Ольф. Книга шестая

Маша вскрыла пластиковый контейнер с мороженым, наскребла пальцами немного сладкой массы и размазала по груди. На меня уставились два съежившихся красных наконечника в коронах из зубчиков-пупырышек. Мурашками от внезапного холода покрылась вся выпуклая белая грудь. Руки зачесались согреть ее всеми доступными способами. От фантомных ощущений проснулись пещерные инстинкты, захотелось хватать, мять и, невзирая на сопротивление, добиваться всего остального, чего вроде бы нельзя. Организм требовал использовать Голос, и он был готов даже, кажется, на применение Сонного луча, только бы получить то, чего хочется, здесь и сейчас…

– Приступай. – Голос Маши был отстранен и бесстрастен, он звучал чисто механически.

Наверное, так она чувствовала себя на работе. Тарелка для еды. Тарелке противопоказаны чувства. Мне же хотелось, чтобы тарелка потекла, как часы на известной картине Сальвадора Дали. Я склонился к размазанному мороженому и присосался губами. Ощущения языка стали вторичными, они дарили удовольствие не мне. Я старался. Во мне проснулся «мастер Нежные Руки» – в плане легкости и чувственности того, что я делал с нравившимися мне женскими местами. Добавить бы к эмоциональному буйству губ и языка страстность ладоней…

Посуду положено брать в руки, если другим способом есть неудобно. Где животное лакает и лижет, там человек пьет из удобно поднятой посуды или берет пищу рукой. По внутреннему состоянию я сейчас был ближе к животным, чем к человеку. Если ко всему прочему, что уже свершилось, разрешить мне взять посуду в руки…

Пришла запоздалая мысль, что следовало отказаться от нескромного десерта. Сообщением, что кроме Юры Маше теперь никто не нужен, она сразу определила границы дозволенного. Мои поползновения сдвинуть границы увенчались успехом, я считал себя в своем праве, и Маша пошла навстречу, как Англия и Франция в Мюнхене перед Второй Мировой, поэтому где-то в глубине души Маши сейчас должна звучать речь Чемберлена: «Я принес вам мир!» Малыми уступками сохранить нечто большое…

Обидно чувствовать себя Гитлером. И быть животным тоже не очень приятно, но что делать, если инстинкты отправили мозг в нокаут, а организм танцует под их обещающую удовольствия дудку? Маша сделает вывод, что я ничуть не изменился. Эльф-полубог в моем исполнении – тот же мужик-хомосапиенс в худшем из воплощений. Никакой разницы. В то время как истинный джентльмен, каким я себе казался, должен был объявить: «Твое обещание было дано давно, в других условиях, я не имею права требовать его исполнения». Жизнь изменилась.

Но мои желания не изменились. Не было ничего важнее мягких конусов со сладкими вершинами, которыми я упивался, как пьяница в конце месяца долгожданной бутылкой с зарплаты.

Пробудить у Маши какие-нибудь чувства не удалось, она продолжила тем же ровным голосом, будто сидела передо мной одетой, а я не облизывал ее нежные прелести, а вел с ней светскую беседу:

– Не думай, что я что-то забыла. Осталось еще одно невыполненное обещание – по поводу несостоявшегося подарка. Я всегда держу слово. Я найду тебе двух девушек – договорюсь в клубе, у нас многие любят интересные опыты. И когда ты придешь в следующий раз… Кстати, когда ты придешь в следующий раз?

И ведь не сомневалась, зараза такая, что приду. У меня на языке вертелась поправка, что не «когда», а «если», но Маша, возможно, специально сказала «когда», чтобы сделать мое возвращение обязательным. Боялась, что я навсегда исчезну из ее жизни? Но если боялась – значит…

Ничего не значит. Она снова с Юрой, а прежнего дружка, получившего всемогущество, терять не хотелось, такими друзьями не разбрасываются. Меня следовало держать на коротком поводке. На всякий случай. Возможно, дела с Юрой у Маши идут не лучшим образом, доверие еще не доказано поступками, а знакомый эльф – это из разряда небывалого и, главное, эксклюзивного. Ни у кого в мире нет друга-эльфа. У Маши теперь есть. Из всех девушек планеты я выбрал Машу – сам только что признался, что живу один, и следов пребывания других женщин в чертоге незаметно. Получив сверхвозможности, я пришел, чтобы бросить их к ногам Маши, а ей, к сожалению, из-за Юры предложить мне нечего. Но терять меня ей тоже не с руки, любовь не вечна, все может случиться. Как женщина, Маша не может не понимать столь очевидной вещи.

