Они – хорошие друзья. Соратники всегда приходят на помощь друг другу. Дружба скрепляется общим трудом, суровыми испытаниями, смертельной опасностью. Сильные помогают слабым. Знания и талант служат общему делу.
Здание Музея Жюля Верна в Нанте. Автор фотографии – Olga Mach.
Мечта всегда осуществляется.
Спасение всегда приходит вовремя.
Справедливость всегда торжествует.
Злодеи всегда разоблачаются и несут наказание за свои преступления. Чаше всего они исправляются.
Все это – не реально? Отчего же… Так тоже бывает, хоть и не всегда. Мир Жюля Верна не искажен – скорее романтически приукрашен. Как и его герои, он немного лучше настоящего.
Мир Жюля Верна таков, каким его хотели бы видеть люди отважные и благородные. Такой, каким его пытались и пытаются по мере сил сделать умные, сильные и гордые.
Эпоха постмодерна «отменила» естественную иерархию людей.
Кто сказал, что лорд Гленарван превосходит бандюгана Айртона?!
Кто позволил возносить на щит капитана Немо и Неда Ленда, если «средний человек» никогда не построит «Наутилуса»!? Если этот «средний» хочет не плавать в глубины океанов, а хочет сидеть в пивнушке и травить анекдоты?! Для «героев» посмодерна и Айртон – слишком крупная личность. Литература ХХ века «восславила» убогоньких, скучно расчесывающих свои комплексы. Слабаков и ничтожеств, уровень притязаний которых сводится в жратве, пиву, выведению наружу каловых масс и половым отправлениям. Это, якобы, и есть «массовые люди», и нечего взращивать им комплексы, показывая героических личностей. А то у бедняжек комплекс неполноценности прорежется.
Типичный пример: недавно модный московский «писатель» накропал романчик с характерным подзаголовком: «Повесть о ненастоящем человеке». Я не буду его называть, чтобы не поганить имя Жюля Верна, поставив рядом с его именем имя пропагандиста нравственного и культурного убожества.
Но оказывается, культ героя жив! Люди могут иронизировать по поводу технических характеристик «Наутилуса», но ценят и любят тех, кто способен на нем плавать. Им нужно героическое отношение к жизни. Они не хотят жить в мире убогоньких, а хотят жить в мире героев.
Не хотят жить в мире комплексующих, хотят жить в мире думающих и трудящихся. В коротком рассказе Алексея Толстого подросток, живущий в 1920-е годы в Ленинграде, слушает радиопередачу «История открытия Северного полюса». В передаче «ученый голос начал говорить: «Уже давно пытливый человеческий ум стремился разгадать тайну Северного полюса. Жюль Верн в своем замечательном романе «Капитан Гаттерас» изобразил одну из таких отважных попыток…»[17 - Балабуха А.Д. Проект «Жемчужина» // Балабуха А.Д. Нептунова арфа. – СПб: Изд-во писателей Санкт-Петербурга, 2013.].
Подросток слышит вой голодных белых медведей в вое злого дворового кота Хама, а мужество сразиться с хулиганом Васькой Табуреткиным черпает из подвигов капитана Гаттераса. И не он один! «За капитаном Гаттерасом гуськом шли голодные медведи… В доме все радиолюбители сидели за радиоприемниками и ловили волны то из Берлина, то из Стокгольма, то из Лондона, то из Москвы».
Если мы хотим растить подростков, которые в 10 лет сразятся с хулиганами, а взрослыми захотят полететь в космос или погрузиться в глубины океана, очень полезен Жюль Верн. Повзрослевшие мальчики найдут массу неувязок в текстах Мэтра – но это ведь ничего не изменит.
Памятник Жюлю Верну в Амьене. Фото: Mouton-duvernet.
Время сказало свое слово – Жюль Верн был великим писателем при жизни, стал явлением культуры после смерти. И не вынешь его имя из истории.
Очень любопытная деталь: во Франции больше всего ценят в основном, как автора суховатой по стилю, устаревшей по техническому содержанию фантастики – наподобии «Полета с Земли на Луну», «Путешествия к центру Земли», «Гектора Сервадака» и «Михаила Строгова». Ему отводится место в истории: «тогда думали так».
В России – и в Царское время и в советское, лучшими из его романов считались романтические, с дальними путешествиями, невероятными приключениями и недвусмысленной пропагандой активно действующего добра.
Франция до их пор считает Жюля Верна неким подобием кузена Бенедикта или Жака Паганеля. Такой не ведающий реальной жизни романтичный чудак. Вроде и не бульварный беллетрист… слишком серьезен, порой назидателен, популяризирует науку. Но и не классик… Не романист, писавший «серьезные произведения», как Бальзак и Золя. Не идеологичен, как Гюго.
Превзошедшая даже сумасшедший прижизненный успех популярность Жюля Верна в СССР показывает – в этой советской цивилизации жили те же идеалы, что вдохновляли писателя. Вера в разум и в справедливость. Вера в технический и нравственный прогресс.
Веру в ум и волю человека.
Кстати, и Джек Лондон, и Стивенсон в России ценятся куда больше, чем у себя на родине. Видимо, создаваемый их фантазией мир созвучнее психологии россиянина, чем англичанина или американца.
А какие великолепные экранизации Жюля Верна созданы в России!
От «Детей капитана Гранта» 1936 года до эпопеи Говорухина 1986.
