– По правде говоря, никогда не угадаешь, что у нее на уме.
Именно так, он сам это испытал совсем недавно.
Он распрощался, а девушка осталась стоять на площадке, наблюдая, как «дефендер» удаляется от имения Онельи Кателани. Джербер разглядел ее в зеркале заднего вида: замерзшие руки сцеплены на животе, лицо напряженное. Захотелось вернуться, согреть ее в объятиях, успокоить.
В огромном доме за спиной Майи было темно. Ее ждала еще одна ночь наедине со странной девочкой, как будто спустившейся с Луны.
Джербер пока не понял, какова роль девушки в этой истории, а главное, не мог уразуметь, почему она соглашается здесь оставаться. Она Эве не родня и знакома с девочкой всего несколько месяцев; что мешает ей уехать, передав работу и связанные с ней неудобства другой au pair? Что ее связывает с этим местом и с этой девочкой?
Доктор Джербер, по-вашему, за этим может стоять что-то, кроме шизофрении?
Психолог намеренно не стал особо распространяться о своем разговоре с Эвой; Майя узнала только, что они снова встретятся завтра, опять же во второй половине дня. Джербер впрягся в эту работу бог знает на сколько сеансов, но был уверен, что дело того стоит: какая-то надежда есть. Диагноз «детская шизофрения» он до сих пор исключить не мог, хотя детский психиатр разобрался бы лучше. И все же Майя была права: данные, полученные при первом знакомстве, могли указывать на расстройство, вызванное вынужденной изоляцией, а это гораздо легче лечится. Хотя он и не был до конца уверен, что девушка хотела посеять в нем сомнения относительно диагноза.
Решено: он проведет с Эвой еще несколько сеансов. И обнаружит причину психоза.
Но дело это имело еще один немаловажный аспект. Впервые за долгое время Джербер почувствовал, что снова приносит пользу. Рассчитывая помочь девочке, он питал надежды и относительно себя самого. Может быть, он еще не совсем безнадежен. Может быть, получится вылезти из черной дыры, в которую он упал. Вдруг это можно считать новым началом.
Как давно он не чувствовал ничего подобного?
Он сможет что-то сделать для Эвы, и эта мысль так его будоражила, что не возникало ни малейшего желания возвращаться домой, где предстояло провести одинокий вечер, терзаясь воспоминаниями и сожалениями. Он решил использовать прилив сил, чтобы лучше подготовиться, и направился к себе в кабинет.
Припарковался на набережной Арно и пошел пешком к площади Синьории. Львиный колокол палаццо Веккьо пробил десять раз, удары разлетелись по историческому центру, простертому у подножия башни Арнольфо, а их отголоски, словно резвые дети, гонялись друг за дружкой по улочкам и переулкам.
Шагая по полупустынным улицам, Пьетро Джербер спросил себя, начал ли уже сыщик с карманными часами следить за ним, не занял ли сейчас наблюдательную позицию где-нибудь за углом. Проверять не хотелось. Вдруг, чего доброго, мелькнет где-нибудь Ханна Холл, и снова придется задаваться вопросом, реальность это или видение. Поэтому он давно уже предпочитал не глядеть по сторонам и всегда ходил, опустив голову.
В отличие от Эвы, он вовсе не был расположен к тому, чтобы его преследовали собственные галлюцинации.
На улице деи Нери он замедлил шаг, привлеченный манящим ароматом. Лепешка на оливковом масле. Он зашел в маленькую лавочку, где десятилетиями продавалось это тосканское лакомство, и купил изрядный кусок фокаччи с грудинкой и овечьим сыром.
С драгоценным пакетом, из которого еще поднимался пар, он укрылся в своей мансарде.
Повесил плащ на вешалку и развел огонь в камине. Комната красиво озарилась золотым светом, воздух стал быстро прогреваться. Джербер направился к книжному шкафу и стал сдвигать книги и игрушки, расставленные на полках. За пыльным пупсом, в котором на самом деле находилась одна из скрытых камер, он хранил бокал и бутылку «Нобиле ди Монтепульчано» 2009 года: вино подарил ему много лет назад дедушка одного маленького пациента. Вооружившись штопором, Джербер выпустил на волю букет вина, годами пребывавшего в заточении, и почувствовал себя на седьмом небе.
Джербер разложил свой скудный ужин на столике из вишневого дерева, где стоял электронный метроном, с помощью которого доктор вводил пациентов в транс. Включил радиоприемник, составлявший ему компанию, когда нужно было сосредоточиться или расслабиться, и настроил его на станцию, передающую только классическую музыку. Сразу узнал концерт для фортепьяно Мендельсона.
Идеально, сказал он себе.
Прежде чем садиться в кресло, решил забрать из карманов плаща черный блокнот и ручку. Эва не позволила делать записи во время предварительной беседы, значит нужно поторопиться и записать свои заключения, пока он их не забыл. Но, сунув руки в карманы плаща, Джербер нащупал только блокнот.
Авторучка, когда-то принадлежавшая синьору Б., исчезла.
