Хроники московских некромантов

Стервятники (вместо пролога)

Хоть и не люблю промозглый ноябрь, но не могу не признать: есть своя красота в дождливом городском вечере. Блестящий мокрый асфальт, расцвеченный в зелень, золото и немножко красного. Чуть размытые стоп-огни автомобилей, яркий неон вывесок. Красиво, особенно из-под козырька остановки.

Однако пора работать. Надвигаю капюшон поглубже, руки в карманы – и быстрым шагом в сторону тех дворов, куда вчера выезжали на «парашютиста». Не останавливаясь, ухожу в Тени. Вдох – и мир теряет краски. Выдох – и стираются границы материального, а люди превращаются в переплетения нитей силы. Все разные, если приглядеться, но мне не до того. Мне надо к тому дому, с крыши которого уже год регулярно кто-то бросается на асфальт…

Так, стоп! Останавливаюсь, уловив кое-что интересное. Неподалеку кто-то вот-вот уйдет за грань, что делает его законной добычей стервятника вроде меня. Лишь бы возле него никто не ошивался, мне сейчас подзарядка ой, как нужна.

Панельные стены перестают быть помехой как для прохода, так и для осмотра дома. Нахожу то, что мне нужно, и какая удача – он один. Поднимаюсь на третий этаж и уже в квартире покидаю Тени.

Что тут у нас? Цианоз, Чейн – Стокс*, зрачки – приподнимаю веки, – узкие, в темной-то комнате. Передоз. Спасибо, что не в подъезде ширнулся, там тебя могли найти не ко времени. Спасти все равно бы не спасли: Жнец уже пришел. Стоит, сгусток тьмы первородной, отдаленно напоминающий человека, ждет.

Опускаюсь на колени рядом с почти-мертвецом. Взгляд на Жнеца, безмолвный вопрос: «Можно?». Разрешение, тоже безмолвное, касается края сознания. Склоняюсь к лицу, игнорируя запахи, ловлю последнее дыхание и с ним вбираю силу. Она вплетается в меня тонкими нитями и, растворяясь, перестает ощущаться чужеродной. Хорошо. Поднимаю голову: Жнец выполнил свою работу и ушел. Пора и мне. Прежде чем нырнуть в Тени, отпираю входную дверь, чтобы другим не пришлось взламывать, когда труп завоняет.

На подходе к «проклятому» дому снова выхожу из Теней. Так будет труднее найти нужное место, зато и тварь, если она там есть, не почует во мне одаренную и не затаится.

Замок чердачного люка сломан. Осматриваю: на нем следы воздействия. Это уже не первый замок, их то и дело меняют, но они ломаются один за другим, как и домофон в подъезде – ничто не должно мешать самоубийцам проникать на крышу.

На чердаке темно, пахнет пылью и дешевыми сигаретами. И тварью, хотя про нее говорить «пахнет» – не совсем верно. Их присутствие воспринимается уж точно не обонянием, просто у меня, как и у многих наших, синестезия. Подсвечиваю себе фонариком, нахожу какой-то старый ящик, на который можно сесть, осматриваюсь. Закрыв глаза, да.

Тварь рядом, я чувствую. Крадется ближе, пробует эмоции на вкус. Щупальца ее вьются вокруг, но меня пока не касаются. Неужели чует? Прячу силу как можно глубже. Я просто человек, мне грустно, жизнь ко мне так жестока, что я почти готова с ней расстаться… Вот так, подходи ближе, дай мне понять, что ты такое.

Призрак. Голодный призрак, отголосок чьих-то страданий. Вздумалось тебе, дурачку, прыгнуть с этой крыши. А кому-то (Девушке? Матери?) это причинило боль и разозлило, и злость свою она почему-то обратила не на людей, а на место, на незапертый вовремя люк, через который ты выбрался на крышу. Вот и сидишь ты тут, заманивая наверх психически нестабильных, несчастных, потерянных. И становишься сильнее с каждым раскидавшим мозги по асфальту.

Татуировку на спине предупреждающе колет: призрак пытается воздействовать на разум. Обычный человек уже топал бы к лестнице, что ведет на крышу, но я-то не совсем человек, и призрак чует подвох, осторожничает. Медленно вытягиваю нож из ботинка, царапаю кончиком мизинец: крови не надо много, достаточно, чтобы она появилась. Утратив осторожность, призрак бросается вперед, вцепляется в меня щупальцами. Я отпускаю силу, позволяя ей оживить плетение, набитое на предплечье. Призрак шарахается от меня прочь, хочет уйти глубже в Тени, но поздно. Держу крепко, понемногу вытягиваю его в человеческую реальность. Еще одно заклятие, сплетенное одной рукой, ослабляет его. Оказавшись на краткий миг вне привычной среды, призрак рассеивается – в отличие от киношных персонажей, без звука.

