– Ну, всё же… Он среди ночи выскочил из комнаты, упал с лестницы, сломал руку… И ничего не смог рассказать, так и увезли…
Гость, встретивший такое странное сопротивление вполне понятным намерениям, повернулся, посмотрел на окно. По стеклу стекала дождевая вода.
– Надо же… – не скрывая снисходительного недоверия сказал он. – Не ночевать же мне на улице…
Администратор нерешительно встал, взял с полки ключи, пошёл через фойе к коридору. Мужчина последовал за ним. В полной тишине, слегка разбавляемой шумом дождя, они миновали коридор, подошли к довольно ветхой деревянной лестнице. Администратор ступил на скрипучие ступеньки, упрямый постоялец последовал за ним. Распорядитель желанного жилья вставил ключ в замочную скважину, повозился больше обычного, пару раз чертыхнулся и открыл дверь.
– Замок барахлит, дверь лучше не закрывать, – тихо сказал он и услужливо пропустил в комнату своего усталого спутника.
Мужчина с надеждой и радостью посмотрел на аккуратно застланную кровать и благодарно кивнул. Неразговорчивый администратор неплотно прикрыл дверь и осторожно пустился в обратный путь. Ступеньки скрипели, он что-то невнятное бормотал, задавал себе немые вопросы и тут же отвечал на них замысловатыми жестами.
Постоялец спокойно не без любопытства осмотрел комнату. Окон не было, номер хорошо освещался мощной элетролампой, висящей на длинном шнуре. Апартаменты, конечно, не заграничные, но переночевать можно – кровать, небольшой стол, тумбочка, шкафчик, что ещё надо командировочному?
Незнакомец уснул быстро, свет тушить не стал – странный разговор с вечерними хозяевами гостиницы всё же дал свои результаты. Объятия морфея оказались не столь гостеприимными, как он наделся. Что именно его разбудило, он определить не смог. Открыл глаза, глянул на висящий на стуле костюм, посмотрел вверх – лампа слепила. На сиденье стула лежали часы. Мужчина недовольно и с беспокойством посмотрел по сторонам, взял часы. Время 3.40.
Его взгляд скользнул по комнате и упёрся в потолок. В потолке бесшумно и медленно поползла в сторону крышка люка, который он ранее не заметил. Постоялец замер. Крышка полностью сдвинулась…
Администратор дремал за стойкой, швейцар пристроился в большом мягком кресле. Первый дремал, второй крепко спал. Их покой нарушил дикий крик и последовавший за ним грохот. Администратор вскочил и дурковато осмотрелся по сторонам, перекрестился. Шум не прекращался, отчаянный крик повторился. Пробудившийся и выскочивший из кресла швейцар прибавил администратору смелости. Они, не спеша и не без страха переглядываясь, двинулись по коридору в сторону уже известной нам деревянной лестницы. Постоялец лежал у её подножия, не шевелился. Администратор и швейцар настойчиво уступали один другому дорогу, однако к лежащему в трусах и майке гостю подошли одновременно. Он ничком лежал на полу, не двигался. Администратор попытался нащупать пульс, но история была не киношная, всё происходило наяву, посему наш герой, кроме набата в собственных висках и предательской дрожи в собственных пальцах ничего не ощутил: может, жив, может, нет.
На полу лежал писатель Константин Паустовский. В эту злосчастную гостиницу его привела творческая судьба – он приехал в Грузию собирать материал для известной ныне повести «Колхида».
3
Пересечения
Человеку сугубо штатскому трудно представить, что вокруг его положительной во всех отношениях персоны могут происходить тайные, сложные, нелицеприятные и, как ни парадоксально, управляемые вещи. Иван имел не известное мне военное прошлое, но было оно кратким и далеко не генеральским. Так что с известной уверенностью его вполне можно отнести к категории штатских граждан. Иван не был наивным, но даже он не предполагал, что «тайная война», с которой он лишь слегка соприкоснулся, шла так развёрнуто и масштабно.
