Хвост виляет собакой

Глава восьмая

Air Force One взлетел над зоной турбулентности. Внизу бушевали всевозможные бури, а здесь, наверху, царило подобие рая. Стальной кокон плыл рядом со звездами. Превосходный скотч. Отличная еда. Преданные слуги. Джеймс Бейкер смотрел, как президент читает записку Ли Этуотера. Когда Буш дочитал, он воскликнул:

– Господи, мать твою! – те же слова, которые произнес его госсекретарь. Они вообще были на одной волне.

– Вот-вот, – поддержал его госсекретарь.

– Кто-нибудь видел это?

– Я и ты, – ответил Бейкер.

– Вот уж действительно, – сразу перешел к сути. Ли Этуотер даже со смертного одра умудрился бросить крученый мяч[16]. Тут ты либо забиваешь очко, либо выбываешь из игры.

– Это точно, – согласился Бейкер.

– В этом есть смысл или у него совсем крыша поехала?

– Буши, честно говоря, я не знаю. Ситуация должна стать предельно серьезной, чтобы мы об этом задумались.

– Экстремизм в защиту добродетели – не порок.

– Главное, чтобы никто, кроме нас с тобой, не увидел этот листок.

– Ты прав, – сказал президент. – Я хочу перечитать его. А потом уничтожить.

Это был не очень большой документ. Он был хорошо продуманным, лаконичным и конкретным. Только такая записка действительно способна повлиять на президента. Он слишком занят, чтобы думать о сложном.

Буш прочитал записку еще раз. Три фразы он произнес вслух: «Голливуд?!», «Надо уничтожить» и «Боже, мать твою». Совсем скоро подействовал «Хальцион». Он так и заснул с листком в руках. Бейкер уже был в отключке.

У экипажа была привычка подслушивать, что происходит в салоне у президента. Не из злого умысла. Только для того, чтобы лучше обслуживать его, чтобы появляться с напитком или ужином чуть раньше, чем их позовут. Чтобы быть готовыми оказать услугу, как только о ней подумают. Они приучили себя не слышать слов, которые предназначались не для них, подобно тому, как работники сцены вежливо игнорируют голые груди, когда им приходится заходить в женские гримерки.

Когда Стэн, старший бортпроводник, услышал двухголосый храп, он понял, что оба его пассажира отключились. Он тихо вошел, чтобы убрать грязные стаканы и посуду и укрыть мужчин, если они заснули поверх одеял.

Он застал президента с головой на подушках, очками для чтения на носу и запиской Ли Этуотера в руке.

Стэн снял очки с носа президента. Буш, лежавший в объятиях снотворного и скотча, ничего не заметил. Затем Стэн взял бумагу из рук президента.

Он взглянул на нее лишь на миг, чтобы понять, куда следует ее положить.

ЗАПИСКА ОТ: Л. Э.

КОМУ: ДЖ. Б. III / ТДВГ

Война всегда была приемлемым политическим ходом, во всех обществах, во все времена. Мы, выросшие на Юге, знаем, что значит чтить наших…

Стэна зацепила аббревиатура «ТДВГ». Он имел дело с разными документами: с секретными, совершенно секретными, совершенно секретными для разных уровней, «Ультра», но надпись «Только для ваших глаз» он видел впервые. Он так впечатлился, что не заметил «ДЖ. Б. III». С самыми лучшими намерениями он аккуратно сложил записку по линиям сгиба и положил в портфель президента.

Когда на следующее утро президент и госсекретарь проснулись и не увидели записку Этуотера, каждый из них решил, что другой уничтожил ее – документ, который, как они договорились, никто не должен был увидеть.

Глава девятая

Фрэнк Шихан прилетел из Чикаго. Он был одним из восьми исполнительных вице-президентов «Юниверсал Секьюрити». Пять из них руководили департаментами, имеющими точные названия: «Бухгалтерия и финансовые вопросы», «Продажи», «Менеджмент и обучение», «Правительственные отношения» и «Заграница». Остальные трое работали в отделе под названием «Особые вопросы». Это был отдел Шихана.

