К-9: Право на счастье
В итоге площадь, не сговариваясь, прошли быстро, молча и без задержек. Но, к удивлению Хаука, Джей замер у выхода, качнул головой и свернул вовсе не на ту улочку, которой они шли от дома Дэриэна Райса.
Молчание изменилось. Хаук чувствовал, что что-то снова не так. Неясная тревога давила на грудь, мешала нормально дышать; беспокойство росло, загоняло в голову самые невероятные мысли.
– Так ты скажешь, в чем дело? – не выдержал Хаук и зачем-то добавил: – Джерри?
– Еще раз так назовешь – выбью все зубы. Исключительно в воспитательных целях. Ясно?
– Ага. И все же?
– Не твое дело, – огрызнулся Джей, но вдруг осекся. Выдохнул. Продолжил гораздо мягче: – Ну… Не лезь, ладно? Это мое, и я справлюсь. Постоишь где-то в сторонке…
– Да неужели? Знаешь, меня не радует роль тупого болванчика-наблюдателя.
– Хорошо.
Джей остановился, огляделся и уверенно развернулся к только что пройденному повороту.
– Куда теперь-то?! – чуть не взвыл Хаук.
– Домой, к Дэрри. Вряд ли ты помнишь дорогу.
– А сейчас мы куда шли?
– Туда же.
– Так почему не пойти как шли?!
Хаук терял терпение, понимал, что что-то упускает или уже упустил. Конечно, роль «болванчика-наблюдателя» не радовала, но почему-то была важна Джею. Не просто же так он сейчас остановился. Замялся. Мелькнула мысль, что учитель хочет о чем-то попросить и просто не знает, как именно.
– Ладно. Постою в сторонке, – буркнул Хаук, так и не дождавшись ответа. Уши почему-то горели, будто он согласился подглядывать или шпионить. Раздражение только росло: не понимать происходящее Хауку уже надоело. Теперь, когда все его проблемы были решены и Джей так открыто показал «личное место под солнцем», характер взял свое. Новое перестало быть таким уж новым. Страх остаться одному и тыкаться, куда приткнется, исчез. Многие детские переживания сгорели там, в белой комнате, полной пронзительным светом.
Зато с их уходом Хаук научился видеть чужие.
И сейчас старательно боролся с собственным раздражением вовсе не потому, что опасался получить по шее или нарваться на неприятности.
– Веди, куда мы там шли. Можешь даже нарисовать крестик, где мне надо стоять заглушкой.
Джей смотрел на него долго. Слишком долго. Хаук прикусил язык, осознав вдруг, что, мягко сказать, переборщил с цинизмом, и думал, как теперь извиняться. Не стоило сейчас огрызаться. Не стоило и язвить. Да и вообще его поведение с того момента, как они вошли в Мидори, учителю вряд ли по нраву.
Но Джей качнулся в сторону, потом словно бы передумал, кажется, договорился с собой и пошел вперед: сейчас его не хватило даже на ответ или злость. Зато у совести от молчания только проснулся аппетит. Хаук шел за учителем, а её мелкие бритвенно-острые зубки раздирали мысли, грызли изнутри. Но как сгладить момент – теперь безвозвратно упущенный – увы, он не знал.
Прямая дорога вела мимо разномастных домов. Большая их часть была погружена в утреннюю сонную тишину, но в ней уже раздавался приветственный звон дверных колокольчиков. В воздухе висел запах хлеба: пекарня Дэрри точно была не единственной в городе. Но вот улочка вильнула и вывела к двум небольшим домикам, за которыми открывалась торговая площадь, только-только начавшая обрастать палатками и витринами.
Джей все сбавлял шаг, будто пытался не то узнать место, не то что-то найти. С сомнением посмотрел на ограду ближайшего дома – необычно высокую для этих мест, и вдруг качнулся в сторону от резко вынырнувших сквозь прутья рук. Хаук сам отшатнулся от неожиданности. И только теперь заметил, что в кустах за оградой кто-то сидел. Кажется… женщина?