Я выдыхаю. Тянусь вытереть нос, но крови нет: с каждым годом всё лучше получается контролировать силу и не калечить себя. Ныряю в Тени, проверяю чердак и крышу – ни следа твари. Хорошо. Усаживаюсь на краю – холодно, мокро, но хрен с ним, – выуживаю пачку сигарет из кармана. Дождь почти перестал, с неба летит какая-то влажная пыль – авось не погасит. Затягиваюсь, достаю телефон.

– Что там? – вместо приветствия в трубке.

– Просто призрак. Я все зачистила.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально. Немного устала.

– Хорошо, – едва слышное облегчение в голосе. – Сигарету брось.

– Ну пап…

– Не папкай. За тобой приехать?

– Не нужно, доберусь. Только посижу еще немного. – Смотрю перед собой. – Отсюда хороший вид. Жаль, не умею красками рисовать.

Отец это не комментирует, но я и по телефону понимаю – улыбается.

– Позвони из дома.

– Обязательно. Пока!

Кладу трубку, делаю пару снимков на память – хоть так, раз картины писать не научилась. Сигарету все-таки докуриваю: имею право пару раз в месяц побыть непослушной дочерью. Да и вид располагает к неторопливым затяжкам под отвлеченные мысли…

* * *

Однажды случайно соприкоснулись два мира, чего люди в этом и не заметили бы, если бы из другого не пришли стервятники, черпающие силу в смерти – мастера Теней, некроманты. Тени и всё, в них обитающее, существовали здесь и прежде, наши предки не принесли с собой ничего, кроме умения этим управлять и защищать от этого людей.

Нет, не все из пришедших были столь миролюбивы и готовы только защищать. И не все столь миролюбивы сейчас. Люди разные, даже когда они некроманты. Одни промышляют на черном рынке проклятий, другие – как я и мое семейство, – шарятся по чердакам и прочим малоприятным местам, истребляя то, что мешает людям жить. Мы не проводим вытягивающих жизнь ритуалов, не берем кровавую плату, довольствуемся теми, кто уже принадлежит Жнецу, а не приводим их к нему.

И при всем при этом мы и проклясть можем, если крепко достать. Мы не супергерои. Мы те, кто есть – мастера Теней. Стервятники.

Мы – некроманты. Пора рассказать историю из нашей жизни.

*Дыхание Чейна – Стокса – периодическое дыхание, симптом, который может быть и в норме (у детей младшего возраста, у взрослых во время сна), и при патологических состояниях, в т. ч. – передозировке опиатов.

Отцы и дети

«Уважаемые родители! Сегодня Ваша дочь подралась с одноклассником. Просьба явиться завтра в 16:00 в кабинет №15. С уважением, Нина Семеновна».

Это сообщение в дневнике шестиклассницы Нади Арзамасовой и почти идентичное – в дневнике шестиклассника Ильи Григорьева, – классный руководитель оставила вчера. А сегодня уже двадцать минут дожидалась приезда Надиного папы. Вместе с ней дожидались Илья, шмыгающий разбитым накануне носом, его мама, нервно барабанящая накладными ногтями по парте, и, собственно, виновница «торжества». Щуплая – как только достала кулаком до носа рослого не по годам мальчишки, – Надя забилась в угол класса и листала тетрадь, делая вид, будто ее все происходящее не касается.

Непростая девчонка, конфликтная. Конечно, дети в этом возрасте могут зло пошутить, например, над внешностью друг друга, но эта на каждую такую шутку огрызается очень серьезно. Маленький злобный зверек, хоть и из благополучной с виду семьи… Кстати, где там представитель этой самой семьи?

– Скоро приедет, – не отрываясь от тетради, сказала девочка, стоило только на нее взглянуть, – пробки. И его на кафедре могли задержать.

– А мама…

– На конференции в Новосибирске. Так что, – Надя подняла голову и насмешливо улыбнулась, – она бы точно к нам не успела.

Маленькая нахалка! Нина хотела, как положено, сделать ей замечание, но отвернулась, внезапно не выдержав прямого взгляда разноцветных – серого правого и карего левого, – глаз.