Фрэнк был крупным мужчиной, который играл в футбол в старших классах и на первом курсе. Он считал, что спорт воспитывает характер. С тех пор он поправился на десять кило, но, по его собственному мнению, с ростом метр девяносто он мог себе это позволить. Когда-то Фрэнк подумывал о семинарии. Но он был для этого «слишком мужественным». Все ему так говорили. В целом, он был рад, что прислушался. Вместо этого он поступил на службу в ЦРУ. Оно удовлетворяло многие из тех же потребностей, что и церковь, хотя бывали моменты, когда Управление казалось настолько провальным и несовершенным, что его вера подвергалась серьезному испытанию. Но он понимал, особенно после короткого пребывания на должности помощника начальника отделения в Риме, что ему пришлось бы столкнуться с точно такими же кризисами в Римско-католической церкви. Главным преимуществом ЦРУ над церковью, помимо разрешенного секса, было то, что работа хорошо оплачивалась, а также то, что он приобрел навыки, которые впоследствии можно было перенести в частный бизнес, где оплата труда была еще выше.

С госслужбы его завербовал легендарный Картер Гамильтон Банкер[17], основатель и генеральный директор «Юниверсал Секьюрити». Сам К. Г. отправил Шихана в Лос-Анджелес, чтобы тот стоял за плечом у Мэла Тейлора и давал ему понять, насколько важно это дело.

– Покажи им всем, – буквально говорил он.

Что-то в его речи и манерах всегда заставляло Шихана чувствовать, что он говорит с Богом. Не с католическим Богом – это было бы богохульством. Просто с Богом в исполнении Джона Хьюстона.

Шихан прибыл без предупреждения. Мэл Тейлор получил высокую должность не потому, что игнорировал бумажную работу. Его досье по делу было актуальным и хорошо организованным. Не все было идеально, но все важное было на месте.

– Мы никогда не сомневаемся в людях, которые работают на месте, – сказал Шихан Тейлору. – Ты здесь главный. Я просто хочу держать босса в курсе событий.

Тейлор истолковал это следующим образом: если что-то пойдет не так, его схватят за задницу. Виноват будет он и только он.

– Нет проблем, – сказал он. – Вообще-то я рад, что ты здесь. И я приветствую некоторый надзор в этом деле.

Он подразумевал, что теперь, когда Шихан просмотрел досье, он все равно что подписаться под ним, а значит, его тоже схватят за задницу.

Фрэнк достал серебряную авторучку за 97 долларов, которую жена подарила ему на двадцать пятую годовщину, и кожаный футляр с тиснением, где лежал маленький блокнот, подаренный на двадцать третью годовщину. Он аккуратно и торжественно положил их перед собой.

– На общем фоне выделяется только дело с Джозефом Брозом и Магдаленой Лазло. Насколько я понимаю, она пришла, пригласила его на чашку кофе и предложила поработать у нее телохранителем. Вы решили не сообщать ему, что мы следим за ней?

– Это было мое решение, – ответил Тейлор. Бессмысленно отрицать или отнекиваться. Это было написано прямо в том в файле, который он сам составлял.

– Почему? – мягко спросил Шихан.

Несмотря на внушительные размеры, он выглядел мягким – как и многие сотрудники ЦРУ. Толще в талии, чем в груди, шире в бедрах, чем в плечах. Волосы как из парикмахерской. По воскресеньям он предпочитал переодеваться в клетчатые рубашки и жарить барбекю. Мягкий, обычный. Но это не значило, что не способен отдать приказ об увольнении или, при других обстоятельствах, об устранении. Ему приходилось делать и то и другое.

Это решение могло положить конец карьере Тейлора. Оно нарушило несколько основных корпоративных правил. И не напускных, фальшивых правил, а самых настоящих. Тем не менее любое правило можно было нарушить, если причины были достаточно вескими, а результаты – правильными.

– Позвольте мне ответить откровенно, – сказал Тейлор. – У нас есть определенные ограничения по этому делу. Главное из них заключается в том, что никто не должен говорить мне, о чем идет речь. Если кто-то будет слишком настойчиво спрашивать, над чем работает Джон Линкольн Бигл, нам придется сообщить об этом в ваш офис и клиенту. Не его секретарю. Не его помощнику. Только ему, напрямую. Если бы я знал, что именно должно храниться в секрете, то мог бы отделить зерна от плевел. Но я не знаю. Если вы хотите рассказать мне об этом, я буду признателен, но мы будем продолжать в любом случае.

Тейлор хотел сказать: «Если что-то пойдет не так, потому что нам не сказали, за чем нужно следить, это будет ваша вина».

– Вторая вещь заключается в том, что вся информация по этому заданию передается только тем, кому совершенно необходимо ее знать. – Хотя это не являлось стандартом в «Юниверсал», определенная часть их работы выполнялась по такому принципу, и ожидалось, что сотрудники не будут обсуждать эти дела даже с другими сотрудниками. В отделе менеджмента и обучения считали, что это полезно для корпоративной атмосферы, а отдел продаж утверждал, что такая практика идет на благо имиджу компании. – Я сделал вывод, что секретность является основным принципом в этом деле.