Костлявое тело, седые волосы, смутно знакомые черты лица, искаженные морщинами и чем-то еще. Хаук не мог понять, на кого она похожа или кого напоминает, но готов был поклясться, что уже видел это лицо. Только другим. Помоложе?
Женщина вновь просунула руки сквозь ограду в попытке дотянуться до Джея и переливчато замычала. По подбородку потекла слюна. Тут же стало ясно, что «не так», кроме возраста и морщин.
Безумие.
Или слабоумие?
Вряд ли с рождения, ведь несмотря на «съехавшую крышу» и полуосмысленный взгляд, сфокусированный сейчас непонятно на чем, лицо хранило еще остатки былой красоты.
– Что за черт? – не удержался Хаук и отошел от ограды на пару шагов. Внутри жирным червем поднялась брезгливость. Хаук понимал, что в их мире далеко не всем удается сохранить рассудок, но впервые видел такого человека своими глазами. – Я думал их, ну…
– Убивают? – со своим обычным цинизмом подсказал Джей, только все нутро вдруг обожгло ледяным ветром. – Прячут в приютах? Пускают на органы?
Голос учителя дрожал от ярости. Хаук впервые испытывал на себе такое давление, и невольно попятился еще больше. Теперь от обоих:
– Я н-не…
– Ты прав, – вот уж чего совсем не хотелось сейчас, так это оказаться правым. – На органы, кстати, чаще всего. Но есть те, о которых заботятся. Даже о таких.
Джей неожиданно улыбнулся с недавней горечью, подошел ближе. Женщина наконец дотянулась до него, схватила за штанину и потянула вниз, так и не отводя взгляда от пряжки на поясе. Может, ей просто нравилось блестящее? Или стальное? Или узор на оружейный мотив?
Учитель неожиданно подчинился, опустился на колени перед сумасшедшей, отстегнул украшенную тиснением пластину, в которую тут же жадно вцепились костлявые пальцы. Мычание стало радостным. Даже счастливым. Глаза женщины сияли почти как у ребенка, получившего новую игрушку.
Хаука опять передернуло.
От тупого полузвериного взгляда. От так и капающей с подбородка слюны. От мычания и дерганых неправильных движений.
От всего этого только тошнило.
От самого себя тоже: Хаук стыдился собственной брезгливости, пытался заставить себя сочувствовать – ведь перед ним человек. Такой же, как и он сам. Джей же вот не пятится назад, его лицо не перекашивает от брезгливой гримасы. Он вовсе не торопится убраться отсюда подальше. Даже улыбается с искренней, неожиданной теплотой, из-за которой Хаук перестал понимать что-либо вообще. Вспомнил только о невысказанной просьбе быть рядом, пересилил себя и подошел ближе. Положил руку на плечо Джею, правда, смотрел теперь куда-то в кусты, старательно считая каждый листочек, чтобы не замечать безумную собеседницу. Но она притягивала взгляд, как притягивает его все отвратительное или страшное.
Нарадовавшись стальной безделушке, женщина зачем-то обнюхала её и старательно спрятала за широкий пояс, из которого несуразно торчали такие же железки. Теперь костлявые дрожащие руки потянулись к Джею, ощупали его всего, взяли в ладони лицо и заставили приблизиться. Хаук невольно вцепился сильнее, потянул назад. От каждого прикосновения безумной Джея хотелось защитить, что ли. Хоть как-нибудь оградить.
Не позволить.
И вообще убраться отсюда подобру-поздорову. Чем быстрее, тем лучше – будто чужое безумие могло быть заразно.
