Палачи и герои

Глава 10

– Ты везучий, лейтенант, – сказал особист Рубан, навестивший Ивана в госпитале. – Пули тебя не берут.

– Да это все портсигар, – усмехнулся Иван. – Сам не курю. Но солдат, когда те отличились или отдыхают на привале, всегда готов папироской пожаловать. Папиросы-то мне по довольствию положены.

– Это правильно. Курево для солдата порой важнее хлеба.

– Вот пуля и ударила в портсигар. Рикошет. Но врезала сильно. Как перворазрядник по боксу. Поэтому я ту сволочь и не смог настичь. Я бы его не упустил, вы поверьте!

– Да верю я тебе. Верю.

– Какой-то хитрой штуковиной он меня одолел. Прям из рукава выстрелил.

– Немцы на такие хитрушки горазды… Да, жалко ты того волчару упустил. Большой человек был. Представитель безпеки.

– Что это?

– У националистических банд есть своя служба безопасности. Как у немцев гестапо.

«Или у нас НКВД», – Иван едва не брякнул это вслух, но вовремя прикусил язык.

– «Дантист» кличка, – добавил Рубан.

– Кличка? – удивился Иван.

– Они как ворье или как собаки цепные – по кличкам друг друга знают. Так-то вот. Хорошо, что ты жив остался.

Особист взял у Ивана подробное объяснение. И отбыл.

Иван пролежал в госпитале несколько дней. Синяк на груди был огромный, но внутренние органы не отбиты, переломов нет. Да и боевая задача выполнена – банда уничтожена, двое взяты в плен. Только один ушел. Но какой!

В начале июня стрелковый полк в результате реорганизаций был передан в распоряжение Особого Западного округа и отбыл по месту новой дислокации в Белоруссию.

А ночью 22 июня Земля будто перевернулась. И судьбы миллионов русских людей стали подчинены страшному слову – война.

Для Ивана, который ночью был в расположении роты, началось все с бомбежки. С грома взрывов и рева моторов заходящих на штурмовку самолетов.

Не повезло пехоте, что новое расположение части было рядом с аэродромом истребительно-авиационного полка, где в ряд стояли «ишачки» – юркие, но уже устаревшие И-16. По аэродромам немцы нанесли самый сокрушительный удар, стремясь достичь подавляющего господства в воздухе и безнаказанными стервятниками клевать наземные войска, сея ужас и смерть.

Вот разлетелось деревянное строение вещевого склада. Следующая бомба накрыла палатки первого батальона. Народ, сонный, ничего не понимающий, метался по расположению. Вздымались пожары. Выруливавшего на взлетную полосу «ишачка» разметало от точного попадания бомбы. Но паре машин удалось взлететь, и они вступили в неравный бой с сопровождающими германские бомбардировщики истребителями.

Царила неразбериха. Красноармейцы метались. Кто-то пытался схватить оружие, а кто просто бежал куда глаза глядят. Ржали лошади, вырываясь из тлеющей конюшни.

Бомбили немцы точно, разрушения сеяли страшные. Волна бомбардировщиков прошла, но будет вторая.

Иван наткнулся на красноармейца, чуть не сбившего его с ног, ткнул в грудь ладонью и заорал:

– В лес! В укрытие!

Выстрелил из пистолета вверх и крикнул:

– Все в лес!

Оружие, вещевое имущество – все это потом. Главное спасти личный состав.

Люди рванули к лесу. И вовремя. Зашла новая волна бомбардировщиков, ровняя с землей расположение полка. Но значительной части личного состава удалось укрыться в лесополосе и в расщелине.

Бомбардировщики ушли, посчитав цель отработанной. Склады и столовая догорали. Почти все палатки иссечены осколками или сожжены. Клуб чудом не задело. На аэродроме не осталось самолетов – те немногие, что уцелели после боя, теперь держали путь в глубину территории. Как же получилось, что все силы истребительного полка в эту ночь были сосредоточены в пределах досягаемости немецкой авиации? У Ивана было предчувствие, что это не единственный накрытый аэродром. Лишиться авиации – это для пехотинца как потерять в проливной ливень зонт.

И вот полк собрался. Командиры выстроили своих бойцов и подсчитывали потери. Они оказались не столь велики, как предполагалось, – всего десять процентов личного состава. Зато было уничтожено большое количество оружия, грузовиков, гужевого транспорта.

