Клуб одиноких сердец инженера Гарина
Заехав во двор, Рябов припарковал Жана у центральной клумбы с миниатюрной ротондой, под которой возлежал один из многочисленных питерских львов, заботливо отдраенный от многодесятилетних наслоений прошедшей эпохи и оказавшийся в результате чистки – мраморным творением с бронзовым ошейником и подписью на плите у львиного подбрюшья: «От имени и по поручительству графа А. Ф. Чернышова-Безобразова скульптура сия дарована и установлена в год 1887». Право парковать личный транспорт во дворе «у графа» ему, Рябову, оформили пять лет назад стараниями всё того же Феоктистова, так что на поверку выходило, что учёный-изобретатель имел отчётливые привилегии перед своими разномастными соседями, большинства из которых он, кстати, вообще не знал.
– Спать, спать, спать, – повторял Скан, поднимаясь на новеньком, с иголочки лифте, упрятанном в клеточный колодец образца 1913 года, на пятый этаж, а дальше пешком по лестнице в коммунальный квартирный коридор своего этажа.
Железная дверь с двумя замками, бесшумная, словно походка пумы на охоте, легко впустила хозяина в недра двухкомнатной квартиры. В недрах кто-то находился, кроме него. Фея? Нет, не может быть. Искандер поискал в прихожей её любимые кожаные кроссовки… Кроссовок не было. Не было и подаренных им красных туфелек на высоком каблуке. Не было и сумочки-рюкзака на вешалке. Жар полыхнул Рябову в виски, желание спать сделало вид, что пропало.
– Кто здесь может быть кроме меня, чёрт возьми? – громко сказал Рябов, зачем-то нащупывая телефон в кармане ветровки, словно это был пистолет или электрошокер. – Фея, если это твои шутки, отвечай сразу…
Ответила тишина. Рябов обследовал комнаты, ванную, туалет и даже открыл дверь небольшого чулана. Никого в квартире не было. Вспомнил расположение мелких вещей на рабочем столе в зале, порядок книг в шкафу, складок в полотнах задёрнутых гардин…
– Дожились вы, Искандер Ерофеевич, доработались! – сказал сам себе со значением Рябов. Но только ли себе? Вспомнил о секретчиках. Не было гарантии, что кто-нибудь из господ службы не заглядывал сюда за последние сутки для отстройки оборудования, так скажем…
Вспомнил о сценах любви с Феей в спальне и представил, что скрытые камеры могут это заснять… Достал из холодильника початую бутылку коньяку. Налил себе полбокала. Залпом выпил.
В ванной, намыливая руки и ополаскивая их под краном, критически посмотрел на себя в зеркале. Персонаж в отражённом пространстве на девяносто процентов вызывал лишь ироническую усмешку. Оставшиеся десять процентов не определялись. Печаль…
Вот, значит, что с людьми умственных занятий и технических приложений делает ущербная луна!.. Вот что делает наука новых рубежей! И бессонница! И вся эта мистерия начинающейся мании преследования, поставленная на заботу его личного, рябовского уязвлённого сознания! Харизма рода получила досадный, чертовски досадный нокдаун. Как она собирается ответить?
Искандер добрался до кровати, сосчитал до девяти и заснул.
* * *Разбудил Рябова зуммер не 4-й бетховенской сонаты, а его любимой композиции из Клауса Шульце Vanity of Sounds – позывные от друзей. Ритмично-вкрадчивая музыка, классика немецкой электроники, обладала удивительным свойством: выравнивала любой перекрученный психологический фон и побуждала к чему-то безымянно-высокому. Так, по крайней мере, объясняла Фея, когда устанавливала Рябову эту мелодию. Она вообще с самого начала их знакомства взяла над ним перманентное культурное шефство. Поиск телефона продлился минуту. Слегка пошатываясь, Рябов добрёл до прихожей. Айфон изливал призывные волны на несущих частотах от 43 до 440 герц на тумбочке под зеркалом.
