Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.

Другой категорией путешественников стали ученые – специалисты по географии, биологии, геологии, гидрографии, астрономии и т. д.; немалое их число было и среди участников дипломатических миссий, которые, таким образом, приобретали комплексный характер. Естественно, значительная часть их работ посвящена чисто научным результатам поездок и не содержит интересующих нас в рамках данного исследования сведений о государственности и праве. Однако многие ученые, обладая широким кругозором и любознательностью, намного выходили за рамки своих практических задач во время поездок и оставили ценные наблюдения о системе управления, правовых отношениях, включая и отсутствующие в официальных восточных документах сведения о применении обычного права различных народов и местностей Центральной Азии. Нередко ученые фиксировали и события, в которых сами участвовали или наблюдали непосредственно. К числу таких важных публикаций можно отнести, в частности, записки вышеупомянутых Э.А. Эверсмана, А. Лемана, а также горного инженера К.Ф. Бутенева, востоковеда Н.В. Ханыкова, геолога А.П. Федченко, востоковедов Н.Ф. Петровского и А.Л. Куна, ботаника В.И. Липского, географа О. Олуфсена, альпиниста У.Р. Рикмерса и многих других[7].

Значительное число путешественников составляют представители военных ведомств, т. е. «официальные» разведчики, которые могли либо участвовать в дипломатических миссиях (как Н.Н Муравьев, Е.К. Мейендорф, Н.П. Игнатьев, С.И. Носович и Л.Ф. Костенко и др.), либо же проводили именно военные рекогносцировки тех или иных регионов Центральной Азии. Как и в случае с учеными, многие военные в своих отчетах отражали специфические сведения географического, климатического и статистического характера, имея целью оценить доступность соответствующих местностей для прохода войск, их обеспечения необходимыми припасами, в ряде случаев – стратегические возможности (возведение укреплений, иные способы воспрепятствования проникновению противника)[8].

Исследователи вполне обоснованно отмечают, что порой было очень сложно классифицировать экспедиции в Центральную Азию как чисто «гражданские» или «военные»: и в тех и в других, как правило, присутствовал военный эскорт и военные советники, а научные цели изучения региона (в том числе его климатических условий, природы, полезных ископаемых и проч.) имели важное значение не только для научного сообщества, но и для военных властей Туркестанского края. Эти данные использовались для укрепления военных позиций России на Памире с целью противостояния экспансионистским намерениям Британской империи и Афганского эмирата [Махмудов, 2013, с. 50].

Впрочем, и среди военных специалистов было немало таких, кто успешно сочетал свои профессиональные обязанности с изучением самых различных регионов Центральной Азии, включая систему управления и правовое регулирование. При этом ряд военных имели специальную востоковедную подготовку: они изучали восточные языки, знакомились с ранее опубликованными трудами, посвященными Центральной Азии и т. д. Особенно активное развитие это явление получило, начиная с 1870-х годов, в результате чего современные исследователи даже изучают такой феномен, как «военное востоковедение» [Басханов, 2005; Колесников, 1997]. Наиболее яркие представители этого направления, оставившие важные сведения интересующего нас характера – Г.А. Арендаренко, А.С. Галкин, А.Н. Куропаткин, Д.Н. Логофет, Н.С. Лыкошин, А.Е. Снесарев, А.Г. Серебренников, А.П. Хорошхин и др. По иронии судьбы некоторые из них проявили себя более эффективно именно как ученые, а не как военные или администраторы. Например, Г.А. Арендаренко, уже в конце XIX в. известный как исследователь, в начале ХХ в. занимал пост военного губернатора Ферганской области и был снят за должностные злоупотребления. А.С. Галкин, также пользовавшийся авторитетом как ученый-востоковед, под конец жизни занимал должность военного губернатора Сырдарьинской области и был уволен за алкоголизм. Наиболее известен, пожалуй, пример А.Н. Куропаткина – выдающегося ученого, но неэффективного военного министра и командующего на фронтах Первой мировой войны[9].

Еще одна довольно многочисленная категория путешественников – это торговцы и предприниматели, особенно российские, что неудивительно: изначально интерес к Центральной Азии в России носил исключительно экономический характер, а активное продвижение в регион и его присоединение началось лишь в результате противостояния с Англией в «Большой игре». Соответственно, в XVIII – начале XX в. в Центральной Азии побывали большое количество купцов и торговых представителей сначала из России, а со второй половины XIX в. – из Европы и США. Интересные и ценные сведения о различных центральноазиатских государствах (в том числе об их политико-правовых реалиях) содержат записки Ш. Арсланова (Ташкент, 1740-е годы), Д. Рукавкина (Хива, 1753–1754 гг.), С.Я. Ключарева (Коканд, 1851 г.), Я.П. Жаркова (Хива, 1854 г.), С.И. Мазова (Бухара, 1880-е годы) и др.

