В два огромных прыжка Константин Петрович преодолел расстояние, отделявшее его от стола, выдернул верхний ящик, запустил туда руку – и ощутил щемящее чувство утраты. Он еще немного пошарил в ящике и, окончательно убедившись, что там пусто, в ярости повернулся к незваным гостям. Лицо его, впрочем, было по-прежнему бесстрастно, только глаза метали молнии…
Нет, европейцы совершенно напрасно недооценивают азиатов вообще и японцев в частности. Японцы не только хитры и изворотливы, им также нет равных в рукопашном бою. Конечно, на Западе существуют свои боевые искусства, обычно примитивные и основанные на грубой силе, но сердце боевых искусств, как известно, не в силе, а в мягкости, в правильном использовании пустого и полного. И это как нельзя лучше доказывает японское боевое искусство дзю-дзюцу. Один легкий, почти незаметный тычок в нужную точку – и самый огромный европеец безропотно валится на пол, как шкаф с подпиленной ножкой. Надо только дотянуться до нужного места на этом шкафе…
Однако дотянуться Камакуре-сенсею как раз и не дали. Высокий господин в сюртуке не стал даже подниматься, когда японец бросился на него, словно сокол на лисицу, а просто слегка лягнул супостата. В следующий миг Камакура обнаружил, что он никуда не летит, а, напротив, очень удобно сидит на одном из своих стульев. При этом вставать ему совершенно не хотелось – во всем теле его обнаружилась необыкновенная истома.
– Вы, конечно, уже поняли, что мы перед вашим приходом произвели тут небольшой осмотр и изъяли некоторые огнестрельные предметы, – извиняющимся тоном заметил седоволосый. – Это было сделано исключительно для нашей с вами общей безопасности и для вящей содержательности разговора.
– Кто вы и что вам надо? – простонал несчастный Камакура.
– Позвольте представиться. – Гость в сюртуке церемонно привстал с дивана. Нет сомнений, что это был бы хорошо воспитанный и даже, может быть, приятный в общении господин, если бы только он не пинался так больно. – Я – статский советник Нестор Загорский. А это – мой верный помощник и друг Ганцзалин.
Лицо Камакуры покривилось: ну, конечно, китаец, он так и знал… Подумать только, его подвергли такому унижению в присутствии представителя второсортной нации! Однако он тут же овладел собой и осведомился, чем он обязан столь внезапному визиту господина Загорского и того… второго?
Статский советник отвечал, что у них к Константину Петровичу чисто практический интерес. Если говорить без обиняков, им стало известно, что господин Камакуров занят в России неким сомнительным и даже неподобающим делом. Дело это способно нанести вред их горячо любимой отчизне…
– Я не понимаю, о чем вы говорите, – высокомерно начал японец, но тут неожиданно и весьма неделикатно встрял помощник Загорского.
– Мы говорим о твоем шпионском задании, – проговорил он, буравя Камакуру недобрым взглядом.
– Что-о? – глаза японца полезли на лоб. Камакура-сенсей – и вдруг какое-то шпионское задание? Да как это может быть, ведь он настоящий правосравный черовек…
– Православный, – неожиданно поправил его Ганцзалин.
Японец бросил на него яростный взгляд, но вынужден был согласиться. Да, конечно, он правос… в общем, именно это он и имел в виду. Он верует в Иесу Кирисито, сегодня он женится на своей невесте в Сампсониевском соборе, он честно работает в пароходстве, так как же, скажите, может он быть шпионом?
Говоря это все, Камакура-сан был так убедителен, что, кажется, даже статский советник на минуту засомневался. Впрочем, помощник его оказался крепким орешком и не поверил ни единому слову японца.
– За дураков нас держит, – заметил китаец, не спуская глаз с Константина Петровича.
– Пожалуй, – после некоторого размышления согласился Загорский.
– А мы этого не любим, – заявил помощник.
– Пожалуй, – снова согласился Нестор Васильевич.
Российская империя, продолжил Ганцзалин, воодушевленный поддержкой хозяина, будет нещадно карать всяких там япошек… (шпиошек, поправился он, перехватив осуждающий взгляд Загорского), так вот, она будет карать шпиошек, которые думают, что им тут медом намазано и собираются ни за грош вызнать наши строго охраняемые государственные тайны.