Положение спасли шаги в коридоре, сопровождаемые стуком трости – и дверь кабинета открылась, явив Арзамасова-старшего. Нина машинально потянулась поправить прическу и мысленно шлепнула себя по руке. В самом деле, она взрослая женщина, учитель литературы, и у нее есть принципы – например, даже в мыслях не флиртовать с женатыми мужчинами. Даже если этот мужчина красив, как герой романа, и носит волосы до плеч.

– Добрый день, – сухое приветствие Арзамасова вернуло Нину на землю.

– Не добрый, – Григорьева скрестила руки на обширной груди. – Опаздываете.

– Так уж вышло, работаю…

«В отличие от некоторых» осталось непроизнесенным, но легко угадывалось по интонации.

– А теперь давайте перейдем к тому, – садился мужчина медленно, берег колено, – ради чего я сегодня отпустил студентов на час раньше.

Нина Семеновна открыла было рот, но за нее высказалась Григорьева:

– Ваша дочь избила моего мальчика!

– Ага, прям до полусмерти… – прошипела из своего угла Надя, но смолкла, стоило отцу обернуться и качнуть головой. Надо же, умеет быть нормальным послушным ребенком.

– Во-первых, определение слишком громкое для разбитого носа и синяка на коленке, – заговорил Арзамасов. Под его задумчивым взглядом Григорьевой явно стало неуютно. – Да, не удивляйтесь: что именно сделала моя дочь, я уже знаю. Как и то, что предшествовало так называемому избиению.

– И что?

– Вчера вашему мальчику показалось забавным достать жвачку изо рта и сунуть в волосы моей дочери. Надежда почему-то это забавным не сочла, поэтому жвачку эту отдала владельцу, то есть вашему мальчику.

– В лицо ему бросила!

– Так и есть, но вы должны понять: девочка не привыкла, чтобы с ней шутили подобным образом, и поддалась эмоциям, что в ее возрасте вполне естественно.

А Григорьева не привыкла, чтобы с ней подобным образом говорили. С каждым словом она медленно закипала, щеки пошли красными пятнами. Арзамасов не мог этого не замечать и нарочно издевался.

– В ответ на возвращение своей собственности ваш мальчик попытался применить физическую силу к моей дочери и схватил ее за одежду, выражаясь при этом словами, которые дети его возраста не должны знать. Молодой человек, я ничего не упустил? Все так было?

– Ну… – Илья заерзал на стуле. – А чё я… Она сама…

– Сама вынула жвачку из твоего рта и прилепила к себе? – Арзамасов саркастично приподнял бровь.

– Сына, не разговаривай с ним! – Григорьева вскочила, опрокинув стул и заслонив собой сопящего отпрыска. – Вы что пристали к ребенку? Ему нос сломали, и он еще виноват?!

– Нелли Петровна, не кричите так, – чуть поморщилась учительница. – Олег Геннадьевич, а вас неужели не волнует, что ваша дочка агрессивно себя ведет по отношению к другим детям?

– Нина Семеновна, – на этот раз поднятую бровь адресовали ей, – вы меня совсем сейчас не слушали? Мою дочь спровоцировали и могли нанести ей куда более тяжелые повреждения, учитывая разницу в росте и массе тела… Кстати, мадам, посторонитесь-ка.

Он встал, опершись на трость и, несмотря на внешнюю свою хрупкость, с легкостью подвинул квадратной формы даму с дороги. Тонкие пальцы приподняли голову Ильи, ощупали пострадавший нос.

– Не трогай моего ребенка! – визг Григорьевой граничил с ультразвуком.

– Тихо! – Арзамасов вскинул руку, на секунду сложив пальцы в непонятную фигуру. И, о чудо, женщина действительно замолчала. – Нос у вашего сына не сломан, говорю как врач…

…кажется, он патологоанатом.

– …Не ищите, где бы подделать заключение о наличии перелома – у меня в этой сфере связей больше. Лучше займитесь воспитанием сына, а заодно и своим – на «ты» мы с вами не переходили. Нина Семеновна, информация для вас: я не стану наказывать дочь за разумную самооборону. И если узнаю, что в классе ее травят с вашего молчаливого одобрения – обеспечу вас головной болью до самой пенсии, а до пенсии вам далеко.

– Олег Геннадьевич, что вы себе…

– Я тридцать семь лет Олег и столько же Геннадьевич, – Арзамасов не повысил голос, но в глазах полыхнуло такое бешенство, что Нина испугалась. – И позволяю себе ровно столько, сколько необходимо. Теперь ты, молодой человек. – Мужчина сложил руки на рукоятке трости. – Еще раз поднимешь руку на мою дочь – я лично приду и вот этой вот палкой отлуплю тебя по заднице при всех твоих друзьях. Ты меня понял?

