Ненависть дождя
Родители мечтали об этом уже давно, изучали страны, копили доллары, но денег не хватало. И мама уже шутила, что придется опять «отдыхать за казенный счет» – так она называла работу в детском оздоровительном лагере. Когда девочки учились в школе, мама несколько раз работала летом врачом в тогда еще пионерском лагере, а папа на время отпуска устраивался туда ночным сторожем. Марина и Маша получали бесплатные путевки – и вся семья прекрасно отдыхала в Подмосковье. Уже подряд три лета мама пропустила из-за выпускных и вступительных экзаменов Марины и Маши. Только несколько раз съездили отдохнуть, покупаться, да еще за грибами.
И вдруг им улыбнулась удача. Елена и Николай, проходя мимо, зашли в турфирму «Альбатурс», хотели прицениться и взять проспекты, а попали на рекламную акцию в честь десятилетия фирмы, стали победителями викторины и выиграли тур на двоих. Правда, при оформлении договора оказалось, что надо еще много всего оплатить: налоги, страховки, дорогу до начального пункта и от конечного (пароход отплывал из Сочи, а возвращался в Санкт-Петербург) – и все равно половину сэкономили.
– В августе отправим девочек на Черное море, – заявил папа с гордостью (именно он ответил на большую часть вопросов).
Потом была суета сборов и звонки знакомых, увидевших сюжет в «Новостях» (фирма не поскупилась на рекламу).
– Да, представьте себе, так и было, без обмана: просто с улицы зашли – и выиграли, – несколько раз в день объясняли родители. Наконец они отбыли самолетом в Сочи, и в доме стало тихо и спокойно. Сестры вели хозяйство по давнему уговору: за старшей закреплены закупка продуктов и пол, а за младшей – готовка и посуда.
В коридоре носились вкусные запахи. При виде накрытого стола Марина почувствовала сильнейший голод, она прямо набросилась на салат и глазунью. За чаем она совсем повеселела, рассказывала Маше, с какими интересными людьми встречалась. Марина уже год подрабатывала в университетской газете «Альма матер», писала небольшие заметки, репортажи и очерки. Придумала себе псевдоним, немного изменив фамилию: Белых – Марина Белова. «Мой девиз – никакой «чернухи»», – объясняла она свой выбор. Писала о своих ровесниках, увлеченных каким-то делом: спортом, искусством, ролевыми играми, бардовской песней, защитой окружающей среды. Марина «попала в струю». Редактор, аристократичный старый профессор Георгий Федорович Лепешинский (по слухам ему было уже 90 лет), хвалил ее:
– Ваша положительная направленность очень привлекательна для читателя.
Впрочем, тут же вымарывал половину текста и требовал заменить все слова иностранного происхождения и молодежный жаргон.
– Наша газета должна служить образцом литературного языка, а не уподобляться бульварным изданиям. Вот вчера, например, встретилось мне такое объявление: «Требуется менеджер для промоутинга флайеров». Ну, и как его прикажете понимать?
– «Требуется уличный распространитель приглашений», – с ходу перевела Марина.
– Вот так бы и называли! Зачем же язык засорять? Уж если уборщица стала «менеджером по сервису», то кем будет няня – «менеджером по памперсингу» или «консультантом по шлепингу-попингу»? Нет, Марина Николаевна, пишите, пожалуйста, по-русски.
Такое у Георгия Федоровича было правило: ко всем независимо от возраста и статуса обращаться только на «Вы» и по имени-отчеству. От него первокурсник на экзамене мог услышать:
– Увы, Михаил Григорьевич, Ваши знания неудовлетворительны.
Марина быстро приспособилась: писала, как хотелось самой, а потом корректировала «под Лепешинского». С каждым разом правок становилось меньше, и недавно он поручил ей цикл интервью для постоянной рубрики «Наши выпускники», дал список десятка нужных людей и круг вопросов.
– Скоро вступительные экзамены, абитуриентам полезно узнать, какие выдающиеся люди учились у нас.
За две недели Марине удалось сделать пять интервью. Но были и казусы.
– Представляешь, Маша, еле дозвонилась до этого бизнесмена, а он мне говорит: «Конечно, помню студенческие годы, и Георгия Федоровича не забыл, передайте привет. Но я очень занят. Вы уж сами придумайте что-нибудь эдакое, с изюминкой, но без криминала. Все равно же никто не верит в эти интервью».