Нестор Васильевич при этих словах деликатно кашлянул. На его взгляд, государственные тайны в России охранялись недостаточно строго, а в таких условиях, конечно, грех не взять и не положить в карман то, что плохо лежит.
– Вы не подумайте, что я вас осуждаю, – снова заговорил статский советник. – На мой взгляд, в профессии шпиона ничего зазорного нет. Если, конечно, он работает честно и в интересах государства, а не превращает разведку в синекуру. Мы с Ганцзалином и сами, между нами говоря, не раз и не два оказывались в положении шпионов…
– Разведчиков, – уточнил китаец.
Разведчиков, согласился Нестор Васильевич. Именно поэтому они бы очень хотели, чтобы господин Камакура был с ними откровенен. Потому что в противном случае им придется отдать его в руки жандармского управления. А там сидят грубые, безжалостные люди, которые ничего не слышали о чувствительности и тонкой духовной организации, не говоря уже о художественном строе души.
– Я взял на себя смелость посмотреть некоторые ваши свитки, – внезапно перебил сам себя Нестор Васильевич. – Поверьте, я кое-что понимаю в каллиграфии.
Помощник его горделиво кивнул: да уж, в чем в чем, а в каллиграфии они кое-что понимают. Да и не кое-что, а очень много. Если бы он, Ганцзалин, в свое время занимался бы каллиграфией, сегодня он уже затмил бы славу Цай Ю?на, и Чжун Ю, и всех их учеников, вместе взятых…
– Да, так я могу сказать совершенно чистосердечно, что вы мастер этого тонкого и рафинированного искусства, – не дослушав хвастливые речи Ганцзалина, продолжал статский советник. – Будет крайне неприятно, если грубые жандармские вахмистры начнут выкручивать вам руки и ломать пальцы. После этого, разумеется, о любой и всякой каллиграфии придется забыть навсегда.
– Ромать парьцы? – с некоторой дрожью в голосе переспросил Константин Петрович. – Что это за методы такие? Мы ведь, кажется, находимся в цивиризованной стране.
Нестор Васильевич отвечал, что на этот счет, увы, существуют разные мнения. Но даже если считать, что они находятся в цивилизованной стране, а не в средневековом Китае, все равно надо понимать, что сейчас идет война между Россией и Японией, а во время войны люди несколько ожесточаются, особенно по отношению к врагу…
– Башку отрывают напрочь, – с невыносимой простотой растолковал Ганцзалин витиеватые речи хозяина.
– Вы, может быть, слышали русскую поговорку «Война все спишет»? – поинтересовался статский советник.
Японец подавленно кивнул: да, он слышал. Загорский развел руками – в таком случае нет никакой необходимости объяснять дальнейший ход мысли жандармов. А вот если Камакура-сенсей согласится рассказать ему, Загорскому, все, что знает, он обещает, что никто его даже пальцем не тронет. Более того, очень скоро его обменяют на какого-нибудь русского разведчика, и полетит он сизым голубем обратно в свою Японию.
Тут Камакура-сенсей повесил голову, на лице его отобразилось мучительное раздумье. Во всей истории ему оставалось неясно одно: как этот господин статский советник понял, что имеет дело со шпионом?
* * *
Как ни удивительно, этот же вопрос интересовал и патрона Загорского, тайного советника С.
– Очень хотелось бы знать, как вы его вычислили? – его превосходительство внимательно глядел на Нестора Васильевича, который, в свою очередь, не менее внимательно глядел на него.
Патрону уже исполнилось… грустно даже сказать, сколько ему исполнилось, но выглядел он неважно – седой как лунь, грузный, малоподвижный, большую часть времени проводил тайный советник в глубоком кожаном кресле, и не потому, что так уж любил это кресло, а потому, что вставать с него с каждым днем становилось все труднее.
Впрочем, как говорят китайцы, человек стар – сердце молодо. Это в полной мере относилось и к его превосходительству. Какие бы немощи ни терзали тело, дух его был по-прежнему бодрым, а мысль – ясной.
Они с Загорским были знакомы столько лет, что вполне могли бы не соблюдать предписанных правил хорошего тона. Однако, в каком бы состоянии ни находился его превосходительство, он ни разу не показался перед своим протеже в домашней одежде – халате и шлепанцах. На нем всегда был сюртук или выходной костюм и неизменный галстук. Старый царедворец в любых обстоятельствах умел, что называется, держать спину.
