Бог неудачников
Так и не произнеся ни слова, дядька с достоинством удалился, оставив нас перед мрачной, как бездна, перспективой. Мы отчетливо осознавали, что за Гандзиной дверью обсуждается план нашего уличения в совместном соблазнении бедной украинской девушки. И это притом что бедная девушка была не только вполне себе совершеннолетней и опытной, но и, судя по нашим веселым «утренникам», очень даже изощренной. На чем, собственно, мы со Славкой и собирались строить свою защиту, когда, с грехом пополам преодолев первый ступор, принялись разрабатывать меры противодействия нависшей над нами со всею неотвратимостью угрозы.
– А чего б на ней Прокофьичу не жениться! – неожиданно выдал Славка. – Она и к нему ходила!
Я крякнул и уставился на Славку с недоверием. Живший в соседней квартире Прокофьич был тихим беззлобным выпивохой, почти незаметным и никому не причиняющим неудобств, к тому же пенсионером.
– Сам видел, как она от него выползала! – и глазом не моргнул Славка.
– Ну и что, может, она у него полы мыла? – слабо возразил я.
– Так она и у нас полы мыла. – Цинично хмыкнул Славка. – Одно другому не мешает.
И то верно. С того дня, как Гандзя поселилась в нашем подъезде, к ее помощи по хозяйству прибегали не только мы. Девка она и в самом деле была шустрая и работящая, просто невероятно, с какой скоростью и сноровкой она чистила картошку, надраивала кастрюли и места общего пользования! И все это с шуткой-прибауткой, как будто между прочим. Да к тому же еще после основной работы, а трудилась она поварихой в какой-то закусочной, откуда, несмотря на рачительные рыночные времена, сумками таскала продукты, которыми запросто с нами делилась. Перепадало нам, как вам уже известно, и от других Гандзиных щедрот, и, кто знает, может, мы поминали бы ее в молитвах до конца своих дней, не распространи она на нас неожиданные матримониальные устремления.
Думайте себе что хотите, и считайте нас законченными подлецами, если вам будет угодно, но тогда мы со Славкой с перепугу и впрямь рассматривали вероятность пристроить Гандзю Прокофьичу. На самый крайний случай. Который нам, по счастью, не представился. Потому что Гандзе совершенно внезапно, где и при каких обстоятельствах, история умалчивает, подвернулся очень пожилой британец с бородавкой на носу, которого мы со Славкой заочно полюбили, как родного. Еще бы, ведь он спас нас от Гандзи! Да мы бы его расцеловали, если б могли лицезреть самолично.
А уж как мы прощались с Гандзей! Чуть было слезу на радостях не пустили! Да и она растрогалась, называла нас «дорогими мальчиками» и обещала прислать нам приглашение в гости, как только обоснуется на новом месте обитания. Ну вот, теперь вы знаете, какие воспоминания вызвали у меня ощущение чьего-то взгляда в районе правой лопатки и тихое дыхание за спиной! Неужто Гандзя покинула британца и вернулась к нам со Славкой, ужаснулся я, понимая, что второго ее пришествия мы не переживем.
Я решительно обернулся и… увидел маленькую собачонку, свернувшуюся калачиком у меня под боком. Та, встревоженная моим резким движением, приподняла голову и посмотрела на меня глазами ягненка.
– Псина?.. – Я опешил. – Как ты здесь очутилась?
Собачонка привстала на лапах и мелко задрожала, по-видимому, испугавшись, моего громкого окрика.
Мне стало совестно.
– А, понял, – шлепнул я себя ладонью по лбу, – ночью ты просто за мной притащилась, а я не заметил… А вроде, не такой и пьяный был…
Вероятно, сочтя мой тон достаточно миролюбивым, псина заняла исходную позицию и снова умиротворенно засопела. Да уж, ситуация, ничего скажешь! Обнаружить с утра в собственной постели собаку – из разряда нарочно не придумаешь! Утешает только одно: окажись на ее месте Гандзя, эффект был бы еще ужаснее.
Я рухнул на спину рядом с собачонкой и начал рассуждать слух:
– Нет, но почему она привязалась именно ко мне? Ведь в доме полно народу! А теперь я как последний злыдень буду вынужден ее вышвырнуть! И это мне благодарность за то, что я не наступил на нее ночью впотьмах!
Затем я адресовал свое красноречие непосредственной виновнице моего утреннего шока:
–Тебе что, молчишь, сопишь… Сказала бы хоть, хозяева у тебя есть?
