И ни разу не пожалеть об этом…

– Ну проходите, раз пришли, не выгонять же вас, – будто нехотя протянула она.

Я вошёл в коридор и нерешительно потоптался. Снимать или не снимать обувь? Надежда мне нисколько не помогала, хотя и видела мою нерешительность, в итоге я обувь всё-таки снял, для того, чтобы снова увидеть её презрительную насмешку.

Мы прошли в кухню, чай мне гостеприимная хозяйка, конечно, не предложила, молча указала рукой на табуретку, мол, садись, незваный гость.

– Спрашивайте! – требовательно сказала Надежда.

«Я ей неприятен, потому что я мужчина,» – пришло мне в голову. – «А все мужики, как известно, козлы. Может, её обидел чем-то наш брат, да чёрт её знает, и разбираться даже не хочется.»

– Вы рассказывали кому-то о том, что ваша подруга реставрирует старинный портрет, который к тому же окутан мистикой?

– Как интересно вы выражаетесь! – ухмыльнулась, опять же, как мне показалось, надменно Надежда.

– Я журналист, – скромно ответил я. – Меня учили так выражаться.

– О! – как-то издевательски-восторженно воскликнула девушка. – Хорошо выучили, видно.

– Да уж не жалуюсь, но вернёмся к портрету. Рассказывали или не рассказывали?

– Возможно, – нехотя ответила Надежда. – Вероятно, когда-то я и могла сказать коллегам, что у моей подруги есть такой портрет. Согласитесь, легенда весьма необычна.

– Соглашусь. То есть вы рассказывали вашим коллегам ещё до реставрации портрета?

– Да. О портрете я знаю давно. Вряд ли я вообще кому-то рассказывала о том, что Аня его реставрирует, и что после реставрации он находится на даче у Насти, потому что ещё пахнет свежей краской. Нет. Об этом мне и в голову никому не приходило говорить, просто не за чем.

– Значит, вы считаете, что имела место обычная дачная кража, и портрет был украден случайно, что преступник не знал о его ценности?

– Даже Настя не знает о его ценности! – вспылила вдруг Надежда. – Ценен ли о вообще? Как произведение искусства, а не как память? И да. Я считаю, что была обычная дачная кража. По мелочи там ведь тоже что-то взяли. Кстати, и полиция считает точно так же.

«Да, да. А этот журналюшка самый умный», – подумал я за Надежду. Она снова усмехнулась, будто прочитав мои мысли.

– Так что ничем я вам помочь не могу, поищите преступников в каком-нибудь другом месте, подальше от меня и моих знакомых. Позвольте вас проводить, господин журналист? – резко сказала Надежда.

– Очень жаль, что вы не хотите сотрудничать, я думал, что Настя вам подруга, – сказал я, вставая.

– Мне-то она подруга, – кивнула девушка. – А вот вы-то зачем лезете в эту детективную историю, мне совершенно непонятно. Наська вам что ли приглянулась? Надеетесь завоевать её сердце, совершив подвиг?

«Неужели мои мысли написаны у меня на лице? – поразился я. – Вот и Анна догадалась сразу.»

Я в свой ответный взгляд вложил то же презрение, с которым встретила меня Надежда, и сам же поморщился от этого. Недостойно мужчины, дедушка Скорняк не одобрил бы. Надежда посмотрела на меня с интересом:

– Ну, дерзайте. Может и выйдет у вас что… с портретом, я имею ввиду. А с Настей вряд ли, уж не обессудьте за откровение.

– А это отчего же? – нахально поинтересовался я.

– А от того-то! – также нахально ответила мне вредная Надя. – Позвольте вас проводить до выхода.

Я, конечно, позволил, потому что ничего другого мне не оставалось.

«А почему это она так уверена, что с Настей мне ничего не светит… На что это она намекала?» – я злился.

Дома я снова погрузился мемуары декабриста… Нет! Он всё-таки любил свою Настеньку и плакал от горя, когда прощался с ней в Ярославле. Я с интересом читал «записки». Мне даже показалось, что живу я вовсе не в то время. Почему-то упорно в мысли лез Пьер Безухов и ужасно хотелось перечитать «Войну и мир». И снова зачем-то вспомнилась школа: «Война не есть способ решения проблемы»… Не есть способ… И снова и снова словосочетание «тайное общество» щекотало нервы и тревожило душу. Необъяснимо.

Я проворочался почти всю ночь, сон упорно бежал от меня, мысли неизменно возвращались то к Насте и её картине, то к треклятому выражению «тайное общество». Я понимал, что мне не найти преступника, главные свидетели являются друзьями потерпевшей, а, возможно, и виновными в краже. Что мне делать? Позвонить Анастасии и сказать, что я понял: детектив из меня никудышный, а всю эту историю с превращением меня в Шерлока Холмса я затеял исключительно из-за того, чтобы произвести на неё впечатление, потому что она мне ужас, как понравилась, несмотря на то, что я почти женатый человек, и совсем ничего не знаю о ней самой. Такого сказать я ей не мог, это означало бы, что я её больше не увижу, вряд ли она прониклась ко мне ответными чувствами. Я посмотрел на спящую Алину. И ей я ничего сказать не мог. Прижав к себе свою невесту, я вдохнул запах её волос, и наконец-то провалился в тревожный сон.

Утром я чувствовал себя странно: чувства, которые пробудила во мне Анастасия Радужная показались мне полным бредом. Я мог ясно анализировать всё, что я думал в эти дни об этой неожиданной влюблённости, и мои сегодняшние размышления привели меня к осознанию того, что со мной, вероятно, случилось кратковременное помутнение рассудка. Алина что-то пела в душе. Я собирался бросить свою невесту ради малознакомой девушки, с которой даже не занимался сексом? Это точно был я? Я схватил телефон, засмеялся от облегчения, что решать ничего не надо, а можно жить так, как я жил раньше дышать легко и свободно, ничего в жизни не меняя, и набрал номер Анастасии, чтобы сообщить ей, что, увы и ах, скромный журналист переоценил свои возможности… Не успел я нажать кнопку вызова, как Настя Радужная позвонила мне сама:

– Павел? – услышал я её бархатный голос и внутри меня разлилась нежность. Я запнулся. Я снова не знал, что сказать. Что, чёрт возьми, со мной происходит? – Портрет нашёлся.