За его спиной снова раздался серебристый голос:
– Выясните лучше, кому понадобилось ссорить неофита Вариводу с неофитом Острожским.
Савонарола взглянул на Панночку и вышел из аудитории.
Народ, мрачно поглядывая на семерых в центре, начал расходиться.
Кай обнимался с друзьями. Муза плакала, поглаживая его по плечу, дед бормотал «разберёмся, разберёмся». Карна молча улыбалась. Хорунжий поддерживал Володара.
Карфаген встал, кряхтя и приговаривая «что б я что-то в этом понимал…»
Аудитория почти опустела.
В полумраке стоял одинокий несчастный человек. Лицо его было белее снега. И если бы кто-то мог сейчас видеть его, он заметил бы на лице Марика смешанное выражение сомнения и тревоги.
Стремительным домкратом
На следующее утро, прежде чем умыться и проглотить кружку горячего горького кофе, долго стоя перед зеркалом, Кай никак не мог понять, что его так беспокоит. Всю ночь его мучали кошмары. Сам факт обвинения был ужасен, царапины на лице и руках отнюдь не добавляли баллов к утверждениям о его невиновности… Но было что-то ещё. Он смотрел на себя в зеркало и не знал, что не так.
Это уже было видно в зеркале.
Но он не знал что.
Всю следующую неделю Кай провёл в ожидании. Он старался сохранять спокойствие, и даже немного торжествовал в душе, будто виновника нападения на Ангелину уже нашли и осудили. Савонарола был худшим из возможных следователей, но другого не было. Кай в глубине души верил, что истина для Магистра всё же дороже.
Гелевейка на занятиях не появлялась, и её отсутствие стало постоянным предметом для обсуждений, в центре которых материализовалась Дарка Олефир. Очень вовремя выписавшись из больницы, она при всяком удобном случае снова и снова открывала прения в «клубе присяжных-заседателей» словами вроде: «Не стала бы считать нашего Магистра Савонаролу мерилом человеколюбия, но не станет же он умалчивать о ТАКОМ?» На последнем слове глаза Дарки становились огромными как озёра и такими же прозрачными.
Это поневоле раз за разом подогревало всё большую неприязнь к самому Каю. Все девичьи версии, оправленные всезнанием Дарки, сводились к многократному живописанию в красках появления истерзанной Гелевейки и заканчивались рождением очередной массы домыслов, нимало не приближающей искателей к истине. Более того, за ними не прослеживалось желания докопаться до фактов. Их взволнованные пересуды подстёгивала лишь одна неутомимая жажда – обсуждать, снова и снова. Смаковать преступление Кая Острожского и потери Ангелины Вейко. Со всеми мыслимыми и немыслимыми деталями. Благо оцарапанное лицо и руки никуда не делись и ежедневно подпитывали подозрения против него. Другого кандидата им просто не предложили. После нескольких безуспешных попыток убедить девушек хотя бы раз примерить логику к их фантазиям, Муза с Карной прекратили всякое общение с однокурсницами вообще и Даркой Олефир в частности.
К сожалению, о настоящем состоянии Ангелины никто ничего не знал. Марик Варивода по-прежнему не разговаривал с Каем. Но, хотя бы, больше не кидался в драку, а просто сидел в одиночестве в углу аудитории, опустив голову на стиснутые кулаки. Что варилось в этот момент в его голове угадать было нетрудно. Глаза Марика затопил тёмный гнев.
Некоторые фотоники всё ещё поворачивались спиной при виде Кая, сердито шипели, бросая на него косые взгляды. Дед, замечая подобные выходки, стискивал плечо Кая, мягко осаживая его, и спокойно повторял: «Не обращай внимания. Люди – они такие. Добра не помнят. И вообще мало соображают. Природа их такая. Не могут отличить правду от наговора. Потом они совершенно искренне будут считать, что были на твоей стороне». Муза добавляла: «Всё перемелется, мука будет. У тебя есть заботы поважнее. Попробуй сосредоточиться на Пути. Топчемся на месте».
Кай терпеливо кивал. Муза была совершенно права. Они не могли двигаться дальше. Дальше – был поиск раки. Поиск, ведьминский. Тот самый, что должен быть устроен семьёй Марика. Марик был связным между ними и Веремией. Но из-за выходки Ангелины, Марик больше не хотел знаться с Каем. Весь план висел на волоске. До «правильной луны» в Ночь Воронова Права оставалось совсем немного, хотя никто не дал точного срока. Нужно было срочно искать выход, нужно было убедить Марика.