Словно почувствовав недоброе, собачонка тихо заскулила.
Тут меня посетило озарение – проверить, нет ли на ней ошейника. Но, как я скоро убедился, эта примета собачьей обустроенности, в данном случае начисто отсутствовала.
– Ясно, – процедил я сквозь зуб, – ты – бомжиха, псина, – и добавил со вздохом, – впрочем, кто еще мог ко мне приблудиться?
Заметьте, я сразу стал обращаться к ней в женском роде, хотя ее гендерная принадлежность в тот момент интересовала меня в последнюю очередь. Это уж потом выяснилось, что я попал в точку.
Еще несколько минут прошли в гнетущей тишине, если не считать мирного собачьего посапывания, после чего я все-таки нехотя слез с дивана. Пора было начинать новый день, хотя, признаюсь вам по секрету, я бы предпочел, чтобы старый длился без конца. Ведь это он принес мне благую весть о том, что я написал настоящий роман. А в том, что новый подарит мне что-нибудь подобное, у меня уверенности не было. Вот она сущность человеческая: стоит нам получить мало-мальский подарок от судьбы, мы, вместо того, чтобы тихо радоваться и посылать хвалы небесам, начинаем ждать очередных подношений, причем чуть ли не поминутно. К тому же – с неистовым нетерпением и одержимой убежденностью в том, что нам и впрямь за какие-то заслуги что-то там еще причитается. А тот, первый, может, и скромный, дар быстро утрачивает для нас какую-либо ценность и превращается в нечто само собой разумеющееся. Увы, это в природе двуногих, не ведающих в своей убогой скаредности, что далеко не все, доставшееся им без особых усилий, ничего не стоит.
Вот, о чем размышлял я тем сереньким мартовским утром, нащупывая ступнями растоптанные тапки у дивана. Следующей моей мыслью было: а вдруг эта псина, что проникла ко мне под покровом ночи и теперь беспардонно разлеглась поверх моего одеяла, и есть то самое новое подношение, на которое я, как и все прочие мелочные и тщеславные человечки, втайне рассчитывал? В таком случае, оно сколь оригинальное, столь и обременительное. Как мне им распорядиться, прикажете? Выбросить – рука не налегает, но что делать, если и все прочие подарки судьбы, предназначенные мне, будут того же порядка?
Я все еще был на одной ноге, к тому же левой, в то время как правая продолжала шарить по полу в поисках куда-то задевавшегося тапка, когда в кармане моих висящих на стуле штанов заголосил мобильник. Примерившись, я принял позу малороссийского колодезного журавля и со старческим кряхтением дотянулся до телефона. В трубке тут же возник высокий ворчливый голос, который я узнал бы из тысячи. Звонила моя давнишняя мучительница из «Расслабься» – шеф-редактор Наталья Кокорина, дама позднего бальзаковского возраста. Именно она, с тех пор, как я подвизался в этом глянцевом журнальчике, успела стать моим ночным кошмаром номер два, сразу после Гандзи.
И это притом что и с ней у нас все начиналось достаточно благостно, и мои надерганные частично из книжек, частично из Интернета исторические эссе, предназначенные все для тех же «озабоченных домохозяек», коими я упрекал Серегу, она принимала едва ли не на ура. Ее заботами мои незамысловатые слеплепленные на скорую руку творения выходили в каждом номере «Расслабься» и приносили мне небольшой, но стабильный доход, помимо изредка выпадавшего мне процента от рекламы и постоянно задерживаемой Славкой квартплаты. Однако в один скорее ужасный, нежели прекрасный, день Наталью будто бы подменили. С каким-то почти патологическим рвением она принялась выискивать «блох» в моих, впрочем, не самых безупречных, текстах, постоянно тыкая меня носом в выявленные огрехи, как проштрафившегося щенка в собственную лужу. Я морщился, фыркал, терпел, а потом пожаловался Сереге.
Этот многомудрый посоветовал мне сводить Наталью в кабак. Я, хоть жаба меня и душила, скрепя сердце пригласил ее в кафе неподалеку от редакции, где, собственно, и выяснилось, что Натальины планы в отношении меня простираются куда как дальше. Я вновь призвал на помощь Серегу, который, выслушав мой жалобный рассказ про то, как Наталья хватала меня под столом за коленки, рубанул сплеча:
– Да трахни ты ее – и все дела! Что тебе жалко?