Илюха смотрел на Надькиного батю. Дядька как дядька – костлявый, патлатый, в костюмчике таком с галстуком. Илюхин батя таких не уважал, говорил – педики, Илюха сам слышал, а батя фигни не скажет. Батя бы такого послал уже или сразу в рожу дал. Илюха бы тоже послал, но вот посмотрел на дядьку – и как-то сразу ему поверил. Поэтому кивнул. Ничего, он с этой мелкой потом как-нибудь разберется…

– Ты моему ребенку не угрожай! Сына, пошли! – Григорьева схватила отпрыска за руку и поволокла на выход. – Я мужу пожалуюсь! – уже с порога. – Жди, он тебя еще встретит, интеллигент вшивый!

– Буду ждать, – Арзамасов даже головы не повернул. – А педикулезом я не страдаю… и не наслаждаюсь.

Дверь захлопнулась, приглушив его последние слова. Нина устало потерла лоб.

– Олег Геннадьевич, ну в самом деле… Нельзя было как-то…

– Как? Извиниться перед ней за то, что моя дочь защищалась от ее неумного злобного сыночка?

– А вы не перегнули? Изначально мальчик просто привлекал внимание Надежды, это нормально…

– Нина Семеновна, вы не поверите – мне тоже когда-то было двенадцать лет. Но меня сумели воспитать так, что внимание противоположного пола я привлекал адекватными способами. А если кто-то не в состоянии нормально воспитать своего сына – это не мои проблемы. И не моей дочери. Еще вопросы у вас есть?

– Нет, но я настоятельно прошу вас побеседовать с Надеждой.

– Побеседую. Всего хорошего. Надежда, ты если дорисовала, то собирайся, мы уходим. – Девчонка, притаившись в своем углу, действительно что-то увлеченно царапала на последней странице тетради. – Если нет, то все равно собирайся, дома дорисуешь.

– Угу… – Надя резво сгребла свое творчество в портфель. – До свидания, Нина Семеновна.

Отец с дочерью пересекли школьный двор и вышли к припаркованному через дорогу автомобилю.

– Садись, – Олег открыл замок, – я покурю, и поедем.

– А кто-то обещал бабушке, что бросит, – не преминула ехидно заметить Надя, забравшись на переднее сиденье.

– Ребенок, не наглей. Обещал – брошу, но не прямо сегодня. И закрой дверь.

Щелкнула зажигалка, поплыл вверх сизый дымок. Олег неторопливо затянулся пару раз и пошел к мусорной урне. Он честно старался не докуривать сигареты до конца, важнее был ритуал, успокаивающая последовательность действий. А сейчас он был зол, на грани того, чтобы наплевать на воспитание и оттаскать щенка за шкирку вместе с мамашей.

Тщательно загасив и выбросив окурок, он вернулся в машину. Дочь смотрела настороженно. Ждет, что теперь, без свидетелей, он станет ее отчитывать?

– Ты видела то, что я сделал? – вместо этого спросил Олег.

Надя с облегчением полезла в портфель и протянула ту самую тетрадь с рисунком.

– Правильно?

– Почти, – он оценил зарисованное плетение. – Ручку дай. – Слегка исправил одну линию. – Тебе бабушка его уже показывала?

– Не-а. – Тем лучше, улавливает с первого раза. – Это на что?

– На выпадение волос. Повторить сможешь?

Дочь без труда – не зря «убили» пять лет на музыкальную школу, – сложила пальцы в знак. Проклятие сорвалось тонкой лентой и рассыпалось, соприкоснувшись с защитой.

– Хорошо. Осталось научиться удерживать заклятия, а не выпускать сразу же.

– Бабушка говорит – дар нужен для защиты людей от того, что таится в Тенях, – процитировала дочь.

– Твоя бабушка и не такими проклятиями людей одаривает, – хмыкнул Олег. – Время от времени не грех попользоваться силой ради морального удовлетворения. Это, конечно, не должно входить у тебя в привычку, но…

– Я поняла.

– Не сомневаюсь. Пристегивайся, – Олег завел двигатель. – Мороженое хочешь? После работы тянет или на сладкое, или на покурить. Лучше выбери первое.

– А разве я не наказана? – притворно удивилась дочь.

