произошедшего и смятение перед грядущим.
– Ты вообще собирался на Целестин для раскопок? – выпалила она сквозь зубы, сверля его глазами.
– Да, – кратко и внушительно отрезал Бэккер. И пока она оценивала правдивость его ответа, он заговорил вновь, ведь и сам уставал быть в ее глазах лжецом: – Ты знаешь Монолит лучше меня, и не только потому, что коренная, а потому, что умна. – Настя не смогла сдержать саркастичную усмешку от этой фамильярности. – Я серьезно.
– Если все ради этой штуки, то почему прислали тебя одного? Андрею не верят, ну, допустим, но есть еще Козырев, можно…
– Нельзя. Эта «штука» обладает слишком большим потенциалом. Если Монолит обуздает его, то Опус получит серьезную угрозу. А если наоборот, то уже Монолит столкнется с и без того более сильным противником.
– Мы не враги, Бэккер.
– Не будь настолько наивна. Монолит за последние полвека стал слишком автономным, да еще и религиозным, в то время как Опус столь технократичный, что вот‑вот и начнет видеть в твоем народе истинную угрозу порядка, который у них отлажен как часы. Вы отправляете немыслимый объем ископаемых ресурсов на Опус раз в месяц – им такая зависимость не нравится, но и менять привычный устой без потерь не выйдет. Пока эти две планеты нужны друг другу. Пока. Что будет, когда у одной из них появится новый источник энергии? Новая технология, новая… религия? Мир всегда временный.
– Если все так плохо, то почему не расскажешь Андрею или Козыреву? Почему я?
– Потому что тебя я знаю.
– Если ты решил меня так завербовать, то не получится.
– Я лишь ответил на твой вопрос. Сама принимай решения. Но я хочу всех спасти, и если ради общего блага придется принести малую жертву, то оно будет того стоить.
– Такие решения, Бэккер, должны приниматься единогласно. Слишком много власти для одного простого человека.
На это он уже ничего не ответил. Стена между ними стала толще, а сам он лишь укрепился в своей цели, ибо упрямство – это единственное, что у него осталось, и единственное, что никогда не подводило. Уже через несколько минут поезд подъехал. Но параллельно сложному разговору Бэккера и Насти был еще один, чья важность столь же велика для каждого из них.
Петя сидел лицом к Монолиту, Андрей же – спиной, желая иметь визуальный контроль над остальными пассажирами. Вопрос был задан в тот момент, как Настя села к Бэккеру.
– Почему Клот не поехал в Тишь?
– Ну, там нет возможности изолировать Осколок. А еще из‑за Катарины. – Андрей нахмурился от этих слов. – Ты не знал? У них уже давно разлад. Может быть, из‑за этого он стал большим поклонником Наставления. А может, наоборот.
– Мне не нравится его увлеченность этой религией. Мы ученые, люди науки, нам нужен критичный и трезвый ум, а он уже начинает ходить на молитвы и сборы чтения Наставления.
– Могу лишь сказать, что работе это не мешало.
– Слишком громкое заявление для наступающего кризиса.
– Андрей, не превращайся в параноика, пожалуйста.
– Через три дня будет столетие Монолита. И те люди, для которых Наставление – это главная книга, ждут возвращения той самой Матери и Отца в нашу жизнь, дабы наши возможные создатели указали путь на лучшее завтра, тем самым сняв ответственность с каждого из нас. – Андрей еще раз все обдумал и продолжил: – Сложи все, что мы имеем, и увидишь слишком странное стечение обстоятельств. Целестин, Осколок, этот Бэккер, теперь и Клот в нашем уравнении неопределенности. – Петя ожидал. – Мы слишком много пережили за эти двенадцать лет, да и осталось наших мало.
– Клот предан нашему делу.
– Он твой друг, потому ты и защищаешь его.
– Я думал, мы все давно друзья? Разве нас не объединяет общее бремя знания, общее клеймо, общие… последствия?
– Прозвучит странно, но сегодня тот день, когда я уже ничего не понимаю.