– Я не смотрел досье Джо, – сказал Шихан, – но, если мне не изменяет память, он работает у нас уже давно. Это о чем-то да говорит. Я могу получить его дело? Если бы у нас были причины не доверять ему, он бы здесь не работал, верно? Похоже, ты мог бы использовать его как двойного агента.

– Фрэнк, я должен сказать: все, касающееся этого дела, требует максимальной секретности.

Мэл вызвал по внутренней связи мисс Слиго, своего секретаря. Это была очень трудолюбивая женщиной с проседью. Разобравшись со скопившимися делами, она была глубоко погружена в журнал «Премьер».

– Броз, Джозеф, личное дело, как можно скорее, – приказал Мэл.

– Итак, первым делом он подал запрос на проверку дома?

– Да, – ответил Тейлор. – К счастью, он попросил того же человека, который устанавливал прослушку. Так что нам повезло – он уже был в курсе дела.

– Какое совпадение.

– Вовсе нет. Я поручил установку Рэю, потому что он лучший. Броз тоже это знает.

– А если Броз каким-то образом догадается, что Матусоу ввел его в заблуждение?

– А что в этом плохого? – спросил Тейлор. – Он придет и скажет, что Рэй накосячил. Ну и ладно. Тогда мы вернемся и уберем пару жучков.

Раздался стук в дверь. Тейлор открыл. Это мисс Слиго принесла личное дело. Тейлор взял его, закрыл дверь и передал досье Шихану.

Шихан сказал:

– То есть ты ожидаешь от Джо нарушения протокола? Я правильно понял?

– Она красивая женщина, – категорично заявил Тейлор. – Ради красивой женщины мужчина способен на многое. Например, первоначальное интервью. Где запись? Отмазка о том, что батарейки сели, очень хлипкая, вам не кажется?

Первым делом Шихан взглянул на военное досье Джо.

– Старик, – он имел в виду К. Г. Банкера, потомка Банкер Хилл Банкеров и дальнего кузена Эллсворта Банкера, который был послом во Вьетнаме во время войны, – любит героев. Еще больше ему нравятся герои из числа морских пехотинцев. Он всегда приводит в пример Роба Блоха.

Блох был исполнительным вице-президентом по продажам, который всегда повторял: «Говорите, что у нас больше героев войны, чем у Вакенхата или Пинкертона. Говорите, что больше героев войны, чем у нас, есть только на Арлингтонском национальном кладбище. Говорите, что мы поручим работу человеку, который получил “Серебряную звезду”, сражаясь за свою страну. А если клиент не подпишет, скажите, что назначите человека, награжденного медалью Почета. Если он и тогда не подпишет, значит, он не американец и он нам не нужен».

– Это только начало, Мэл. К тому же Броз работает в компании дольше, чем ты.

– Я собираюсь пойти на крайность, – сказал Тейлор. Он хотел сказать, что и так уже перешел все границы. – У меня есть сомнения в преданности Джо Броза.

Тейлор подумал, не позволил ли он в этот раз желанию взять верх над рассудком. Такое бывало. Не позволил ли он своей личной цели – уничтожить Броза – стать важнее задания? С точки зрения правил – да. Но самое интересное, конечно, то, что он был прав.

Шихан продолжал читать. Он дошел до того, чем занимался Броз после службы в армии, и нахмурился. Пролистал вперед, просмотрел послужной список Джо в «Юниверсал» и увидел то, что ожидал. Он поднял глаза:

– Когда я увидел его имя, я подумал, что это тот парень, о котором мы говорили. Он выполнял кое-какую работу для моего отдела.

Многие виды работ подпадали под юрисдикцию отдела по особым вопросам просто потому, что они были слишком широкими, или слишком узкими, или слишком разными, чтобы вписаться в одну из категорий обычных служб. То, что работа относилась к специальным вопросам, не обязательно означало, что она имела политический или юридический аспект, что она требовала чрезвычайной осторожности или была связана с повышенной опасностью. Но могло быть и так.

– Он всего лишь оперативник, но я надеюсь, что вы правы.

– Я знаю, что у него хорошее досье. Но я нутром чую, – ответил Тейлор.

– Интересно.