Иван ждал чего угодно, даже трибунала, за то, что увел в лес людей, не дав им возможности расхватать из оружеек винтовки, в результате чего многие теперь безоружны. Но командир полка объявил:

– Выношу благодарность за решительные и правильные действия. Сохранили личный состав. Оружие – дело наживное.

Прискакал вестовой из дивизии с приказом выдвигаться к населенному пункту Вольск…

Последующие дни слились в наполненное свинцовой тяжестью месиво из грохота, крови. И главное – неразберихи.

Дороги были запружены военными. Тянулись и гражданские, на подводах или пешком уходя от войны. Витали дикие слухи, что немцы вокруг и скоро всем конец.

По пути попадались брошенные неповрежденные советские танки без горючего и боекомплекта. Разбитые автомашины. И тела, тела, тела. Ими были устланы безысходные дороги лета 1941 года.

Через два дня колонну полка на марше накрыли проклятые самолеты, с жадным воем пикирующие на цель. Чпоканье пуль, ржание лошадей, крики боли и взрывы, бесполезные пулеметные очереди с земли по стервятникам.

На той пыльной дороге погибло немало военнослужащих полка. Несколько десятков просто исчезли – дезертировали. Страх – это такая сволочь, которая, если дать ему волю, может задушить в человеке человека.

– За попытку дезертирства или перехода на сторону врага – расстрел на месте! – приказал комполка на привале.

Еще через день полк впервые столкнулся с сухопутными немецкими частями. Фашистские танки налетели на арьергард колонны и устроили страшное побоище.

Пехотинцы гранатами подорвали один танк и повредили второй. Да еще артиллеристы с противотанковой пушкой, удачно присоседившиеся к колонне, сделали свое дело и подбили еще танк и два бронетранспортера. Оставшиеся на ходу бронемашины повернули назад.

В бою с танками погиб командир третьей роты, отличный грамотный служака. И Иван стал командовать ротой, от которой осталось чуть больше взвода.

Немцы уцепились за них. Над колонной теперь реяли самолеты-разведчики. Один раз появились бомбардировщики, но отбомбились вяло, без результата. Однако у Ивана закрадывалось подозрение, что захлопывается капкан.

К полку стали прибиваться солдаты и офицеры из других частей. Рассказывали о разгромах, окружениях, хаосе. И о том, что надо спешить, чтобы не оказаться в полном окружении.

Окружение – страшное слово. Сдавленные со всех сторон стальными клиньями, лишенные координации и информации, исчерпав боеприпасы, красноармейцы сдавались тысячами.

Полковые разведчики, двигавшиеся на легкой бронированной машине и пытавшиеся оценить оперативную обстановку, сообщили, что справа путь закрыт, там крупные немецкие соединения. Сзади тоже поджимают. Но дорога на Вольск пока свободна. Воссоединение с другими частями дивизии предоставит полку возможность дать немцам хороший бой, попытаться выровнять линию фронта и залатать прорыв. Или хотя бы выйти из окружения. Но для этого нужно немного – преодолеть эти километры. Пешком оторваться от механизированной группы немцев.

На привале на рассвете комполка вызвал Ивана. Оглядел его устало с ног до головы. И сказал:

– Вильковский. Ты образцовый красный командир. С тебя портреты писать. Вот и посмотрим, ты только служить можешь или умереть за Родину готов.

– Умереть – дело нехитрое, товарищ подполковник. Я за Родину и выжить готов, чтобы врага бить, пока из него весь дух не выйдет.

– Говоришь складно. На деле поглядим… Хотя бы день форы нужен. Нам надо оторваться и воссоединиться с дивизией. А по пятам идет немец. Придержи их до вечера. Потом отходи.

– Есть…

Глава 11

Мутное зеркало занимало полстены тесной комнаты. Смотря на свое отражение в ладно сидящей немецкой военной форме, с погонами обер-лейтенанта, Дантист невольно приосанился. Его охватило волнующее чувство принадлежности к великой силе, от поступи которой содрогается земной шар. Угораздил его бог родиться украинцем, а не немцем. Даже если Германия даст состояться украинскому государству, то только как поставщику пушечного мяса. Украинцы так и останутся холопами – теми же, кем были при поляках. А эта форма – знак принадлежности к истинным хозяевам. Точнее, иллюзия принадлежности, поскольку украинская кровь не позволит ему стать настоящим господином нового мира. Но иллюзия восхитительная. Скорее всего, подобные чувства испытывают и другие его соратники, вошедшие в украинские части вермахта.