Искандер глянул на таймер: семь вечера… Звонил Шань-Мэй, хозяин китайского ресторанчика, открытого здесь же, на Бронницкой, в 13-м доме. С чего бы вдруг?
– Алло, слушаю… Господин Шань-Мэй, я вам, случайно, не задолжал за какой-нибудь редкий ужин?
– О, нисколеко, Искяндэль-шифу… Вы всегда так тоцны на лясчётах и так сцедри на цяй… Шань-Мэй до-воль-ний-ця. Мой звонокь от прьошения вашего знаком-ця. Он не велель плестовлять-ця его. Сказаль, цьто это тайна в подальок вам, Искяндэль-шифу… Столикь уже наклить-ця. Шань-Мэй заботиль-ця. Мы жьдём вас…
Шань-Мэй завершил звонок, выплеснув в лаконичных фразах своё врожденное благорасположение. Но вопрос повис в воздухе. Кто этот знакомец и откуда он заведомо знает, что Рябов дома? Может быть, кто-то из секретного отдела? Практика подсказывала, что народ этот ведёт себя крайне непредсказуемо. Внутренняя разведка. И этим всё сказано. Но всё для них сказано не бывает никогда. Чёрт с ними, если это так.
Рябов отправился в ванную приводить себя в порядок.
Через десять минут он уже заходил в фарфорово-бархатный красно-золотой зал «Китайской кухни» в сопровождении всегда полусогнутого в поясе и улыбающегося Шань-Мэя.
Человека, поднявшегося из-за стола для приветствия, Рябов никогда не видел. Выглядел незнакомец спортивно, но габаритами не отличался. Носил серые брюки, белую рубашку, терракотовое кашне и такого же цвета джемпер. Темноволосый, кареглазый визави, в тон своим цветам, был смугл лицом. Взгляд держал фундаментально спокойным, без пристально-сверлильных крайностей. Чувствовалось, что за господином стояла хорошая психологическая подготовка. Незнакомец протянул руку для пожатия, кивнул с ноткой благодарности Шань-Мэю. Шань-Мэй с поклоном удалился.
– Искандер Ерофеевич, спасибо, что приняли моё приглашение. – Незнакомец сделал короткий приглашающий жест присаживаться. Рябов сел за накрытый красно-шёлково-драконьей скатертью стол, на котором уже красовались белоснежные приборы и пирамиды накрахмаленных салфеток. – Будем знакомы, меня зовут… Силантий.
Искандер вздёрнул брови. – Неужели? – Слово вырвалось непроизвольно. – Что вас так удивляет?
– Да ничего… – Рябов помедлил. – Редкое имя. А отчество? Позвольте, угадаю? – Рискните. – Порфирьевич? – предложил Рябов.
– Увы или к счастью – нет! – Силантий усмехнулся. – Всего лишь Фёдорович… Ну и достаточно, я думаю.
– Как скажете, – кивнул Рябов.
– Да, сказать мне вам, конечно, есть что… Но мы постараемся растянуть удовольствие. Вы ведь не откажетесь поужинать со мной. Здесь тихо и колоритно. Я люблю такие места, как и вы, я знаю.
– Вы, наверное, знаете обо мне почти всё. – Рябов решил ершиться. – В вашей системе статус подопытных должен быть максимально открыт, верно ведь?
– Ну что вы, Искандер Ерофеевич, какие «подопытные»?! Это слишком сильно сказано и на вас не распространяется. И потом… Скорей уж подопытные нужны вам. Я знаю, вы испытываете дефицит в таких кадрах…
– Кадры решают всё! – Рябов вытащил пачку сигарет из кармана куртки и положил на стол.
– Не всегда, – спокойно парировал Силантий.
– А что же тогда?
– Информация. Информация ценней кадров.
– Мило… Значит, в вашем ведомстве кадрами жертвуют чаще, чем информацией.
Силантий снисходительно улыбнулся.
– Не только в моём ведомстве так поступают, Искандер… Вы уж позвольте, буду называть вас просто по имени?
