В июне 1990 г. Советский Союз подписал с Chevron договор, предоставивший компании эксклюзивные права по ведению переговоров по Тенгизскому месторождению. Это была очень важная сделка. По словам Егора Гайдара, Москва рассматривала Тенгиз как «козырную карту Советского Союза в борьбе за будущее».
Но, по словам Нурсултана Назарбаева, на тот момент Советский Союз уже демонстрировал «явные симптомы клинической смерти. Государственный организм погрузился в кому». Когда СССР рухнул, Назарбаев стал президентом нового независимого государства Казахстан. С его коммунистическим прошлым было покончено. Он превратился в националиста, а место его идеала, которое раньше принадлежало Марксу и Ленину, занял «отец сингапурского чуда» Ли Куан Ю. Казахстан, как сказал Назарбаев, никогда больше не будет чьим-то «придатком».
Тенгизское месторождение рассматривалось как имеющее ключевое значение для будущего молодого государства, Назарбаев назвал это «фундаментальным принципом», лежащим в основе экономического преобразования страны. Но месторождение находилось в очень плохом состоянии. На многих участках электричество было доступно всего пару часов в день. Чтобы в полной мере использовать потенциал Тенгиза, в него требовалось вложить десятки миллиардов долларов{49}.
Борьба за трубопровод
После трудных переговоров Казахстан и Chevron сумели прийти к соглашению о том, как будет разрабатываться это колоссальное по запасам – и требуемому объему инвестиций – месторождение. Соглашение было паритетным с точки зрения собственности, но не будущего распределения прибылей. В конечном итоге после покрытия всех затрат 80 % доходов должны были пойти государству. Chevron приняла обязательство предоставить значительную долю инвестиций, оцениваемых в $20 млрд а Казахстан обязался внести свою долю, когда начнут поступать первые доходы от проекта. Назарбаев назвал соглашение «контрактом века». Действительно, это было грандиозное предприятие, ставившее целью десятикратное увеличение добычи. Требовались сложнейшие технические решения, чтобы извлечь нефть из глубоко расположенных пластов с аномально высоким давлением и затем очистить нефть от сероводорода.
Еще одной проблемой была география, а именно, доставка нефти на мировые рынки. Маршрут был очевиден – трубопровод протяженностью 1500 км должен был с севера огибать Каспийское море, выходить с территории Казахстана и дальше следовать в западном направлении 700 км до российского порта Новороссийск на северном побережье Черного моря. Там нефть должна была перекачиваться в танкеры и транспортироваться через Черное море и Босфорский пролив в Средиземное море. Другими словами, трубопровод должен был проходить по территории России.
Далеко не так очевиден был этот маршрут с коммерческой точки зрения, и еще менее очевиден с политической. Баталии вокруг трубопровода предстояли не менее жаркие, чем каспийское дерби за азербайджанскую трубу, и не менее сложные по столкновению амбиций и политических интересов. Кроме того, выбор маршрута, по которому потечет нефть, был частью сложной геополитической борьбы за трансформацию постсоветского пространства и отношений между Москвой, странами ближнего зарубежья и остальной частью мира. Основными игроками здесь выступали Казахстан, Россия, США и, позднее, Китай; Chevron и другие нефтяные компании; а также еще один производитель нефти в Персидском заливе, государство Оман. Кажется невероятным, но в центре этой игры, по крайней мере некоторое время, находился ловкий голландский нефтетрейдер Джон Деусс, известный любитель роскоши, владевший конюшнями с лошадьми-чемпионами, двумя реактивными самолетами, красивейшими в мире яхтами, лыжными курортами и неисчислимой недвижимостью. В Казахстане он активно отстаивал интересы Омана, с правительством которого его связывали тесные отношения.
Chevron сосредоточила свое внимание на самом месторождении, разработке и связанных с ней рисках, оставив все вопросы финансирования и реализации трубопроводного проекта казахской стороне. «Мы не планировали строительство трубопровода, – заявил глава Chevron Overseas Petroleum Ричард Матцке. – Мы считали, что трубопровод должен быть национальным активом и ожидали возражений против иностранного участия на российской территории».