Кай надеялся, что Марик где-то в глубине души верит в его невиновность, просто признать свою ошибку ему не даёт самолюбие. Кай решил попробовать снова и подошёл к нему на перерыве между парами, тот покраснел и отвернулся. Кай не собирался с ним заговаривать. Он положил перед ним лист бумаги с написанной строчкой: «Веремия уже назначила День Поиска? Когда?» и отошёл.
Марик несколько минут боролся с собой, не поворачивая головы и не обращая внимания на листок перед собой. Но потом голова его медленно повернулась, взгляд опустился. Ещё несколько минут Марик сидел неподвижно, и Кай мрачно наблюдал за его спиной. Потом Марик быстро встал, скомкал лист бумаги и направился к выходу, проходя мимо Кая. На секунду приостановившись, он монотонно произнёс: «Тебе надо, сходи и спроси», после чего отправил комок бумаги в корзину через весь класс.
Ладно, так и сделаю, сказал себе Кай чтобы не расстраиваться, прям вечером и заедем. Выхода не было, только так. На его лице, как он ни старался, отразилась вся печаль и горечь. Он заметил, как с другого конца класса за ним внимательно следит Глеб Володар, именно сейчас ему это было очень неприятно.
Однако, через пять минут Марик вернулся к своему месту, перед этим положив перед лицом Кая другой белый лист с написанным набором цифр.
Телефон? Отлично, подумал Кай, после пары схожу к Администраторской. Так даже проще.
* * *Вечером, по дороге домой Кай пересказал всю историю друзьям. Разговор со старой ведьмой был краток, после приветствия он едва успел хоть о чём-то расспросить:
– Но когда?
– Узнаешь. Сегодня или завтра, а может недели через две. Как знаки совпадут.
– Нам нужно приготовиться… Можете поточнее сказать, какого числа?
Старуха зашлась скрипучим смехом, в трубке защёлкало.
– Главное, чтобы готова была я. Жди весточку. От Ворона. Ты в списке гостей, – и в следующий момент рука его положила трубку на аппарат. Ноги сами пошли назад. Что-то, незримое подталкивало его к выходу.
Дед ругался, Муза вздыхала и всех успокаивала. Карна лишь бросила: «Не бойся, ты будешь готов» и уставилась в окно.
Кай думал о Марике, он не знал, как вернуть этого человека. От взглядов его спину продирало холодом. Кай не был виноват и сто раз повторил это, но тот верил во что-то другое. Во что? Или кому?
Но всё это ещё как-то можно было перенести, и недопонимание с другом когда-то прояснится, и гнев окружающих можно переждать. В конце концов, будет другая Ночь Воронова Права. Хуже всего было то, что никаких намёков на проводимое Савонаролой расследование не было. Савонарола назначил себя Главой комиссии по дознанию, и комиссию эту составлял один единственный человек. Да, он самый, Савонарола. Насколько Каю было известно, никого не вызывали, никого не опрашивали. Сам дознаватель ничего не объяснял, его занятия проходили так, будто ничего не случилось. И несмотря на это, Кай надеялся.
…
Между парами по Тератургиме Кай решил к нему подойти. Это не было праздным любопытством, – хоть обвинения с него были сняты, вопрос касался его больше других.
Собравшись с духом и твёрдо напомнив себе, что никакого Савонаролу он не боится и вообще ни в чём не виноват, Кай подошёл к кафедре.
Савонарола некоторое время делал вид что не замечает его. Он действительно был занят – раздавал на доработку тесты по прошлому занятию. Отпускал едкие комментарии, по новой пробегал глазами некоторые, действительно, забавные фрагменты, громко цитировал самое уничижительное и переходил к очередной жертве. Окружающие посмеивались, пару раз улыбнулся и Кай. Наконец, Магистр сложил оставшиеся благополучные работы в папку и повернулся к нему. Несколько секунд изучающе рассматривал его, а потом уселся за стол рядом с кафедрой и развернул толстенную книгу с золотым крестом на обложке.
Не поднимая головы, он произнёс:
– Слишком громко.
– Что громко?
– Фанфары в твоей голове звучат слишком громко.
Кай сделал глубокий вдох.
«Спокойно. Не дай себя разозлить».
К работе Кая Савонароле придраться не удалось, теперь стало понятно, чем тот был так раздражён.
Кай сдержался, он убедил себя, что настроение Магистра к нему не относится. Просто тяжёлый день.
