Колдуны
Ноги Грейси шаркают и стучат по гулкому дереву, пока она взволнованно топает по длинному коридору.
– Старая комната! Новая комната!
Рядом с ними проникновенная гладкость бледно-кремового и восстановленные плинтусы говорят о намерениях предыдущего хозяина. За свое недолгое владение домом их предшественник попытался стереть былые эпохи, но так и не продвинулся далеко, успев лишь оштукатурить и покрасить лестничный пролет, площадку первого этажа, гостиную в задней части дома и половину коридора. Инструменты были заброшены, когда он шагнул со стремянки.
– Дом из половинок, – бормочет Фиона.
– Старая комната. Старая комната, – объявляет Грейси.
Многие эпизоды долгой жизни дома по-прежнему цепляются за его тусклую оболочку. Обои с рисунком из оранжевых и коричневых квадратов – дизайн, близкий по своей смелости к психоделическому – на стенах гостиной, расположенной рядом с передней. Том заглядывает туда, смотрит на потертый плинтус, густо окрашенный в цвет ванильного мороженого; деревянная отделка покрыта черной копотью, будто рожок уронили в грязь. Выключатель из матового стекла напоминает масленку. Кухня, ванная комната и спальни наверху не более привлекательны.
Все, на что Том бросает взгляд, вызывает водоворот мыслей, разум навязчиво перечисляет то, что придется ремонтировать своими руками, одновременно подыскивая приработок, который таинственным образом иссяк в тот момент, когда они внесли депозит – накопления всей жизни, ни больше ни меньше. Чтобы поднять себе настроение, Том представляет, как укладывает линолеум на эти голые полы, отделывает оставшуюся половину первого этажа и все спальни, кладет плитку в ванной. То, на что он определенно способен. С поднимающейся снизу вверх сыростью на некоторых стенах первого этажа тоже придется бороться, пользуясь знаниями, которые он почерпнул на YouTube. Том считает, что справится.
Заветных денег, которые мама Фионы подарила им на новоселье – несколько больше, чем, как они думали, ей удалось припрятать, – хватит лишь заплатить сантехнику за установку нового бойлера и замену труб на кухне и в ванной. Они издают звуки садящейся на мель подлодки.
Кредит на обустройство дома, взятый в банке, где работает Фиона, должен покрыть ремонт крыши или замену электрического щитка и проводки. Новым окнам придется дожидаться, когда на них появятся средства. Когда у Тома снова будет работа.
Чтобы оставаться на плаву, держать нос и рот над неспокойной поверхностью самых глубоких и ненадежных вод, в которых он когда-либо бултыхался – непосильная ипотека на дом, в котором нужно все, – следует сосредотачиваться на одной задаче зараз. Сначала одна комната, потом другая. Или рискуешь утонуть. Том это понимает и повторяет данный факт про себя снова и снова. Все первое время.
– Предстоит несколько долгих дней. Почти доволен тем, что затихли дела с фрилансом.
Фиона кивает в знак согласия, но отводит взгляд, обеспокоенная призраком денег, утекающей струйки единственного дохода. Она отходит и, стоя к Тому спиной, заполняет собой весь зев кухни.
– Можно понять, где у него кончились деньги. Или где он сдался. – Она морщится, поворачивается к мужу. – Думаешь, он… это было из-за денег?
Они обмениваются взглядами. Том предупреждающе приподнимает бровь. Фиона возвращает это выражение точно вызов, поскольку ей не по нутру предупреждение о том, что Грейси может подслушать плохие вещи о доме. Вряд ли Фиона из тех, кто позволит вырваться чему-то подобному.
Дочка с грохотом вылетает из гостиной.
– Я иду в свою комнату. Давай, Уоддлс. Я покажу, где ты будешь спать.
Она уносится по коридору, выбивая облачка пыли из-под половиц.
– Осторожнее, малышка, – говорит Том. – Не хочу никаких неприятных случайностей.
Грейси карабкается вверх по лестнице, ее маленькие ножки – поршни, колени высоко поднимаются и толкают вверх ее тело. В руке болтается Уоддлс, игрушечный пингвин. Другой постоянный спутник дочки, Арчи, догоняет на лестнице.
Том улыбается.
– По крайней мере, Грейси видит потенциал.
Фиона фыркает.
– Грейси была бы счастлива жить и в том развалившемся трейлере, если бы папа назвал его замком.