– Так что пусть это будет небольшая проверка для него. Маленькая ловушка. Послушайте, Фрэнк, по-моему, мы в любом случае окажемся в выигрыше. Если она натравит его на Бигла, он должен прийти и сообщить об этом нам. Форма JO: C-1[18] в трех экземплярах: один для офиса, один для клиента, один для оперативника. А если он этого не сделает, то мы гарантированно узнаем об этом по прослушке в доме. У меня есть способ все перепроверить, если по какой-то гребаной причине мне покажется, что мы что-то упустили, используя только аудиоматериалы. Если он окажется предан компании, все будет в порядке. Если нет – что ж, убьем двух зайцев одним выстрелом.

– Ну, – сказал Фрэнк, – дело твое. Я просто хотел, чтобы ты знал, что эта работа много значит для К. Х. Ты должен сделать все, что потребуется.

– Хотите, чтобы я приставил к нему пару дополнительных людей? К ним обоим? Устроил слежку?

– Мэл, скажу тебе как другу. В этом деле не должно быть ни единой промашки. Отнесись к нему как к самому важному делу своей жизни. Если что-то пойдет не так, ты окажешься по уши в дерьме. Я говорю тебе это как друг.

Это означало: «Я тебе совсем не друг. Если ты облажаешься, я посажу тебя на сковородку, чтобы уберечь собственную задницу от огня».

Тейлор прекрасно понял, что именно подразумевал Шихан.

– Я отправлю четверых. Все будет как надо.

«А если Броз окажется предателем, – подумал он, – я его урою». В этот момент Тейлор имел в виду только карьеру Броза. Он собирался уволить его. Лишить пенсии. Несмотря на чрезмерную секретность вокруг этого дела, у Тейлора не было причин думать, что они играют с более высокими ставками. Пока что не было.

Глава десятая

После жучка в телефоне я нахожу остальные микрофоны. Затем вывожу Мэгги на пляж, поближе к воде, где могу рассказать ей о них. Ее первая реакция – позвонить в «Юниверсал» и потребовать вернуть деньги.

– Так нельзя, – говорю я.

– Этот человек некомпетентен, – заявляет она.

– Он не некомпетентен. В том-то и дело. Даже Рэй Матусоу мог случайно не заметить один микрофон. Но восемь – это не случайность. Это специально. Это говорит нам о том, что он один из них. Кто бы ни следил за тобой, по какой бы причине это ни происходило, Рэй работает на них.

Я знаю Рэя. Мы с ним работали вместе восемь лет. Он бывший сотрудник ФБР. Вдовец с тремя детьми, один еще учится в колледже. Недавно Рэй женился во второй раз на женщине с двумя маленькими детьми. У него есть дом с лужайкой и спринклером. Летний домик у озера в Сьерра-Невада. Он тратит не больше, чем может себе позволить, рассчитывает на бонусы за выслугу лет и нуждается в пенсии. Он – человек компании.

Рэй мог это сделать только по приказу «Юниверсал».

– Так давай пошлем «Юниверсал» к черту, – говорит Мэгги. – Уволим их и вернем наши деньги, а если они не захотят их отдавать, пусть общаются с моими адвокатами.

– Надо думать шире, – отвечаю я. – Здесь происходит что-то очень необычное. Возникает конфликт интересов: «Юниверсал» согласились взяться за твое дело, и в то же время они ведут за тобой наблюдение.

– Конечно, это конфликт интересов, – кивает она.

– У нас так не принято, – говорю я.

– Не глупи. Ты работаешь на корпорацию, а она делает то, за что ей платят, а не то, что этично.

– Я не говорю, что мы не станем этого делать. Я хочу сказать, что так не делается. Если станет известно, что мы шпионим за своими клиентами, то клиенты перестанут нам доверять. И мы потеряем бизнес. Поэтому для такого должна быть очень веская причина.

Если мы с Рэем Матусоу работаем друг против друга и он мне лжет, это тоже плохо. Наш резервный игрок должен нас поддерживать. Команда должна быть на нашей стороне. Если окажется, что один из твоих парней работает против тебя, все может пойти прахом. Поэтому мы так не делаем. Если только нет очень серьезных оснований.

Кроме того, я уже долгое время работаю в компании. Я делал для них вещи, о которых нельзя говорить, и я никогда о них не говорил. Чтобы вычеркнуть меня из обоймы, должен быть особый повод.

– Я же предупреждала, это серьезно, – говорит она.

– Да, предупреждала.

– Но ты мне не поверил. Ты хотел подождать и убедиться сам.

– Это часть моей работы.

– По должностной инструкции, – говорит она, – ты работаешь на меня. И я думаю, нам пора это прояснить.