– Моё пожелание симметрично, – ответил Рябов и достал зажигалку из другого кармана.
– Давайте я сразу успокою вас, Искандер, по поводу ведомства. Я не секретчик, но знаю о них всё. И даже больше того, что им положено знать.
– Я от вас, Силантий, это слово «знаю» слышу уже в пятый раз…
– В третий, – поправил Силантий. – Но это хорошее слово, согласитесь?
Рябов промолчал с усмешкой. В мыслях щёлкнула формула: «Знание – Силантий» и обратная: «Силантий – знание»… Стало весело.
– Силантий, а что вы заказали Шань-Мэю? Я бы действительно перекусил, если честно…
– Кальмары со свининой и овощами, курицу с имбирём и кешью, сёмгу под медово-соевым соусом и водку… Выпьете со мной?
– Да отчего бы и нет!
Силантий подтолкнул бронзовый цилиндрик настольной музыки ветра. Тонкая мелодия полилась по залу. Через минуту стол оказался заполнен великолепными на вид и ароматными блюдами и графином охлаждённой до изморози имбирной водки. Силантий до краёв наполнил серебряные рюмки.
– Мой тост прост, – сказал он. – За тех, кто не тратит усилий зря!
Рябов кашлянул. Но водку выпил залпом. В душе потеплело. Пожалуй, стоило отведать закусок.
Еда была отменна, как и всё у Шань-Мэя.
– Если вы не секретчик, Силантий, но почему-то знаете о них всё, может быть, я общаюсь с коллегой от Академии наук?
Силантий подкидывал себе еду в рот с изяществом истого гурмана.
– Я вас безмерно удивлю, мой друг… Ваш НИИ давно и реально не входит в систему Академии наук. И в систему Минобороны не входит… Хотя и те и другие для проформы вьются у вас…
– Для проформы? – Рябов не поверил своим ушам.
– Да, но при этом искренне обманываются. – Силантий снова наполнил рюмки и задумчиво провёл по кромке своей, пытаясь извлечь некие запредельные для слуха герцы. – Есть такая схема прерывания информации, Искандер: пирамида с отсутствующими этажами… средних этажей в ней как бы нет, нет опор, нет лестниц, лифтов, нет ничего, что похоже на связь и коммуникации, но конструкция держится и работает… Нижние этажи ничего не знают о верхних. Знаком вам такой образ?.. Ничего не напоминает?
– Мне как технарю напоминает. Силовые поля. Только никто их в реальности не создал.
– Вы уверены? – Силантий поднял свою рюмку. – Но ведь рисуют же этот знак, и очень давно. Энергия силовых полей… Энергия – та же информация… Думаете, зря?
– Знак, говорите… Хорошо. Предположим, не зря… – Они чокнулись рюмками и выпили. – Но почему вы считаете возможным доверять мне такие сведения, Силантий, про Академию и всё прочее?.. Вы, я так понимаю, с верхних этажей пирамиды? Значит, вы сами нарушаете свои же принципы. Общаетесь с учёным – представителем с отрезанного этажа…
– Вы всё логично представили, Искандер. – Силантий был невозмутим. – Но давайте чуть порассуждаем в таком стиле: вы реально герметичный для мира учёный, физик-технолог, внедрившийся к тому же в управляющие принципы нейрофизиологии, создаёте уникальный сканер-излучатель на основе новой психометрической парадигмы… Я ничего не упускаю? Что-то у вас буксует последнее время, вам не хватает опытного материала, попросту экспериментальной статистики… Мы вам даём карт-бланш. Очень достойный карт-бланш… Ваша возлюбленная Фея Альбертовна Лужская сейчас отдыхает в Карелии в частном пансионате господина Брагина, на острове Малый Янц… Как насчёт целого острова в частной собственности с собственным замком и маленьким озёрным портом? Ах, ещё забыл… Через год – закрытая защита докторской диссертации и руководство всем НИИ… Да, и вот: Фея Лужская напишет свой дебютный роман. Его издадут сначала в пяти, а потом в двадцати странах. Это высокий этаж пирамиды, Искандер Ерофеевич, не вершина, конечно, но всё же… Взамен нам нужен ваш сканер как полностью готовый инструмент, со всем функционалом нейропрограммирования…
– Нейропрограммирования? – переспросил Рябов, который всё время, пока слушал, жевал кусок кальмара и только теперь, в конце пышной речи собеседника, смог-таки его проглотить. – Вы не ошиблись, Силантий?