Легко сказать – трахни! А если это тот редкий случай, когда не хочется? Хотя, справедливости ради, нужно признать, пару раз я все же примеривался. Приходил в редакцию под вечер, чтобы проводить Наталью до дома, ну, и так далее, но буквально в последний момент что-то меня останавливало. А, может, и кто-то. Есть там, в журнале, цыпочка лет тридцати. Впрочем, цыпочка – это не про нее, но, это не важно, важно то, что она меня здорово цепляет.
Я, дай бог, обменялся с ней несколькими, ничего не значащими фразами, но понял, что она похожа на лаковую шкатулку, ключ от которой, как в сказке про Кощея, спрятан в утку, утка – в зайца, заяц – в еще какого-то зверя, не суть. Главное, что для того, чтобы открыть заветную шкатулку, я должен был их добыть и освежевать, всех поочередно. А потому, как ни велик был соблазн, я прикинул свои шансы и, в конце концов, махнул рукой, решив, что слишком стар и ленив для подобных подвигов. Ведь, даже когда я суетился и предпринимал какие-то действия, душа моя продолжала валяться на диване в дырявых носках.
В общем, как бы там ни было, а Наталью до дому я так и не проводил, за что и получал по сей день по полной программе. Раз от раза она становилась все изощренней, придиралась буквально к каждому слову, разбивая мою писанину в пух и прах. Последнюю из своих статеек я переписывал трижды, и все равно Наталья осталась недовольна, громогласно заявив, что следующей моей публикации она не гарантирует.
Сегодня она домогалась меня по тому же поводу, сходу резанув по нервам своим истерическим визгом:
– Сапрыкин, сколько можно вас ждать? Мы номер сдаем, а ваш материал в отвратительном состоянии! Вы что, предлагаете мне его переписывать? Нет, уж, увольте, я за это ни копейки не получаю!
– Хорошо, Наталь Владирна, – я избрал самый подобострастный тон из всех возможных. – Через час буду у вас, Наталь Владирна…
Я хотел еще, было, добавить, чтобы она не беспокоилась и что я сделаю все в лучшем виде, но Наталья на том конце провода раздраженно шмякнула трубку на рычаг. Я же, путаясь в штанах, кинулся в ванную бриться. Не хватало мне только усугубить положение неприглядным внешним видом! Хорошо еще, что редакция “Расслабься” находится через две улицы от моего дома – а живу я в Замоскворечье – что, кстати, свидетельствует о солидном материальном положении этого глянцевого издания: далеко не каждый журнал может себе позволить обосноваться в пределах Садового кольца.
Через двадцать пять минут я был вымыт, выбрит, одет в свежую рубашку и приличные брюки и лихорадочно соображал, как поступить с приблудной псиной, по-прежнему дрыхнувшей на моем диване, или притворявшейся, что дрыхнет. Вышвырнуть ее, как вы уже поняли, я был не в состоянии, а потому передо мной со всей очевидностью вставал вопрос, с кем ее оставить на то время, что я проторчу в журнале. Естественно, первым делом я сунулся к Славке, но того, вопреки обыкновению, на месте не обнаружилось: видать, снова подался втюхивать свою научную теорию периодически возникающим потенциальным покупателям. Препоручить же собаку соседу Прокофьичу я и сам не решился: все-таки он от меня ни в чем не зависел.
Поэтому, вернувшись в свою комнату, одарил нежданную четвероногую подругу максимально суровым взором и, взяв в руки ее серую мордочку, строго наказал:
– Короче, так. Остаешься здесь на хозяйстве, смотри, чтоб порядок был. Я иду по делам, на обратной дороге куплю тебе что-нибудь пожевать. Поняла?
Псина смотрела на меня немигающим взглядом ягненка.
…Сцена под названием “избиение младенцев” разыгрывалась в “Расслабься” в лучших Натальиных традициях. Я наблюдал, как движутся ее толстые, жирно накрашенные губы, которые старательно и с нескрываемым удовольствием выговаривали:
– Сколько можно, Сапрыкин! Я уже устала вас править! Стилистические и орфографические ошибки не поддаются подсчету! У вас же университетский диплом, Сапрыкин! Что с этим делать, не понимаю!
