ДОЧЬ (голос за сценой). Папа? Это ты?
ХУДОЖНИК. Теперь вы разбудили Мари. Скоро весь Мюнхен будет здесь, сводя меня с ума.
ПАДЧЕРИЦА. О, мы не должны будить нашу дорогую маленькую Мари. Как и положено красотке, Мари должна высыпаться. Мари ничего не снится. Она слишком глупа, чтобы видеть сны.
4
Дочь Мари
ДОЧЬ (появляется в дверях, милая девушка, в белой ночной рубашке). Папа? Почему ты и Ольга не спите в столь поздний час?
СФИНКС. Мы обсуждали оргазмы.
ХУДОЖНИК. Ольга уже идет спать.
ПАДЧЕРИЦА. Нет, не идет.
ДОЧЬ. И Лидия. Как поживаете, Лидия? Я так давно вас не видела.
ХУДОЖНИК. Нам без разницы, как поживает Лидия. Ольга, отведи свою сводную сестру в ее спальню.
ПАДЧЕРИЦА. Отведи ее сам. Я тебе не служанка.
ДОЧЬ. Папа, ты в порядке?
ХУДОЖНИК. Разумеется, я в порядке. Когда я был не в порядке?
ДОЧЬ. В последнее время ты такой раздраженный. И почему ты здесь, внизу, глубокой ночью, и так громко говоришь с двумя женщинами?
ХУДОЖНИК. Все потому, что надвигается гроза. Мои руки чувствуют ее приближение. Они болят, и меня это будит. Ничего особенного. Иди спать.
ДОЧЬ. Ты из-за чего-то тревожишься?
ХУДОЖНИК. Я не тревожусь. Я рисую. Создаю. Ем. Сплю.
ПАДЧЕРИЦА. Ты прелюбодействуешь с моей матерью.
ДОЧЬ. Я знаю, что-то тебя тревожит, папа, потому что ты постоянно о чем-то думаешь.
ХУДОЖНИК. Чушь. Я никогда не думаю. Для художника вредно слишком много думать. Художник должен думать только своей кистью.
СФИНКС. На твоем месте я бы не давала ему сесть на любимого конька.
ХУДОЖНИК. Эти молодые умники, с их напыщенными манифестами и глупыми правилами. Они говорят, как паршивые политиканы. Они так заняты раздуванием собственной важности за счет других, что у них не остается энергии на работу, а когда им удается написать картину, она, как блевотина учителя геометрии. Извините. Я разглагольствую. Обычное дело для стариков. Почему ты не спишь?
ДОЧЬ. У меня проблемы со сном.
СФИНКС. Очевидно, и с оргазмами тоже.
ПАДЧЕРИЦА. Моя мать оргазмы получает. Ее крики слышны и в Штутгарте. Можно подумать, кто-то убивает ее большущей сосиской.
ХУДОЖНИК. Может, перестанете говорить об оргазмах в присутствии моей дочери?
ДОЧЬ. Все нормально, папа. Об оргазмах я знаю.
ХУДОЖНИК. Ничего ты об оргазмах не знаешь.
ДОЧЬ. Знаю. Ольга все мне о них рассказала.
ХУДОЖНИК. Ольга, ты прекратишь забивать голову моей дочери оргазмами?
ПАДЧЕРИЦА. Я не забиваю голову твоей дочери оргазмами. В ее голове ничего нет. Там пустота, как в теннисном мяче.
ДОЧЬ. В том, что я не сплю, вины Ольги нет, папа. Просто я кое о чем думала, и меня это тревожит.
ХУДОЖНИК. Видишь? Теперь она о чем-то думает. И от кого она этому научилась, как не от тебя?
ПАДЧЕРИЦА. Да, конечно, вини меня во всем.
ДОЧЬ. Это не Ольга. Это я. Я хочу кое-что узнать.
ХУДОЖНИК. Поверь мне, милая, ты ничего не хочешь узнать. Ты всегда была так счастлива, ничего не знаю, так чего портить себе праздник?
СФИНКС. Не слушай эту чушь. Отстаивай свою позицию. Скажи ему, что ты хочешь знать.
ДОЧЬ. Я хочу знать, любил ли ты мою мать?
ХУДОЖНИК. Конечно, я люблю твою мать. Как ты могла подумать, что я не люблю твою мать?
ДОЧЬ. Я не про твою жену. Я про мою настоящую мать.
ХУДОЖНИК. Моя жена – твоя мать.
ДОЧЬ. Но родила меня не она.
ХУДОЖНИК. Это не ее вина.
ДОЧЬ. Я не про чью-то вину. Я просто хочу знать, любил ты мою настоящую мать или нет.
ХУДОЖНИК. Мы с Анной были счастливы вместе.
ДОЧЬ. Но ты ее любил?
ХУДОЖНИК. Мне всегда нравилось быть с ней.
ДОЧЬ. То есть ты ее не любил?
ХУДОЖНИК. Я любил ее за то, что она дала мне тебя.