– Нисколько. В вашем секретном отчёте за номером шестьдесят четыре – пятьдесят четыре – шестьдесят четыре – индекс 32 приведён полный список, как бы это сказать, ожидаемых эффектов от направленного частотно-модуляционного послойного воздействия сканера-излучателя на нейроплексусы и мозговые отделы реципиентов… Я правильно повторяю смысл описанного?
– Давайте ещё выпьем, Силантий, – мрачно предложил Рябов и, достав сигарету из пачки, закурил.
Силантий налил по третьей рюмке и вопросительно посмотрел на пускающего дым Искандера.
– Здесь отличная вытяжка. А Шань-Мэй мне простит мелкую вольность…
– Не сомневаюсь в ваших вольностях, Искандер. Мы санкционировали без малого их все. И готовы добавлять…
Рябов поперхнулся от затяжки. Выпил минералки. Нервы летели к чёрту. Нейроплексусы… Так вот они какие, настоящие благодетели и хозяева, настоящие заказчики Феоктистова… Эти, похоже, читают секретные отчёты, как мы романы, анализируют и на каждую строку выставляют баллы, и ничто им не помеха… С островами в подкладке, с министерствами в подбрюшье, с усилиями, которые не тратят зря…
– Ваше здоровье, Искандер! Продолжим ужин?
Рябов выпил. Снова затянулся сигаретой, глядя на полыхающих на скатерти драконов.
– Луна в последней четверти, – сказал он самому себе философски и принялся за еду. – Вы о чём, простите?
– Да это так, Силантий, личные наблюдения…
– Так что же на счёт карт-бланша, Искандер? Никаких письменных протоколов мы не заводим. Только слово.
– Феоктистов говорит, что я гений. А если это не так? Он слишком верит мне. А вы моим отчётам. И как тут быть?
– Наша аналитика подтвердила, что вы гений. Гению нужен кредит. Считайте, что он открыт…
– Значит, о плохом развитии сюжета вы предпочитаете не говорить, Силантий?
– Не всегда. Да, не всегда… Но сегодня у моей камеры пыток выходной. Он может счастливо затянуться на всю вашу оставшуюся жизнь… Поверьте.
Рябов собрал всю свою волю, чтобы не ретироваться прямо сейчас и завершить ужин с инквизитором рассечённой пирамиды. Силантий оставался воплощением самой вежливости до самого прощания.
* * *Утром следующего дня позвонил Феоктистов и сказал, что первых добровольцев ему нашли. Трёх студентов-медиков. Дескать, ребята согласились на подработку в качестве лабораторных крыс. Сработал надёжный капиталистический подход. Так что, ежели Рябов подготовит первую серию несложных рабочих тестов оборудования, испытуемых ему доставят в любое время, хоть днём, хоть ночью, без разницы. Секретчики НИИ готовы выделить пару своих сотрудников в сопровождение студентов. Сергей Петрович справлялся, как проходит творческое время в ожидании новолуния.
Рябов слушал голос Феоктистова, отвечал односложно и думал о том, знает ли шеф о его вчерашней встрече и беседе с Силантием? По некоторой логике могло так быть, что Силантий напрямую с шефом НИИ и не общался вовсе или не считал необходимым. Система невидимых связей в рассечённой пирамиде работала непредсказуемо.
Рябов курил, сновал из угла в угол по квартире. Мысли путались, складывались какие-то смутные образы смутного будущего. Наверное, впервые за много лет он не рвался на работу, не впрягал мозги в безумную эвристическую гонку.