Не успел я открыть рот, чтобы оправдаться, как в меня полетели листки моего жалкого эссе. Ого, а вот это уже что-то новенькое, раньше она себе такого не позволяла. И чего я ее не трахнул, тоскливо заныло у меня под ложечкой. В этот же момент над соседним столом вскинулась ладненькая головка “Лаковой шкатулки”, на моем лице остановились крапчато-серые глаза, на дне которых, как мне показалось, затаилась тень насмешки…
И, тем не менее, я по своему обыкновению позорно завел свое привычно-заунывное “Да, Наталь Владирна”, “Хорошо, Наталь Владирна” … А потом вдруг неожиданно для всех, и, прежде всего для самого себя, заткнулся на полуслове … Сидящие в той же комнате, что и Наталья, сотрудницы – а их там было трое, включая «Лаковую шкатулку» – оторвались от компьютеров и дружно на меня уставились. Я же продолжал держать паузу, непонятно на что рассчитывая. Все решилось лишь после того, как «Лаковая шкатулка» поднялась из-за стола и, прихватив какую-то папку, неторопливо направилась к выходу, словно давая понять, что спектакль ей наскучил.
Я понял, что должен действовать молниеносно, и не придумал ничего лучше, чем собрать мятые листки своего эссе и метнуть их в лицо Наталье, повторив ее недавний демарш. Мне показалось, что летели они бесконечно долго, как в замедленной съемке, но когда достигли намеченной цели, меня уже было ничем не запугать. Держа в поле зрения «Лаковую шкатулку», изящным изваянием застывшую в дверях, я опередил уже открывшую было рот Наталью коротким, почти гортанным выкриком:
– Да пошла ты!..
Явно не ожидавшая такого поворота Наталья откровенно растерялась, еще минуту назад презрительно поджатые губы, расползлись по ее одутловатому лицу как чудовищные красные дождевые черви. А я, продолжая ловить на себе заинтригованный взор «Лаковой шкатулки», усилил произведенный эффект, и без того, замечу без ложной скромности, убийственный, следующим высказыванием:
– Я для вашей паршивой желтой промокашки больше не пишу!
Наталья выглядела совершенно разбитой. Видно было, что она не понимает, почему этот жалкий писака, каким я, несомненно, ей представлялся, ведет себя столь дерзким образом. Не понимали этого и другие, и, скорее всего, думали, что я пьян. И только я знал, что стоит за моей беспримерной решимостью – мой роман, дожидавшийся верстки в издательстве «Дор». Отныне я уже не ничтожный сочинитель паршивых статеек для глянцевых журналов, а серьезный писатель!
Откуда что взялось, я красиво, почти как в танце, повернулся на каблуках и легкой походкой устремился прочь. Туда, где все еще стояла, замерев у двери, «Лаковая шкатулка», которой я, поравнявшись, по-дружески, если не сказать панибратски, кивнул. Она же в ответ заговорщицки мне подмигнула и, сжав хрупкий кулачок, изобразила подростковый жест, выражающий одобрение, сопроводив его беззвучным «yes!». После чего я дал себе слово, что, как только роман мой будет опубликован, явлюсь в «Расслабься» и дам ей интервью. А заодно сделаю с ней то, что мой приятель Серега рекомендовал мне сделать с толстогубой стервой Натальей. При этом чутье мое подсказывало, что она мне не откажет. Потому что сегодняшнюю мою выходку с метанием эссе в физиономию шеф-редактора запросто можно приравнять к добыче утки, зайца и прочих.
В итоге редакцию я покинул с гордо поднятой головой, крепко сжимая в потной ладони виртуальный ключик от «Лаковой шкатулки», полный уверенности, что это и есть мой очередной, уже третий по счету, подарок судьбы.
Глава V
Я пребывал в отличном настроении. По дороге домой заглянул в супермаркет, где долго и сосредоточенно прогуливался вдоль полки с собачьим кормом, все еще мысленно переживая свой недавний триумф в «Расслабься». При этом больше всего меня беспокоило, не сдурил ли я, оставив «Лаковую шкатулку» до лучших времен? А не благоразумней ли ковать железо пока оно горячо?
Да, но куда б я ее потащил? В свою неубранную берлогу, в которой теперь еще и собака? С другой стороны, возможно, это был бы как раз беспроигрышный шанс. Игривый вопрос: «Девушка, вы в собачьем корме разбираетесь? Не поможете ли спасти несчастное животное от голодной смерти?» – и дело в шляпе! Черт! И как же я сразу не сообразил? А ведь, помнится, по этой части я когда-то был профи. Мог уболтать любую: дурочку брал неприкрытой лестью, перед умной разыгрывал наивного простачка… М-да, вот, что бывает, когда утрачиваешь навык по причине долгого отсутствия практики!..