Но Джей не сопротивлялся. Покорно подался вперед, позволил себя ощупать и даже обнюхать. Хорошо хоть не облизать. И перехватил тонкие запястья, только когда пальцы женщины потянулись к рыжим очкам:
– Нет, мам, очки я тебе не отдам, – голос Джея звучал мягко и тепло. Он не дрожал. Учителю не было больно, как от воспоминаний об отряде или после встречи с Максом. Но Хаука снова проморозило всего и насквозь. В очередной раз он пожалел о не вовремя протянутом языке. От собственной брезгливости теперь тошнило вдвойне. Но пальцы перестали судорожно цепляться за кофту Джея, тянуть назад, пытаться отгородить от неясной опасности. Теперь Хаук понял, зачем он здесь. И понял, почему Джей не смог попросить. – Это подарок папы, хотя ты, наверно, не помнишь.
Женщина промычала что-то в ответ и подчинилась. Опустила руки. Отошла. Снова скрылась в кустах – грязная, тонкая, почти незаметная в частой листве.
– Мира! – вдруг раздалось откуда-то от дома. Женщина встрепенулась, помахала Джею рукой и неуклюже, на четвереньках, ушла. Из-за кустов раздалось переливчатое мычание, будто Мира рассказывала о встрече той второй незнакомке. И ей отвечали:
– Ух ты, как красиво! Ты её где-то нашла? Пойдем, спрячем в твоем тайнике?
Но мычание вдруг изменилось, и незнакомка не стала спорить:
– Ну, хорошо! Тогда сделаем для нее специальный кармашек, чтобы была всегда у тебя?
Мира, кажется, согласилась. Тихо щелкнула дверь, отсекая радостное мычание. Только Джей так и остался сидеть, задумчиво глядя в кусты. Хауку пришлось чуть встряхнуть его, чтобы заставить вернуться в реальность:
– Джей? Ты…
– Я не собираюсь с ней оставаться, – тихий ответ. Джей, наконец, выпрямился, но так и смотрел на свой старый дом. Разговаривал, должно быть, тоже с ним: – Я собираюсь забыть эту встречу и идти вперед. Больше сюда не приду.
Он вдруг обернулся с горькой усмешкой. Встретил взгляд пронзительно и жестко:
– Неблагодарное ничтожество, да? Трус.
– Ну… – Хаук сглотнул, не зная, как ответить, и качнул головой. – Понятия не имею, прав ты или нет. Но один дорогой мне человек, умный и с огромным опытом за спиной, всегда говорит, что ученик не в праве жертвовать собой ради учителя. Разве… Разве для родителей и детей не то же самое? Разве твое будущее не важней? Её ведь уже, ну…
Джей не стал отвечать. Отвернулся, прошел несколько шагов, прежде чем снова остановиться и едва слышно буркнуть через плечо:
– Спасибо.
– Да уж не за что, – неловко развел руками Хаук, но вдруг осмелел: – Но знаешь, если я тебе нужен рядом, в следующий раз попроси.
Джей передернул плечами и ускорил шаг, что-то рявкнув про Лизу и завтрак. Пришлось догонять.
Догонять и удивляться, что эта встреча не висела камнем на душе и больше не морозила внутренности горьким, сбивающим с ног осознанием. Поравнявшись с Джеем, Хаук думал уже совсем о другом:
– Ты, помнится, обещал настоящее мясо?
– Не я, а Лиза. Тебе повезло, за прошедшие годы она научилась готовить.
– А что, раньше все было так плохо?
– О… Не то слово. Смотри не брякни ей чего – закопает обоих.
Хаук рассмеялся, на душе стало совсем солнечно и легко. Недавняя ссора осталась, наконец, в прошлом.
Но Джей не был бы Джеем, если бы не разрушил все это простой ежедневной рутиной:
– Сегодня отдыхаешь. Без физической нагрузки ты еще пару дней. Так что тебя ждут лекции и список на чтение. Отвлечемся слегка от пустыни: чутье надо развивать, а в городе – да еще таком – оно глохнет. Так что как рука заживет, будем выходить за купол. По возможности каждый день, это ясно?