Подготовить серию несложных рабочих тестов… Да, с несложными сложностей не было. Сканирование и составление первичных нейро- и психограмм с учётом всех потенциальных прогнозов поведения, в весьма широком диапазоне, он получал ещё и на своих коллегах. Он чётко мог определить, в каких стадиях нейрорегресс действует на высшие центры, знал, как они связываются, «договариваются», как может меняться характер человека в зависимости от разного чередования и наложения мозговых ритмов. Открытие Рябова состояло в том, что ритмы порождал не только мозг, а вся нервная система человека буквально ими фонила… И его сканер-скафандр мог считывать до сотни разных фонов одновременно. Родились понятия нейрогармоник, нейроалгоритма, даже нейросимфонии. Это была беспримерно увлекательная работа – ныряние пытливого ума в самую скрытую, тонкую область, своего рода «тёмную материю» сознания. Казалось, вот ещё немного глубины – и сама вселенная поставит тебе на экране автограф… Казалось, будут ответы на вечные вопросы…
Наконец Рябов не выдержал и позвонил Фее.
– Привет, родная! Как пишется роман? Надеюсь, твой герой-любовник ещё жив и не попал в какую-нибудь безвыходную засаду?
– Привет. Ну, ты знаешь, мой герой всё-таки наделён многими талантами. Магический – один из них. Нет для него безвыходных засад. А ты откуда сейчас звонишь?
– Ты не поверишь… Из дома. – Что-то случилось, Скан? Ты не в духе?
– Не в духе ли я? Ужасный вопрос. Нет ответа. Есть другое… – Что же это? – Я люблю тебя, Фея! И знаешь что? – Что, Саша? – Выходи за меня замуж.
– Эту новость я слышу уже в третий раз. Она хороша. Но знаешь, Скан, если я соглашусь, то тебе обязательно нужно знать, что фамилию я твою себе не возьму. Ты представляешь себе этот кошмар: Фея Рябова! Есть Курочка Ряба, но это курочка, Скан, а я женщина. Ну была бы я какой-нибудь Ольгой, Фёклой…
– Нет, Фёклой лучше не надо, – поспешил возразить Искандер. – Но ты всегда можешь взять себе псевдоним.
– Нет, Скан, я просто останусь на своей фамилии, в укор твоей харизме.
– Нет у меня никакой харизмы, Фея!
– Нет, есть, и тебе следует ею дорожить. Я готова дорожить ею даже вместо тебя…
– Вот это уже новость для меня. Расскажешь, как ты это хочешь делать?
– Расскажу, когда приедешь. Но ты ведь не собираешься, верно?
– Пока не могу, родная. А остров Малый Янц, он красив?
– Да, он красив. И небо над ним божественно. И Гиперборея рядом. Она дышит мне в память.
– А я дышу тебе в затылок, Фея, и целую…
– Да, это чудесно… До встречи, Скан. Не опаздывай раньше времени.
Рябов улыбнулся. Это была её любимая фраза. Она всегда говорила её, когда они назначали друг другу свидания.
Воодушевлённый разговором с Феей, Рябов решил дисциплинировать подрасшатавшийся дух. По факту он не сказал Силантию ни да, ни нет, возможно, и хорошо, что не сказал. Но получалось, что высший этаж рассечённой пирамиды эту нечёткость Рябова трактовал как его молчаливое согласие продолжать работу и добиваться результатов. С другой стороны, откуда у них была уверенность, что он поверит каждому слову Силантия, что их версия доказательности логики событий и реалий его жизни, окружения и работы – возьмёт абсолютный верх? Да, их версия сильна, но единственная ли она? Как это можно проверить? Как? И почему ему сейчас исподволь так хочется противиться всему услышанному от Силантия?
Над ним повесили спелую гроздь и сообщили, что если он до неё дотянется – весь куст или даже весь виноградник также достанется ему. Лиса потому и назвала кисть зелёной, что слишком хорошо оценила свою неспособность дотянуться до неё. А он? Он протестует не против спелой грозди, а против тех, кто её подвесил. И всё же он не может остановить себя обманной формулой «он просто зелен»… И дело-то вовсе не в грозди…
Тогда в чём же? В голове снова замаячил образ ущербной луны. Что за навязчивая ассоциация?