Савонарола потянулся за папкой и начал выуживать оттуда работы, намереваясь, очевидно, исправить собственное упущение.
– Синьор, я по другому вопросу.
– Вот как? Я ясно дал понять, что не намерен покрывать ваши преступления. Ещё больше я не терплю глупость.
Голос Магистра прозвучал сухо и резко.
Кай замер. Вокруг установилась тишина.
– Что вы такое…
– Если не можешь что-то объяснить, то хотя бы спрячь необъяснимое.
– Э-ии… Это вы о чём? – Кай всё ещё не понимал, к чему тот клонит.
– Это я о царапинах на твоём лице. Неужели Весёлая не научила вас таким простым вещам? Мамки, няньки хоть чему-то должны были научить. Или ваши воспитатели вам в детстве не объясняли про чувство самосохранения?
Кай не ответил.
«Мамки… няньки… какого, вообще..?» Но простота этого решения неприятно резанула. Чёрт… Почему он не догадался сам? Всё бы было иначе. Дичь полная. Всё могло обратиться смешной байкой.
– Хватит, – внезапно загремел голос деда. Кай обернулся и вздрогнул. Дед выглядел на свои настоящие шестьдесят пять.
Он ещё никогда не видел, чтобы дед Егор смотрел на кого-то настолько холодным взглядом.
– Дед, оставь.
– Не лезь, Кай. Чудище обло, озорно, огромно, с тризевной и Лаей.
– Егор Георгиевич… – Муза попыталась оттеснить деда, выставив руки между ним и Магистром.
– Прекратите травлю. Его воспитание не ваша забота. И ещё кое-что, синьор Савонарола.
– Валяйте.
– Вы ведь Посвящённый, так?
– Дальше.
Дед пожал плечами.
– Вы враг моего внука. С первого дня. Из уважения к Магистру Медвяне я не набью вам морду на месте, но дальше так продолжаться не может. Если вы не прекратите, то точку поставить в этом придётся мне.
Правая щека Савонаролы дёрнулась, и злобная личина проступила вдруг так отчётливо, что весь класс на мгновение задержал дыхание.
– Вы не плохи в учёбе, Острожский Е.. Вас чем-то отличил Велес. Но вы никто.
– Я был никем! – сердито бросил дед Егор. – Родился никем, рос никем, старел никем и должен был умереть никем. Но у меня обнаружился дар – мой внук. И я не останусь в стороне.
Только сейчас Кай заметил, что в руке у Магистра его серебристое зеркальце. Савонарола ещё с минуту помолчал, затем крутанув его на пальце, выпустил из рук, и оно закачалось на цепочке. Он надвинул глубже свой капюшон, развернулся и быстро ушёл.
* * *Хорунжий, который при этой сцене не присутствовал, заявившись на следующее утро, воспринял рассказ о ней весьма равнодушно.
– Напомните-ка, когда Савонарола был справедливым? Выкиньте из головы, этих выходных мы зря не потеряем, нам пора делом заниматься.
Он выложил на стол кулёк с курицей и бумажный пакет с покупками.
Муза всплеснула руками.
– Ну, Русик… Опять? А как же эссе по Метафизике?
– Ей Богу, Муза, шёл на Бесарабку, за курицей и кинзой. Очень была нужна кинза. Очень. Ума не приложу, как оказался в Гастрономчике… – Хорунжий дурашливо развёл руками, скашивая глаза к выглянувшему из пакета бутылочному горлышку. – И вообще, есть планчик, – он многозначительно вскинул бровь и рассказал, что ему удалось разведать от старейшин диггерского отряда.
Пока Хорунжий возился с курицей, а дед Егор с Каем с бутылкой, друзья успели узнать, что «старожилы» диггерского отряда утверждали, будто под горой Щекавицей спрятано много пещер, которые где-то примыкают к подземельям древнего крепостного форта. Кто-то когда-то якобы держал в руках архивные чертежи и карты. Кто и когда – история умалчивала, но попасть туда мечтал каждый диггер, потому что таких запутанных лабиринтов ещё поискать.
Знали точно, что на изломе 18-19 веков на Щекавице возвели Церковь Всех Святых с колокольней, которых ныне и следа не осталось, а в конце 19 века, после огромного ливня неподалёку от Серафимо-Алексиевской часовни, что стояла у входа на кладбище, рухнули деревянные перекрытия, таившиеся под землёй и открыли лаз ни много ни мало в сто семьдесят два метра глубиной.