– Куда уж яснее, – отозвался Хаук уже не так радостно. Каждый день проходить ворота, а значит, раздеваться и терпеть все проверки, перспектива уж очень сомнительная.
Даже слишком.
***
Джей усмехнулся, но поддерживать разговор не стал. Он все еще был там, у непривычно высокой ограды, и в кой-то веки пытался разобрать ту мешанину чувств, что сейчас спорили за место в душе. Что дала ему эта встреча?
Мира – это Миранда. Она очень любила свое имя и всегда обижалась, когда его сокращали. Тем более так неуклюже и глупо.
Но существу, которое Джей увидел за перестроенной оградой своего дома, похоже, были не важны старые привязанности и предрассудки. Да и вряд ли оно смогло бы запомнить такое длинное, сложное слово.
Миранда.
Миранда Фолк.
Джей помнил её не так хорошо, как хотел бы. В первую очередь она была матерью именно Мэй, а маленький Джереми звал её так, потому что этого хотел приемный отец. Именно отец значил для Джерри много. Так много, что он не смог отказаться от заботы о всей семье и в свои семь с лишним лет защищал, поддерживал как умел. Миранда ценила это, тоже старалась дать найденышу семью, стать матерью. Несмотря на боль и потери.
Только Джерри понимал, что не станет. Он еще помнил настоящее родное тепло и отказывался предавать эту память. Но игру принимал все равно – такую умелую, что иногда хотелось сделать её настоящей.
Миранда Фолк не была кем-то, кем Джей дорожил по-настоящему, внутренне. Её любил приемный отец, её любила Мэй, и маленький Джерри изо всех сил старался сделать вид, что любит её точно так же, чтобы ничего не сломать и никого не расстроить.
Когда пришло время уходить, расставание оказалось легким, почти безболезненным.
Когда теперь пришло время вернуться… Джей с ужасом почувствовал облегчение. Грязное, отвратительное облегчение и благодарность. Не к Миранде, нет.
К Дэрри.
За то, что хотя бы этот груз Джею не придется тащить на себе.
Прошлое упрямо тянуло на дно, каленым шилом вспарывало сердце, но все же стало еще чуть-чуть легче. Легче стал шаг. Легче стало держать прямой спину.
Джереми тогда знал, что Миранда отпустила его. Она же приняла его в семью как мужа дочери, и вот уже те чувства были настоящими. А главное – правильными. Из-за них Джей пришел сейчас к старому дому. Из-за них не чувствовал ничего, кроме теплой грусти и горечи. Он не мог понять, откуда взялась теплота. Он знал, что ошибся, спрятавшись от мира пять лет назад. Струсил и убежал.
От Миранды в первую очередь.
И точно так же знал сейчас, что его простили. Ведь в сухих легких прикосновениях костлявых ладоней не было ненависти или обиды – лишь отголоски застарелой боли, которую само существо едва ли помнило и понимало.
На немой вопрос Дэриэна Джей только пожал плечами. Беззвучная беседа закончилась, не успев начаться, а вслух было сказано и того меньше:
– Я могу помочь? – спросил Джей, когда Дэрри перестал допрашивать Хаука о самочувствии и отпустил на кухню к аппетитным запахам омлета с овощами. – Хотя только деньгами и могу…
– Ты можешь не делать глупостей, – парировал Дэрри, с явным удовольствием отвесив подзатыльник. – Сколько лет говорю – хоть бы попробовал!
– Куда уж мне с таким примером под носом? – притворно вздохнул Джей, увернулся от нового подзатыльника и тоже поспешил на кухню. Кто знает, станет ли Лиза мстить за «украденный» обед Хаука?
