Зона мутации
Через мгновение все стихло. Лишь глухое, злобное рычание где-то рядом. Она заставила себя поднять веки. Мутант был на лестнице, смотрел на нее. Но не стал возвращаться, прыжком преодолел несколько ступенек, с грохотом стал ломиться через компьютерную.
Дрожащей рукой девушка вытащила из-за пояса Олава свой пистолет, спустила предохранитель. Мужчина еще был жив и пытался что-то сказать, но в горле у него булькало, просачивалось изо рта красной струйкой. Она навела оружие.
Бах, бах, бах!..
Стреляла, пока не решила – хватит. «Кажется, все». Направилась к лестнице, на ходу передергивая затвор. «Нет, еще один патрон». Вернулась и со злостью всадила его в человека, который несколько минут назад стаскивал с нее одежду.
– Теперь все.
Достала из потайного кармана запасной магазин, перезарядила. Поднявшись по лестнице, осторожно прошла через компьютерную, на ходу застегивая и поправляя одежду.
На улице по-прежнему валил снег и он даже перестал таять, оставаясь на земле холодным белым ковром. Прямо у входа «ковер» был испачкан кровью, следы тянулись к берегу. Маша разглядела две фигурки – одна поддерживала другую – они шли к кораблю. Повернулась в противоположную сторону и успела увидеть, как в снегопаде скрывается что-то темное, убегающее на всех четырех.
Скоро со стороны моря раздалось знакомое «тук-тук-тук-тук-тук» – корабль завел двигатель и медленно разворачивался, отходя от берега кормой вперед.
– Вернутся, ублюдки.
Она зашла в компьютерную. На одном из спутников еще работало облачное хранилище и Маша выгрузила на него всю информацию, которую собрала за последние годы – результаты экспериментов, личные записи, видео, фотографии… С собой на смартфоне взяла только библиотеку.
Из сверкающей белым пластиком комнаты Маша вынесла целый мешок лекарств. Какие-то давно просрочены, но сейчас нет времени разбираться. Бывает такое, что и просроченным рад.
Нашла в кладовке канистру с мутной жидкостью – что-то смазочное, для пикапа было припасено. Еще в прошлом году старая машина растеряла на колдобинах всю подвеску и теперь ее вряд ли можно починить. В общем, не пригодится. Маша расплескала жидкость в компьютерной, на подвал уже не хватило. Да и черт с ним! Главное связь со спутниками уничтожить. Не хватало только, чтобы эти подонки получили доступ к камерам и тепловизорам, смогли бы отслеживать передвижение других людей.
От зажигалки занялось, но без охоты, неторопливо. Тут бы не смазку, а бензин, да где ж его возьмешь? Даже в последние годы перед Инфекцией все ездили на электрокарах. А это было задолго до ее рождения.
Но разгорелось. Побитая, испачканная Маша стояла и смотрела, как до боли знакомое строение охватывает огонь. Вот и сферический колпак антенны, сделанный из какого-то пластика, полыхнул, обнажая стальной остов.
«Надо идти домой. Не на что тут смотреть!»
Она развернулась, побрела известной дорогой, перекинув мешок через плечо.
Хлопья уже не сыпались с неба, но оно оставалось серым, в любую минуту готовое разродиться снежным зарядом или дождем. Как было бы хорошо развалиться сейчас у камина, выпить, согреться! Будет ли у них в другом месте домашний очаг? Будет ли вообще другое место?
– Пап.
– М?
– Собирайся. Мы уходим.
Он поднялся, подошел ближе. И, хотя понимал, что она имеет в виду, переспросил:
– Уходим? Куда?
– Мы уходим из этого места. Садимся на баркас и плывем на юг. Здесь теперь небезопасно.
Отец, уставший обсуждать с ней одно и то же в течение многих месяцев, вздохнул. Понимал, что за ней правда, что нет больше аргументов за сохранение прежней жизни, и все-таки сделал последнюю попытку.
– Здесь не так плохо, Машенька. Мало ли, что заполярье. Мы обустроились, у нас есть биогенератор. Корова еще, поросенок. Ближе к зиме заколем, сделаем запасы тушенки.
– Зима уже началась, на улице снег.
– Зима начинается первого декабря.
– Первого декабря здесь будет чертов мороз и гребаная полярная ночь!
Она сделала над собой усилие, чтобы говорить спокойно, без крика.
– В поселке сегодня высадились чужие. Видимо, пришли из-за фьордов, с той стороны, где граница покрытия западного спутника ближе всего к нашему дому. Иначе бы я еще вчера заметила их приближение.
