Страсти пенсионные. Притча
Начал один старик умирать. Да он давно собирался, как только на пенсию вышел, но вот застрял на этом свете. То крышу надо починить, то забор поправить, то белые тапочки присмотреть китайские, подешевле. А честно сказать, не успел он жизнью насладиться, перед смертью-то. В детстве зубрил-учился, всю жизнь трудился-горбатился, несладко ел и несолоно хлебал. Бывали и тихие радости, например, щуку неводом поймает, или жена пива с получки купит. Да померла подруга верная, остался мужик один-одинешенек.
Вот приуготовился он, порядок в избе навел, костюм собрал, записку соседу через забор бросил – утром обнаружит, траву косивши. И найдет на столе у старика денежку, достаточную для похорон. А памятник ему не нужен, сойдет и крест деревянный. Избу потом сосед на дрова разберет, вот ему и вознаграждение.
Лег Степан под образа, в баньке помывшись, и глаза зажмурил. Крикнул:
– Господи, забери меня, я устал!!!
И отключился.
Умер и стоит перед господом, старцем седым и строгим. Ждет последнего допроса.
– Говори, Степан, почему решил преставиться.
– А на что, господи, я нужен? Кому я мил на белом свете? Какая задача у меня? И в чем радость существования? Забери, пожалуйста.
– Ну, грех тебе на существование жаловаться. Я же тебе пенсию добавил. Неужто мало тебе для развлечений и удовольствий земных?
– Господи, прости, спасибо за добавленные в прошлом годе сто рублей… Да насчет удовольствий – шутишь ты, надо мной насмехаешься. Цен ты нынешних не знаешь. Пенсия 17 тыщ, из них дрова-газ-свет 6 тыщ, на 11 тыщ надо 30 дней жить, тратя по 350 рублей в день. А это банка рыбных консервов, буханка хлеба, чай, сахар и спички. Так надо же и лекарства покупать – весь организм скрипит. Не жизнь это, а крепостной строй.
– А как же другие живут?
– Другие тоже помирать собираются. А кто хорошо живет, тот наоборот, двести лет хочет небо коптить. Так у них доходы-то ого-го! Все тебя благодарят. За что вот ты Петьку-кровопийца вознаграждаешь? Открыл на деревне лавку, уже дворец отгрохал, по заграницам дети отдыхают… Так ведь ты знаешь, кого он в девяностые угробил, чтоб лавку-то открыть… Эх, Боже, не видишь ты или не хочешь видеть… Нету у тебя никакой социальной справедливости!
Вздохнул господь, и Степаныч охнул: роптать вздумал, бунтовщик несчастный!
Но не крикнул на него Бог, не осерчал. Говорит так жалобно:
– Да ведь, Степушка, есть три праведника, которые вечно шлют мне посылы, наказы и просьбы свои депутатские. Ставят они мне гигантские свечи, благодарят, что в народе небывалое единение произошло, никто не хочет эту власть менять, а молит, чтобы пожизненно! Сейчас вот решаю с ними вопрос, чтобы не глумили народу головы выборами. Раз нищий с миллионером побратался, единение произошло, то о чем же еще и мечтать?
А ты меня огорчил. Выходит, не любишь ты брата своего богатого, не хочешь поголодать ради его процветания. Обманули, сц..ки, с единением…
И видит Степан – господь плачет безутешно.
Тут он и проснулся, в своей избе под образами. И думает: хрен тебе, сосед, моя избушка, как помирать буду – спалю. И сам сгорю. Перед этим – напьюсь. Вот она, и радость бытия!
Вскочил и пошел за пенсией на почту. Глядь – три рубля добавил господь. Видать, больше у него нету, на бедных-то.
Бодрое такси. Зарисовка
– А вы куда едете? Садитесь, одно место свободно.
Крепкий на вид мужчина средних лет приоткрыл заднюю дверцу нестарой иномарки.
– Мне в деревню Васильки… сколько возьмете?