Ее слова ставят меня в тупик.

– Да, мисс Лазло, я действительно работаю на вас. Но я профессионал. И я намерен все делать профессионально. Если это вообще возможно. Если бы ты пришла к своему адвокату и попросила его подать иск, который ты наверняка проиграешь и навредишь своей карьере, он бы отказался и правильно сделал.

– И я бы его немедленно уволила.

– Может быть. А может, и нет. Если бы ты пришла к дилеру «Порше» и попросила механиков отключить тебе тормоза, потому что ты хочешь водить без тормозов, они бы отказали. Если бы ты пришла к своему врачу и попросила морфий, потому что только он делает тебя счастливой, он бы отказал.

Кажется, я моментально озвучиваю то, что люди обычно не говорят и потом жалеют об этом. На самом деле многие клиенты просят нас делать опасные, незаконные или просто глупые вещи. Это происходит настолько часто, что руководство разработало целый ряд ответов, которым нас учат на семинарах по работе с клиентами. Я более или менее дословно цитирую фразы из раздаточных материалов, страницы которых были с перфорацией – специально для вставки в наши инструкции.

Она замолкает и смотрит на меня. Искренне, но без раскаяния она говорит:

– Прости меня, Джо. Это было… – она подыскивает слово, – …грубо. Мне не стоило говорить с тобой как с прислугой.

Но меня это раззадорило, и я решаю еще ее подстегнуть.

– Пойми, что мои слова о Рэе Матусоу, бонусах за выслугу лет и пенсионных фондах на самом деле обо мне. Я считаю, что он не пойдет против компании, потому что знаю, как бы мне было тяжело решиться на это. Я могу многое потерять, если пойду против них и встану на твою сторону.

– Да, наверное. Мне стоило об этом подумать. Но я решила, что ты взрослый мужчина и можешь сам принимать решения. Я тебя не умоляла и не заставляла.

– Еще ты должна понять, – говорю я, – что «Юниверсал» очень мстительные. Они преследуют предателей.

– «Предателей»… Как грубо.

– Мэгги, взгляни на меня, – и вот моя очередь. Я кладу руки ей на плечи и смотрю прямо в глаза. – Ты не понимаешь, кто мы такие. Мы носим дешевые костюмы, ведем себя скромно, и любой, у кого есть пара тысяч, может нанять нас. Но почти все в нашей компании – сотрудники ФБР, ЦРУ, полицейские, военные. Почти все мы служили. Те из нас, кто постарше, прошли Вьетнам. Мы выжили в мясорубке. Мы носили M-16, кидали гранаты и устанавливали мины. Мы видели, как умирали и страдали наши друзья. Не надо нас недооценивать. Серьезные люди редко бывают похожи на Сильвестра Сталлоне или Чака Норриса.

– То есть ты хочешь отказаться? Это ты пытаешься сказать?

– Нет. Я пытаюсь сказать, что если мы продолжим, нам обоим нужно отнестись к этому серьезно. Слушай, может быть, я ошибаюсь, может быть, это какая-то ерунда, просто ты переспала с какой-то большой шишкой, или его жена думает, что ты с ним переспала. Но мне так не кажется. У меня такое чувство, что я ради тебя ставлю на кон свою работу, не меньше. Ты-то получаешь по полтора миллиона за фильм, и тебе это может казаться мелочью, но у меня за плечами много лет работы, и для меня это важно. Вот что я думаю.

– Так чего ты хочешь, Джо? Давай, скажи мне, чего ты хочешь.

Она тяжело дышит, и я тоже. Нас хлещет ветер и мелкие соленые брызги, которые должны охлаждать, но от нас обоих исходит жар.

Может быть, мне стоит набраться смелости и сказать ей, сказать: я хочу уложить тебя, хочу войти в тебя, ходить с тобой в обнимку, чтобы весь мир видел. Но я говорю:

– Я хочу, чтобы ты отнеслась к этому серьезно. И ко мне. Это наше общее дело. Или ты можешь нанять кого-нибудь другого, а я вернусь на работу и пойду расследовать махинации с акциями, растраты и супружеские измены.

– Я на это согласна, – говорит она.

Я все еще держу ее за плечи. Наш зрительный контакт наэлектризован и кажется неразрывным.

– Да, я могу воспринимать тебя всерьез. Я всегда так и делала.

Мы смотрим друг на друга. Она немного приоткрывает дверь:

– Это все? – спрашивает она.

– Нет. Конечно, нет, – говорю я.