И в личных беседах с глазу на глаз, и на совещаниях, проходивших в довольно широком составе, генерал Корнеев подчёркивал особый статус группы «Невмешательство», где оперативный упор был сделан на аналитическую работу. Именно этим фактором Иван объяснял себе вольность генерала в формировании штата «привлечённых» консультантов, к коим он и был отнесён.
Оказавшись в составе оперативной группы на загородном пустыре, возле заброшенного колодца с обрезанными и украденными кабелями, Иван с печалью и злобой смотрел на два чёрных полиэтиленовых мешка с трупами и вспоминал начальствующие рассуждения об организационном оружии. Было сказано немало слов о косвенном воздействии на экономические, вытекающие из них политические процессы с целью придания им «нужной векторности». Но тематика жёсткого криминала, разложившихся человеческих останков, как составной части этой войны, была дипломатично опущена.
Справедливости ради следует сказать, что Иван как лицо привлечённое, своего рода вольный стрелок, мог и не участвовать в этой неприятной акции. Но тогда бы он потерял первичную информацию, а в работе это большой минус. А работать с минусом было не в его правилах. Стоявший рядом кадровый оперативник Степан Волошин, с которым он довольно быстро установил приятельские отношения, не совсем к месту, как посчитал Иван, подмигнул и не без заметной бравады, кивнув в сторону чёрных мешков, спросил:
– Не привык ещё?
– Нет. И не привыкну, – ответил Иван.
– Ничего, дело наживное… – неуклюже продолжил неудобную тему Степан.
Иван промолчал. Группа была подключена к расследованию дела о торговле людьми, где было несколько ответвлений, в том числе торговля человеческими органами. Ему было присвоено название «Генерация». Высокая цель – борьба за здоровье, свободу, часто жизнь человека должна была затмить сопутствующий дискомфорт. И затмевала. Но не всегда. Два новых трупа слегка подсветили звено цепочки, ведущей к вершине криминальной пирамиды, но это был только маленький и неуверенный шажок к раскрытию преступной организации. Иван это хорошо понимал и надеялся, что и Степан это понимает. Но, видно, годы, проведённые сыске, сказывались. Степан горячился:
– Это глотовские штучки… Пока экспертиза, пока крючкотворство – время летит. Плетёмся в хвосте – нас постоянно опережают. Надо сменить акценты в работе, нужен силовой, даже демонстративно-агрессивный вариант – на упреждение… Растревожим улей, и дело пойдёт…
Рассуждая о виде «предпринимательской» деятельности закоренелого преступника, Иван старался не углубляться в моральную сторону вопроса, чтобы лишний раз не трепать себе нервы. Чем страшнее дело, тем меньше должно в его расследовании присутствовать эмоций – такую он сделал себе установку и старался ей руководствоваться.
И дело не только в эмоциях. Тупо гребущий бабло дегенерат был, безусловно, фигурой страшненькой. Но не основной. В этом Иван был уже убеждён. Он не раз пытался нарисовать в своём воображении мрачный образ таинственного кукловода. Ничего не получалось, даже в общих чертах – только игра серых теней и чёрное пятно на их фоне. Он пытался придать пятну узнаваемые черты, но как только что-то начинало вырисовываться, мощная кисть смазывала штриховые наброски.
Никакой мистики, успокаивал себя Иван: недостаток информации порождает избыток фантазии, в данном случае – голодной на факты и злой фантазии. Если проявить терпение, оперативный прагматизм, через Глоту можно было выйти наверх, можно было. И поэтому монстра надо терпеть и беречь – до поры до времени. И в такой ситуации провести чёткую грань между вмешательством и невмешательством было трудно. Иван это понимал. И потому его порой коробило от того, что взрослые затеяли взрослую игру, но даже в узком кругу позиционировали себя как недоросли.
Домой Иван попал поздно вечером – было много разговоров, бумаг, встреч. Хотел было позаниматься делами из своей прямой практики, но силы покинули. Пустота в голове полная. Пока Иван, выжатый, как лимон, пытался расслабиться в кресле, периодически врывался в эту пустоту поток хаотичной информации, отрывочных мыслей, смелых до абсурдности предположений – впасть в забытье не получалось. Он пытался переключить сознание на вопросы быта, осматривал комнату, в очередной раз рисовал себе картину предполагаемого ремонта и вытекающего из него домашнего уюта.