– Если не возражаешь, я приду завтра днем. А насчет несостоявшегося подарка… Ты обещала, что одной из девушек будешь ты.

– Не обманывай. В свое время я выбесила тебя зашедшими в гости близнецами, а близняшки, которыми я собиралась закрыть брешь в отношениях, тебе не достались. В то время ты ревновал меня к каждому столбу, мое прошлое было не столь тоскливым и серым, как твое, и своей непохожестью не давало тебе спать. В своей лени и нежелании сделать собственную жизнь веселее ты не видел своей вины, твои неудачи с девушками и их невнимание к тебе казались тебе мировой несправедливостью, это мешало нам с тобой наслаждаться настоящим. Проблему нужно было решать. Близняшки, как выяснилось, уехали, зато под боком была свободная и жадная до приключений подружка.

– Даша?

Других подруг Маши я не знал. Остальные девушки, с кем удалось познакомиться, были коллегами Маши.

Тьфу, сказалось же. «Коллеги». Ну, не ложилось на язык это солидное слово, когда речь шла о девицах легкого поведения. Пусть Маша не такая, но ее сослуживицы показали себя не лучшим образом, как ни пытались доказать, что их работа – просто дарить глазам красоту. Мастер Джава той красотой пользовался в хвост и в гриву.

– У Даши появился парень, у меня есть Юра, и теперь тот вариант, о котором я думала, невозможен. Даю слово, что я выполню обещание, и ты получишь запоздалый подарок, но, прости, без моего участия.

Для прежнего Алика провести ночь с двумя девушками – небывалое приключение, а для Альфалиэля – просто развлечение. Настало время выказать джентльменство.

– У меня два возражения. Во-первых, мне не нужен подарок, если в нем не будет тебя. Во-вторых, что гораздо важнее, твое обещание было дано давно, в других условиях, с тех пор жизнь изменилась. Будем считать, что ты мне ничего не должна.

– Отказываешься?

Я еще не видел Машу такой удивленной.

– Алик-человек настаивал бы, чтоб требование «справедливость любой ценой» было выполнено несмотря ни на что, а эльф Альфалиэль не может принять ненужную жертву. В последнее время я изменился. Ты теперь с Юрой и только с Юрой? Принято. Прими и ты, что у тебя есть друг с большими возможностями, который ценит в тебе прежде всего человека и который поддержит всегда, что с тобой ни случилось бы.

Хорошо сказал. Но «друг с большими возможностями, который ценил в Маше прежде всего человека» видел в ней прежде всего женщину, а о том, чем он, так называемый друг, занимался в эту минуту, лучше было не вспоминать.

Впрочем, мое сказочное занятие подошло к концу. Я грустно поглядел на блестевшую мякоть, очищенную до состояния многократно вылизанной тарелки.

– Где здесь можно помыться, если, вообще, можно? – спросила Маша.

– В чертоге есть душ, ванна, умывальник… Но я предлагаю другой вариант. Искупаемся в теплом море.

Уже в начале фразы полностью прозрачный чертог несся сквозь облака на запад, где солнце только подумывало о ночном отдыхе.

Место для купания я выбрал, конечно же, с умыслом. Все, что я делал и говорил в присутствии Маши, делалось и говорилось с определенной целью. Цель – отбить Машу у Юры. В свое время это у меня получилось, а ведь тогда я не превосходил конкурента возможностями. Сейчас, когда Маша решила блюсти верность, следовало действовать разнообразно и аккуратно. С Юрой я поработаю отдельно, чтобы в отношениях с Машей он проявил себя тем, кем он является на самом деле – подлецом и обманщиком. Нужно поймать его на изменах и на нежелании разводиться. Нужна ситуация, после которой третьего шанса быть не может, Маша должна порвать с Юрой бесповоротно. Но это потом, а сейчас надо максимально близко подвести Машу к идее о скорой смене объекта ее страсти и сделать так, чтобы в нужный момент о других вариантах, кроме меня, даже не думалось.