С пару минут они сидели молча. Андрей внимательно поглядывал на Бэккера и Настю, пока Петя не выпалил то, что ранее считал бессмысленным, но слова друга словно развязали ему руки.
– Я ненавидел тебя. Правда. Всех вас. Потому что я был виноват, а вы не дали мне…
– Совершить глупость.
– …принять справедливое наказание! Я нашел этот камень потому, что ты убедил меня на раскопки ради великого блага. Потенциал столь большой, что если понять, обуздать и применить хотя бы часть его, то, да, как ты и говорил мне, я смогу компенсировать ущерб. Создать нечто великое, способное изменить жизни. Я даже не уверен, что он с этой планеты, потому что материал неизвестный, да и реакция на разные раздражители порой и вовсе отсутствует. Но я знаю, эта находка может не просто копить энергию, а наращивать ее, словно… живая батарейка. Осталось найти верный катализатор для проявления полного заряда, который, я почти уверен, сможет создать революцию в энергетике. Вот с чем я работаю, то, к чему ты меня привел. Так что сделай одолжение и соберись уже, наконец, потому что я не знаю, зачем мне еще…
– Поэтому нельзя отдать его Бэккеру. – Андрей поспешил прервать Петю на том слове, услышать которое он никогда не хотел. Сам Петя понял причину этого выпада.
– И как ты предлагаешь мне это сделать?
– Имитация уничтожения искусственным взрывом. Без объекта притязания Бэккер продолжит свои дела. Мы – свои.
– Он упрямый – думаешь, поверит?
– Выбора у него не будет.
Петя хотел уже спросить: «Что будет с Клодом?», – но поезд подъехал. Андрей сразу же встал, вновь оценил Настю и Бэккера для составления неприятного вывода и с тяжелым бременем вышел из поезда.
7
Образованный из трех мужчин отряд стоял в полном обмундировании и вооружении стоял на вокзале, ожидая возвращения поезда с Авроры. Дмитрий не просто выступал капитаном группы, но и имел амбиции, желая вступить в специальный отряд быстрого реагирования, которые напрямую подчиняются Козыреву. Воспитание потомственного военного не позволило бы идти простым путем, так что при первой же возможности он вызвался стать капитаном Техгруппы, в чьи задачи входят преимущественно защита и сопровождение ученых.
– А почему они без нас туда ходили, если мы так им нужны теперь? – Оскар был тем, кто говорил много и красиво, особенно в адрес многочисленных женщин, да вот работу делал редко, хоть и умело. Желавший быть тут меньше остальных, ему скорее пришлось принять эту должность.
– Потому что.
Слова эти вырвались из уст Дмитрия и Томаса пугающе синхронно, ведь оба слишком хорошо знали этого юного наглеца.
– Ты ведь помнишь, что лучше при Андрее молчать? – заговорил Томас своим обычным низким голосом, отлично подчеркивающим прекрасный контроль массивного тела и стратегического мышления.
– Да брось, подумаешь, с дочерью его любовь строили, делов‑то. Она хотя бы делом занимается, вместо ненужных опытов и выпендрежа.
– Твое позерство имело бы вес, не знай мы тебя и то, почему ты здесь на самом деле. – Дмитрий обладал отличным лидерским качеством, что не раз он любил показывать без ущерба работе. – Отчего слушать твои причитания становится даже весело.
– При этом я почему‑то возымел шансов для женитьбы больше, чем вы оба вместе взятые, что странно. Ведь именно вы оба у нас тут «лучшие из лучших», а жен‑то все нет. Годы идут, товарищи, брали бы с меня пример, что ли.
Дмитрий и Томас создали громкую тишину своей усталостью данных речей, которые прервались приездом поезда. Двери открылись, и Андрей сразу же подошел к Дмитрию, позади которого стояли всегда и без исключения вовлеченный исполнительностью Томас и несколько легкомысленный, где‑то у себя на уме, Оскар.
– Возможно, Клот сейчас в пустыне, так что давайте отправим на поиски кого‑то. Все неофициально, действуем…