Говорили, через образовавшийся земляной провал местный археолог высмотрел сводчатую кирпичную кладку, по его оценкам века десятого. Вызвали кого следует во главе с генерал-полицеймейстером, но искателям тогда преградил дорогу валун, замуровывающий проём. По кругу того недоброго камня были выдолблены и напитаны охрой неровные угловатые знаки, сплошной вязью без пробелов. Служивые не стали рисковать, сразу поняли, что проклятие охранное, и бросили этот проход.
По городу поползли слухи: мол, под Щекавицей живёт подземная птица, которая ест людей, это слегка отпугнуло народец. Но лет через тридцать искатели снова подобрались к Щекавице и наткнулись на незнакомую пещеру с несколькими – высотой полтора метра – ходами-ответвлениями. Там через небольшое деревянное оконце увидели кое-что живое, отчего волосы у очевидцев встали дыбом. А потом тайник обрушился, и кто-то даже нашёл там свою смерть. Правда, что именно увидели – Хорунжему узнать не удалось. Никто не мог сказать, не знал никто.
«Планчик» Руслана был прост – ему, Каю, стоит и самому сходить к горе, сориентироваться на местности.
Кай подумал, что это звучало весьма многообещающе, если взглянуть на информацию под нужным углом. Древнюю раку с Иоанновой Синтагмой вполне могли спрятать в пещере под горой, как сказала Княгиня Ольга. Могли и заклятия наложить по типу той ловушки, в которую попали дед Егор с Русланом на Жуковом Острове.
Огорчало лишь то, что неделю назад Хорунжий с Карной уже обследовали её. Нашли много обнадёживающего – и забетонированные лазы, и зарешеченные отдушины, и даже заваленные тоннели вглубь горы. Немало наследили и шальные любители мистики и фэнтези в творческих имитациях сцен из книг и фильмов. Руслан, выискивая самые старые трещины и завалы, проходил квадрат за квадратом склона, занося пометки на большую карту. В общем, никаких особых успехов вылазка не принесла. После экспедиции Карна тихонько сообщила Каю, что незаметно прошла все доступные места в ином облике. И ничего, ни намёка на что-то настоящее. Но другого плана всё равно не было.
Было решено втроём с дедом Егором и Русланом хорошенько прочесать гору, склон за склоном, тропинку за тропинкой.
* * *Решили не откладывать и пойти на гору тем же вечером. Оставалось только ждать Веремию.
Обычно на горе было полно туристов и местных жителей, кто-то любовался панорамами, кто-то с компанией жарил шашлыки, кто-то собирал травы. Склоны Щекавицы с разных сторон вели себя по-разному – где круто обрывались, где вились сложными отрогами. Низина была местами застроена, но склоны были почти не тронуты, лишь местами выглядывали сползающие участки кладбища с покосившимися крестами.
При взгляде снизу хорошо просматривался гладкий безлесный пятачок на вершине. Дед рассказывал, что в каком-то году эту площадку отдали под распашку, и сделал это никто иной как их предок, князь Константин Острожский. Рассказывая это, дед выглядел как настоящий родственник. Решено было прийти затемно, чтобы никого не встретить. Так и сделали.
Вершина горы была плоской, и ветры полосовали пространство, неся беспокойство и ощущение чужой силы. Кай почувствовал волнение, какой-то зов. На склонах в зарослях тоже можно было встретить остатки кладбища, но беспокойство шло не оттуда. Все сильные чувства в этом месте выцвели, выщербились, затянулись нежной зеленью. Задремали в столетнем покое и больше никого не страшили. Отболело.
Сила горы, отчего-то манящая сюда ведьм, шла из центра, там, где на лысом вытоптанном пятачке в необычном порядке белели три глыбы, не то бетонные, не то из камня – фигуры шара, пирамиды и куба. Кая потянуло рассмотреть этот местный Стоунхендж. Он поддался зову и шагнул в центр группы.
Над головой тугой спиралью скручивалось небо, полное тёмных тайн, от мистичности и иррациональности происходящего кружило в голове. Кай ощущал себя будто посередине проезжей части или в центре взбесившейся радиостанции. Или и там, и там. Пространство вокруг заполнил рёв, будто ветры со всех четырёх сторон понесли к нему вдруг пробудившиеся звуки землян. Звуки кружились вместе с небом, вместе к тремя каменными фигурами. Внезапно он понял, что стоит, запрокинув голову и раскинув руки – именно так требовало это место, никак иначе. За его спиной что-то прерывисто сопело. Кто-то стоял очень близко, и голова его была высоко над головой Кая. Он это чувствовал, боясь открыть глаза. На него спустился какой-то галактический страх, ноги прилипли к земле.