Их записки интересны в первую очередь анализом регулирования торговых отношений, государственной экономической политики центральноазиатских государств, договорных, имущественных, налоговых отношений и проч. Однако и некоторые представители предпринимательских кругов, подобно путешественникам из числа ученых и военных, порой демонстрировали широкий кругозор и активно интересовались самыми различными аспектами жизни центральноазиатского общества. Общаясь с представителями разных кругов – от органов власти до мелких торговцев и ремесленников, – они имели возможность сформировать достаточно целостное представление о многих сторонах жизни жителей Центральной Азии.

Некоторые караваны в силу разных причин так и не доходили до места назначения: так, караван Я.П. Гавердовского в 1802–1803 гг. не сумел добраться до Бухары из-за нападений казахов. Аналогичным образом Е. Кайдалов в 1824–1825 гг. не доехал ни до Хивы, ни до Ташкента. Тем не менее оба путешественника в своих записках привели небезынтересные сведения о регулировании торговых отношений в Центральной Азии, таможенной политики местных ханств и т. д.

В ряде случаев торговые караваны становились «прикрытием», например, для дипломатических миссий, если по каким-то причинам прямой дипломатический контакт с тем или иным центральноазиатским государством представлялся нежелательным. Так, в составе торгового каравана вышеупомянутого Д. Рукавкина, находились оренбургские чиновники П. Чучалов и Я. Гуляев, которые и вели переговоры с хивинским ханом и его сановниками. Точно так же Н.И. Потанин в 1830 г. посетил Кокандское ханство во главе торгового каравана, хотя целью его поездки было возобновление дипломатических контактов с кокандскими властями.

Еще одна группа путешественников побывала в Центральной Азии и имела возможность ознакомиться с местными реалиями не по своей воле – это пленники, захваченные кочевниками и либо оставшиеся в рабстве у них, либо проданные в среднеазиатские ханства. Некоторые их них сами публиковали воспоминания о своем пребывании в плену, уделяя внимание и различным аспектам жизни страны или народа, где они находились в неволе. Так, Ф. Ефремов описал свое пребывание в Бухаре в 1770-е – начале 1780-х годов, Н.А. Северцов – в Коканде в 1858 г., А.И. Глуховский и А.С. Татаринов – в Бухаре в 1865 г. и т. д. Рассказы же многих пленников были изложены в публикациях различных авторов, включая таких известных, как ученый и публицист В.И. Даль, географ Г.Н. Потанин, военный А.И. Макшеев. Помимо сведений, содержащихся у других путешественников, рассказы пленников весьма ярко характеризуют статус низших слоев общества, самих рабов, возможности их освобождения или изменения своего положения в государстве, куда они попали в неволю.

Среди путешественников, начиная с 1870-х годов, появляются также журналисты, которые, даже будучи отправленными в Центральную Азию с конкретными заданиями, в силу своей профессии не могли не обращать внимание на самые различные аспекты жизни местного общества. Так, например, американский корреспондент Д. Мак-Гахан прибыл для освещения похода русской армии на Хиву в 1873 г., однако в его обширной книге по итогам командировки содержатся сведения о самом ханстве, его населении, особенностях отношений с Россией и проч. Корреспондент газеты «Times» Д. Добсон был командирован в Русский Туркестан для освещения открытия Среднеазиатской железной дороги, но и он дал весьма подробное описание самых разных сторон жизни Туркестана, Туркмении, Бухарского ханства, в том числе особенностей государственного устройства и правовых отношений. Достаточно полное (хотя и крайне русофобское) описание Русского Туркестана и среднеазиатских ханств дал американский журналист Ю. Скайлер, побывавший в регионе в середине 1870-х годов. Большую ценность представляют работы российских журналистов, участвовавших и в походах в Центральную Азию, и в миссиях различного характера – достаточно назвать журналистов второй половины XIX в. Н.Н. Каразина или Б.Л. Тагеева, чьи публикации о Центральной Азии вызывали огромный читательский интерес.