Казахстан, находившийся на тот момент на этапе укрепления своей независимости, обратился к Деуссу, который, при финансовой поддержке Омана, мог выступить «главным спонсором» проекта. Может возникнуть вопрос, откуда взялся этот голландский нефтетрейдер, который собирался строить трубопровод через Россию на оманские деньги? Дело в том, что Деусс помог договориться с Оманом о предоставлении кредита в первые месяцы после получения страной независимости. Теперь же его покровитель султанат Оман вкладывал деньги в проект, получивший название Каспийского трубопроводного консорциума.
Вскоре между Деуссом и Chevron разгорелся конфликт. Chevron быстро поняла, что у Деусса появляется возможность устанавливать высокие тарифы и зарабатывать на трубопроводе огромные прибыли, а также получить главное – контроль над трубопроводом. «Этого нельзя было допустить», – сказал Матцке.
Далее последовало то, что известно как «одно из самых длительных и ожесточенных противостояний эпохи».
Казахстан имел для России важнейшее значение. Эти две страны имеют общую границу 7000 км длиной, а большая русская диаспора в Казахстане гарантирует тесные связи с Россией. Русским не нравился рост влияния США в новых независимых государствах, включая Казахстан, и любые американские инициативы рассматривались ими как попытка проникнуть в их сферу жизненных интересов – ближнее зарубежье.
Если говорить более конкретно, они считали Тенгизское месторождение «своим». Они его открыли, разведали, начали разработку, вложили деньги, построили инфраструктуру. Но с крахом Советского Союза месторождение ускользнуло от них. Они были полны решимости получить максимальную компенсацию и обеспечить свое участие в разработке Тенгиза. Между Казахстаном и Россией происходили постоянные стычки. «Потребовалось шесть лет, чтобы получить согласие от российской стороны на строительство нефтепровода, – вспоминал Назарбаев. – Нефтяные лоббисты оказывали сильнейшее давление на Бориса Ельцина, чтобы он добился передачи Тенгизского месторождения в собственность России. У меня было много неприятных бесед… на эту тему».
Однажды на встрече в Москве Ельцин сказал Назарбаеву: «Отдайте мне Тенгиз».
Назарбаев посмотрел на российского президента и понял, что тот не шутит. «Хорошо, – ответил он. – Но только при условии, что Россия отдаст нам Оренбургскую область. В конце концов Оренбург когда-то был столицей Казахстана».
«У вас есть территориальные претензии к России?» – поинтересовался Ельцин.
«Разумеется, нет», – ответил ему Назарбаев.
И президенты двух независимых стран, оба некогда занимавшие верхние ступени в советской иерархии, рассмеялись. Но Назарбаев не намерен был уступать: если бы он отдал Тенгиз, Казахстан стал бы «экономическим заложником России» – и снова ее «придатком»{50}.
Главное, чтобы нефть выходила из страны
В отсутствии какого-либо продвижения в решении вопроса о строительстве трубопровода недовольство Казахстана росло. Ему срочно требовались доходы от нефти – экономическая ситуация в стране была тяжелой. ВВП сократился почти на 40 % по сравнению с 1990 г., а новые предприятия не могли получить международных кредитов. Противостояние между Деуссом и Chevron раздражало Назарбаева все больше. «Проблема в том, что нужно получить деньги, – сказал разгневанный Назарбаев. – Какая мне разница, кто их даст – американцы, оманцы или русские? Главное, чтобы нефть выходила из страны»{51}.
На самом деле, нефть уже выходила страны, хотя и с немалыми трудностями и импровизацией. Когда добыча выросла, Chevron начала ежедневно отправлять по 100 000 баррелей нефти танкерами через Каспийское море в Баку. Оттуда, задействуя все мощности азербайджанской и грузинской железной дороги, нефть доставлялась к Черному морю. Помимо этого Chevron арендовала 6000 российских железнодорожных цистерн, чтобы доставлять часть нефти в еще один черноморский порт, Одессу, который находился на Украине, что еще больше усложняло ситуацию. С точки зрения логистики это был возврат в XIX в. Но это был не выход.