Я притягиваю ее ближе. Медленно. Мы не отрываем друг от друга взгляда. Она не говорит ни да, ни нет. Я чувствую жар ее тела еще до того, как оно касается моего. Ветер треплет ее волосы, развевает их, а затем я чувствую, как они касаются моего лица. Бывали женщины, с которыми я целовался, но не чувствовал и половины того, что чувствую от прикосновения раздуваемых ветром волос Мэгги. Мои руки все еще на ее плечах, мы медленно тянемся друг к другу. Когда я был ребенком, я ходил в кино на разные фильмы – ковбойские, военные – и там всегда были сцены поцелуев. Я ненавидел их. Может, вернемся к стрельбе и дракам, а? Даже когда я вырос, мне не нравилась романтика и секс на экране. Влюбленность, когда она есть в твоей жизни, кажется величайшей драмой в мире, не хуже смерти, но смотреть там не на что. Однако я подумал, что после всей этой романтичной и кинематографичной истории с Мэгги я изменюсь и когда увижу на экране поцелуйчики в следующий раз, то наконец-то проникнусь. И вот мы здесь, в Транкасе, на берегу Тихого океана, вокруг бушуют волны, дует ветер, свет великолепен, женщина еще краше. Мои руки на ее плечах, наши губы так близко, что мы чувствуем электрический заряд, исходящий друг от друга. Субатомные частицы, электроны, аура – называй как хочешь. Осталось преодолеть лишь расстояние толщиной с листок бумаги.

И мы преодолеваем его. Ее губы касаются моих. Это уже второй поцелуй. Я осмеливаюсь поцеловать ее в ответ. Мне уже за сорок, а я считаю поцелуи, как в четырнадцать лет. Тела следуют за губами. Прикосновения. Я чувствую, как ее соски напрягаются, а бедра расслабляются. Она прижимается ими ко мне, я твердею и знаю, что она это чувствует. Ее рот страстно приоткрывается.

И вдруг она отступает назад. Не резко, но решительно.

– Нет. Прости. Нет. Я не могу сейчас.

– Почему? – рычу я. Мне хочется вести себя как подросток, обзывать ее словами, которыми называют девушек, которые так поступают: дразнят нас тем, чего мы хотим больше всего, а потом оставляют ни с чем.

– Я не знаю. Мы должны…

– Должны что?

– Выяснить, что происходит, Джо. Эта проблема висит надо мной… Я не хочу ничего ре- шать.

– И что ты собираешься делать? Отложить всю свою жизнь на потом?

– Ты что-то делаешь со мной, Джо. Правда. В тебе что-то есть. Что-то настоящее. Но я не прыгаю в постель с любым парнем, который меня заводит, или всякий раз, когда мне хочется. Я просто не делаю этого. У нас с тобой серьезные отношения, Джо. Очень серьезные. А если мы ляжем вместе в постель, все будет еще серьезнее. Ты не из тех парней, которые встают с утра пораньше, пока я притворяюсь, что еще сплю, натягивают штаны, уходят и больше не возвращаются.

Конечно, я такой и есть. По крайней мере, я был именно таким. Много раз я поступал так, зачастую даже не ждал, чтобы тихо ускользнуть. Со многими женщинами, с которыми я был за свою жизнь, я просто клал деньги на стол и уходил. Но Мэгги права, с ней я не буду таким парнем. Я буду рядом с ней вечность.

Я играю роль шофера-телохранителя. Эту роль я уже играл раньше. Когда мы куда-то едем, я болтаю с обслуживающим персоналом и пытаюсь узнать что-нибудь полезное.

Мэгги несчастна. Не очень приятно, должно быть, осознавать, что кто-то подслушивает каждое твое действие. Не только разговоры, но и когда ты ешь, ходишь в туалет, храпишь, кряхтишь или поешь в душе. Кажется, она пытается выплеснуть напряжение, бросившись в работу с головой. Она просит и читает новые сценарии. Она ходит на обеды, ужины и вечеринки. Она общается со своими адвокатами и бухгалтерами, с продюсерами и финансовыми махинаторами. Это хорошо, потому что почти каждая поездка – возможность для меня с кем-то познакомиться. Большинство людей в Лос-Анджелесе водят машину сами, но если нет других шоферов, я знакомлюсь с метрдотелями или с парковщиками. Если мы едем к кому-то домой, я разговариваю с горничной, поваром или садовником. Все они гордятся своими звездами или влиятельными людьми, у всех есть истории, которые они могут рассказать.