На собраниях верхушки ОУН давно муссировался вопрос о вооруженных силах грядущего великого и свободного украинского государства. Три месяца назад в выступлении перед соратниками в Кракове Бандера открыто заявил:

– Мы готовы поставить свое войско в войне против Москвы, если Германия официально подтвердит независимость Украины и представит нас своим союзником.

Немцы согласились. В грядущей войне они нуждались в опоре на украинских националистов и готовы были подтвердить что угодно. Хорошо изучив гитлеровцев, Дантист считал, что они занимаются манипуляциями и в определенный момент все эти договоренности выбросят на свалку. Но руководители ОУН были воодушевлены. Особенно после встречи с руководителем абвера адмиралом Канарисом, на которой тот официально объявил о формировании украинского легиона в составе вермахта из членов ОУН и им сочувствующих. Этот легион пока что был представлен батальонами «Нахтигаль» и «Роланд», которые оуновцы гордо именовали группами «Север» и «Юг».

«Нахтигаль» был ориентирован на диверсионную работу в составе полка «Бранденбург». Набор добровольцев проходил в Кракове, подготовка осуществлялась в городе Криницы.

Командовал батальоном немец. Заместителем от ОУН стал новоиспеченный капитан вермахта Роман Шухевич, старый знакомый Дантиста, освобожденный немцами из польской тюрьмы, где сидел за соучастие в убийстве министра внутренних дел Польши. Вместе занимались экспроприациями, провели немало операций, в том числе нападения на почтовые повозки, Народный банк в Бориславе. Шухевич являлся одним из инициаторов раскола Организации и теперь руководил Галицийским проводом ОУН (Б), то есть отвечал за всю Западную Украину. Сам он никогда в пекло не лез, собственными идеями не блистал, но был завзятым хитрецом и карьеристом, любителем выдавать чужие идеи за свои и списывать свои неудачи на других. Дантист стал у него помощником по общим вопросам – фактически от СБ ОУН отвечал за лояльность личного состава, борьбу с происками врагов, саботажем и малодушием.

Дантист с головой погрузился в работу по формированию «Нахтигаля». Он считал, что подразделение должно состоять из людей не только верных, но и готовых на все. Потому что в Галиции с началом войны работа предстоит грязная, не для сентиментальных слюнтяев. И ему казалось, что он подобрал настоящих волков.

Ходить за линию границы Дантист перестал. Но куратор загрузил его новой задачей. Составить «Список лояльности» – то есть перечень лиц на территории Западной Украины, активно сотрудничавших с Советами, имевших коммунистические убеждения и подлежащих уничтожению.

Работа оказалась неожиданно сложной. Из-за линии были доставлены обобщенные списки, но они были куцые, в них угадывалось стремление авторов под шумок свести счеты с личными врагами. Пара списков вообще не дошла.

Майор Кляйн на встрече в излюбленном офицерском ресторане в Кракове выразил свое недовольство:

– Неужели вы не в состоянии справиться с элементарной задачей?

– Все равно эти списки будут страдать неполнотой, – отметил Дантист. – Слишком много врагов и перевертышей появилось при Советах. Разберемся на месте. Ведь скоро мы получим эту возможность?

– Вы слишком любопытны, пан Станислав, – благодушно ухмыльнулся куратор.

И вот долгожданный день настал. Вечером 21 июня группу из трех десятков особо квалифицированных боевиков под руководством Дантиста переодели в советскую военную форму и вывезли в приграничную зону.

Дантист видел танки, артиллерию, деловитых, собранных непобедимых немецких воинов, захвативших половину Европы и готовых к новому штурму. В прикрытой маскировочной сеткой траншее пожилой высокомерный полковник вермахта поставил перед диверсионной группой «Нахтигаля» боевую задачу: «При начале огневой подготовки преодолеть границу в доступном месте. Пешком выдвинуться на пять километров в глубь советской территории. Захватить у села Липятка автомобильный мост, по которому планируется переброска германских частей. Уберечь его от взрыва. Встретить немецкие войска».