– Четыреста.
– Ой, нет, тогда не поеду, автобус буду ждать.
Пожилая женщина с небольшим баулом попятилась, осматриваясь по сторонам. На привокзальной площади к поезду собралось еще с десяток машин, а «водилы», как их называют, стояли кучкой и что-то обсуждали, посмеиваясь. Поезд приходил два раза в сутки, и все ночью. Ночные мужики были на удивление бодрые.
– А за сколько ж вы хотите? Туда пятнадцать километров, это четыреста рублей.
– А позавчера было триста.
– Не может быть. Ну, давайте хоть триста пятьдесят!
Женщина вздохнула и решилась. Автобус ждать было ей не по самочувствию. На заднем сиденье разместилась молодка с ребенком на руках, на переднем старичок. Поехали по городу. Хорошо, направление было как раз на Васильки, только в одном месте пришлось заехать во дворы – высадить старичка. Старичок отдал сотню, молодка сошла возле храма, и с нее водитель запросил сто пятьдесят. Наверное, за ребенка. Наконец, выехали за город, и понеслись по сторонам сумеречные заснеженные перелески.
– А все-таки до Васильков цена четыреста рублей, – заговорил таксист. Хотя он может быть и не таксист, а «таксующий», то есть подрабатывающий извозом. И видать, неплохо подрабатывает. – Вы поймите, нет теперь такой цены – триста до Васильков. Может, когда-то и была…
– Наверное, сдерет четыреста, несмотря на уговор, – обеспокоилась пассажирка. А у нее может не быть без сдачи.
– Ну вот, – вздохнула она. – Да не поехала бы я с вами, если б силы были ждать автобус…
Женщина пыталась более для себя оправдаться, почему не стала ждать автобус.
– Что ж вы в дорогу пускаетесь, раз болеете?
– А ехать надо. Там у сына нога сломана, тут мать старая больная. Так и мотаюсь. Цены растут, а пенсию-то нам не прибавляют…
Водитель молчал, не поддакнул. Кто знает, о чем он думал. Старуха могла насочинять с три короба, чтобы платить поменьше… Он не убавит цену. Жаль, пятьдесят рублей сторговала.
– Какой дом у вас?
– Старый… самый разваленный…
Вот и приехали. Нашла триста бумажками и еще пятьдесят мелочью. Водитель вздохнул:
– Нельзя так жить, бабуля. Ну что вот вы всю дорогу ноете? И нога сломана, и дом развалюха.. Бодрее надо на жизнь смотреть! Жизнь дается один раз!
И кивнув на прощанье, таксист газанул от дома.
Жизнь дается один раз, каждому свое, пятьдесят рублей на дороге не валяются… Такие мысли вертелись в голове бабки, которую состарили заботы раньше времени. Ладно, вот она и дома. Все хорошо…
Неудачная фамилия. Притча
Жил-был Иван Иванович, простой и скромный обыватель нашей необъятной страны. Но угораздило его иметь фамилию странную: Догадливый. Откуда она повелась, Иван Иванович точно не знал. Дед говорил, что дали такую еще при царе: предок был или догадливый ратник, или смышленый слуга у барина. Наверное, деды гордились такой фамилией. Ивану она неудобств не причиняла, до поры до времени. Наоборот, в школе учителя знай похваливали его за толковость.
Но вот настали времена, когда фамилия стала звучать подозрительно. Где бы ни объявлял свою фамилию ее владелец – на приеме у врача, при проверке водительских прав, при поиске в списке избирателей – на него косились или хмуро, или с ухмылкой. А то и ставили под сомнение сообразительность Ивана Ивановича.
И вот надвинулись такие перемены в жизни, при которых фамилия его стала просто недопустимой. Какой-такой Догадливый?
О чем он догадывается? Кому еще сообщил о своих догадках?
Можно ли позволить, чтобы в нашем обществе существовали Догадливые? От них ведь раскол и ересь!