При мысли о трейлере перед домом сырая атмосфера дома снова вторгается в мысли Тома, и лишь топот Грейси наверху возвращает его взгляд к потолку. Тихий голосок малышки доносится до них, приглушенный каменной кладкой и деревом, но волнение в нем не ослабевает.
– Тут мы принимаем ванну.
Фиона вновь появляется рядом с Томом. Они сжимают друг друга в объятиях. Глядят в глаза, соприкасаются лбами.
– Мы сможем это сделать, Фи.
– Если ничего не сорвется.
3
Через открытое окно доносится звук мощного автомобильного мотора. Затем следует довольный хлопок двери и два приглушенных голоса.
Том слишком занят, чтобы с этим разбираться, – он обдумывает, за какую комнату взяться первой. Это будет комната Грейси. В передней части дома, на втором этаже, с видом на аллею с колоннадой из деревьев. Там придется приложить все силы. Они понадобятся, поскольку эта комната – мрачное пространство, которое не менялось с семидесятых годов. Каморка, в которой легко вообразить ее бывшего обитателя – пожилого мужчину, сосредоточенного на угрюмом бдении и ежащегося от самокруток. То́му даже чудится запах табака.
Между долгими периодами запустения ни один из пятерых предыдущих владельцев не отделывал спальни. Возможно, потому что никто не задерживался здесь достаточно долго. От этой мысли разум Тома омрачается страхом, окрашенным в тот же тон, что и занавески. Может, есть глубокая и серьезная причина, по которой этот дом никому не нравился, и она прямо перед носом. И словно воспоминание, мелькающее на краю памяти, эта причина скоро и внезапно прояснится.
«Нет. Хватит».
Теперь в этом доме изменится все. И в первую очередь эта комната: ее цвет, обстановка, сам характер и дух. С игрушками и стенами оттенка розового мороженого – любимого у Грейси уже три года – его дочь смягчит и оживит это место.
Пышное одеяло на белой постели. Кукольный домик вон там. Книжный шкаф здесь, в ногах кровати. Свет ночника. Место, которое будет ассоциироваться у дочки с уютом. Где будут сочиняться воображаемые миры для игрушечных медведей и кукол. Эта комната станет сценой в театре будущих игр, куда захотят прийти ее друзья.
Его маленькая Грейси будет здесь расти, становиться выше и умнее, игрушки и плакаты будут меняться вместе с ее интересами. Но комната навсегда останется убежищем, в котором Грейси будет мечтать, думать и отдыхать; убежищем для его крохи, его малышки, его девочки-подростка, а возможно, и молодой девушки. Тому хочется сделать эту комнату особенной больше, чем любую другую в доме. Помимо того, что он должен зарабатывать, контролировать, обеспечивать, представлять собой и делать в свои годы, ему хочется знать, что Грейси в безопасности, здорова и счастлива. Эта комната станет памятником тому, как сильно ее любят и берегут. Преображение их дома начнется здесь.
Голоса снаружи становятся тише, но их тон делается жестче, будто разговор перешел на серьезный лад. Хотя слов не разобрать, Тому кажется, что происходит торжественный обмен новостями. Он придвигается к окну, скрип половиц приглушает ковер цвета бычьей крови, припорошенный пылью и вымазанный паутиной, при этом болезненно влажный. Том выглядывает в окно, почти непрозрачное от копоти.
Вид отсюда снова дразнит его мыслью о том, что не могут существовать два более непохожих палисадника. И облака, кажется, разошлись исключительно над остроконечной крышей соседей, даже солнечный свет благословляет их сад, но не дотягивается до заросшей, неопрятной лужайки Тома. Стороны и края живой изгороди со стороны соседей настолько аккуратны и правильны, будто ее выкладывал каменщик. Виднеется лишь проблеск лужайки – кусочек зеленого сукна среди радуги цветов, собранных, словно декоративные фигурки солдатиков, на крайне прагматично упорядоченных полосах клумб. От взрыва цвета у Тома даже слезятся глаза. А неистовый танец пчел и бабочек вызывает головокружение. Но за этими яркими клубами ему удается заметить двух женщин в начале пустой подъездной дорожки соседей.
Женщина постарше, должно быть, лучшая половина семейной пары, живущей в соседнем доме, – небольшого роста, в свободной рубашке с подвернутыми до локтей рукавами. Мешковатые серые брюки закатаны и открывают костлявые лодыжки. Старая одежда для работы в саду, которая, по-видимому, когда-то принадлежала мужчине.