Маша смеялась и предлагала Марине налегать на свежеиспеченный кекс «с изюминкой и без криминала».
Марина хотела после ужина привести в порядок сегодняшние записи, но только присела к столу, заметила, что Маша вышла из кухни с пачкой чая и засунула ее в карман куртки.
Ты куда-то собираешься?
К Галине Леонидовне.
Сегодня же не четверг.
– Я и вчера заходила, у нее чай кончился, забегу на минутку, занесу.
Маша каждую неделю навещала свою бывшую «классную даму» Галину Леонидовну Кострикову – учительницу литературы и режиссера школьного театра. На пенсию она пошла в 65 лет, когда склероз стал ей мешать заниматься любимым делом. Машин класс был последним выпуском Галины Леонидовны, они все поклялись собираться у нее в первый четверг месяца, придумали даже название «костер по четвергам», как у любимого ею Леонида Жуховицкого. Сначала приходили многие, но за два года поразбежались, особенно, – после микроинсульта, когда Галина Леонидовна стала все забывать, даже не могла одна выходить из дома. Можно было подумать, что провалы в памяти начались не только у нее, но и у молодых. Зато Маша и Таня Колокольникова (но та вообще жила в том же доме) взяли за правило навещать ее каждую неделю.
Марина тоже иногда забегала к старушке из благодарности за ее замечательные уроки, за привитую не просто грамотность, но любовь к языку, хотя просиживать в гостях часами, как Маша, она не могла. Ей не хватало Машиного терпения выслушивать несколько раз одно и то же.
Но сейчас острое чувство тревоги кольнуло Марину, и она выпалила:
– Давай, я лучше схожу, а то я ее совсем забросила, – и, не давая Маше времени на размышление, кинулась обуваться.
Маша возразила:
– У тебя же куртка мокрая.
– Возьму твою. А ты дома побудь, вдруг кто позвонит, – с намеком на Князя.
Набросила куртку, сунула руку в карман, проверяя ключи, и поскорей захлопнула дверь квартиры, словно Маша могла за ней погнаться и вернуть. Уже закрывая железную дверь тамбура, подумала: «Что я опять задергалась? Здесь только двор перейти, да за угол завернуть».
5
Я тогда дошила свое платье и даже пошла на выпускной вечер. Плохо помню этот вечер, ушла сразу после вручения аттестатов, но на фотографии я в красивом платье и улыбаюсь, как хотела мама. Успешно сдала экзамены и поступила в институт народного хозяйства на экономический факультет. Решила учиться на заочном отделении и работать.
Зоя уехала домой. Я обменяла нашу квартиру на малосемейку с доплатой, раздала все долги родителей за машину, кооператив. Квартирка оказалась очень маленькая, в кухню вошла только тумбочка и два шкафчика. Из старой квартиры я забрала вещи из своей комнаты и папины большие часы, остальное продала. Самое противное в моей новой квартире – это санузел. Даже не представляла себе, что можно придумать такое. Раковина, под ней вонючая решетка, прикрывающая зловонную дыру. Туда стекает вода из раковины и должна стекать еще вода из ржавого душа, который не работает. Моюсь в тазике. И еще достают мои соседи: молодая семья с двумя маленькими шумными карапузами. У них никогда не бывает тихо. Как только муж появляется дома, тут же начинаются разборки. Причины разные: потраченные деньги, ревность и даже воспитание детей. Вечерами сижу дома одна. После аварии у меня ухудшилось зрение, стала носить очки, и еще часто болит голова, особенно когда понервничаю или идет дождь. Не выношу стук дождя. Кажется, что он молотком стучит по вискам. Хочется забиться в угол, и ничего не видеть и не слышать…
Мои одноклассники разъехались кто куда, а те, кто остались, работают или учатся, у всех своя жизнь. Приходили один раз как-то по осени и все. С разменом и продажей помог папин друг Виктор, он же и устроил меня на завод. У меня осталось еще немного денег. Но пришлось все потратить на одежду. Я очень сильно выросла за последний год: подолы платьев и пальто стали «мини», рукава из длинных превратились в «три четверти». Мама и папа планировали обновить мой гардероб этим летом, как только отец получит квартальную премию. А пальто собирались купить в октябре, на другую премию. Помню, как мы с мамой выбирали мне фасоны по журналу мод, обсуждали цвета тканей. Мы сидели с ней рядышком на диване и строили планы. Какое же это было счастье!