Первый пункт плана – вернуть доступ к телу, хотя бы визуальный. Пункт наполовину выполнен. На верхнюю половину. В ожидании обещанного купания Маша спокойно сидела передо мной с обнаженной грудью, позволяя любоваться и вспоминать былое. Джинсовые шортики скрывали другой повод напрячь память, но напрягали они вовсе не память. Машу никогда не смущало, что она находится без одежды в присутствии мужчины, с которым не собиралась спать, к тому же ей нравилось нравиться, а мое любование подробностями ее ладной фигуры Маша видела прекрасно. Возможно, показом себя она вносила собственный посильный вклад в путешествие-приключение, состоявшееся по моему приглашению.

Конкретное место, куда я собрался лететь, было мне неизвестно, о его расположении я знал приблизительно, с чужих слов. Чертог двинулся вдоль побережья. Мы снова оказались на Адриатическом море, но теперь не на юге, а в его северо-восточной части. Эля рассказывала, что Хорватия славилась пляжами натуристов, где позволялось больше, чем положено натуристам. Это идеально, чтобы выполнить вторую часть пункта моего плана по возвращению Маши в статус подружки, и намек на следующий пункт, ради которого, собственно, все затевалось.

Нужное место нашлось быстро. Назвать его пляжем значило покривить душой. Голые тела – в основном парами, а также одиночно и группами – нежились под солнцем на огромных камнях-скалах, составлявших «песок», по которому спуск к воде превращался в экспедицию с риском для жизни. Чтобы каменный берег показался песчаным, ступня великана должна быть размером примерно с Сан-Марино и другие микро-государства вроде него. Неподалеку от скалистого берега на травяной лужайке стояли палатки тех, кто прибыл надолго, там шла отдельная бурная жизнь, но я направил чертог к водной кромке, где почти на всех ровных поверхностях расположились любители отдыхать от морали.

Почему я выбрал такое место, а не повез Машу в уединенное место, каких знал сотни после путешествий с Элей и ее заместительницами? Тропическая зелень, ярко-белый или черный песок, крики диких попугаев и других экзотических птиц, пальмы с кокосами, в воде – удивительные по красоте, формам и расцветке рыбы и другие существа… Маше понравилось бы. Понравилось бы – да, но и только. А поставленная мною цель выполнена не будет. Чтобы Маша полностью разделась, вокруг должны быть раздетыми все, другие варианты не сработают.

Маша с непонятным мне чувством косилась на миловавшиеся парочки и (я не успел увести чертог за ближайшую скалу, и Маша увидела) не только парочки внутренне свободных индивидуумов, приехавших сюда со всего мира, чтобы не ограничивать себя в свободе делать что заблагорассудится. Для счастья отдыхающим было достаточно полотенца, расстеленного поверх камней, а некоторые даже подстилку считали излишеством. Зато кроссовки или, в крайнем случае, резиновые танки-вьетнамки были у всех – поранить ногу при передвижении по камням было проще простого.

Я завел чертог в такое место между скал, где можно выйти наружу не будучи замеченными со стороны. Предосторожность была излишней, здесь никто не смотрел по сторонам, все были заняты друг другом или загорали с закрытыми глазами.

– Прости. Я сам попал сюда впервые. У тебя нет купальника, у меня нет плавок, вот я и выбрал местечко, где купаются без них.

Маша еще раз покосилась на окружающих.

– Не только купаются.

Я не уловил интонацию. Неужели Маша меня стеснялась? Маша?! Меня, с которой у нее было все и даже кое-что сверх того, что другие могут представить?!

В недавние времена меня порадовал бы факт, что Маша умеет стесняться. Сейчас, когда от нее требовалось обратное, новое для Маши качество вызывало неприятие.

Она поняла, почему мы прибыли именно в такое место.

– Ты привез меня сюда, чтобы я не смущалась? Спасибо. Честно говоря, я не так представляла себе настоящий нудистский пляж. – Маша поглядела на парочки, активно возившиеся на камнях и в воде. – Свобода тела и свобода духа – вещи разные. Я всецело выступаю за свободу тела, но она не должна мешать свободе духа.

– Что ты понимаешь под свободой духа?

– Жить по тем правилам, которые устраивают меня и не мешают тем, кто меня окружает. Где мы сейчас?

– Адриатика.

– Ты можешь найти что-нибудь более безлюдное?

Мои надежды не оправдались. Я вздохнул.

– Могу перенести тебя в любую точку мира, на самые красивые и самые уединенные пляжи, где нас никто не увидит, но мне хотелось, чтобы в моем обществе ты не чувствовала себя неуютно.