Без нефтепровода это новое независимое государство стало бы куда менее независимым. Но Москва еще не дала своего согласия на строительство трубопровода через территорию России. Используя свое положение сопредседателя совместной российско-американской комиссии, вице-президент США Альберт Гор сумел убедить российского премьера Виктора Черномырдина в том, что это в интересах России. Кроме того, стало очевидно, что участие России в этом проекте будет выгодным и для Казахстана. В конечном итоге казахстанская сторона включила ранее «обойденную» Москву в проект и продала совместному предприятию российской «Лукойл» и американской ARCO долю в тенгизском проекте.
Между тем за помощью в финансировании трубопровода Казахстан обратился к американской Mobil. «Я сказал, что мы не собираемся участвовать в строительстве трубопровода, чтобы помочь Chevron перекачивать ее тенгизскую нефть, – заявил генеральный директор Mobil Лусио Ното. – Тенгиз открывал слишком большие возможности». Поэтому Mobil заплатила миллиард долларов, частично авансом, и купила четвертую часть самого месторождения{52}.
В 1996 г. было заключено новое соглашение, которое существенно реструктурировало первоначальный консорциум. Теперь в него на паритетных началах входили Россия, Казахстан и Оман и несколько нефтяных компаний. Компании выделили на строительство нового трубопровода $2,6 млрд а Россия и Казахстан внесли свою долю в виде права прокладки трассы по своим территориям и существующей трубопроводной инфраструктуры. Разумеется, еще предстояло решить массу вопросов, в том числе выбрать и согласовать фактический маршрут трубопровода.
Матцке и Вагит Алекперов, руководитель «Лукойла», сели на самолет и отправились обрабатывать заинтересованные стороны вдоль всего предполагаемого маршрута. В каждом месте нужно было организовать банкет или торжественный прием, число которых иногда доходило до 11 в день, поэтому к вечеру путешествующие нефтяники страдали от переедания и нетвердо стояли на ногах. Каспийскому трубопроводному консорциуму пришлось повторить процедуру, чтобы на этот раз заключить официальные соглашения о прокладке трубопровода с местными властями{53}.
В 2001 г. по трубопроводу потекла первая нефть. Это было веховое событие. Казахстан интегрировался в глобальный нефтяной рынок. Разумеется, в последующие годы вокруг Тенгиза еще не раз возникали споры, которые продолжаются и по сей день, но они в основном касались рабочих моментов, например насколько должна увеличиться доля правительства в доходах и прибылях. К 2012 г. объемы добычи выросли примерно до 600 000 баррелей в день, что было в 10 раз больше, чем полутора десятилетиями ранее на момент прихода Chevron. Планируется добавить еще 240 000 баррелей в день. Однако трудности, связанные с разработкой месторождений с высоким содержанием сероводорода, повысили стоимость Тенгизского проекта с ожидаемых $20 млрд почти до $30 млрд.
Тенгизское месторождение – не единственный поставщик нефти в Каспийский трубопровод. По нему транспортируется нефть еще с одного крупного казахского месторождения Карачаганак и ряда более мелких месторождений.
Кашаган
Самое крупное месторождение нефти, открытое в мире после 1968 г., также находится в Казахстане. Супергигантское морское месторождение Кашаган расположено в 80 км от берега в северо-восточной части Каспийского шельфа. В 1997 г. группа западных компаний заключила с правительством Казахстана соглашение о разведке и освоении шельфовых месторождений Северного Каспия. В июле 2000 г. нефть нашли. Впоследствии извлекаемые запасы Кашагана были оценены в 13 млрд баррелей, что сопоставимо с запасами нефтегазоносного бассейна в Арктической низменности штата Аляска.