Дантист выслушал приказ с кислой миной на лице. Стандартная и очень опасная диверсионная акция. Неужели кураторы из абвера ценят его так невысоко, что бросают на самоубийственное задание?..

И вот война началась. Как и положено – с артподготовки и массированных авианалетов. Когда группа начала движение, Дантист был уверен, что из этой передряги живым не выйти.

Однако все прошло на редкость гладко. Границу диверсанты преодолели без труда – русские никак не могли не только собраться, но и сообразить, что происходит. По дороге их один раз окликнули танкисты из батальона, двигавшегося в сторону границы, ставшей теперь линией фронта. Заместитель Дантиста по кличке Ломак на чистейшем русском ответил по легенде:

– Передислоцируемся согласно приказу командира тридцать первого стрелкового полка.

Вопросов у танкистов больше не было.

К цели подошли без проблем. Дантист наорал на часового, стоявшего перед мостом и требующего пароль и пропуск:

– Немцы там! Нужно готовить мост к взрыву! Под трибунал пойдешь!

Еще непуганые были солдатики. Выскочил их командир – нескладный увалень, на петлицах которого светились три треугольника старшего сержанта. Еще двое бойцов высунулись с любопытством из укрытий. Тут их и сняли диверсанты несколькими меткими выстрелами.

– Ну прямо как с детьми воевать, – с долей разочарования произнес Ломак.

Небо было черным от немецких самолетов, и Дантист восхитился и устрашился – какая же силища идет напролом. У Советов нет шансов.

Через час к мосту на полуторке подкатило подразделение русских – саперы, которым было приказано взорвать мост. Их подпустили поближе. И пока Дантист мерялся с ними полномочиями, его подчиненные заняли позиции и перестреляли гостей из укрытия. Однако саперы хоть и были тоже необстрелянные, но в скоротечном бою умудрились застрелить бойца «Нахтигаля». Ну и господь с ним.

Больше никто диверсантов не беспокоил. Потом появились немецкие танки. При их подходе Дантист выпустил две ракеты – зеленую и красную, означавшую «свои».

Немецкие войска продвигались вперед стремительно, танковыми ударами рассекая советскую оборону и устраивая окружения. А группа Дантиста на любезно предоставленном ей армейским командованием грузовике «Шкода» нагнала на марше батальон «Нахтигаль», продвигавшийся к Львову.

Глава 12

Рядовой Сасько представлял собой жалкое зрелище. Стоя на коленях и размазывая грязной рукой струящиеся по жирным щекам слезы, он причитал:

– Простите, люди! Бес попутал! Страшно стало. Но позор – он хуже! Искуплю! Костьми лягу!

Иван глядел на него, прищурившись, сжимая рукоятку командирского ТТ, и все не решался выстрелить. Хотя по всем правилам, да и по совести пуля давно должна была поставить точку в этой омерзительной сцене.

Иван поднял пистолет. И Сасько заткнулся. Осунулся. На его лицо легла тень неминуемой смерти. Здесь, на разъезде в белорусском Полесье, ему предстояло погибнуть. Свой приговор он прочитал в глазах лейтенанта, а зрачок пистолетного ствола свидетельствовал, что обжалования не будет…

Так уж случилось, что судьбы полусотни людей сошлись на этом безымянном разъезде. Никто из присутствующих не испытывал особых иллюзий. Остаткам третьей роты предстояло принять здесь смерть в бою с превосходящими силами противника, чтобы дать возможность жить другим.

Для прикрытия отхода Ивану в подчинение дали остатки роты, правда без офицеров и нескольких отделений, и противотанковое орудие с расчетом. Полк ушел, и в душе Ивана зазвенело пронзительное одиночество. Скорее всего этот разъезд – последнее его пристанище. Но для этого и надел он форму, чтобы при необходимости отдать за Родину жизнь… Но отдавать рановато. Еще повоюем!

У Ивана были живое пространственное воображение и талант видеть перспективу боя. И сейчас, по логике, а то и по наитию, он расположил огневые позиции бойцов, а также артиллерии – единственной пушки с пятнадцатью снарядами.

– Окапываемся глубже! – понукал он подчиненных. – Не жалеем себя! Враг нас не пожалеет!