Глава 4
«…и этого достаточно для защиты от мелких насекомых. Стоит отметить, однако, что большая их часть не способна пробраться даже сквозь легкую броню. Мошкара, населяющая степные зоны, сильно отличается от лесной или болотной. Это не означает, конечно, что опасность можно считать минимальной. Но среди степных видов нет кровососущих, потому человек им неинтересен …»
Хаук вздохнул и перелистнул страницу. В глаза тут же бросился полностью перечеркнутый абзац, лаконичное «хрен там» и отсылка к другой книге. Прыжки по разным источникам давно уже надоели, но учитель наглядно показал еще в самом начале, как быстро устаревает информация о населяющих Пустошь тварях. О всяких аномалиях тоже, но ее хватает иногда на целый десяток лет или больше.
Так или иначе, весь этот огромный объем, целые простыни текста, изредка разреженные графиками и рисунками, был не более чем подготовкой. Чем-то, что поможет Хауку понять, как бывает, увидеть своими глазами, во что это «бывает» превратилось со временем. Ну, еще, по словам Джея, «думать в нужную сторону».
Основную информацию учитель по-прежнему давал сам. Либо отметками в учебниках, короткими заметками прямо в тексте, отсылками к куче источников. Либо как раньше – интереснейшими лекциями, которые волей Джея превращались в занимательные истории. Хаук был искренне рад, что здесь, в Мидори, это не изменилось.
Только времени стало меньше.
А значит – меньше и всего остального.
С первых же дней Дэрри безжалостно загрузил Джея зубрежкой. И если Хауку нужно было читать просто для понимания, с Джея, судя по всему, действительно спрашивали наизусть целые абзацы. Такой подход удивлял. Уж кто-кто, а Дэрри точно должен был знать привычки Джея и его манеру вести через Пустошь. Все эти термины, общие определения, «основные тактики охоты в пещерах типа В и С» ему нужны были как Хауку определение карабина или страховки. Тем более что по словам Джея тактики никогда не действовали и придуманы вообще имперскими, которые «вышколены работать без мозга».
Дэриэн кивал, соглашался с каждым словом и торжественно вручал планшет с новой подборкой зубрежки. Джей не брал. И по десятому кругу начинался шумный спор об одном и том же. Так что Хаук только вздыхал, брал свою читалку и уходил на второй этаж – там ему не мешали. Тем более что вмешиваться в общение учителя с учителем – как бы оно ни звучало – Хауку запретили с самого начала.
Жестко и ясно. Даже наблюдать со стороны.
Очевидно, Джей не желал делиться с учеником этой частью своей жизни. Может быть, оно правильно: граница ученик-учитель, которую Хаук раньше чувствовал огромной недостижимой стеной, и так уже стерлась обыкновенной дружбой. Должно быть, что-то такое имел в виду Дэрри, когда говорил о возрасте. Но разве это плохо?
Доверие учителя грело Хаука изнутри. Грела его и невысказанная просьба быть рядом тогда, когда Джей ходил прощаться к приемной матери. Никого и никогда Хаук не чувствовал еще настолько своим. И не понимал раньше, как это важно, когда ты тоже можешь чем-то помочь, что-то дать. Просто быть рядом.
Хаук встряхнулся, гоня прочь сопливые мысли. В доме Дэрри они приходили как-то сами собой, ведь здесь Хаук мог видеть еще кое-что, чего раньше не встречал никогда: семью. Теплую, уютную, настоящую. Просто удивительно, как вспыльчивость Лизы, живое любопытство Лисички и постоянные перепалки «Дэрри и Джерри» настраивали на самокопание. Внутренне Хаук понимал, что скоро полгода пройдут и покажутся сказкой – Джей не останется в Мидори навечно. Именно потому хотелось впитать и пропустить сквозь себя каждое мгновение в этом доме.