– Спасибо. Но от того, что я вижу здесь, мне еще более неуютно.

Раньше Машу такое не смущало. Раньше ее вообще ничего не смущало. Тенденция не в мою пользу.

– Выбирай любое место на планете. Советую острова Индийского океана или Карибское море. Мне больше нравится Полинезия, но над Тихим океаном сейчас ночь. Зато у купания под звездами есть другие плюсы. Впечатлений останется много.

Маша словно очнулась:

– Сколько сейчас времени по-нашему? Наверное, мне пора домой. Без телефона как без рук.

– Работа?

– К девяти вечера за мной приедут. Совсем во времени потерялась. Восемь уже есть?

– Нет. У нас еще пара часов в запасе.

«У нас». Как было бы здорово, чтобы действительно «у нас», в старом смысле.

– Где у тебя часы?

– В чертоге нет часов.

Без интернета узнать точное время стало проблемой, но после обретения всемогущества оно меня не интересовало, мне хватало передвижений солнца. Рассвет, полдень, закат, а все остальное – между ними. Если требовалось, часовые пояса показывал голографический глобус, на котором я строил маршруты. Я продемонстрировал его Маше.

– Значит, теперь ты живешь без часов, – улыбнулась она. – «Счастливые часов не наблюдают»? Наверное, ты очень счастлив.

По интонации было непонятно, утверждает она или спрашивает. Я решил ответить.

– Сейчас – да.

В присутствии полуобнаженной Маши я был счастлив. Впервые за долгое время. Не по-настоящему счастлив в смысле покоя и надежности, когда хорошо от того, что хорошо будет долго, а счастлив сиюминутным удовольствием. Тоже счастье. Градацию счастья еще не придумали. Это как с любовью. Кто-то любит Родину, кто-то – человека, кто-то – шоколад или футбол по телевизору. Та же история со счастьем.

– Мне было хорошо, а рядом с тобой стало еще лучше, – добавил я. – Ты как солнечный луч в пасмурную погоду. Я счастлив, что у меня есть такой друг.

Мои слова растрогали Машу, она подняла на меня взгляд, полный сомнений, где прежняя Маша, открытая миру и не признающая границ, боролась с новой – мечтающей о вечном счастье с одним-единственным человеком:

– Если я тебя обниму, ты не посчитаешь это слабостью с моей стороны или намеком на что-то?

– Наоборот, почту за честь.

Мы обнялись.

Волшебные ощущения. Маша знала, как сделать парня счастливым. Ее дружеские объятия были нежными, грудь – мягкой, щека, прижавшаяся к моей щеке – теплой и, можно сказать, родной. Мне не хотелось отрываться.

Маша тоже не торопилась уходить из моих рук.

– Спасибо, – прошептала она.

– Это тебе спасибо…

– Нет, тебе. За понимание, за терпение и в целом за чудесный вечер. Ты мог провести его с кем угодно, а выбрал меня, я это ценю. Молчи. – Она помотала головой, почувствовав, что я собираюсь заговорить. – Мне хорошо с тобой, но мое счастье – с Юрой. Отвези меня, пожалуйста, домой. Я не хочу секретов от любимого человека, а о тебе придется молчать. Это меня напрягает.

– Зря. Правду обо мне не знает никто. Кроме тебя. Я тебе доверяю, поэтому рассказал все. Я знал, что ты умеешь хранить чужие тайны.

– Не люблю тайн.

– А кто их любит? Но они есть у всех.

«И у твоего разлюбезного Юрочки» – хотелось добавить. Скоро я прослежу за ним и узнаю, что он скрывает от Маши и вообще от всех, и тогда…

Сцепка рук и тел разорвалась.

– Мне пора домой.

Маша отстранилась, и меня словно ограбили. Я не хотел ее отпускать. А надо. В шахматах это называется гамбит – отдать пешку или фигуру, чтобы выиграть партию.

– А помыться? – предпринял я последнюю попытку достичь цели, поставленной себе на сегодня. – Хотя бы сходи к воде. Все-таки море. Когда еще выберешься?

– Очень хочу искупаться, но некогда, время поджимает. Ты сказал, что в чертоге есть душ.

– Еще я сказал, что есть ванна.

– И умывальник. Сейчас мне сгодится и он.

– Но сначала ты спросила про душ.