– Тебя видели? Ты смогла спрятаться?
– Нет, не получилось. У них был дрон.
– О господи… – он снова сел в кресло, обхватил лицо старческими, морщинистыми руками.
– Они бы меня изнасиловали, а потом забрали с собой. Или просто убили. И тебя бы убили, когда нашли.
– Но… ты ведь в порядке? Да?
– Мне удалось застрелить троих. Двое ушли.
Маша заметила засохшие брызги крови на ладони, брезгливо попыталась оттереть.
– Но они вернутся, ты же понимаешь. Поэтому нам надо собираться и отчаливать. Лекарства я забрала, станцию связи сожгла. Так что все… Теперь здесь не будет нормальной жизни.
Развернулась, вышла из дома. Надо заглянуть в хлев, проявить милосердие к домашним животным – все равно им не жить без людей. А мясо в дороге пригодится.
Они перенесли в баркас все, что смогли. Отдельное место в маленьком трюме было отдано корыту с зеленым пюре. Не такому большому, как то, что стояло в чулане их дома, но для электрического движка – в самый раз, да и на новом месте лишним не будет. Маше хотелось верить, что среди южных земель можно найти гораздо больше осколков цивилизации и если даже биогенератор протухнет или замерзнет, они разыщут другой.
Она развязала швартовочный канат, последний раз взглянула на берег, который был ей домом с самого рождения. Подумала почему-то про Антоху, который скрылся в снегопаде. Вряд ли у мутанта больше шансов, чем у коровы или поросенка. Чтобы найти еду, ему придется пройти много километров. И разве знает он, куда идти?
Махнула отцу рукой, вода позади баркаса вспенилась. Медленно, со скрипом по дну, корабль отошел от прибрежных камней.
– К Архангельску?
– К Архангельску.
Они знали, что далеко на их суденышке лучше не заходить, поэтому держались берега, не выпускали из виду полоску землю. Впереди почти тысяча километров через воды неприветливого, непредсказуемого моря. Без нормальной навигации, ориентируясь лишь на распечатанные спутниковые снимки.
Отец часто кашлял и Маша заставила его укрыться в трюме, осталась с морем один на один. Небо уже очистилось от туч, стало высоким. Ей казалось, что она привыкла видеть необъятные пространства, но этот подвижный, сырой мир давил на нее. Здесь, среди волн, он воспринимался иначе, нежели с суши. Она бросила руль, перегнулась через борт, исторгнув содержимое желудка. Отдышавшись, зачерпнула холодной воды, плеснула в лицо.
Пока было видно хоть что-то, Маша не отключала двигатель. Но вот совсем стемнело, остались лишь звезды на небе. Она нажала кнопку, восстанавливая тишину над волнами, сбросила якорь. Убедилась, что он дотянулся до дна. И тогда сама забралась в трюм, прижалась к отцу.
Каждый час таймер запускал вентилятор с нитью накаливания, не давая замерзнуть людям и биогенератору. К утру в трюме стало душно. Маша выползла из теплой кабинки, оставив люк открытым. Огляделась. Рваные куски тумана не позволяли увидеть берег, но она знала, что он где-то там, с левого борта, потому что заякоренный баркас развернуло против течения.
Отец снова закашлялся.
– Маш… Машенька!
Она заглянула в трюм.
– Сейчас я сделаю чай, пап. Все равно надо ждать, пока туман рассеется.
Чай, конечно, был ненастоящий. Они даже не пытались вырастить его на крайнем севере, хоть и привезли со Шпица немного семян. То, что дымилось в кружках, было настойкой из гриба, паразитирующего на деревьях.
– Жаль, что все данные… Кхм… Потеряны.
– Никто и не говорил, что они потеряны, – Маша выплеснула за борт остатки напитка. – Компьютеры я сожгла, это правда. Но всю информацию с накопителей загрузила в облако.
Отец странно поглядел на нее, тут же снова закашлялся, на этот раз особенно долго, мучительно, расплескивая «чай». Еще не отдышавшись стал показывать ей что-то.
– Я не понимаю. Чего ты хочешь?
– Бумагу! Кхм-кхм… Дай… Бумагу. И ручку.
Она покачала головой, достала стилус, который пережил разрушение цивилизации, но все еще исправно оставлял следы на синтетической бумаге. Отец написал одну цифру, потом еще одну. Целую череду цифр, пока не закрыл глаза, словно пытаясь что-то вспомнить. Последние две зачеркнул, написал другие и к ним добавил еще несколько.