На зиму купила у перекупщиков модные сапоги, куртку с большим капюшоном, отороченную песцовым мехом. Связала под цвет шапочку и варежки. Сшила себе костюм, который, как мне казалось, подходил для секретарши. И началась моя новая жизнь. Представляю сейчас, как смешно я выглядела в мешковатом унылого мышиного цвета костюме, с гладко причесанными волосами, собранными в узел и в очках. Как он рассмотрел меня тогда?
Вот уже два месяца я работаю. Ездить на работу приходится с другого конца города с двумя пересадками. Мерзну, новая куртка только осенью казалась теплой, а для зимы не подходит. Распорола старую кофту, вставила ее внутрь, но совсем зимней моя куртка не стала, зато сапоги высокие, теплые и очень красивые. Мою начальницу зовут Калерия Валерьевна. Чем думали ее родители, когда к такому отчеству дали имя Калерия? Все заводоуправление зовет ее Кавалерия. Прозвище удивительно к ней подходит. Ходит в туфлях на высоченных каблуках с металлическими цокающими набойками, успевает одновременно печатать на машинке, отвечать по телефону и разговаривать с посетителями. При этом совсем не умеет разговаривать тихо. Первая узнает все новости и всегда все знает. Я уже сносно печатаю на машинке. Успеваю еще делать свои контрольные для института. Но самое приятное в моей жизни – это поездки к Зое.
Несколько лет назад завод построил базу отдыха: большой корпус и домики для начальства. Деревушка Завражино насчитывала раньше десятка два домишек, что тянулись вдоль реки, а сейчас там две развалюхи остались, одно название. Но место было красивейшее: излучина реки, песчаный берег и сосновый бор с черничными логами. Проложили дорогу от ближайшего дачного поселка. Летом там постоянно живут отдыхающие, а зимой желающих возят на выходные заводскими автобусами. От базы отдыха до Белого Яра – Зоиной деревни, всего километров пять. Летом между деревнями лежит непроезжая низина – Марфино болото, а зимой неплохая дорога. Когда в пятницу везут отдыхающих на базу отдыха, меня пускает в свой автобус один пожилой водитель. Впереди есть небольшое сидение, я там как раз помещаюсь. Тепло, приятно пахнет бензином. Он даже потом подвозит меня в горку почти до Зоиной деревни. А там добежать всего ничего.
6
Квартира Галины Леонидовны была в соседнем доме, стоящем под прямым углом, только подъезды выходили в другой двор. Старушка не была одинокой, но ее дочь Ольга с семьей жила в Обнинске. После инсульта она приехала, пожила две недели, сама ставила назначенные уколы, предложила переехать жить к ней, а квартиру пока сдавать. Но Галина Леонидовна, почувствовав себя лучше, отказалась: она недолюбливала зятя, а внуки-подростки крутили слишком громкую музыку.
– Пока могу, поживу сама себе хозяйкой, – заявила она дочери.
Она оформила завещание на Ольгу и попросила ее договориться с социальной службой на надомное обслуживание. Галина Леонидовна продумала свой распорядок: в понедельник приносили продукты, во вторник приходила медсестра, в среду делалась уборка. Четверг она объявила днем приема гостей: утро – для пенсионеров, а вечер – для молодежи. Остальные дни оставила для дочери, которая, надо отдать ей должное, приезжала с ночевкой один-два раза в месяц, а летом неделю проводила с матерью на даче.
Во дворе было безлюдно, шумели под ветром потемневшие мокрые клены, накрапывал дождь. Марина вдохнула прохладный воздух с запахом влажной земли, надела капюшон, запахнула куртку и быстрым шагом пересекла ставший унылым двор. Вот и первый подъезд, код всего на одну цифру отличается – внутри светло и тепло.
В квартире Галины Леонидовны везде были развешаны памятные записки: на входной двери «Если кружится голова – не выходи», на зеркале – гимнастика, над телефоном – нужные номера, на кухне – список таблеток с отметками о приеме. Но с головой у старушки стало заметно лучше, сегодня она ничего не путала, не повторялась в разговоре.