Женщина стоит к Тому спиной, он видит ее худое тело и узкие бедра. Ни грамма лишнего веса, крошечная фигурка держится ровно благодаря на зависть прямому позвоночнику. Тонкие мускулистые руки заканчиваются садовыми перчатками. Только форма окрашенной хной стрижки-«боб», которая венчает миниатюрную соседку, кажется Тому странной, хотя с такого расстояния да еще и через грязное оконное стекло он не может определить почему.
Осанка женщины тоже кажется решительной, с намеком на гордое противостояние, будто соседка неодобрительно смотрит на свою гораздо более высокую собеседницу. Гостью, которая припарковала свой черный «мерседес» в начале подъездной дорожки Тома. Она не оставила машину на улице, поскольку весь участок перед домом соседей занимает грязный трейлер. Может, из-за того, что их новый дом так долго пустовал, посетители соседнего привыкли парковаться на его подъездной дорожке? Хотя, конечно, этой гостье прекрасно видно, что теперь там стоит фургон, который она заблокировала.
Внимание Тома переключается на водительницу «мерседеса». Как и палисадники, его соседка и вторая женщина тоже не могли бы быть более непохожими друг на друга.
Посетительница представляет собой аккуратность и шик в черно-белой гамме. Ее официальный наряд – символ бизнеса и денег. Чего-то связанного с банком или законом, предполагает Том. Собранные в пучок на узком затылке волосы цвета воронова крыла переливаются. Фигура стройная и костлявая, силуэт резко очерчивает вторая кожа сшитого на заказ костюма. Ниже края юбки-карандаша блестят чулки, из-за чего стройные икры кажутся влажными. Та же особенность распространяется и на ее лакированные туфли-лодочки.
Когда обмен репликами между женщинами становится более интенсивным, а расстояние между их лицами сокращается, Том наклоняется вперед. «Шпионит», – сказала бы мать, увидев его в нескольких сантиметрах от окна.
Соседка протягивает женщине в черном пластиковый пакет, и внешняя почтительность посетительницы внезапно тает, сменяясь волнением, которое она не может сдержать. Несмотря на профессиональную выправку, ею овладевает неподобающее рвение, а также скрытность, которая побуждает схватить сумку.
Когда предмет переходит из рук в руки – от садовой перчатки к алебастровым пальцам с ногтями, выкрашенными в бордовый цвет, – кажется, что посетительница в костюме вот-вот зальется слезами радости. Она даже пожимает грязную перчатку пожилой женщины, чтобы выразить свою благодарность. А та, если Том не ошибается, протягивает руку по-королевски.
Посетительница опускает ладонь в изящную сумочку, которая свисает с ее угловатого плеча. Достает оттуда белый конверт и протягивает его пожилой женщине.
Из-за того, что следует дальше, по голове Тома пробегает жаркая волна. Чувство сродни тому, когда случайно становишься свидетелем эротической сцены между незнакомцами.
Элегантная посетительница сгибается в талии и целует тыльную сторону перчатки пожилой соседки, прижимаясь алыми губами к грязной ткани. И не спешит разорвать связь своих блестящих губ с грубым материалом, в котором недавно рыли землю.
Затем посетительница, скрестив лодыжки, делает медленный, почтительный реверанс, будто перед королевой после оказанной чести.
Соседка отвечает на демонстрацию такого подобострастия лишь усталым и, возможно, пренебрежительным кивком.
Затем женщина в костюме отступает и, покачиваясь, проходит мимо дома Тома к своему «мерседесу», она двигается скованно, словно боится уронить что-то драгоценное или хрупкое.
Нахмурившись, Том еще сильнее наклоняется вперед. Когда его лоб ударяется о стекло, пожилая соседка стремительно оборачивается.
Моргая от неожиданного удара, Том видит сморщенное, но свирепое лицо старухи со вздернутым подбородком. С вызовом вздернутым, если он не ошибается.
Не успев это обдумать, Том опускается на корточки, на его лице пылает смущение шпиона, застигнутого на месте преступления. Он испытывает не только стыд, его передергивает от дурного предчувствия. Даже страха, который Том не может объяснить.
4
«Достаточно, чтобы заставить любого превзойти самого себя».