Я еще раз окинул пытливым взором полку с собачьим кормом, после чего вычислил в полупустом торговом зале молодую особу – менеджера или консультанта, или как у них там, короче, не важно, и дал ей понять, что нуждаюсь в ее мудром профессиональном руководстве. Она тут же безропотно ко мне подрулила и оказалась вблизи почти девчонкой, с широко расставленными восточными глазами и едва заметными веснушками, не очень равномерно рассыпанными по ясному скуластенькому личику.
– Девушка, – нажал я на кнопку встроенного внутри меня старого дребезжащего магнитофона, – вы в собачьем корме разбираетесь? Не поможете ли спасти от голодной смерти несчастное животное?
– А какой породы ваша собака? – вежливо поинтересовалось у меня скуластенькое личико.
– Без понятия, – легкомысленно пожал я плечами, изучая бэйджик на отложном воротнике ее форменного халатика. А на нем, между прочим, значилось: «Айгуль Терентьева, менеджер торгового зала», и это сочетание почему-то меня взволновало.
Скуластенькое личико меж тем замутилось:
– Ну, тогда возьмите что-нибудь универсальное, что всем подходит. Вот это возьмите.
Она сняла с полки довольно объемистый разноцветный пакет и протянула его мне, а я, принимая у нее собачий корм, успел коснуться ее пальцев.
– Айгуль – красивое имя, – снова зашелестела затертая пленка моего старого магнитофона. – А как вас подружки называют? Гуля?
Она ничего не ответила, только кивнула, по-видимому, теряясь в догадках, как расценивать мой интерес: как экстравагантную выходку добродушного дядечки-покупателя или непритязательное заигрывание? Подумать только, а ведь еще каких-то десять лет назад у нее не возникло бы и тени сомнений на сей счет! Вот только смириться с данным безрадостным фактом – все равно, что отдать себя на милость похотливым перезрелым Натальям с их душными ванильными объятиями и складчатыми, как у рептилий, телами. Нет-нет, в этот омут я не кану, пусть не надеются и не ждут, я навечно останусь на залитой солнцем поляне, где резвятся быстроногие скуластенькие Айгуль, не ведающие, как скоротечна молодость.
– Гуля… Можно я буду вас так называть? – Я почувствовал, как дрогнул мой голос, так, словно старый магнитофон «зажевал» пленку. – А вдруг моя собака откажется это есть? Вдруг она вообще голодную забастовку объявит? Что мне тогда делать?
– Ну, я не знаю, – девушка поправила прядь волос на лбу, – тогда попробуйте другой корм взять. У нас всегда большой выбор.
– Это я вижу. А если, допустим, я захочу узнать, есть ли в наличии тот корм, который понравится моей собаке? Могу я вам позвонить? – Я не собирался сдаваться ни при каких условиях.
– Конечно, звоните по нашему справочному телефону.
Я сделал вид, что призадумался:
– Но по телефонам для справок бывает трудно дозвониться, а я человек очень занятой… Может, вы на всякий случай дадите номер своего мобильного? Обещаю, я не буду беспокоить вас по пустякам…
– Хорошо, – девушка то ли была покладистой от природы, то ли решила, что я совершенно не опасен, а потому спокойно продиктовала мне номер своего телефона. После чего ее позвала одна из кассирш, и мне волей-неволей пришлось нажать на кнопку «стоп». Старый магнитофон заунывно взвизгнул, щелкнул и заглох, не оставив ясности, включится ли он в следующий раз.
Я все-таки взял собачий корм, который посоветовала бесхитростная (или бесстрастная?) Айгуль. Уж очень симпатичный пес был нарисован на пакете. Заодно прихватил кое-что из продуктов для себя, оплатил все это дело на кассе и двинулся домой, где, как выяснилось, меня поджидал весьма неприятный сюрприз. Оставшись без присмотра, приблудная псина погрызла мои комнатные тапки (ладно, они были сильно поношенные) и, что много хуже, мой же кожаный брючный ремень (еще вполне приличный).
Я разозлился и стал на нее орать:
– Ты что себе позволяешь, серая ты скотина?! И это за мою доброту?
Собака воззрилась на меня с недоумением.
– Какого черта ты изгрызла мои тапки? А ремень? – конкретизировал я свои претензии.