Простая солдатская правда – чем глубже копаешь окоп, тем меньше шансов, что закопают тебя. Жизнь бойца часто зависит не от того, насколько он метко стреляет, а от того, как глубоко окапывается. Раз, два – летит пропеченная зноем почва. Бойцы копают траншеи, которые вскоре для многих из них станут могилами.

Ядро небольшого отряда составлял взвод под командованием Ивана. В самые тяжелые моменты он продемонстрировал правильность слов Суворова – тяжело в учении, легко в бою. Благодаря дисциплине и слаженности большинству его бойцов удалось уцелеть в боях и на марше.

Если своих бойцов Иван знал как облупленных, то за чужих поручиться не мог. Поэтому выстраивал позиции так, чтобы на всех направлениях были его люди, на кого он мог положиться. И это помогло избежать проблем еще до начала боя.

Когда с окопами и маскировкой было покончено и Иван объявил отдых, к нему подошел смущенный красноармеец Гурьев – кряжистый деревенский парень, обладавший незаурядной силой и уравновешенным характером.

– Товарищ лейтенант. Тут такое дело…

– Не тяните, товарищ красноармеец. – Иван смочил потрескавшиеся губы водой из фляги и вытер пот. – Докладывайте.

Гурьев покраснел еще больше. Потом выпалил:

– Сасько Дмитро, из третьего взвода. Он своих подбивает к немцу перейти. Говорит, командиры-коммунисты нас бросили. Листовку показывает. Ну, из тех, что с самолета сбрасывали: «Бей жида политрука, морда просит кирпича». Там еще курево и жратву обещают.

– Так, значит, – кивнул Иван и легко поднялся с земли.

– Только получается, я как бы донес.

– Как бы? Нет, товарищ красноармеец. Вы раскрыли изменника и предателя. Если бы не сделали это, сами были бы таким же.

– Дык я в понимании…

Иван выстроил подразделение. Остановился напротив пузатого, ширококостного Сасько, призванного в сороковом году из Днепропетровска, уже не мальчика, лет двадцати шести. Приказал:

– Дайте винтовку.

Сасько протянул оружие, сжав на миг, будто не хотел отдавать. Иван передал оружие сержанту Богатыреву.

– Теперь, Сасько, снимайте сапог.

– З-зачем? – красноармеец икнул.

– Я приказываю. Ну, быстро!

Красноармеец стянул правый сапог. Потом левый. Иван взял его, встряхнул. Оттуда выпала мятая листовка – все, как и говорил Гурьев.

– Значит, к немцам собрался. За шнапсом и сигарами, – угрожающе произнес Иван и вытащил из кобуры свой ТТ. – Рота, смирно. За измену Родине, в связи с тем, что нам далеко до особого отдела и трибунала, данной мне трудовым народом властью приговариваю красноармейца Сасько к расстрелу!

А дальше начался театр драмы и балета. Сасько ползал на коленях. Умолял простить дурака. Обещал искупить кровью, с честью погибнуть во имя народа и партии. И Иван ощущал, что решимость его тает, – он не сможет выстрелить в этого слизняка.

Наконец лейтенант убрал пистолет в кобуру и кивнул:

– Кровью искупишь.

И в глубине души понимал, что не прав. Но сделать с собой ничего не мог.

Перед началом боя Иван приказал присматривать за трусом и в случае чего ликвидировать без всякой жалости.

– Сделаем, в лучшем виде, товарищ капитан, даже свистнуть не успеет, – сказал балагур и заводила отчаянный командир отделения Богданов.

Бой начался в шестнадцать двадцать. По дороге проскочили два мотоцикла – передовой дозор. Их ничего не насторожило, замаскировавшихся красноармейцев не увидели. Потом послышался гулкий рокот десятков моторов. Показалась колонна – несколько танков, бронетранспортеры с пехотой, мотоциклы с пулеметами. Какой-то утробный, жадный рык. Ощущение, будто движется железное животное, которое хочет жрать.

Иван отдал приказ не стрелять.

Расстояние сокращалось. Весь в зеленых ветках, похожий на лешего, затаившись в кустарнике, лейтенант терпеливо ждал. Сидевшие на броне немцы для профилактики дали очередь по кустарнику – слава богу, никого не задели, хотя пули прошли совсем рядом.

Сквозь рокот пробивался тонкий звук губной гармошки. Немцы расслаблены – развлекаются, твари. Ну, ничего, аккомпанемент сейчас будет знатный.