Еще одна неказистая, устаревшая комната с гнетущей атмосферой. Грязные окна пропускают свет, окрашивая его в оттенок олова. В лучах солнца резвятся рои пыли. Фиона с презрением оборачивается и снова, словно не веря собственным глазам, осматривает место, которое должно стать их спальней. Пустое пространство, запертое между выцветшими желтыми обоями, с выступами, которые исчезают в темноте по четырем углам высокого потолка.
Вдали, в глубине сада, виднеется размытая путаница верхушек деревьев. Лес – одна из причин, по которым Том так стремился заполучить этот дом: ради жизни среди того, что обогатит детство Грейси, среди чар, созданных самой природой. Фионе хочется хохотать в голос.
Из глубины дома приглушенно доносится скрежет дрели по штукатурке. Том все еще в будущей спальне Грейси, расположенной в передней части дома. Он хочет сначала устроить их дочь. Фиона не возражает. А в паузах, когда дрель замолкает, краем уха прислушивается к дочке и пластиковым колесам ее игрушечной коляски, которую Грейси гоняет по пустому холлу внизу. Малышка по-прежнему не устала от своей беготни.
Но вскоре внимание Фионы возвращается к бесконечным задвижкам, которыми когда-то запирали изнутри дверь спальни. Любопытно, это делал предыдущий владелец или кто-то до него? Возможно, пожилая женщина, которая панически боялась грабителей?
Кожа на голых руках и ногах Фионы покрывается мурашками. В поисках тепла она переходит к окну, где есть батарея и намек на солнечный свет. Бросает стопку постельного белья на самый чистый участок древнего ковра, который может разглядеть под ногами.
Пустые отверстия от шурупов в растрескавшейся деревянной раме говорят о том, что раньше окно было забито изнутри. На полу лежат две доски. Агент по недвижимости оторвал их. У предыдущего владельца дома не было семьи. Фиона и Том купили это здание с незаконченным ремонтом у банка через аукцион. Повезло, что дом достался именно им.
Фиона прикасается к торчащему из штукатурки дюбелю.
– Бедный мерзавец.
И в этот самый момент волна усталости захлестывает и замедляет ее, размягчая конечности, но добавляя веса костям. Фионе хочется сесть и уставиться в пространство. Навязчивое желание, которое почти не покидало ее с тех пор, как они вошли в парадную дверь.
Несмотря на то что Том скоро все здесь отделает и настелет новый пол, ей нужно временно превратить это место в пригодное для жизни, чтобы им было где спать. Но теперь даже такой пустяк выглядит слишком большой тратой сил. Фиона вздыхает и хочет на что-нибудь опереться, чтобы собраться с мыслями. Она кладет руки на грязный подоконник. Покалывание и хруст под ладонями кажется канонадой крошечных взрывов. Одного взгляда достаточно, чтобы увидеть на подоконнике легион засушенных мух и мотыльков. Они заставляют подумать о пауках, которые превратили в пыль такое количество насекомых.
Фиона отряхивает с ладоней грязь и отколупывает с кожи маленькую черную лапку. И тут ее взгляд привлекают сочная цветочная палитра и яркий золотистый свет, который льется через покосившуюся ограду из сада соседей.
Маленькие аккуратные деревца по другую сторону кое-где удерживают панели забора, а кое-где опрокидывают их на землю. Сквозь верхушки видно марево из бабочек и пчел, которые лихорадочно кружат над цветочными клумбами и окруженными камнями островками пампасных трав, диких злаков и кустарников, отяжелевших от царственных пурпурных, сочных желтых и алых соцветий.
Взгляд Фионы скользит по прекрасному саду до того места, где пышная ухоженная трава натыкается на стену густого леса, которым оканчиваются оба участка. Возле линии деревьев ее внимание привлекает одна особенность – окаймленный блестящим тростником круглый пруд, его поверхность напоминает черное зеркало. Над обсидиановой водой возвышается небольшая каменная статуя.
Фиона наклоняется вперед, прищуривается, чтобы лучше разглядеть позеленевшее каменное украшение соседского сада. Это фигурка ухмыляющегося чертика с длинными ушами и ногами олененка. Он стоит на одной ноге и играет на деревянной свирели.
И тут мечтательный взгляд Фионы разбивается о два внезапно материализовавшихся белых пятна. Те превращаются в пару лиц. Соседи.
Они стоят, прямые как палки, и пристально смотрят на Фиону. Соседи просто возникли посреди своего сада. Без предупреждения, будто туземцы в южноамериканских джунглях.