– Что это, пап?
– Если… Кхм… Если не найдешь исправный комп и связь, если не сможешь скачать из облака данные – эти цифры ничего… кхм-кхм… не значат.
– А если смогу?
– Тогда это… кхм… пароль. На архив, спрятанный в фотобанке. Он там один.
– Что в архиве?
Отец не отвечал. То ли ему было сложно говорить, то ли он не хотел. Отдал Маше стилус, на который смотрел с грустью, почти с любовью.
– Последние устройства, – проговорил наконец едва слышно, – были самые надежные.
Он откинулся на мешок с одеждой. Было видно, что дышать ему тяжело.
Маша не стала давить – пусть отдохнет. Потом расскажет. Да и что там рассказывать, про этот архив? Ерунда какая-нибудь.
Туман почти рассеялся, слева проступила береговая полоса. Пора двигаться дальше. Не без труда вытащив якорь, девушка запустила мотор. Развернула баркас по течению, прибавила обороты: было бы здорово за короткий световой день преодолеть как можно большее расстояние. Тем более, что погода здесь переменчива. Лучше добраться до цели прежде, чем волны начнут перекатываться через борт.
Иногда она оборачивалась, рассматривая горизонт позади корабля. Никто их не преследовал. Это успокаивало и Маша снова погружалась в раздумья. «Что нам теперь делать? Там, на новом месте? Придется ли привыкать к другой жизни, той, которую ведут дикари? А может, они не такие уж и дикие?»
Она прищурилась, глядя вперед. Как бы там ни было, Маша точно знала, что у нее будет своя, особенная цель. И пусть эта цель еще не оформилась, не сложилась в голове из пестрой мозаики – неважно! Она найдет себе нужное применение. Не остановят ни мутанты, ни дикари, ни сам чертов изменившийся мир.
– Пап, ты как?
Отец не отвечал. Она посмотрела на него и почувствовала, что сердце пропустило удар. Выключила мотор, опустилась на колени, осторожно взяв в руку холодную ладонь самого близкого ей человека. Единственного человека на многие километры вокруг.
Пульс не прощупывался. Попробовала на шее – ничего. Склонилась к самому лицу и не ощутила дыхания.
– Ох, папа…
Она вцепилась в штурвал, сжала его до белизны на костяшках пальцев. «Я остановилась. Надо бросить якорь, а то… Боже, какой якорь, о чем я думаю… Просто… Просто я осталась одна».
Маша не плакала, не кричала безразличным волнам о своем горе. Она даже не была уверена, что в ее душе есть это самое горе. Кажется, там не было ничего. Пустота. Одиночество. Она приподняла бездыханное тело, крепко прижала к себе. Поцеловала в висок и, стараясь не накренить баркас, перевалила его за борт.
Снова зашумел двигатель. Корабль выправил курс, набрал скорость и двинулся на юг. Через трое суток, с двумя ночевками в открытом море и одной на пустынном берегу, пройдя сквозь шторм, Мария привела его, наконец, к устью большой реки. Среди потрескавшихся бетонных глыб и проржавевших, наполовину затонувших кораблей, она увидела скромную надпись – «Порт Экономия».
Глава 3
Он щурился, глядя на солнце сквозь квадратные отверстия между прутьями клетки. Хотелось пить, размять затекшие руки и ноги. Однако маленькая тюрьма не позволяла выпрямиться.
Мимо, как ни в чем ни бывало, ходили люди. Мужчины, женщины, дети. Иной останавливался, чтобы плюнуть в его сторону или просто одарить пленника отборным ругательством. Но никто не говорил – почему именно его подозревают в убийстве Белого? Неужели только из-за ножа? Да ведь и камень можно заточить! Дали бы поговорить с человеком, который должен его судить, позволили объясниться. Сказали, в конце концов, что собираются с ним сделать!
– Эй! Кто у вас теперь руководчик? Позовите, я хочу ему все рассказать!
Стоявший рядом охотник отошел подальше, словно и не к нему обращался пленник, запертый в клетке.
– Я тебе говорю! Слышишь? Эй, с синей задницей!
Охотник быстро вернулся, стал со злобным шипением пихать свою пику в клетку – хорошо еще, что тупым концом.
– Меня зовут Нырок, я лучший пловец гнезда! Поэтому мои ноги цвета воды! Понял ты, пришлый? Понял? Понял?! – он продолжал бить Крила и пару раз чуть не угодил тому в лицо.