Из-за своего огромного потенциала Кашаган является предметом постоянных споров и разногласий между иностранными партнерами – ENI, Shell, ExxonMobil, Total, ConocoPhillips и японской Inpex, – а также между всеми ними и правительством Казахстана. Но Кашаган уникален не только своими размерами, но и своей сложностью. Потребовалась совершенно новая технология добычи для этого сложного, фрагментированного месторождения, аналогов которому нет в мире. Нефть залегает на глубине 4000–5000 м под морским дном, находится под огромным давлением и насыщена тем же ядовитым сероводородом, что и нефть на Тенгизе. После множества трудностей и отсрочек, перед лицом растущих расходов, взаимных нападок и споров, компании были вынуждены начать все заново и перераспределить роли. В результате проект будет завершен почти на 10 лет позже предполагаемого срока – первая нефть ожидается в 2017 г., а затраты на первом этапе возросли примерно до $50 млрд. Правительство Казахстана, безусловно, недовольно тем, что ему придется ждать еще несколько лет, прежде чем доходы от Кашагана потекут в его казну. Но когда Кашаган заработает на полную мощность, он добавит к мировым поставкам еще 1,5 млн баррелей в день{54}.
Еще одна сделка
Казахстан заключил еще одну знаменательную сделку, на которую поначалу не обратили внимания. В 1997 г. Китайская национальная нефтегазовая корпорация (China National Petroleum Corporation – CNPC), государственная нефтяная компания, в то время малоизвестная в мире, купила контрольный пакет акций казахстанской нефтяной компании Актобемунайгаз и обязалась построить трубопровод в Китай. Появлению Китая в Казахстане не придали большого значения, а перспективы сотрудничества и строительства трубопровода были восприняты с большим скептицизмом. Почти полтора десятилетия спустя один эксперт по каспийской нефти заметил: «Как же мы ошибались». К 2014 г. объем поставок нефти из Казахстана в Китай составил почти 240 000 баррелей в день.
Вместе с тем еще за несколько столетий до этого один русский географ сумел заглянуть в будущее. Он писал, что степные народы должны обратить свой взор на Восток в поисках рынков для своих природных ресурсов{55}.
Туркменистан и трубопроводы, которых никогда не было
С распадом Советского Союза перед мировыми энергопотребителями открылись двери, по крайней мере теоретически, к еще одному крупнейшему поставщику углеводородных ресурсов – Туркменистану. Разумеется, сразу же появились планы строительства экспортных трубопроводов, которые соединили бы Туркменистан с мировым рынком. Но проект строительства оказался не просто сложным и сопряженным с массой непредвиденных обстоятельств, но еще и оброс множеством легенд: в том числе говорили, что он является частью большой стратегии. На самом деле это была не большая стратегия, а скорее большое рискованное предприятие – игра трансконтинентального масштаба.
Туркменистан находится на юго-восточном побережье Каспия, на севере от Афганистана. В советские времена это была жестко изолированная от внешнего мира республика. В ее недрах скрыты богатейшие залежи углеводородов – нефти и природного газа. Согласно последним оценкам Туркменистан занимает четвертое место в мире по запасам природного газа. В первые годы после распада Советского Союза Туркменистану удавалось зарабатывать немного денег и обменивать газ на товары, поставляя газ в российскую трубопроводную систему точно так же, как он поставлял газ в советские времена. Это был главный источник доходов нового независимого государства. Но в 1993 г. русские неожиданно отказались от импорта. Их экономика переживала глубокий спад, и они не нуждались в туркменском газе. Туркменистан сумел удержаться на плаву – едва-едва, – продавая хлопок и скромные партии добываемой нефти.
TAP и CAOP
Вся существующая система трубопроводов Туркменистана, построенная под интегрированную советскую экономику, была направлена на север, в Россию. Было очевидно, что стране требовался альтернативный экспортный маршрут. Но, учитывая географическое положение Туркмении и ее соседей, найти приемлемый маршрут было непросто. Как выразился руководитель одной западной нефтяной компании, «из Центральной Азии нет простых путей». Проект по транспортировке газа из Туркменистана через Каспийское море в Азербайджан и затем в Европу так и не реализовался.