Кроме того, публицистикой занимались и представители разных других ведомств, в частности, многие «военные востоковеды» – Н.А. Маев, Д.Н. Логофет, А.Е. Снесарев и ряд других. В отличие от своих формальных отчетов или объемных научных трудов, в газетных и журнальных публикациях они в достаточно доступной форме рассматривали отдельные аспекты жизни Центральной Азии, описывая порой конкретные яркие эпизоды, что делает их информацию весьма наглядной.

По мере укрепления позиций России в Центральной Азии и «умиротворения» этого региона в нем появляются даже просто туристы. Несмотря на то что никаких специальных целей у них не было, в их записках, чаще всего представлявших собой либо дневники, либо воспоминания о поездках, иногда встречаются яркие описания центральноазиатских реалий и конкретные примеры, служащие ценным дополнением к сведениям других путешественников (нередко дававшим довольно «сухие» отчеты и исследования по итогам поездок). В качестве примеров можно привести записки А. ле Мессурье, побывавшего в Бухаре в 1888 г., И. Фиббс, посетившей Бухару в 1897 г., Р.П. Кобболда, приехавшего поохотиться на Западном Памире в 1897–1898 гг., В.П. Панаева, совершившего «развлекательную» поездку по Закаспийской военной железной дороге и т. д. Некоторые же туристы внесли куда более заметный вклад в изучение региона, в том числе и с точки зрения истории его государственности и права. Среди таковых можно назвать небезызвестного лорда Д.Н. Керзона, побывавшего в 1888 г. в русских владениях в Средней Азии и в Бухарском эмирате и давшего весьма разностороннюю характеристику их политико-правовых реалий. А граф А.А. Бобринский, фактически для собственного удовольствия совершивший в конце XIX – начале XX в. три путешествия на Западный Памир, издал по итогам своих поездок несколько работ, сделавших его первым признанным специалистом по этнографии этого региона и памирскому исмаилизму (при описании которого он немалое внимание уделил и особенностям правовых отношений исмаилитов) (см. подробнее: [Терехов, 2011]).

Еще одна категория путешественников, которая была довольно распространенной в миссиях в Восточную Азию (Китай, Монголия и проч.), Африку и т. д., была весьма малочисленной в миссиях в Центральную Азию – речь идет о священнослужителях. При анализе записок путешественников мы сумели обнаружить только двух представителей этой категории среди авторов записок, содержащих интересующие нас сведения: это вышеупомянутый священник Будрин и немецкий миссионер Д. Вольф. Причина отсутствия большого числа представителей духовенства среди путешественников в Центральную Азию представляется очевидной: в отличие от «толерантных» в религиозном отношении народов Восточной Азии или Африки, население Центрально-Азиатского региона имело весьма сильную приверженность к исламу, и любые попытки распространения среди них другой религии (особенно христианства), несомненно, были бы восприняты враждебно и могли привести к обострению отношений с государством, неосмотрительно направившим своих миссионеров в ту или иную страну Центральной Азии.

Соответственно, Будрин был не миссионером, а лишь священником, сопровождавшим дипломатическую миссию А.Ф. Негри в Бухару в 1820 г. В свою очередь, Д. Вольф (ставший известным именно как миссионер-англиканец) побывал в Бухаре в 1843–1845 гг. не с целью проповедования христианства в городе, считавшемся оплотом ислама в Центральной Азии (бухарский правитель носил титул «амир ал-муминин», т. е. «повелитель правоверных»), а для выяснения судьбы британских шпионов Стоддарта и Конолли.

Еще одна группа авторов записок, которых мы также условно относим к путешественникам – это постоянные дипломатические представители в центральноазиатских государствах. Строго говоря, они не совсем «путешествовали», учитывая длительность их пребывания в регионе, однако отнести их к путешественникам позволяет, во-первых, тот факт, что они все же не постоянно проживали, а временно пребывали в том или ином государстве, во-вторых, нередко совершали поездки по их пределам и, соответственно, также имели возможность ознакомиться с самыми различными сторонами местной жизни. Наиболее ценными представляются записки вышеупомянутого Г.А. Арендаренко – представителя туркестанского генерал-губернатора при бухарском эмире в 1880 г., Н.В. Чарыкова и П.М. Лессара – первых русских политических агентов в Бухаре во второй половине 1880-х – первой половине 1890-х годов. Их близость к властным кругам эмирата, а также возможность доступа в различные сферы делает их свидетельства о политической и правовой жизни Бухары уникальными. И, опять же, интересно отметить, что если Чарыков был профессиональным дипломатом, то Арендаренко – военным чиновником, а Лессар – инженером и ученым.