Джербер вспомнил, что в комнатке Эвы положил ее на пол вместе с блокнотом, когда сидел, скрестив ноги, будто индус. Наверное, уходя, забыл ее прихватить. А может, и нет… Ручку забрала девчонка, сказал себе Джербер. Ведь во время их краткой беседы Эва нарочно сказала, что ее воображаемый друг похищает предметы, а потом они появляются снова.
Он такой противный.
Эва хочет доказать, что он реален: возможно, в следующий раз, когда я приду, ручка найдется. Похоже, она прекрасно выстроила мизансцену. Хитрость девчонки потрясла психолога до глубины души.
Удовольствовавшись простой шариковой ручкой, он удобно устроился в кресле и положил блокнот на колени. В янтарном свете от пылающего камина, убаюканный музыкой, он делал записи, время от времени откусывая от лепешки, лежащей рядом на столике, или смакуя вино. Закончив краткий отчет, перечел свои записи с бокалом «Нобиле» в руке.
После сегодняшнего визита он пришел к важному выводу.
Накануне Майя Сало, желая убедить его заняться этим случаем, произнесла такую фразу: «Неделю назад, ни с того ни с сего, Эва попросила прогнать маленького дружка, сказала, что больше не хочет с ним играть…»
Но Джерберу вовсе не показалось, будто Эва хочет избавиться от воображаемого приятеля. Она не готова от него отделаться по той причине, что сама создала его, преследуя собственные цели.
Она хочет, чтобы мы поверили, будто он приказывает, что делать. На самом деле это она пользуется воображаемым другом, чтобы манипулировать нами.
В этой необычной дружбе девочка вовсе не играла страдательную роль. Пытается уверить всех, будто она – жертва, не сомневался психолог, чтобы затем без помех продолжать свои мистификации. Но мотив такого поведения заключался не в том, чтобы заставить окружающих поволноваться: Эва действовала не из садизма, и не заботы Майи или синьоры Ваннини о ее здоровье служили ей наградой.
Ее цель абсолютно типична для ребенка: Эва всего лишь хочет обратить на себя внимание.
Джербер был уверен, что, воздействуя на тех, кто находится с ней рядом, девочка пыталась передать послание матери, находившейся далеко.
Агорафобия.
Психолог целиком и полностью разделял мнение домоправительницы. Синьора Ваннини выразилась ясно: графиня Онельи Кателани считала дочь для себя помехой, поэтому почти никогда не приезжала домой. Расстройство Эвы, по сути, было ей на руку: матери, не желавшие, чтобы их осуждали за безразличие или холодность, охотно исключали детей из своей жизни и прятали их подальше от окружающих.
Так девочка, которую никто не должен был видеть, создала невидимого мальчика, заключил Джербер.
Он говорит, что покажется, когда наступит момент.
Доктор, напротив, был уверен, что уже его видел.
Эва И ЕСТЬ мальчик, а мальчик И ЕСТЬ Эва.
Вот так, очень просто – и об этом не следует забывать. Тем не менее во время разговора Джербер пару раз чуть было не поверил, что в комнатке вместе с ними находится призрак Дзено Дзанусси.
Время реагирования.
Вот что вводило его в заблуждение. Каждый раз, когда Эва обращалась к пустому креслу за инструкциями, интервал молчания, достаточный, чтобы получить ответ, не выбивался из графика, как будто в самом деле происходил диалог.
Изумительно разыгранный фарс, подумал Джербер. Просто невероятно.
Но он снова признал себя глупцом, задавшись вопросом, почему безумная мысль о том, что он присутствует при паранормальном явлении, в какой-то момент завладела им, заставив внутренне содрогнуться.
Эва сконструировала воображаемого друга специально для меня, заключил Джербер.
Единственное объяснение всем синхроничностям в этом спектакле. Слово «Аримо» в письме. Пять лет, возраст маленького героя. Смутный намек на футболку «Фьорентины», которую Дзено носил не снимая.
Он сказал, что у него ее больше нет.
Отсюда психолог вывел, что Эве известна история Батигола и ее детали девочка использовала с большим мастерством. Ее юный возраст не должен вводить в заблуждение: в десять лет ребенок вполне способен сочинить такое. Ему приходилось лечить детей, которые разрабатывали куда более дьявольские планы в пику взрослым.
Леонардо, всего шести лет, требовал безраздельного внимания матери до такой степени, что убедил ее, будто отец тайком его избивает. Даже сам наносил себе синяки, чтобы отдалить родителей друг от друга.
Возможно, Эва и не замышляла ничего дурного, подумал Джербер. Девочка могла и не знать, как глубоко запечатлелись в нем отдельные детали истории Дзено. Возможно, она просто хотела его поразить, заставить поверить. Вывести его из равновесия и расстроить вовсе не входило в ее планы.
В ее комнатке на столе психолог заметил компьютер с единорогами на светящихся наклейках. Эва попросту выудила информацию из интернета. Там она и наткнулась на самое примечательное событие, связанное с личной жизнью улестителя детей: то, что произошло на его глазах, когда ему было одиннадцать лет.