Дед с Русланом, казалось, ничего такого не замечали и на Кая внимания не обращали, прошивая фонариками лучистые закоулки ночи. Что-то внутри выталкивало его из этого плена, подсказывало бежать, затеряться вместе с друзьями в полуразрушенных кварталах кладбища. Зажав ладонями уши, он сломя голову бросился в лесок, нашёл тропку и там чуть не заорал от неожиданности. Звуки затихли. Теперь же Кай рассматривал неожиданное препятствие. В гуще кладбищенской зелени посреди дорожки стояла высокая человеческая фигура в длинной накидке с капюшоном.
Подавив леденящий ужас, Кай присмотрелся. Лицо показалось ему смутно знакомым, это был парень, не намного моложе самого Кая. Дед Егор с Хорунжим кинулись на крик. Юноша, разглядывая бегущих людей с фонариками, настороженно молчал, не двигаясь с места. За его спиной раздался шум, зашелестели кусты. Потом что-то бухнуло, фыркнуло, снова зашелестело листвой, и наконец, ойкнув, выскочило на лужайку. Шесть таких же худых вытянутых фигур в капюшонах и плащах до земли смотрели на них испуганным взглядом. В руках у них были зажжённые свечи.
– О, сколько вас тут… – тонко ахнул кто-то с горбом на спине и отступил за спины приятелей.
Кай окончательно пришёл в себя.
– Что это вы тут по темноте бродите? – поинтересовался дед Егор, сощурившись.
– Мы – древнеградское общество «Друид», – пробасил самый старший из ребят. За его спиной звонко грохнул барабан.
– А… старые знакомые! Снова омелу копаете?
Парень в зелёном балахоне фыркнул.
– Знакомые? Вот ещё. Да будет вам известно, омела на земле не растёт. И мы ничего не копаем, в отличие от некоторых, – парень подозрительно уставился на Хорунжего, который прятал за спиной сапёрную лопатку. – Мы – Ночной Дозор. Охраняем мирный сон древнеградцев. Ищем загадки, находим ответы.
– Похвально. Так бы сразу и сказали, – серьёзно похвалил дед Егор, – а от кого?
– От таких как вы, – отрезал старший друид. – Я вас с закрытыми глазами учую. Вы из каких будете, из ариев-язычников? Или к шабашу готовитесь?
– Да вроде нет. С чего ты взял?
– А вон их тут сколько и без вас, – мальчик мотнул головой в сторону белого каменного постамента.
– Кого?
– Да вон же, на алтаре. Сороки.
На трёх выщербленных блоках, белеющих в лунном свете, откуда только что сбежал Кай, виднелось несколько десятков черно-белых птиц. Они замерли, разглядывая людей.
– Только это не сороки, – мрачно заметил парень, в руках которого не было свечи, но был барабан. – Это ведьмы. Самая элита. Эти в ступах да на лопатах не летают.
– Скоро Ночь Воронова Права. В сорочьем обличье им удобнее. Но нас им не провести, мы их сейчас вот заговорим… – храбро заявило тонкоголосое существо, на спине которого оказался вовсе не горб, а мохнатая козья шкура. Эту девочку Кай хорошо помнил по Ботсаду.
– Э… погодите. А почему вы называете эту кучу камней алтарём? – спросил Хорунжий.
– Так сказано в хрониках наших старейших. Эта поляна прозвана Громовищем. Названа так потому, что во время бурь «притягивает» к себе молнии и звуки. Мы сами видели. Даже бывает тут белое свечение, и в небо поднимается луч, типа от мощного прожектора, только из земли в небо и грохочет внутри страшными звуками. Но это не самое страшное на Громовище.
– Что ж ещё?
– Пёсоголов.
– Кто? – замер Кай. – Пёсоголов. Большое человекоподобное существо с собачьей головой.
– Ясно, что чудовище. И что он, съел кого?
– Кто знает, – важно ответил старший мальчик. – Только говорят, оно странное, может с человеком заговорить, если правильно себя поведёшь. Просто живёт по собственным законам, лучше с ним в сговор не вступать и помощи не просить.
– А сороки? То есть ведьмы? Не боятся его?
– Что-то вы шибко любопытные. Из милиции что ли?