Рябов набрал телефон Демидова, своего штатного программиста, работавшего в НИИ однако сразу на нескольких темах.
– Андрей, я собирался позвонить ещё вчера… Тебе Феоктистов передал мои инструкции? Ты был в лаборатории?
– Да, Искандер, был. И список твоих вопросов на листике видел.
– Что-нибудь сделал из этого?
– Подогнал программу под функционал поступенчатого считывания слоёв сканирования в диаграмму на 3D с чёткой цветовой индексацией. Всё работает. Но я увидел, что ты немного перестроил схему. И виртуальник впал в кому…
– Да, с виртпациентом такая беда… Андрей, мне кровь из носа нужен не только плавный контроль, мне необходим плавный ввод излучений на всех контурах, понимаешь? И я должен видеть этот ввод на экране как процесс. Модуляции частот будут теперь напоминать игру на фортепиано. Надо собрать сенсорник, Андрей, управляющий экран-сенсорник, с полной обратной связью и качественной 3D-отрисовкой. Можешь что-нибудь придумать?
– Попробую, Скан. Задачка не из слабых. Сколько дней даёшь? – Пока два. До первых результатов. – Маловато, конечно, но берусь.
– Берись, прямо сейчас.
Через два дня, после основательного изучения нотной грамоты, основ теории музыки, нескольких уроков интернет-самоучителя игры на синтезаторе и многочасовых прослушиваний электронных композиций Клауса Шульце Рябов приехал в НИИ с целью начать эксперименты со студентами.
Студентов обещали под вечер. Рябов позвал Демидова, и они посвятили себя выводу виртуального пациента из комы. Это было сродни решению математической задачи – подбора алгоритма для открутки параметров регрессии мозга в направлении «я очнулся». Операция прошла в три шага. Рябов последовательно сыграл три нейрогаммы с модуляцией в частотах тета-ритма. На вегетику направил приливный фронт частот, которые образно назвал «хоралами природы». Всё сработало превосходно. Лёлик – так они с Андреем окрестили виртуальника – ожил через считанные секунды.
– Скан, – Демидов снял запотевшие очки и с чувством пожал руку Рябову, – ты точно гений. Это ведь реальный способ вытаскивать пациентов с «полутого света». Это Нобелевка…
– Нет, Андрей. Для нас это просто одно из рабочих следствий.
– Ну и что? Знаешь, сколько открытий являются следствиями из чего-то? Сотни и сотни…
– Боюсь, дружище, нам не дадут возможности запатентовать метод. Мы – отрезанный этаж.
– Что это значит?
– Ну хотя бы то, что информации о Павловском НИИ нет в интернете.
* * *Игорь, Филипп и Татьяна – так звали ребят. Все учились на третьем курсе в «Мечникове». Ничего сверхпримечательного. Сколько им пообещали заплатить за опыты, Рябов на собеседовании не спросил. Когда начальник секретного отдела Олег Думцев взял слово и начал инструктировать студентов относительно их особого правового статуса и того, что им необходимо будет подписать специальное требование о неразглашении любой информации, Рябов вышел из кабинета за номером 404. «Сейчас начнёт пугать гражданское население», – подумал он и отправился в местную курилку на четвёртом этаже.
Итак, у него трое добровольцев… Надо бы толком приглядеться к их психотипам, задать личные вопросы, но, во-первых, не хотелось это делать при Думцеве, а во-вторых, опыты по целевым нейрокоррекциям этими тремя не должны ограничиваться. Ему нужны десятки и десятки испытуемых, причём не только студентов – людей разных занятий, разных возрастов…
Рябову не терпелось поскорей сесть за пульт стендовой установки и опробовать новейший сенсорник. Работа обещала быть творческой. И никого больше в лабораторию, никого, ну разве что позвать Демидова, хотя лучше и без него…
Разглядывая установленный на помосте жёсткий многослойный сканер-скафандр, изящно подвешенный внутри главного кольцевого контура с горизонтальной осью вращения, с множеством кабелей, заведённых в частотные модули, а от них в силовые блоки и далее на пульт управления, Филипп и Игорь присвистнули, а Татьяна сказала, что с этой установки можно рисовать сюрреалистическую версию Витрувианского человека Леонардо да Винчи. Неплохая ассоциация!