И в тот момент, когда он дошёл до украшения стены напротив декоративной бамбуковой обрешёткой, уже несколько часов преследовавший его шум в ушах внезапно прошёл, сознание прояснилось. Но лучше не стало. Стресс был вытеснен пока не объяснимым, но явным чувством: что-то в комнате не так. Книга, оставленная вчера вечером на журнальном столике, лежала не на своём месте. Иван хорошо помнил: она была на краю, слегка зависала. Кто-то исправил небрежность и положил её более аккуратно. Иван встал, взял издание, открыл на закладке. Точно: не та страница.
Что это – наваждение, игры уставшего разума? Так, идём дальше, надо надеяться, верной дорогой. Осмотрел комнату, коридор. Ещё сюрприз. Вчера он в очередной раз зацепил ногой линолеум и в очередной раз принял окончательное решение устранить это безобразие. Умышленно не стал распрямлять покрытие и оставил задравшийся кусок во всём его неприглядном виде – чтобы, увидев его по приходу домой, вспомнить о своих благих намерениях. Точно, так оно и было. А теперь? Линолеум не топорщится, аккуратно приглажен.
Иван рванулся к компу, включил, подождал, проверил. Нет, захода не было. Получалось, кто-то в полумраке споткнулся о линолеум, пригладил его своей злодейской ножкой, затем шастал по комнате, задел лежавшую на краю стола книгу, она упала, закладка вылетела, и незваному посетителю ничего не оставалось делать, как поднять книгу, вставить на глазок закладку и аккуратно положить источник мудрости на место – с небольшой личной корректировкой.
Выводы? Или в квартире кто-то был. Или пора лечиться. Второе к истине значительно ближе. Валерьянки дома нет и никогда не было. Значит, можно – через силу, конечно, – рюмочку коньячка. Помогло: сон был крепкий, без кошмаров и видений. Утром он улыбнулся своей мнительности. Но полностью от мистического предположения не отказался.
4
Живец на живца
Смагин Андрей Викторович.
Год рождения 1895.
Начальник УРР.
Служит в управлении
со дня основания.
Чуждый мистике яркий оптимист писатель с большой буквы Константин Паустовский, увидевший в ту дождливую ночь в чердачном люке ужасное человекоподобное существо, довольно быстро пришёл в себя. Обошлось без переломов и серьёзных травм, но нервное потрясение оставило в памяти глубокий след.
Прибывшие на место происшествия милиционеры осмотрели чердак, крышу… Ничего. Этот удивительный и ужасный случай писатель не раз пересказывал, уделил ему внимание в своих воспоминаниях…
По больничному двору быстро шли Андрей Смагин и начальник городской милиции товарищ Васадзе. Московский гость был в гражданском, главный милиционер – в новенькой не без шика сшитой форме. Они подошли к стоящему в стороне от других строений одноэтажному дому. У центрального входа, если таковым можно назвать старенькую видавшую виды дверь, суетились несколько человек в белых халатах, в стороне смиренно стояли две женщины в чёрных платках. По мере приближения начальства медицинский персонал исчез за дверями, остались только женщины, сдвинувшиеся на несколько шагов – в ненадёжную тень негустых деревьев.
Смагин слегка поморщился:
– Двенадцать трупов за два месяца… А раньше спокойно было?
– Терпимо, – сказал Васадзе. Бывало убийств и больше. Бандиты. Но это уже не статистика. Здесь что—то другое.
– Хорошая наука статистика. Но я не по этой части. Здесь, – Смагин указал рукой на морг, – как я понимаю, три трупа. А остальные?
– Похоронили.
– Нельзя было повременить?
– Нельзя, родственники, – твёрдо и спокойно пояснил начальник милиции и добавил, вытерев платком мелкие капли пота со лба: – И погода…
– Понятно. Ну, пойдём.
Открылась дверь, выглянул мужчина в белом халате, вышел и молча вытянулся, ожидая распоряжений, перед Васадзе.
– Осмотреть надо, – неопределённо сказал Васадзе, медработнику этого туманного указания вполне хватило.