Певец могущества человека
Жюль Верн очень хорошо осознавал, что живет в героическую эпоху. В годы его детства «путешествовали мало, либо не путешествовали совсем. Это было время фонарей-рефлекторов, штрипок, Национальной гвардии и дымящего огнива
. Да! Это все появилось при мне: фосфорные спички, пристегивающиеся воротнички, манжеты
, почтовая бумага, почтовые марки, брюки с широкими штанинами, пальто, складывающийся цилиндр, ботинки, метрическая система
, пароходики на Луаре (их называли «невзрывающимися», потому что они взлетали в воздух немного реже, чем остальные), омнибусы, железная дорога, трамваи, газ, электричество, телеграф, телефон, фонограф! Я принадлежу к поколению, ограниченному двумя гениями – Стефенсоном и Эдисоном
! А теперь я живу во время удивительных открытий, совершаемых прежде всего в Америке с ее кочующими гостиницами, машинами для выпечки тартинок, движущимися тротуарами, газетами из слоеного теста, пропитанного шоколадными чернилами, – их сначала читают, а потом едят!»
На глазах всех современников Жюля Верна наука и техника меняли привычную картину бытия.
Но не все видели за отдельными открытиями и изобретениями не просто пар, электричество, летательные аппараты, подводные лодки и трансконтинентальные экспрессы, но могучий облик самой науки, новой силы, стремительно изменяющей мир. Жюль Верн не только разглядел это, но и сделал науку главным героем своего творчества.
Сам Жюль Верн никогда не отделял своих научно- фантастических романов от романов приключенческих. Он вообще не пользовался термином «фантастический роман». Жанр, им открытый и разработанный, он определял как «научный роман» или «роман о науке». И это, безусловно, верно: фантастические и приключенческие произведения органически сочетались в едином цикле «Необыкновенных Путешествий».
Памятник Жюлю Верну в Нанте. Автор: Yann Droneaud.
Жюль Верн открыл в искусстве воистину новый мир всепобеждающей науки и техники. Мир ученых, исследователей и инженеров, мир созидательного творческого труда. Успех лучших романов Жюля Верна – это успех нового типа героев, введенных им в литературу. Герой Жюля Верна – это всегда искатель, кем бы он ни был: инженером, как Робур или Сайрес Смит, путешественником и исследователем, как капитан Гаттерас, доктор Фергюссон или профессор Лиденброк, ученым, как Зефирен Ксирдаль, Пальмирен Розет или Жак Паганель… Герой Жюля Верна – это благородный патриот, как лорд Гленарван и Матиас Шандор.
Кроме описания Земли, ее морей и континентов, все романы Жюля Верна воспевают беспредельные возможности человеческого разума. Первым из писателей Жюль Верн увидел в науке не только инструмент познания мира, но и инструмент его изменения.
Не сразу пришло понимание того, что сама по себе наука – это только инструмент. Ее применение прямо зависит от того, в чьих руках она окажется. В наше то время одна из центральных тем научной фантастики – тема ответственности ученого за свое изобретение, его судьбу и использование.
Жюль Верн первым вошел и в эту дверь. Капитан Немо превращает «Наутилус» в свою гробницу не только потому, что чудесный подводный корабль не может покинуть пещеры под островом Линкольна. Он боится отдавать великолепное изобретение невесть в чьи руки.
И Робур Завоеватель заявляет: «Граждане Соединенных Штатов, мои опыты завершены, но отныне я полагаю, что ничего не следует делать раньше времени. Это относится и к прогрессу: успехи науки не должны обгонять совершенствования нравов… Явись я сегодня, я пришел бы слишком рано, и мне не удалось бы примирить противоречивые и своекорыстные интересы людей… Поэтому я покидаю вас. Секрет своего изобретения я уношу с собой, но он не погибнет для человечества. Он будет принадлежать ему в тот день, когда люди станут достаточно образованными, чтобы извлечь пользу из моего открытия, и достаточно благоразумными, чтобы никогда не употреблять его во вред».
Скорее романтик, чем консерватор, Жюль Верн создал больше утопий, чем антиутопий. Вольный город Франсевиль, колония на острове Линкольна, колония землян на Галлии, республика Либерия на Огненной Земле – явные утопии.
Но есть у него и Штальштадт. Есть и Кау-Джер, вынужденный отступиться от своих анархических принципов.
И все же он верил в прогресс! Верил, что народы колоний и полуколоний построят общества не менее совершенные, чем европейские. Верил в разум. Он ушел из жизни в неспокойное время: грохотала Русско-японская война, Европа разделялась на международные блоки, ощерившиеся оружием. А он, полуослепший, измученный диабетом, говорил журналистам: «что бы нам ни угрожало сейчас, я верю в созидательные силы разума. Я верю, что народы когда-нибудь договорятся между собою и помешают безумцам использовать величайшие завоевания науки во вред человечеству…».
Нам бы его оптимизм.
Почему это интересно, или: Никакой политкорректности
Есть и еще причины, по которым Жюля Верна хотят читать. Одна из них – тексты Жюля Верна абсолютно лишены бреда, именуемого в наши дни то «толерантностью», «то «политической корректностью».
Жюль Верн постоянно «вступается» за народы колоний. Ему антипатичны расовые предрассудки. Но и иллюзий у него никаких нет.
Туземцы у него не таковы, какими «должны быть» в воспаленном воображении современного левака. Они отвратительны даже внешне; они жестоки, примитивны, опасны. Австралийцы так вообще зверообразны.
Привлекательны только те туземцы, которые служат «колонизаторам» и учатся у них. Великолепен верный, мужественный индеец Талькав. Но ведь и он – не людоед с Новой Зеландии и не австралиец, которого путешественники могут спутать с обезьяной. Он владеет лошадью, стальным ножом и карабином, – а плавят сталь и набивают патроны порохом не в первобытном кочевье.
Талькав верно служит путешественникам и учится у них, приближаясь к цивилизации. Он нравственно не ниже европейцев.