Страница закончилась очередной отсылкой. А понимание так и не началось. Встряхнувшись еще раз, Хаук перечитал параграф про мелких насекомых, но лучше не стало. То ли автор излагал слишком заумно, то ли Хауку просто чего-то не хватало, чтобы понять, о чем вообще речь. Когда третий раз буквы остались просто буквами, сложенными в неуклюжие слова без особого смысла, пришлось сползти с кровати, перебраться за стол и вооружиться карандашом. Техника техникой, но Джей всегда объяснял простыми рисунками. Что-то чертил вслед за мыслью, перечеркивал, соединял, а потом отдавал Хауку листочек, чтобы у того была опора для понимания.
Способ неизменно работал. Но сейчас Хаук впервые решился повторить его сам по чужим словам из текста. Раз уж Джей занят зубрежкой, стоит включить собственную соображалку: учитель не простит отношения в духе «не понял и забил». Тем более что на полях Джей дописал еще и пару вопросов по теме.
Смутно понимая, с чего лучше начать, Хаук повертел карандаш в пальцах и честно нарисовал кружочек с крылышками. Подумав, дорисовал еще две петельки – в рисунках из прошлой книги эти мошки были показаны наглядно, все десять видов, и крыльев у большинства было четыре. Некоторых Джей, правда, перечеркнул, а еще между двумя поставил знак равенства.
Пытаться повторить черта в черту за написавшим книгу искателем Хаук не стал: кружочка с крылышками ему пока хватит. Что дальше? А дальше энергия, которая дает этим крылышкам жизнь. Еще пара движений – и в «брюхе» появилась непонятная закорючка. Вообще, у каждого типа энергии было свое обозначение, но Хаук их так сходу не помнил. Джей не вносил это знание в число первостепенных, так что ограничился простым «оно есть»: переписал на бумагу все символы и на примере доступного снаряжения объяснил, для чего нужна маркировка, куда ставится и как её использовать. Сейчас та бумажка была уже далеко, и искать её в куче других Хаук поленился: все равно не знал, на чем работают эти мухи. И толку тогда от значков?
Так или иначе, дело не шло. В десятый раз поймав себя на совершенно сторонних мыслях, Хаук сдался, взял свой рисунок и потащился искать ответы самым простым путем. Джей тоже должен скоро закончить, тогда и расскажет, в чем фокус. А на дополнительные вопросы Хаук найдет ответы по ходу.
Наверное.
Все надежды быстренько разобраться с несчастной мошкарой и пойти ужинать разбились о закрытую дверь гостиной. Звукоизоляция в доме за последние дни хуже не стала, и до Хаука долетали лишь сильно приглушенные голоса. Достаточно, чтобы разобрать, что там как раз Дэриэн и Джей. Один спрашивал задание с другого, но не похоже, что все шло как надо.
Хаук замер на пару мгновений, прикидывая, стоит ли спасать Джея от ненавистной тому зубрежки. Часы говорили, что отпущенное на чтение время давно прошло, так что, наверное, стоило. Но поднятая было рука замерла в воздухе, а сам Хаук аж присел от яростного:
– Пушистики это твои, идиот!!! Твою мать! Ну почему, чтоб тебя, так сложно запомнить пару простейших слов?!
– Пару? Простейших?!
– Ну, пару сотен! Другие с этим как-то справляются, а ты уж точно поумнее имперских!
– Вот именно, что умней! – рявкнул Джей в ответ, даже не пытаясь соблюдать ту самую субординацию, которой угрожал Хауку. Интересно, что будет, если сам Хаук рискнет вот так вот возразить? – И я не вижу смысла зубрить эту дрянь! Раньше проходил без этого – пройду и сейчас!
– Проходил?!! – голос Дэрри стал походить скорее на рев. Похоже, в прошлом крайне избирательная память Джея съела ему много нервов, и возвращение ко дням «беззаботной молодости» для обоих шло очень… напряжно. – Тебе напомнить, сколько у тебя было ответов в последний раз?! Напомнить, а? Один!!! Один. Гребанный. Верный. Ответ! Да не пропустят тебя так, пойми! Правила изменились.