Соседи стоят по обе стороны круглого валуна, с которого в небо стремится огромный папоротник, и смотрят на Фиону. Мужчина, словно обрадованный тем, что поймал ее за подглядыванием, ухмыляется. Покрасневшая от сдерживаемой ярости женщина, похоже, возмущена тем, что та осмелилась хотя бы взгляд бросить на их безупречный участок.
Смутившись, Фиона торопливо отворачивается и переключает внимание на собственный сад: темный, заросший, бесформенный, обделенный птицами и бабочками. Он выглядит проклятым.
В поле зрения появляется Грейси. Маленький Арчи, резвясь, бежит за ней по пятам. Щенок в восторге от ароматов, которые накапливаются среди неухоженной травы и непослушных кустов. Выбрав место, он принимается копать. Фиона прежде не видела, чтобы Арчи так делал.
Соседи продолжают пристально глядеть на нее. Краем глаза Фиона по-прежнему видит овалы двух костлявых лиц. Подбородок соседки теперь вскинут с вызовом, обращенным к окну, за которым пытается спрятаться Фиона. Ей хочется понаблюдать за Грейси и Арчи, но пялящиеся соседи – это совершенно невыносимо. Она разворачивается и отступает в сумрак.
5
Том не заходит дальше порога главной спальни. Облокотившись о дверной косяк, он смахивает с рук опилки, которые усеивают и его обнаженные предплечья, и джинсы.
Том обнаруживает жену сидящей на пластиковом ящике для вещей с краю от того места, где сероватый свет с заметной неохотой проникает в дом. Фиона промакивает глаза салфеткой. Вокруг нее, точно брошенные беженцами пожитки, лежат скомканное постельное белье и занавески. Фиона не принесла в дом ни один из чемоданов.
Том постепенно осознает, что жена долго сидела тут одна в тишине, пока он крепил карнизы для штор в комнате Грейси, а затем и в гостиной на первом этаже. Он догадывается, что Фиона перестала плакать, лишь заслышав его шаги. Она здесь уже целую вечность, но, похоже, даже не пыталась сделать эту комнату уютнее. Тома это удивляет.
– Слезы радости оттого, что мы оказались в нашем первом доме? Или это отчаяние?
– Нечто среднее.
Том бочком входит. Садится на голый пол рядом с Фионой. Кладет руку ей на колено.
– Эй.
Фиона накрывает его руку обеими ладонями.
– Просто нашло. – Она с тоской смотрит на усеянное пятнами окно.
Том мрачно оглядывает потолок. Раздраженно пожимает плечами.
– Я понимаю. Правда, понимаю. Жуть. Вот мы здесь, а я чувствую себя измотанным. Но он станет настоящим домом. Возможно, впервые в своей жизни.
– Он кажется совсем другим, чем когда мы его рассматривали. Куда хуже.
– Я сделаю все, чтобы вам с Грейси было хорошо. Обещаю.
– Я знаю. Ты постараешься, чтобы все получилось. Но сюда вложено и то, что у нас было, и даже то, чего у нас не было, приятель. Думаю, это просто задело меня за живое и взяло верх. Дом в таком состоянии. Такой… усталый. Разбитый. Несчастный. Никто никогда не жил здесь долго.
Том смотрит на пол у себя под ногами.
– То, что случилось. Это в прошлом. И к нам не имеет никакого отношения. Парень был в депрессии.
Фиона предупреждающе поднимает руку. Не нужно. Не сейчас.
Том меняет тактику.
– Ради этого мы экономили каждый пенни. Десять лет, Фи. Две старые машины и один-единственный отпуск в Аберистуите. Мы заслужили лучшую жизнь.
Фиона скорее наваливается, чем опирается на его плечо. Он безумный проповедник, который привел свою паству в зеленую пустыню. Пути назад нет. Решение принято, он заставил их переступить черту в те сумасшедшие месяцы, когда они, охваченные волнением и усталостью, обходили вместе с бесконечными агентами тесные квартирки и бывшие муниципальные владения с похожими на заросли газонами. С их бюджетом едва можно было побороться за полузаброшенные кварталы в советском стиле, окружавшие лишенный зелени центр города.
– Жизнь на природе. Почему она не для нас? Я могу себе ее представить. И сделаю так, чтобы это сбылось.