– Профессор, мы полетим в космос, не покидая тело? – спросил Филипп. Из всей троицы он был самым высоким и взъерошенным, в хипповатой майке, с кучерявой копной на голове и в узких солнцезащитных очках. Игорь контрастировал с ним простотой одежды и короткой причёской, Татьяна выглядела девушкой из небедной семьи, одета была под стать Филиппу – во всё яркое, слегка аляповатое, но явно дорогое. Из-под кислотно-оранжевой крашеной пряди на Искандера смотрели внимательные карие глаза. Рябов попросил восхищённых испытуемых ничего не трогать и про себя заключил, что ребята явно хотят подзаработать на что-то не включённое в семейные бюджеты. Впрочем, какое всё это имело значение…
– Филипп, вы будете первым. Кстати, для вас лично и для всех остальных – я не профессор. Я изобретатель. Но если хотите, можете меня называть профессором, никаких имён и фамилий вам в нашем НИИ всё равно не назовут. Вопрос ко всем: вы какую медицинскую специализацию для себя выбрали?
– Я бы пошёл на судмедэкспертизу, – сказал Игорь серьёзно.
– Мне по душе пластическая хирургия, – изрек Филипп многозначительно и как-то так повёл руками в воздухе, словно поглаживая скульптурную лепку – фигуру личной невидимой Галатеи.
Рябов засмеялся. – А вы, Таня?
– Как ни странно, нейрофизиология.
– А почему это должно быть странным? – Рябов интуитивно напрягся.
– Ну вы же занимаетесь чем-то подобным здесь. Это очевидно.
– Вам очевидно?
– Нам всем, понемногу…
– Вы прозорливы, Татьяна. Что же, если дело настолько облегчается, я задам вам всем один вопрос: что бы вы хотели изменить в себе, усилить или поправить? Отвечайте честно, из самой глубины души, но только с уверенностью, что не ошиблись, не приврали или не исхитрились…
– А вы будете колдовать с помощью этого скафандра, куда нас поместите? Прикольная тема… – Филипп даже снял очки.
– Итак, я жду ответа… Филипп, ваше слово.
– Не знаю, профессор… Ну, может быть, реакцию, ловкость, гибкость…
– Работоспособность, – сказал Игорь уверенно. – Меньше спать…
– А вы, Таня?
– А я бы хотела видеть сны. Пророческие сны. Хотя бы изредка. Но по своему желанию.
– Эк вас понесло! – Рябов снова засмеялся. – Давайте так… Чтобы вы могли мне больше доверять… Скажем так: я не только изобретатель и кроме волновой физики я изучил нейрофизиологию, точней я её перевернул… Я доказал, что нервы так же думают, как и мозг, что нервы можно обучать, как студентов, можно обучать плохому, можно хорошему… Нервы подвержены энграмматической кодировке определёнными частотами. Пучки электромагнитных волн, воздействуя на избранные центры, плексусы, создают гармонические резонансы, а те, в свою очередь, влияют на психосоматику, вообще на психику, на мыслеобразы, на подсознательный базис, но не просто влияют, они договариваются с мозгом… Вы об этом нигде не прочитаете… Теперь вот что: я включу камеры и всё, что происходит в этой комнате, будет записываться. Вы ребята умные, поэтому работаем на чистоту эксперимента… Никаких лишних вопросов. Я говорю, вы выполняете… Я спрашиваю, вы отвечаете односложно: да – нет, было – не было, знаю – не знаю, чувствую – не чувствую… Итак, для начала я изучу ваши ритмы.