– Ладно, ладно! Хватит! Все ясно. Я не хотел тебя обидеть, Нырок. Извини.
Охотник злобно фыркнул, еще раз ударил пикой по деревянной тюрьме и опять отошел на почтительное расстояние. Видимо, охранять «убийцу» ему было противно, он считал это ниже своего достоинства. И на воду, а тем более душевную беседу, Крилу рассчитывать не стоило.
Клетка стояла посреди поляны, расчищенной от деревьев. Специально, надо полагать. И чтоб на виду, и чтобы палящие лучи издевательски медленно ползущего по небосклону светила жарили «преступника», подвергая его дополнительным страданиям.
– Скоты…
Крил попытался сглотнуть, но не получилось, во рту совсем пересохло. Он забился в дальний от солнца угол, надеясь, что перекладины хоть немного скроют его. Напрасно. Закрыл голову руками и лежал так, скрючившись, пока, наконец, вечерний ветерок не возвестил о скором закате.
– Неужели, – прошамкал он языком, с трудом ворочающимся во рту.
Попытался вытянуть ноги и спину, насколько это было возможно. В суставах что-то хрустнуло, Крил застонал с облегчением. «Эдак я долго не протяну. Если и завтра будет жарко – сдохну к радости всех злых духов!»
Солнце зашло. На другой стороне поляны развели костер, вокруг него уже собирались люди. Они весело разговаривали и собирались ужинать добытым на охоте мясом. Крил старался не принюхиваться к запахам, тем более, что пить ему хотелось гораздо сильнее, чем есть, но проклятый дым с ароматами зарумянившейся корочки и свежесваренного бульона проникал в его ноздри, щекотал, забирался внутрь живота и уже там медленно закручивал кишки в узел.
Что-то булькнуло рядом с ним. Крил улыбнулся. «Вот и видения пришли. Что ж, с ними, пожалуй, будет легче. Лучше забыться, уйти от реальности». Булькнуло еще раз.
– Ты чо, помер?
Он открыл глаза, всмотрелся в сумрак, в отсветы костра на чьем-то лице.
– Конопатая? Здравствуй, дорогая. Прости, мужем я тебе не буду.
Она криво ухмыльнулась.
– А этот… – Крил огляделся. – С синей… Как его? Шнурок. Куда делся?
– Нырок. Я ему сказала, чтобы шел поесть. Все равно тебе деваться некуда. Но он скоро вернется или вместо него кого-нибудь пришлют. Так что… – она стала просовывать ручонку между прутьев. – На вот, открывай рот!
В руке было зажато горлышко кожаного мешка. Крил прильнул к нему губами, девчонка стала медленно наклонять мягкую бутыль. В рот полилась живительная влага. Парень жадно заглатывал воду, стараясь не потерять ни капли, но та все равно сочилась прохладной свежестью по его бороде, стекала на шею. Он остановился, чтобы перевести дыхание и тут же снова присосался к мешку, пока не осушил его полностью.
– Возьми еще это, – сунула ему в ладонь два плоских, изрядно подрумянившихся куска мяса. – Только обрези ухватила, но тебе и это сойдет.
Сжевал подарок не задумываясь, откинулся в блаженстве на прутья.
– Спасибо.
Она не ответила.
– Меня будут судить? Когда? Завтра?
– Чего делать? – нахмурилась, но тут же и сама догадалась, что он имеет в виду. – Не-е, у нас так не принято! Говорящий решает. А он сказал, что ты виноват. Значит виноват. Спор только – каким способом тебя…
Крил подвинулся к ней ближе, опасливо поглядывая в сторону костра.
– Я не убивал Белого. Ты хоть мне веришь?
Она смотрела ему в глаза несколько долгих мгновений.
– Знаю, что не ты. Хотя в гнезде таких ножей делать не умеют. А разрез на горле очень тонкий, ровный. Сама видела.
Парень в отчаянии сплюнул.
– На реке я был, у моста! За вожаком нелюдей погнался. Не мог я Белого убить, не мог!
– Тише, дурак.
Она тоже оглянулась на костер. Потом снова повернулась к пленнику, сама подвинулась, едва не касаясь его носа своим.
– Ближе к утру, за три четверти ночи, я приду. Жди.
– Придешь? И… И что? Зачем?
– Освобожу тебя, вместе уйдем из гнезда. Сейчас-то никак.
Она выпрямилась, собираясь исчезнуть.
– А охотник? Хорек этот или кто другой?
– Мои проблемы.