Область поисков расширилась, что вызывало лишь большую досаду: дома теснились вдоль неряшливых обочин кольцевых дорог. И каждый оказывался компромиссом между тем, чего они хотели, и тем, что было им необходимо. Пока Том ехал от одного унылого варианта, который они могли себе позволить, до другого, расположенного в границах их скудных возможностей, его воображение неизбежно рисовало жизнь Грейси в этих местах. Детство, проведенное в тесных двориках между покосившимися рейками заборов. Путь в школу по улицам, напоминавшим забитые пазухи, со всеми этими припаркованными вдоль бордюров машинами. Прогулки вдоль заросших лужаек или игры в невзрачных парках под его постоянное: «Осторожно, там собачье дерьмо». Бесконечные мостовые, светофоры и металлические заборы между супермаркетами, складами и промзонами. Грейси дышала бы воздухом, похожим на тот, что окружает нефтеперерабатывающий завод. У малышки уже астма. И виной тому, они не сомневались, частицы дизельного топлива.
А потом, их собственные жизни. Сломанные и серые. Его и Фионы. Вверх и вниз по врачам. Грейси вырастет и уйдет, так и не узнав ничего лучше того немногого, что они ей дали. И ожидая от самой себя в их возрасте лишь то же самое. Том вообразил все это, и перспектива подобного будущего расколола его ребра и закалила сердце.
Фиона шмыгает носом, тянется к простыням.
– Теперь я чувствую себя глупо. Не знаю, что случилось. Просто почувствовала себя… подавленной. Я неблагодарная?
Скрипит половица. Том и Фиона оборачиваются к дверному проему, там стоит Грейси с таким же вытянувшимся, как у мамы, лицом.
– Этот дом плохой, мамочка?
Фиона заставляет себя улыбнуться. Том машет дочери, чтобы та заходила. Грейси без лишних подсказок бросается в объятия отца. Она задыхается от слез, которые вот-вот вырвутся наружу.
– Маме больно?
– Давай сюда. Сэндвич с папой.
Фиона наклоняется и обхватывает Грейси руками с другой стороны. Страдание их дочери немедленно смягчается до жалости к себе, которой она хочет дать волю.
Том обращается к обеим своим девочкам.
– Мы должны относиться к этому как к великому приключению. Сначала оно немного пугает. Нужно время, чтобы приспособиться, потому что мы очень долго жили в клетке для кроликов.
– Там не было никаких кроликов!
– А вот и были. Ты! – Том щекочет Грейси, а она визжит и смеется.
Фиона улыбается, в ее глазах слезы, но взгляд полон любви к мужу и дочке.
– И знаешь что? – добавляет Том. – У этого дома есть свой лес. Полный кроликов.
Он крепко целует Грейси в лоб, в каждую из щек, в макушку. Малышка извивается у него на коленях.
– Твоя борода колется!
– Пойдем. – Том помогает Грейси подняться на ноги и осторожно отряхивает с нее пыль. – Принесем хотя бы один матрас, иначе нам сегодня придется спать в фургоне.
6
Первая ночь в собственном доме, а все трое, словно беженцы во временном приюте, ютятся в одной комнате. Грейси укладывается на надувной матрас рядом с двуспальной кроватью, но долго там не задержится. Даже в такой близости она все еще слишком далеко от мамы с папой, и, когда Том проснется, между ним и Фионой будут раскинутые руки и ноги их дочери.
В тот вечер он едва не умер, пока тащил матрас по винтовой лестнице. И снова повредил плечо и шею.
А теперь, когда усталые голоса перестали перешептываться, словно в библиотеке, начинают заявлять о себе разные части темного дома. Это все равно что находиться под палубой старого парусника. Даже Тому эти звуки кажутся таинственными. Если бы он не знал наверняка, то решил бы, что внизу раздаются шаги, а за одним из перекрытий кто-то скребется. Ему кажется, что на кухне стонет некая поверхность, словно принимая на себя вес усевшегося на нее существа.
Между этими загадочными нарушениями покоя повисает тишина, настолько глубокая, что Тому чудится, будто дом расползается во все стороны бесконечными комнатами, коридорами и помещениями, которые они еще не нашли. Но, по крайней мере, это отвлекает его от навязчивой карусели мыслей: куда отправить резюме, какой контакт использовать, какую стену зашкурить первой. Все это вертится и вертится в голове. Том подозревает, что заботы оставили самую настоящую колею в его мозгах.