Дед рассмеялся. Потом серьёзно ткнул пальцем в неразборчиво поблёскивающий значок на пиджаке и, доставая из кармана блокнот, выдал: «Мы из органов, расследуем кой-чего. Приобщим ваш рассказ к делу. Давайте я вас запишу».
Друиды, побросав свои свечи на тропинку, в считанные секунды растворились в сакральных дебрях.
– Ну вот и хорошо, займёмся делом, а то скоро светать начнёт.
Кай попрыгал, успокаивая неистово бьющееся сердце. В лунном свете вдалеке за каким-то небоскрёбом виднелись купола старинного храма.
Кай подумал, когда небоскрёб падёт, божий храм и ведьминский алтарь наконец увидят друг друга и очень удивятся…
Один бесконечно длинный день
По универу расползались слухи. День ото дня отношение фотоников к нему ухудшалось. И дело шло к тому, что без кулаков status quo ante bellum2 было не восстановить. А этого не хотелось.
В среду на большом перерыве, раздражённый и взвинченный, Кай ускользнул от всех и сбежал в буфет. Он двигался как пехотинец под шквальным огнём, оглядываясь и уклоняясь от прямых взглядов, чтобы ненароком не врезать какому-нибудь экзальтированному правдорубу.
На улице хлестал дождь, небо затянуло сине-бурым свинцом. Ливень был косой, к тому же с сильным шквалом. Порывы ветра окатывали смельчаков струями дождя с ног до головы. Любители подышать и покурить вернулись на свои этажи. Толчея в буфете образовалась – не продохнуть, студенты всё прибывали и прибывали.
Кай не обращал ни на кого внимания, он безучастно рассматривал ларь с одинаково просроченными молоком и кефирами. Внезапно откуда-то из-за спины донеслось тихое:
– В жизни ничего подобного не встречал! И от него несло вином.
– На занятиях? Пьяный? – вступил хриплый голос.
– Несло! Говорю ж! Я разбираюсь в этом! У меня отчим каждый день…
Девичий голос поддержал:
– Так вот он каков, а? И о чём только думала Ангелина? Не иначе как рехнулась!
– А я всегда знала, что с этим парнем что-то не так. Со всей их тёмной компанией. Доверять таким – себе дороже… – протянул ещё один голос со знанием дела.
Кай вздрогнул, будто внезапно пробудился. Он оглянулся, девушка со сметанным лицом невинно захлопала ресницами и закашлялась. Сплетники умолкли.
Никого из фотоников он не заметил. Кучка незнакомых студентов за его спиной старательно смотрели в противоположном направлении. Одна только девушка с чёрными длинными волосами, очень красивая, рассматривала его, не пряча интереса. Она даже чуть склонила голову вбок, чтобы было удобнее смотреть.
«Ого… слава моя растёт», отметил Кай про себя. Он ещё раз осмотрелся – его с Гелевейкой больше никто не обсуждал, и в следующий момент в дверной проём заглянула рыжая голова Дарки Олефир. Сплетники переключились на какую-то другую тему.
Хоть кто-то свой.
Кай кивнул ей, отступая и указывая на место впереди себя. Дарка споткнулась на пороге, смутилась, пооранжевела щеками и, отвернувшись, забилась в конец очереди. Её натянутая будто тетива поза ничуть не умалила её сходство с Испуганной морковкой. Дарка его боялась, внезапно понял Кай. Он посмотрел на шрам, рассекающий её кисть. Поймав его взгляд, Дарка спрятала руку за спину. Она очень старалась не встретиться с ним взглядом и в поиске собственных глубинных запасов храбрости уткнулась в какой-то листок на стене. Через минуту в буфет вошли Деники. После лёгкой заминки они всё же кивнули ему и дружно отвернулись, также переведя взгляды на листок, который с таким вниманием изучала Дарка.
Кай почувствовал, как волна бешенства качнула весы внутри него. Нет, это была не капля, которая сдвигает чашу с точки покоя. Кровь в венах вскипела. Пальцы непроизвольно начали перебирать струны в воздухе. Едва сдерживаясь, грубо расталкивая толпу, он выбрался из буфета. За спиной неслись ругательства и возмущённые возгласы.
Это ничего… что им всем… сейчас… куда? Куда?
В голове метались сумбурные обрывки мыслей, он остановился, разглядывая мокрый затоптанный сотнями ног пол, и сжал кулаки, раздумывая, не вернуться ли и не навешать ли.