– Постой! – он успел схватить ее за руку. – Тебе-то это зачем?
– Не сейчас. Будет еще время. Наверное.
Но Крил не отпускал и она недовольно сморщила нос.
– Говорящий убил Белого. И я с ним в одном гнезде жить не стану. Все, пусти!
Вывернулась, шаркнула ножкой, закидывая песком и пылью влажные следы на земле. Их бы и так никто не заметил, но девчонка рисковать не хотела.
Скоро вернулся охотник с ногами, обмазанными синим. С ним был другой, они кого-то обсуждали – кажется, женщину или девушку, приглянувшуюся одному из них. Потом Нырок вспомнил о пленнике, пнул деревянные прутья.
– В муравейник тебя решили поставить. Слышь, пришлый?
Охотники громко рассмеялись. Постучали для острастки пиками по клетке.
– Ладно, пойду я, – сказал синеногий. – Смотри не пореши его раньше муравьев, а то уж больно он злой на язык. Любого выведет.
Как часто бывает осенью, после жаркого дня лес окутало стужей. Сытому ничего – пережить можно, а Крилу на двух мясных обрезках пришлось туго. Медленно пробирающийся под одежду холод заставлял его трястись мелкой дрожью. Был бы на воле, можно приседать, прыгать, а в клетке – хоть вой!
Охотнику тому хорошо, он иногда отлучался к костру, хоть и поглядывал оттуда на маленькую тюрьму, не оставляя ее без присмотра. «И как Конопатая собирается от него избавиться? Больно уж обязательный, гад».
Крил снова свернулся клубком, только на этот раз не от жары, а от холода. Когда дело пошло за полночь, задремал. Тревожным сном, который отдыха не дает, а бдительность нарушает. Вот и застала его девчонка врасплох, когда острым кулачком в скулу пихнула.
– А?!
– Ш-ш-ш… Все гнездо разбудишь. Держи! – протянула кухонный камень, каким мясо разделывают. – Другого нет. Тем более такого, каким ты… С которым к нам от Больших лодок пришел.
– Хочешь, чтобы я этим липкие листья перепилил?
Клетка закрывалась просто: одна ее стенка приматывалась к другим тонкими листьями. Особая это зелень, растет на окраинах болот. Листья дают сок и склеиваются со всем, к чему прикасаются, чтобы потом моментально засохнуть. Если намотать побольше, то иной раз и топором не разрубишь. Один только верный способ – обжечь огнем, тогда листья расслаиваются. Но сейчас ползать с факелом около клетки не с руки.
– Мне тут и со своим-то ножом, – Крил старательно перепиливал листья изнутри, пока Конопатая занималась тем же снаружи, – времени надо как на подъем и спуск по секвохе. А с твоим камешком…
– Сказала же – нет ничего другого. Режь и не болтай. А то Нудила скоро хозяйство свое отогреет и вернется.
– Слушай, Нудила твой и так вернется, всех поднимет. Не успеем мы далеко убежать. Надо его оприходовать.
Она замерла, повернула голову к костру.
– Он уже идет! Злые ветры! Вот сейчас и попробуешь, великий оприходовальщик… Пили быстрее!
И сама с утроенной энергией взялась перетирать камнем листья.
– Эй, кто там? Ты чего делаешь? А ну отойди от клетки!
Тот, которого девчонка назвала Нудилой, поднял было клинок, но, увидев знакомое лицо, опустил.
– Конопатая! Нечего здесь ошиваться. Вот расскажу завтра кому…
Она приблизилась к нему вплотную и вдруг выкинула вперед тонкую руку, сжимающую кухонный камень. Метила лезвием по горлу, но опытный охотник успел отпрянуть.
Крил понял, что он должен выбраться немедленно, помочь ей, иначе всему делу конец. Пожалуй, за это еще и передумают, не отдадут на сжирание муравьям, а чего похуже нафантазируют. Выругавшись, он два раза пнул стенку из прутьев, но она не поддавалась, лишь отходила на два кулака. С остервенением стал бить по засохшим, одеревеневшим листьям болотной травы.
Отступая, Нудила едва смог удержаться на ногах. Конопатая пнула охотника в грудь и он все-таки свалился спиной на землю.
– Тоже в муравейник захотела, тварь? – процедил со злостью.
Камень воткнулся в землю – там, где мгновение назад была его голова. Но охотник уже стоял на ногах, готовый ударить хрупкую противницу клинком. Что-то его останавливало, какие-то последние, ничтожные капли сомнений.