Была одна альтернатива, которая казалась наиболее привлекательной, но для ее воплощения в жизнь наряду с обычным набором – деньги, технические возможности и дипломатия – требовалась немалая доля политической изобретательности. Предполагаемый маршрут проходил через Афганистан и Пакистан, где часть газа должна была потребляться внутри страны, а часть сжижаться и уходить на экспорт. Остальной газ должен был идти по трубопроводу дальше на юг, в Индию. Также предполагалось построить нефтепровод протяженностью 1600 км, чтобы доставлять нефть из внутриконтинентальных месторождений Центральной Азии на азиатские рынки, минуя Иран и Персидский залив. «Афганский участок трубопровода составит всего 700 км», – оптимистично заявил руководитель одной нефтяной компании на слушаниях в конгрессе. И у этого маршрута была еще одно решающее преимущество: он казался «самым дешевым с точки зрения транспортировки нефти».
Это была отличная идея, и ею заинтересовалась компания Unocal, один из небольших американских мейджеров. Эта калифорнийская компания уже занимала прочную позицию как поставщик природного газа в Юго-Восточной Азии, и также была одним из пионеров AIOC, где ей принадлежало 10 %. Когда проект Баку – Тбилиси – Джейхан был запущен, вспоминает Джон Имле, президент Unocal: «Мы задались вопросом, что будет следующим? У Туркменистана было много газа, но все его трубопроводы шли на север, а русским газ был не нужен. Мы исходили из того, что Центральной Азии требовался выход к Индийскому океану». Unocal была настолько убеждена в потенциале задуманного, что придумала ставший знаменитым лозунг «Счастье – когда много трубопроводов».
Для Unocal туркменский проект был шансом изменить правила игры, прорваться в ряды международных супертяжеловесов. Вице-президент Unocal Марти Миллер, руководитель проекта, называл его «полетом на Луну» – самым фантастическим в портфеле перспективных проектов компании. Это была идея на $8 млрд и, кроме того, это было «два товара по цене одного» – два трубопровода для газа и нефти. Первый получил название Трансафганского газопровода (в английской аббревиатуре TAP), второй – Центральноазиатского нефтепровода (CAOP).
Трубопроводы TAP и CAOP (последний читается как «кэп») открыли бы мировым рынкам доступ к туркменским ресурсам, а Афганистану обеспечили бы доход от транзита, который мог стать весомой альтернативой доходам от выращивания опиума. Газопровод TAP обеспечил бы развивающуюся экономику Пакистана и Индии природным газом, который, как показывали расчеты, должен быть дешевле импортного СПГ. По нефтепроводу CAOP могло поступать до миллиона баррелей нефти в день с юга Туркменистана и других месторождений Центральной Азии{56}.
Unocal хорошо понимала, что самые быстрорастущие рынки XXI в. будут находиться именно в этом регионе. Однако, в свете существующих реалий, она исходила из того, что основными рынками сбыта туркменской нефти станут Япония и Корея. Китайский рынок на тот момент был настолько незначителен, что едва ли стоил внимания. Страна всего два года назад перестала экспортировать нефть и превратилась в ее импортера. В то же время газовый проект играл на руку некоторым высокопоставленным политикам в Индии, которые надеялись, что газопровод свяжет Индию и Пакистан общими интересами, что поможет преодолеть десятилетия конфликтов и противостояния. Они называли его «газопроводом мира».
Сказать, что проект был «сложным», значит не сказать ничего.