Итак, мы уже неоднократно имели возможность наблюдать, что «официально заявленная» должность далеко не всегда соответствовала реальному положению того или иного путешественника. Иногда это происходило по причине различных целей экспедиций, но нередко тот или иной путешественник мог намеренно скрыть и свой подлинный статус, и даже свое подданство. Если же обратиться к истории «Большой игры», то можно найти поистине детективные сюжеты о путешественниках, выдававших себя то за торговцев, то за ученых, то за туристов, но при этом на самом деле являвшихся разведчиками и шпионами (см., например: [Халфин, 1974; Хопкирк, 2004; Ниязматов, 2014]).

В ряде случаев дошедшие до нас записки этих путешественников и сопутствующие документы, прямо свидетельствуют об их разведочной деятельности. Например, капитан Г. Тебелев в 1741 г. был отправлен в Хивинское ханство «под протектом купечества» [РТО, 1963, с. 64]. Аналогичным образом представитель российского МИД Н.И. Любимов отправился в Кульджу «под видом купца Хорошева». Еще более известный пример – миссия в Восточный Туркестан чиновника западно-сибирского генерал-губернаторства поручика Ч.Ч. Валиханова, который выдавал себя за кокандского торговца Алимбая Абдиллабаева.

Однако в большинстве случаев о разведочной деятельности тех или иных путешественников выяснялось post-factum и, если их разоблачали, это порой вело к роковым последствиям. Поехавший в Бухару с дипломатической миссией британский полковник Стоддарт был разоблачен как шпион, брошен в тюрьму, а затем казнен (вместе с капитаном Конолли, отправившимся его выручать, но тоже не без оснований обвиненным в шпионаже). Поляк И.В. Виткевич, побывавший в Бухаре и Хиве в 1836–1837 гг. и собравший множество ценных сведений, по возвращении в Россию из поездки в Иран таинственно погиб (по официальной версии – застрелился), при этом основная часть собранных им сведений была сожжена.

Более удачно сложилась судьба еще одного английского разведчика Р. Шекспира, который выдавал себя за дипломатического представителя в Хивинском ханстве, однако при пересечении российско-хивинской границы был разоблачен как шпион и выдворен за пределы России, а в Англии стал героем и даже был возведен в рыцари королевой Викторией. Оказавшийся примерно в то же время в Хивинском ханстве российский чиновник татарского происхождения М. Аитов также был схвачен как шпион и брошен в тюрьму в Хиве. Лишь поход оренбургского военного губернатора В.А. Перовского на Хиву зимой 1839–1840 гг. вынудил хивинские власти отпустить пленника.

Но, пожалуй, наиболее ярким примером деятельности «под прикрытием» является поездка в Центральную Азию в 1863 г. выдающегося востоковеда А. Вамбери. Уроженец Венгрии, еврей по национальности и иудей по вероисповеданию, он, под именем турецкого пилигрима Решид-эфенди, направился в среднеазиатские ханства, куда въезд европейцам в середине XIX в. был фактически закрыт. И, хотя его поездка носила именно научный характер, уже в начале XXI в. были опубликованы документы, свидетельствующие о том, что немалую роль в ее подготовке и реализации сыграли британские спецслужбы. Неслучайно его книга по итогам поездки была опубликована сначала в Англии и на английском языке и лишь в следующем году на немецком в Австро-Венгрии. Да и последующая деятельность Вамбери, хотя он всю жизнь и работал именно в Австро-Венгрии, была тесно связана с «Большой игрой», причем зачастую он демонстрировал большее рвение в защите британских интересов и русофобию, чем многие английские политики, государственные деятели и журналисты!

В заключение можно отметить, что во многих случаях весьма сложно установить, кем же на самом деле была значительная часть (если не большинство) путешественников. Вероятно, сам характер поездок в Центральную Азию предполагал некоторую неопределенность их статуса, наличие самых различных целей и задач. Тем не менее главная цель видится достаточно четко – сбор информации о посещенных странах, регионах и народах Центральной Азии для своих государств, чтобы обеспечить разработку ими более эффективной политики в отношении центральноазиатских государств, либо же для различных общественных кругов – политических, предпринимательских, научных и проч.

Таким образом, сведения о государственности и праве Центральной Азии составляют важную часть этой информации, поскольку позволяли понять, с кем именно предстоит выстраивать отношения в той или иной центральноазиатской стране, каковы перспективы развития политического, экономического, научного, военного сотрудничества и т. д. Однако остается не до конца решенным вопрос: насколько могли доверять запискам путешественников современники и насколько могут им доверять современные исследователи.