Вероятно, и сама смерть окажется против него бессильна, думал Нестор Васильевич, с симпатией взирая на патрона. Даже и прекратив свой земной путь, в памяти людей, его знавших, наверняка останется он столь же несгибаемым и благородным, как при жизни… Впрочем, гадать, кто как будет выглядеть в гробу, – дело неблагодарное, лучше обратить свои мысли к текущим вопросам. Тем более что на один из таких вопросов уже ожидал ответа тайный советник С.
По словам Нестора Васильевича, вычислить шпиона оказалось делом не таким уж трудным. С началом войны особенный интерес японская разведка проявляла к русским казенным заводам, на которых делались корабли, выплавлялась сталь и производилось оружие, в том числе и взрывчатые вещества. Все это очень интересовало японцев, и не было никаких сомнений, что рано или поздно они доберутся до всех нужных им секретов, если уже не добрались.
– По вашей просьбе, Николай Гаврилович, я отправился с инспекцией по петербургским заводам, раздал кое-какие задания тамошним агентам, – Загорский говорил не торопясь, как будто вспоминал детали всего предприятия. – В нашем деле, как вы, конечно, помните, в первую очередь следует обращать внимание на изменение привычного порядка вещей. Таковое изменение обнаружилось на Путиловском заводе. Один из рабочих, некий Носов, подвернул ногу, однако, вместо того чтобы лечиться дома, продолжал ходить на работу, опираясь при этом на тросточку.
– На тросточку? – удивился тайный советник. – От рабочего я бы скорее ждал костыля. А впрочем, нынешние пролетарии – такие модники, от них всего можно ждать.
Нестор Васильевич кивнул: он тоже так подумал, но на всякий случай просил одного из тайных осведомителей приглядеть за модником. Выяснилось, что интересующий их рабочий, несмотря на травму, весьма активен. Кроме своего цеха, где отливают сталь, он регулярно посещает также и другие, в частности тот, где производят взрывчатые вещества.
– Вы, конечно, знаете, что в девяностые Дмитрий Иванович Менделеев изобрел пироколлодий – бездымный пироксилиновый порох, – продолжал статский советник. – Увы, иностранная разведка уже тогда работала отлично, а контрразведки у нас практически не было. В результате менделеевская рецептура была украдена, и патент на пироколлодий получил некий Бернаду – сотрудник американской военно-морской разведки. Благодаря этому открытый Менделеевым пироколлодий мы теперь вынуждены покупать у американцев. Несмотря на это прискорбное обстоятельство, русские Кулибины не спят и продолжают работать. Нам ведь нужно что-то противопоставить японской шимозе.
– Да, шимоза – страшная вещь, – задумчиво проговорил патрон. – По своей взрывчатой силе она намного превосходит наш пироксилин.
– При всем при этом шимоза вовсе не японское изобретение, – заметил Загорский. – Это вариант хорошо известного на Западе мелинита. Им у нас занимался химик-артиллерист Панпушко. Увы, он погиб во время испытаний. После этого на самом верху решили, что мелинит слишком опасен, и велели закончить всякие с ним опыты. А вот японцы держались другого мнения, продолжили исследования и, как видим, добились недурных результатов. Хотя, скажу откровенно, шимоза тоже небезопасна и довольно часто вдребезги разносит их собственные японские орудия…
– Одним словом? – перебил его тайный советник.
Одним словом, рабочий Носов продолжал как ни в чем не бывало курсировать между цехами. При помощи несложной интриги один из осведомителей ненадолго получил в свои руки загадочную носовскую тросточку. Оказалось, что набалдашник у нее откручивающийся и к тому же пустотелый. Более того, в набалдашнике этом обнаружилась металлическая стружка.
Тут уж за дело взялся лично Загорский. При ближайшем рассмотрении стало ясно, что именно благодаря пустотелому набалдашнику Носов выносил с завода интересующие его образцы военной продукции. Форму они имели разную: от заклепок и застывших оплавков до мелкой отбракованной штамповки.
– Японцы охотятся за нашей броней, – задумчиво проговорил тайный советник. – Но зачем она им? Хотят взять на вооружение?