Нестабильность нарастает
Главной транзитной страной для обоих трубопроводов был Афганистан, но в середине 1990-х гг. это государство едва ли можно было назвать функционирующим. В течение 10 лет страну разрывала на части война между советскими войсками, вторгшимися сюда в 1979 г., и афганскими моджахедами, поддерживаемыми Пакистаном, США, Саудовской Аравией и другими. «Главной ошибкой [Советского Союза] было непонимание сложности афганского общества, состоящего из множества этнических групп, кланов и племен, его уникальных традиций и незначительности роли государства, – впоследствии сказал советский президент Михаил Горбачев. – Результатом стало нечто обратное тому, что замышлялось: еще бóльшая нестабильность, война с тысячами жертв и опасные последствия для моей собственной страны». Горбачев знал, о чем говорил. Последние части «ограниченного контингента» покинули Афганистан через Термезский мост в феврале 1989 г.{57}
Но после окончания войны мир ожидали другие потрясения – крах коммунистической системы и война в Персидском заливе, – Афганистан выпал из внимания мирового сообщества, и про него забыли. Это было серьезной ошибкой, последствия которой спустя десятилетие ударили по миру. Страна скатилась в хаос гражданской войны и беззакония, отданная на откуп враждующим между собой полевым командирам. В 1994 г. среди радикально настроенных исламистов («учащихся религиозных школ» или «талибов») зародилось движение Талибан, целью которого было взять ситуацию в стране под контроль и восстановить закон и порядок, как оказалось, радикальный исламский закон и порядок. Сплотив вокруг себя многочисленных сторонников, талибы начали кампанию по борьбе с коррупцией, преступностью и ненавистными полевыми командирами. Очень быстро, разъезжая на пикапах Toyota с установленными на них пулеметами, они превратились в смесь народного ополчения и сил быстрого реагирования, закаленных в войне с Советским Союзом. Талибы взяли под контроль практически весь юг страны, где в основном проживают пуштуны, и провозгласили его независимым государством Исламский Эмират Афганистан{58}.
Еще одним препятствием для строительства TAP и CAOP была историческая вражда, временами выливающаяся в открытые вооруженные конфликты, между Индией и Пакистаном, двумя странами, которые должны были стать важными рынками сбыта для поступающего из Туркменистана нефти и газа. Их вооруженные силы были созданы для того, чтобы воевать друг с другом, поэтому конфликты часто казались неизбежными.
Да и сам Пакистан с его спорной политикой находился в состоянии постоянного политического кризиса. Пакистанская разведслужба ISI финансировала движение Талибан, как она полагала, для защиты стратегических интересов Пакистана. В частности, предполагалось использовать пуштунов в качестве буфера, ограждающего Пакистан от проиндийски настроенного Кабула. Последующие события показали, что это было просчетом исторического масштаба. Потому что полтора десятилетия спустя Аль-Каида и объединенные афгано-пакистанские силы талибов поставили под вопрос саму легитимность существования государства Пакистан и предприняли попытку дестабилизировать и свергнуть правящий режим и заменить его исламским халифатом.
Туркменбаши
Еще один ключевой вопрос нужно было решить в самом Туркменистане: заручиться эксклюзивным правом на реализацию проекта. А это значит, предстояло иметь дело с одной из самых одиозных и эксцентричных фигур постсоветской эпохи – Сапармуратом Ниязовым, бывшим первым секретарем ЦК Коммунистической партии Туркмении, ставшим после распада Советского Союза ее пожизненным президентом и абсолютным диктатором. Ниязов провозгласил себя «туркменбаши» – отцом всех туркмен. Выстроенный им в стране культ личности имел мало себе равных в XX в. (Однажды в беседе он объяснил, что это было частью его плана по формированию идентичности и самосознания нового туркменского национального государства.) Его портреты и позолоченные статуи были повсюду. Названия месяцев и дней недели были переименованы в честь его матери и других членов семьи, погибших при землетрясении 1948 г. Сам Ниязов воспитывался в детском доме, что впоследствии сыграло ему на руку. В советские времена он был избран руководителем республиканской коммунистической партии после того, как его предшественник был смещен с должности из-за скандала вокруг кумовства: тот продвинул на высокие посты слишком много родственников. Говорили, что в карьерном взлете Ниязову помогло как раз отсутствие родственников. Как только Туркмения стала независимой, Ниязов вычистил школьные библиотеки и заполнил их своим многотомником «Рухнама» – хаотичным собранием автобиографических заметок, нравственных наставлений и философских размышлений о туркменском народе. Он отменил клятву Гиппократа – теперь врачи присягали на верность самому Ниязову, сократил продолжительность обучения в заведениях среднего и высшего образования, запретил оперу и балет как «чуждые туркменскому менталитету» и строго порекомендовал женщинам на национальном ТВ не пользоваться косметикой.