Преступные замыслы Конопатой очевидны, вина ее не требует доказательств. Но убить? Жалкую недоросль, которую и мужику еще отдавать нельзя? К тому же не чужую, из своего гнезда. А потом скажут «не сумел справиться, скрутить девку». Он в гневе сжал зубы.
Сделал ложный выпад, обманул, выбил из руки Конопатой ее убогое оружие. Подальше отбросил и свой клинок – чтобы не мешал. Девчонку схватил за шею, повалил.
– Дальше что, бесовка? – пальцы его давили, не позволяя ей дышать.
Но и она не сдавалась: протянула руку, впилась ему в глаз.
– А-а-а!!!
Охотник отпустил Конопатую, закрыл лицо ладонями, перекатываясь по земле. Девушка встала, быстро нашла его оружие. И крик боли почти сразу прервался, стал хрипом, после которого – тишина.
Не стоило рассчитывать, что Нудилу никто не слышал. Да, хижины стоят в стороне, но больно уж громко он орал. Да ведь есть и другие, кто не спит, стоит в карауле на подступах к гнезду. Сейчас они будут здесь!
Конопатая подошла к клетке, в которой до сих пор отчаянно боролся с болотными листьями Крил.
– Убери руки.
Он бросил камень, отполз. Девчонка замахнулась и что было сил ударила по связанным прутьям. Хватило пяти или шести ударов клинка, чтобы тюрьма выпустила пленника наружу.
– Бежим!
Они рванули к деревьям. Конопатая знала, как обойти посты, легко неслась чуть впереди Крила. Надо было прожить здесь не один год, чтобы так же, как она, находить дорогу во тьме – не по приметам, которых не видно, не по запахам, недоступным человеческому носу, а одним лишь внутренним чутьем.
Скоро они выскочили на заросли секвох. Крил думал, что пойдут по ним к реке или к вокзалу. Но девчонка вдруг перешла на шаг, потянула его за руку.
– Сюда.
Ему показалось, что они провалились в какую-то яму. Конопатая прикрыла вход в нее свежесломанными ветками, молча увлекла парня еще дальше, вглубь таинственной норы. Когда остановились, сумели отдышаться, он сказал с сомнением:
– Надо было дальше бежать.
– Шепотом говори.
Крил покорно перешел на шепот.
– Искать же будут.
Она не отвечала, тогда он продолжил:
– И найдут. Если сидеть на одном месте.
Заметил в темноте, что она повернулась к нему.
– Никуда бы мы не убежали. Нас двое, а их много. И есть очень быстрые. Все знают округу не хуже меня, а то и получше. Поэтому правильно будет затаиться и переждать.
– Теперь конечно. Вылезать глупо.
Снаружи раздался приближающийся шум. Конопатая схватила парня за руку, они замолчали.
Охотники бежали гораздо тише стаи нелюдей, но их все равно было слышно. Вот один, второй… Сразу несколько, очень близко! Может, трое, или пятеро. Звуки погони не стихали. Кто-то пробегал мимо, кто-то возвращался, прочесывая лес. Крилу казалось, что он видит оранжевые блики от факелов.
– Ты еще можешь вернуться. Никто же не видел, как ты его… – стал он шептать Конопатой на ухо, но она сердито отпихнула его и снова прислушалась к звукам, идущим снаружи.
Скоро стало светать. Утро не торопилось проникать в подземелье, однако они уже видели друг друга, различали окружающие их земляные стены, в которых переплетались толстые корни.
Порой казалось, что поиски прекращены, но каждый раз охотники возвращались, слышны были их голоса, шаги.
– У меня кое-что припасено, – прошептала Конопатая, теперь уже сама почти касаясь губами мочки его уха.
Отползла чуть дальше, раскидывая подземную поросль, притащила мешок с завязками, в котором обнаружились запасы нехитрой снеди и еще один сосуд, такой же, как тот, из которого она поила его в клетке.
Они поели, запили водой.
– Дождемся ночи и будем уходить.
– Куда?
– А ты сам куда собирался? Я к тому, что, может, у тебя свои планы?
Он покачал головой.
– Только до вашего гнезда были мои планы. Хотел добраться и надеялся, что примите. Дальше этого не загадывал.
– Считай, что не приняли. Самое время загадывать дальше.
Но Крил отмалчивался: у него и правда не было толковых идей, кроме как идти, куда глаза глядят и верить в лучшее.
Конопатая почесала нос.
– На Южный базар пойдем. Слыхал о таком?
Парень утвердительно кивнул.