Чтобы принять душ, нужно раздеться полностью. Пусть за стенкой, но Маша сделает это в моем присутствии. Хотелось бы без стенки, для того я и стараюсь, постепенно открывая «окна Овертона» – чтобы шаг за шагом категорически отрицаемое Машей превратилось для нее в приемлемое. Невозможное возможно, я знаю это как никто другой.

Маша подумала и кивнула:

– Раз уж есть выбор, я предпочту душ, это тоже быстро. Полотенце найдется?

– И шампунь, и прочее. Ты выбрала душ, потому что ванна долго набирается?

Маша кивнула. То есть, она согласилась бы и на ванну, и на купание в море, но боится опоздать на работу. Надо срочно что-то придумать. Пока Маша со мной, не все потеряно. За короткое время я добился многого: ошарашил и заинтересовал возможностями, наполовину раздел, вбил маленький (первый, но далеко не последний) клин в отношения Маши и Юры – у нее появилась тайна от него. Вспомнилось, как в двадцатом веке в одном из пограничных споров между Индией и Китаем две армии встали лагерями вдоль границ, оставив спорную территорию посередине. Велись переговоры, никто не стрелял, один спокойный день проходил за другим… И вдруг индийцы обнаружили, что видят лица китайских солдат, хотя раньше едва различали палатки. Объяснилось все просто: каждую ночь китайцы передвигали лагерь на один метр. За время противостояния они заняли практически всю спорную территорию, а со стороны никто ничего не заметил. Так же стоило поступать мне.

Невидимый чертог взмыл за облака. Маша вновь прильнула ко мне, с опаской глядя на проносящиеся внизу виды. Если бы я притянул ее к себе или дал волю рукам, на нежной «дружбе», позволяющей Маше находиться рядом со мной с голой грудью, сразу можно поставить крест. Я держался.

– На Кайласе ты сказал, что чертог передвигается в пределах планеты. Почему мы перемещаемся не в нем?

– Еще я сказал, что при необходимости он становится видимым или невидимым. – Щелчок пальцами сомкнул пространство вокруг нас, поместив в зелено-серое мрачноватое помещение.

– Мы все время были в нем? С самого начала – с того момента, когда ты появился у моего окна? Фантастика. – Маша помолчала, и по выражению ее лица я понял, что сейчас прозвучит что-то важное. – Зачем ты вернулся?

– Прости, но отвечу прямо. Ты сама догадываешься почему. Соскучился. Захотелось тебя увидеть.

– Только увидеть?

– Пригласить в гости и… – Я замялся. Маша знала, что нужно парню, который пришел к девушке. Все мужчины приходят к женщинам с разными словами, прикрывающими правду. Я подобрал наиболее подходящие слова для своей правды. – И составить компанию в приключениях. Одному очень одиноко.

– И несмотря на то, что стал всесильным, ты выбрал меня? Звучит лестно, и я тебе благодарна, но, прости, я тоже выскажусь прямо. Ничего больше я дать тебе не могу. Любая другая с удовольствием составит тебе компанию, а со мной у тебя теперь не может быть того, что когда-то было.

– Мне достаточно того, что рядом. Я говорил и повторю: отныне у тебя есть друг с большими возможностями, друг, который ценит в тебе прежде всего человека и который поддержит всегда, что бы ни случилось. И, как друга, меня мучает вопрос, который не могу не задать. Почему ты вернулась к Юре? Он обманывал тебя, встречался с другими, врал насчет развода…

– Не врал. Он прямо говорил, что уйдет от жены не раньше, чем закончится реорганизации фирмы, а до тех пор обязан делать вид, что у них все нормально хотя бы внешне. С другими он встречался потому, что я обманывала его. В нашем с ним разрыве я виновата не меньше, а то и больше.

Люба-номер-два говорила о Юре: «Мерзавец, пробу ставить негде. Он в нашем салоне поочередно со всеми, даже с Мелиндой. Алена Сергеевна обо всем догадывается, а сделать ничего не может, все финансы в руках урода-муженька». Информацию о том, что все финансы находятся в руках мужа, а не жены, я передал Маше сразу после того, как мы встретили Юру в клубе. Маша в тот момент была в шоке от его измены и, наверное, пропустила мимо ушей, а потом, похоже, решила не верить. Скорее всего, Юра наплел еще с три короба небылиц, где он оказывался белым и пушистым, а все вокруг старались его очернить. Но если отбросить мою личную заинтересованность и подумать о ситуации отстраненно…