Судя по тихому и выразительному шипению, Джей прямым текстом сказал, где он видел те самые правила вместе с тестом. И квалификацией до кучи. Стены снова съели голоса, но разговор, видимо, так и закончился абсолютно ничем. Хаук только успел, что отпрянуть от двери, когда ручка вдруг повернулась и на пороге появился Джей.
Злой.
Злой – не то слово.
Секунду он смотрел на Хаука таким испепеляющим взглядом, что тот отступил еще дальше и не думая брякнул:
– Я не слышал ничего, честно! – чем, конечно, выдал себя с головой.
– Ну да? – сверкнул глазами Джей. – Степная зона, десять красных меток на равнине в обратном порядке.
– Э… Ну… первая это норы…
– В обратном порядке, – отрезал Джей и Хаук окончательно сбился. – Не помнишь? Так иди и учи, чем тут ржать! Если я не знаю бесполезную херню, то ты-то не выучил жизненно важных основ!
С этими словами Джей круто развернулся, не глядя влез в сапоги и исчез за входной дверью. А Хаук так и остался стоять, растерянно сжимая в руке листок со своими художествами:
– Да не ржал я…
– М-да, не очень вышло, – вмешался в повисшую на миг тишину голос Дэрри. Шаги его снова оказались не слышны: у бывшего «внешнего» был какой-то талант к беззвучному перемещению. – Ты к нему спросить чего шел? Или время уже?
– Время уже, – все еще растерянно отозвался Хаук. – Но и спросить тоже. Вот… Мухи.
Не найдя ничего лучше, Хаук протянул изрядно помятый листок.
– А! Так это легко! Тут надо понять, что у них свои ядра, а все остальное приложится.
– Но ведь у мелких простых существ нет ядер. Они паразитируют или берут энергию из окружающей среды, как медузки.
– Так и есть. Джерри тебе это хорошо объяснил, я смотрю. Может, потому ты мошек не понимаешь. Они исключения, да и ядра тут весьма условные. Пошли, объясню. А Джерри добавит, если чего: я в Пустоши давно не был, глубоко лезть не буду. Но пока ты по книжке – помогу.
Хаук растерянно кивнул, отдал карандаш и устроился рядом. Дэриэн Райс объяснял, конечно, по-своему. Как-то грубее, ровнее, короче. Слушать лекцию без привычных джеевых словечек было странно и даже неправильно, но Дэрри умел увлекать не хуже, и вскоре Хаук действительно ушел с головой, удивляясь, как все, оказывается, было просто.
***
Джей остывал медленно.
Слово «квалификация», услышанное первый раз с радостью и предвкушением, а последующие – с ненавистью и желанием провалиться под весь песок Пустоши, никогда еще не звучало так мерзко.
Правила изменились у них.
Да черта с два!
Но сколько бы Джей ни ругался, фактам на это было плевать. И зубрить, конечно, придется. А голова тем временем уже пухла от всяких «морфов», «арахнидов», «синапсисов» и прочей дряни. Никогда и никому еще эти заумные словечки, заимствованные господами искателями из энциклопедий Старого Мира, не приносили пользы. Никакой. Вообще. Так чего ради Империя навязала всем необходимость именно их?! Нужна общая терминология? Пожалуйста! Половина «внешних», включая самого Джея, готова предоставить миру список полней и понятней проклятого минимума на квалификацию.
Так нет – зубрите все дружно заумную дрянь!
Джей со злости всадил кулаком в ближайшую стену. Костяшки разбились в кровь, но боль от мелких царапин помогла справиться с замешанной на смущении яростью. Встреча с Хауком, который нашел самый «подходящий» момент, чтобы сунуть свой нос в гостиную, бесила едва ли не больше всего остального. Кажется, за какие-то пару месяцев Джей умудрился предстать перед собственным учеником со всех наихудших сторон: от выпивки и кошмаров по ночам до слез и зубрежки.