Поймав на мушку мотоциклиста, Иван задержал дыхание и плавно вдавил спуск. Грохнул выстрел – мотоцикл вильнул, перевернулся. Следующий за ним железный конь едва не вылетел с дороги, пытаясь обогнуть невезучего собрата. Залпом с него снесло и водителя, и пассажира.

Немцы на ходу спрыгивали с брони, огрызаясь огнем. Танк замедлил ход, разворачивая пушку, – у Ивана екнуло в груди. Ему показалось, что зев ствола смотрит прямо на него.

Грохнуло. Танк дернулся и остановился. Из него повалил дым, выпрыгнули танкисты – их уничтожили дружным огнем.

Отлично отработала противотанковая пушка!.. Она грохнула еще раз…

Иван до хрипоты орал, отдавая команды. Немцы поняли, откуда бьют, и двинули цепочкой, перебежками к лесу, под прикрытием пулеметов. Но тут по фашистам врезали с другой стороны дороги.

Артиллеристы под шумок перетащили на руках пушку на запасную позицию. И подбили БТР, повредили башню еще одному танку.

Легкий танк Т-2 рванул на всех парах вперед, и артиллеристы достать его уже не могли. Тогда из укрытия вынырнул пехотинец, швырнул связку противотанковых гранат. Был срезан очередью, но танк застыл с исковерканной гусеницей.

Бой зажил по своим законам. Низко стлался дым от разбитой техники. Стоял грохот взрывов и очередей. Валились раненые и убитые. Горела сухая трава. Прицельным пушечным огнем немцы смели расчет противотанковой пушки – жалко ребят, героически сражались! Задымил еще один БТР.

Немцев было много. Очень много для небольшого красноармейского отряда с замолкшей пушкой. Но отступать было нельзя. Приказ – держать разъезд до вечера.

Немецкая колонна встала, не пытаясь больше прорваться вперед. И вдруг начала пятиться. Танки разворачивались, водя из стороны в сторону пушками.

– Вот те, бабушка, и дедушкина клюка! – воскликнул сержант Богатырев. – Они уходят!

Немцы и правда ушли. Отступили. Надолго? Вряд ли. Вернутся с авиацией, артподготовкой.

Солнце закатилось. Иван посмотрел на часы.

– Сегодня можем их не ждать, – со знанием дела заявил Богатырев. – Немец по ночам не воюет.

Перекличка. Откликнулось около половины личного состава. Значит, вторая половина полегла. Но боевая задача выполнена.

– Собираем трофеи. Оружие, боеприпасы – кто сколько унесет, – отдавал распоряжения Иван. – Подбираем всех раненых. И выдвигаемся в сторону наших войск – медлить нельзя. Иначе попадем в кольцо… А где Сасько?

Сасько в строю не обнаружился. Не нашли его и в окопах – ни живым, ни мертвым. Зато в окопе лежал труп сержанта Богданова, которого поставили присматривать за днепропетровским парнем, – застрелен он был в спину.

– Сасько убег, – с обидой воскликнул сержант Богатырев. – Богданова, такого парня, убил и убег, вражина!

Иван проклинал себя за то, что сразу не пристрелил негодяя. И поклялся себе никогда больше не жалеть предателей, не верить их словам. Ведь мерзавцы умеют так хорошо говорить лживые слова, оправдываться и пускать горючие слезы…

Глава 13

Дантист ожидал, что за Львов разгорится ожесточенная схватка и часть батальона «Нахтигаль» поляжет еще на подступах. Но, пережив массированную артподготовку, избегая окружения, Красная армия ушла, фактически сдав без боя ключевой город Западной Украины.

И вот Дантист в строю бравых солдат Украинского легиона, четко печатая сапогами шаг, ступил на вековую брусчатку священного города. Он с болью видел следы недавних бомбардировок – разрушены прекрасные старые дома, выбиты стекла. Валялись на асфальте содранные портреты Ленина и Сталина, которые горожане самозабвенно топтали ногами. Местами висели обрывки большевистских плакатов. Вывески советских учреждений еще содрать не успели.

На улицах царил праздник. Девчушка в народном украинском наряде с венком на голове вручила идущему во главе колонны Дантисту огромный букет полевых цветов. Из толпы полетели еще букеты.

Львов захвачен. Начался отсчет нового времени для Западной Украины.