Переубедить тех, кто «твердо» знает некие факты (знает, естественно, со слов других), трудно, а чаще невозможно. Сменить мнение о чем-то – это признать, что был неправ. Иными словами, сказать всем: «Какой же я был дурак!» А кому охота выглядеть дураком? Человек приходит к какому-то мнению на сравнении разных точек зрения, не зря же в суде кроме прокурора есть адвокат. Если же кто-то поверил определенным авторитетным людям или средствам массовой информации без сравнения с другими точками зрениями – Бог ему судья. Люди верят не фактам, они верят фактам в изложении других людей. В свое время Геббельс знал эту тонкость и результативно пользовался.

Почему я думаю, что Юра обманывает Машу? Во-первых, со слов Любы-номер-два, во-вторых, потому что мне нравится так думать. Сейчас у меня есть две версии, по одной Юра – подлец и обманщик, по другой – жертва поклепа со стороны женщины, которая тоже могла солгать. Почему я безоговорочно поверил Любе-номер-два? Ответ прост, о нем я уже сказал: мне нравится считать соперника непорядочным. В сравнении с гнусным конкурентом я кажусь образцом, на который надо равняться и с которым, единственным, дружить и все прочее. На том же принципе построена мировая политика. Вместо доверительных разговоров – громогласные пустые обвинения, а мы, зрители, верим не в то, что подкреплено фактами, а в то, что нам приятнее. Англичане, например, задолго до Геббельса знали метод очернения конкурентов, достаточно почитать Шекспира. Будет обидно, если Юра окажется честным человеком. Тьфу, совсем не то хотелось сказать. То, что он честен с Машей, будет здорово, но мне будет обидно, что я сел в лужу.

Всю подноготную о Юре я вскоре выясню, а сейчас – время воздействия на Машу. У нее должно остаться как можно больше воспоминаний обо мне. Хороших. Приятных. Желанных для повторения. И, желательно, таких, которые надо держать в секрете даже от самого близкого человека.

– Ты торопишься домой, чтобы подготовиться к работе? Могу сэкономить тебе уйму времени. Если помнишь, перед тобой – мастер Нежные Руки. Я давно не практиковался, но вряд ли что-то забыл. Набрать ванну – тоже не проблема, это дело одной секунды. Я выйду, а ты располагайся. Теплая вода появится по твоему приказу, именно такой температуры, какой тебе захочется. Остывать вода не будет. Горячее или холоднее делай ее сама, просто произноси приказ вслух, и сказанное исполнится. Когда будешь готова – позови.

Я исчез за появившейся перегородкой. Маша еще вникала в сказанное, а возможностей возразить не осталось. Зато появилась ванна – прямо под ней, в виде провала в кровати, окружив Машу высокими стенками.

«Сделать перегородку односторонней», – приказал я мысленно. Преграда стала прозрачной. Маша удивленно озиралась, меня она не видела, по ее мнению я ушел в другое помещение. Обожаю чертог.

Перед тем, как принять ванну, Маша слезла на пол и прошлась по чертогу, потрогала руками теплые мерцающие стены, даже лизнула. В какой-то момент она еще раз ущипнула себя, на этот раз за руку. До сих пор не верит, что происходящее с ней – не сон. Чтобы узнать, спишь ты или нет, нужно отследить логичность слов и перемещений в пространстве, а самый надежный способ – совершить что-то, что невозможно в реальности. Можно взлететь, как птица. Или увидеть давно умершего человека, зная, что он умер. Сон разрушится, когда мозг заметит нестыковки с явью. Маше придраться было не к чему, она не спала. Мне стало интересно: а изменила бы она Юре, если бы твердо знала, что дело происходит во сне?

Под шортами у Маши оказались черные трусики, которые, наконец, вместе с шортами отправились на пол. Окна Овертона работали. Я молодец.

Глядя в пустую выемку ванны Маша произнесла с некоторым сомнением:

– Вода, включись.

Наверное, ей казалось, что откуда-то должно политься, а вода хлынула из каждой клеточки вещества, из которого состояли бортики созданной мною ванны. Чтобы наполнить, ушло мгновение. От поверхности поднимался пар. Маша влезла внутрь и с удовольствием вытянулась. От обычной ванны «эльфийскую» отличал только цвет, стенки и дно вместо привычно белых были такими же, как остальное вещество чертога.