– Не за что. Тебе хотели сделать больно – ты не позволила. Другое дело, если бы первая полезла к кому-то, кто слабее… но вы с Димкой у меня не такие. А школу сменим, если придется, тоже мне проблема…

Трудный возраст

Наташа окинула взглядом фронт работ. Настроение было безрадостным; как с таким рисовать веселые яркие плакаты – непонятно.

Два больших плаката с клоунами и штук пятнадцать поменьше («с чем-нибудь таким смешным, сами придумаете») поручено было нарисовать в рамках подготовки к школьному Празднику весны, который традиционно готовили девятые классы. Наташа, вообще-то, приходила на отбор номеров для концерта, но Миронова, бессменная звезда школьной сцены, она же – племянница директрисы, глянула снисходительно: «Ты серьезно?». А учитель музыки отводила глаза и бубнила что-то о том, что голос у Наташи замечательный, но «ты ведь хорошо рисуешь, давай лучше займешься оформлением». А после этого чёртова концерта на всю школу будут нахваливать талантливых артисток, а кто малевал клоунов – и не вспомнят.

– Хочешь совет? – навязанная в помощь Арзамасова сидела на подоконнике и что-то рисовала в блокноте.

Лучше бы оставили Наташу одну с ватманом и красками. Так нет, «вместе же быстрее». И эта неформалка, переведенная к ним три года назад, в кои-то веки не отмахнулась от общественной работы своим коронным: «Я учиться пришла, а пионеров давно отменили».

– А если не хочу? – охоты разговаривать не было, но отмолчаться было бы невежливо.

– Я все равно его дам, – Надя оторвалась от блокнота и улыбнулась криво, одной стороной рта.

– Ну ладно, давай.

– Не пытайся примазываться к этим тварям, – улыбка исчезла.

– Что? – опешила Наташа.

– Что слышала, – Арзамасова вернулась к своему занятию, но не замолчала. – Ты правда думала, что тебе разрешат выступить на концерте, и ты станешь как они? Да будь у тебя хоть голос Тарьи Турунен – претендовать на славу нашей великой Мироновой никто не имеет права. Она сейчас с Катькой из параллельного опять пересрётся за то, кому больше быть на сцене. Жаль, не подерутся, – она мечтательно вздохнула, – я могла бы ставки принимать… А на твои желания и чувства им плевать, как и на тебя саму… до ближайшей контрольной.

Это все звучало мерзко, но Арзамасова была права. Скоро контрольная по алгебре, и Миронова с компанией как ни в чем не бывало начнут совать ей, Наташе, свои листки с примерами. У них же дружный класс, надо помогать друг другу, особенно если ты такая умная и смеешь свой ум не скрывать.

– А тебе, значит, не плевать?

– Мне? – Надя почесала висок карандашом. – Меня просто бесит, когда такие, как Миронова, ничего без тётеньки не стоящие, считают себя вправе использовать умных людей вроде тебя. А когда меня что-то бесит, я имею обыкновение с этим бороться. Или хотя бы высказаться, а не глотать обиды, как ты.

– Тебя поэтому из предыдущей школы…

– Примерно. Кстати, если ты захочешь передать ее высочеству мои слова и заработать очки, я пойму.

– Да иди ты! – теперь Наташа рассердилась всерьез. – Я сплетни разводить не привыкла!

– Извини.

– Ладно… Не думаешь, что твоя борьба плохо закончится?

– Чем? Дракой, как Миронова с подружками любят? Да и хрен с ними. Зацени эскиз, – Надя повернула свой блокнот.

Ну, что сказать? Рисовала она хорошо, даже очень. Клоун получился детальным и убедительным. С одним «но».

– Ты ничего… э-э… не забыла? Нам заказали веселых клоунов.

– А что не так? – Надя с преувеличенным изумлением взглянула на свой рисунок. – Клоун есть? Есть. Улыбается? Улыбается. А прочие подробности нам не обозначили – так сами виноваты.

Кажется, она на полном серьёзе вознамерилась украсить праздничную сцену Этим. И – о ужас, – Наташа почти готова была согласиться.

– Нас убьют за такое…

– Не убьют. Забирай вот эти ватманы домой, размалюй какими-нибудь слониками-котиками-цветочками наркоманской расцветки, чтоб поярче – первое апреля же. А я возьму рулоны и устрою им свое первое апреля, – Арзамасова улыбнулась нежно и пугающе. –Только принести наши декорации надо будет под самое начало, чтобы ни у кого не осталось времени на переделку. Когда начнут орать, свалишь все на меня.