В этот раз лохматая пришелица завиляла куцым хвостом.
Тогда, дабы ее устыдить, я продемонстрировал ей собачий корм в разноцветном пакете:
– Вот, видала? Между прочим, специально для тебя купил. А ты, тварь неблагодарная, сожрала мои тапки!
Собачонка смотрела то на меня, то на пакет глазами ягненка и не делала ни малейшей попытки оправдаться.
В конце концов, стыдно стало мне. Я принес из кухни тарелку, доверху насыпал в нее собачьего корма и примирительным тоном пригласил ее к трапезе:
– Ну, ешь уже, что ли…
Псина подошла, понюхала, посмотрела на меня с некоторым укором, осторожно захватила зубами несколько коричневых комочков, пожевала их с такой осторожностью, словно у нее флюс, облизнулась и уже больше к еде не притронулась, сколько я ее не уговаривал.
Естественно, очень скоро я снова стал психовать. Нет, где это видано: я разорился на целый пакет импортной жратвы, а она, видите ли, брезгует! Ну и наглое же это четвероногое!
В какой-то момент мои громкие возмущенные вопли, по-видимому, достигли ушей Славки, который, оказывается, успел вернуться домой, а теперь обнаружился в дверях моей комнаты в обрезанных по колено джинсах и драной майке.
–На кого это ты орешь? – осведомился он с недовольным видом и пожаловался. – Только заснул…
––Спать надо ночью, – окрысился я на него.
И тут Славка увидел собаку:
– Ой, а это еще что такое!
– А то ты не видишь, – съехидничал я, – крокодил!
– Где ты ее взял? – Славка присел на корточки рядом с псиной.
– Да нигде я ее не брал, она сама ко мне приблудилась. Проснулся, а она лежит на диване рядом. Наверное, ночью за мной притащилась, – проворчал я. Мне было странно, как Славка мог не слышать шума за стенкой? Неужто так крепко спал?
– А она симпатичная, – Славка сделал нахальной бродяжке комплимент.
– Симпатичная, – покосился я на собаченцию, – только ничего не жрет, кроме тапок и ремней.
– И правильно делает! – Славка заглянул в стоящую перед псиной тарелку и присвистнул. – Сам бы попробовал эту гадость!
Теперь я злился не только на собаку, но и на Славку. Умный какой! Лучше бы вовремя за комнату платил!
– Ну, а чем мне ее кормить прикажешь?
– Нормальной едой. Мясом. Или колбасой, на худой конец.
– Вот и корми, если ты такой хороший, – злость у меня сменилась обидой. Причем не только за себя, но еще и за Айгуль из супермаркета. Стараешься, понимаешь, стараешься, а все как всегда зря… Бездомной собаке и той не угодишь!
А Славка, тот и впрямь сгонял на кухню и принес из холодильника колбасы. И, что бы вы думали, эта серая тщедушная животина неизвестной породы умяла ее за обе щеки (если у собак они бывают)! А потом преспокойненько взобралась на диван и как ни в чем ни бывало свернулась в калачик.
От такой картины я в буквальном смысле потерял дар речи, а Славка удовлетворенно развел руками: мол, что и требовалось доказать. А потом прочитал мне мораль о том, что собак нужно не только кормить, но и выгуливать. В результате от моего приподнятого после блистательной победы в «Расслабься» настроения почти ничего не осталось.
Чтобы прийти в какое-то равновесие, я походил из угла в угол, пнул ногой стул и накатил на Славку:
– Ты когда за комнату заплатишь?
Тот поскучнел буквально на глазах:
– Да заплачу я тебе, заплачу, не переживай… На днях заплачу. Вот как только получу за халтуру, так сразу!
Однако, исполненный духом мщения, я не собирался так просто отступать:
– Ага!.. А ты не забыл, что я твои обещания уже вторую неделю слышу? Короче, не заплатишь до пятницы, собирай свои манатки!..
– Да что на тебя наехало? – возмутился Славка. Можно подумать, это я ему должен, а не он – мне! – Из-за каких-то паршивых двенадцати тысяч! Сам уже, можно сказать, без пяти минут миллионер!
Нет, вы слышали такое, а? И зачем я только ему свой издательский договор показал? Он же теперь будет мне им в глаза тыкать! И это притом что первые причитающиеся мне за перелицовку романа денежки я получу в лучшем случае через месяц!
– Я тебе сказал: до пятницы! – рявкнул я на Славку и решительно указал ему на дверь.