– Я так не могу!

– Сможешь. Знаешь, когда я была еще меньше, чем сейчас, все мамки во дворе говорили, что я их деточек плохому научу. Никого так и не научила, дай хоть с тобой попробую, ну?

– А давай! – решилась Наташа. В конце концов, может же она, серая мышь и ботаник, хоть раз поучаствовать в сотворении такой классной пакости?

***

Тремя неделями позже Алина Арзамасова приоткрыла дверь в комнату дочери:

– Ребенок, выйди на кухню. Разговор есть.

Ребенок неполных шестнадцати годиков послушно отложил свои темные дела и прошлепал розовыми тапочками на внеочередное семейное собрание.

– Так. И кто на меня в этот раз жалуется?

– Ольга Сергеевна мне сегодня звонила, – Алина разливала чай по трем кружкам. – Рассказала, как прошел Праздник весны и какие высокохудожественные декорации украшали сцену.

– Да? – Надя без зазрения совести цапнула печенье из вазочки. – Ей что-то не понравилось? По-моему, Наташка красивый психодел нарисовала. Особенно фиолетовый слон хорош. Что только эти ботаники курят?

– Надежда, ваньку не валяй! Ты прекрасно знаешь, что претензии у всех к твоему творчеству.

– Тут мы, конечно, тоже отчасти виноваты, – Олег, увлеченный моделью фрегата, всё же соизволил принять участие в беседе. – Надо было спрятать от тебя Кинга до совершеннолетия… Хотя ты бы все равно нашла.

– А можно старшему ребенку на чаепитие? – в дверной проем просунулась всклокоченная русая голова.

– Ты же вроде гулять собирался?

– Собирался, – Димка вытянул кружку с полки, и там что-то загремело. – Но у вас тут интересно. Что малая сотворила?

– Малая украсила школьную сцену двумя ростовыми плакатами с Пеннивайзом.

– Так до Хэллоуина еще сколько…

– Тематика должна была быть первоапрельская.

– Тоже тема! – хмыкнул парень. – Пять?

Младшая привстала и звонко хлопнулась с братом ладонями.

– Дим, ты чай себе налил? – с нажимом спросила Алина. – Бери печенье и не порть воспитательный процесс!

– Ой, да пожалуйста! – Димка гордо прошествовал в свою комнату.

Надя макнула печенье в чай.

– Ма, кончай представление. Я эмпат не хуже тебя и прекрасно знаю, что вы не сердитесь.

– Мы – нет, – Олег при помощи пинцета закрепил очередную мелкую деталь и глянул поверх очков. – А в школе, полагаю, сердились, и еще как.

– Это мягко сказано! – довольная дочь откусила печенье и блаженно зажмурилась. – Вы бы видели…

– Не разговаривай с набитым ртом.

– Угу… Миронова визжала, как я не знаю. Видите ли, плясать в своем мини на фоне «этого уродства» им плохо было. А на самом деле, мои клоуны просто перетянули на себя все внимание…

– Кстати, – Олег заговорил серьезнее, – нам ты своих клоунов не показывала. Надеюсь, рисунки были без сюрпризов?

– Отец, я что, больная?! – Надя тоже возмутилась вполне серьезно. – В зале было полно народу, и далеко не всех я готова проклясть.

– Уже радует, – Алина закатила глаза. – А со школой что делать? Опять тебя переводить? Что-то мне подсказывает, что еще два года ты там спокойно не просидишь.

– Не просижу, – согласилась Надя. – Ма, я не пойду в десятый класс.

– Все-таки решила? – Олег по такому случаю отставил модель в сторону. – Колледж?

– Угу. Я уже узнала, где на лечебное дело принимают после девятого. У тебя же есть знакомые, на случай, если эти суки мне с характеристикой подгадят?

– Не выражайся. И да, есть. Но ты хорошо подумала? Нужна тебе эта «скорая»?

– Мне нужна профессия и не тратить еще два года в долбаной школе. А с вышкой потом сама решу, нужна она или нет.

– Добро. Только бы ты не пожалела.

Чуть позже в комнату Нади снова постучались.

– Систер, ты там одетая? К тебе можно?

– Ага, только голых негров в шкаф упрячу… Входи уже! Чего хотел?

– Да так… – брат вошел целиком и прикрыл дверь поплотнее. – Если в вашем малолетнем гадюшнике сильно запахнет жареным, не забудь мне сказать до того, как тебя толпой отоварят.