Выглядела Галина Леонидовна гораздо моложе своих лет: серые глаза – ясные, волосы – аккуратно подстрижены, как будто крашены под седину, фигура – подтянутая. Уже второй год она соблюдала строжайшую вегетарианскую диету, к тому же призывала и всех знакомых. Исключение составляла Пуська – изумительной красоты русская голубая кошка. Ей кроме сухих кормов частенько перепадала вареная рыбка. Пуська была полноправным членом семьи и могла гулять, где вздумается, кроме накрытого стола. Но она упорно боролась за свои права и всегда садилась на свободное место, а передние лапки ставила на самый краешек столешницы. Это называлось «сидеть, как прилежная ученица», и выглядело уморительно. Однажды Марина была свидетелем разговора Галины Леонидовны с дочерью. Ольга возмущалась, что кошке позволяется сидеть на письменном столе и спать на хозяйской подушке.
–Мама, отучай ее везде лазить! У кошек бывают глисты!
–Моя Пусенька чистая, по помойкам не бегает. Глисты у нее могут быть только от нас, людей, – категорично парировала Галина Леонидовна. Прекрасно знающая, кто в доме хозяйка, Пуська продолжала при этом сидеть на столе, нагло поглядывая на Ольгу своими оранжевыми глазами. Девочек Белых кошка обожала, впрочем, как и они ее. Посидев немного «прилежной ученицей», она перебралась на колени к Марине и, получая свою порцию ласки, громко мурлыкала.
Марина и Маша в детстве страстно мечтали о кошке или собаке. Но родители не соглашались на собаку: мама – из-за хлопот с выгулом и проблем с поездками, а папа принципиально считал, что собаке не место в квартире в роли игрушки: она должна быть или сторожевая или охотничья. На кошку их, пожалуй, можно было бы уговорить, но тут против выступала бабушка. Она опасалась за жизнь любимой канарейки Сьюзи. Это хрупкое существо, подаренное Алле Михайловне коллегами по работе на день рождения, неожиданно стало ей очень близким и дорогим. Канарейка жила в клетке с открытой дверцей, любимое место у нее было на плече хозяйки. Она, похоже, возомнила себя человеком. За обеденным столом Сьюзи полагалась тарелочка, а угощение она клевала только с вилки. Если об этом забывали, крошечная птичка устраивала форменный скандал.
Галина Леонидовна, как обычно, была одета совсем не по-домашнему. Она терпеть не могла халаты, и сейчас была в брючном костюме с бирюзовым блузоном, на ногах – туфли, хотя и на низких каблуках. Она безуспешно пыталась напоить гостью чаем с вареньем и жаловалась, что не с кем поехать на дачу: у дочки отпуск уже прошел.
–А там – огурцы, зелень, цветы. Марина, может, вы с Машей съездите со мной на недельку отдохнуть? Я ведь себя сама обслуживаю, но ехать боюсь, вдруг упаду по дороге.
Марина хорошо помнила, какое гнетущее впечатление произвела на всех окрестных пенсионерок внезапная смерть ее бабушки. Семь лет назад у Аллы Михайловны случился инсульт прямо на улице, она упала на ступеньках булочной, ударилась затылком и умерла от кровоизлияния в мозг. «Шестьдесят один – совсем молодая», – твердили старушки и шевелили губами, подсчитывая, на сколько они старше. Сейчас Галина Леонидовна была старше бабушки на шесть лет.
Дача была после литературы ее любимым занятием, источником здоровья, энергии и экологически чистых продуктов. В том, что на даче что-то еще росло, была немалая заслуга родителей, которые вслед за дочерьми втянулись в шефство над Галиной Леонидовной. Мама, хотя и была, по собственному признанию, огородница нулевая, любила природу, а отец просто обожал работать на земле: копать, садить, полоть. Это у него с детства осталось. Девочки сочетали приятное с полезным: ловили первый загар с лопатами в руках, а потом бегали на речку купаться. Все вместе, впятером ездили на машине: в мае – на посев, в июне – на землянику, в июле и августе – на сбор урожая. Это называлось «наезды», из каждого мама делала маленький семейный праздник. Она мыла посуду и подтирала пол, накрывала стол на веранде пластиковой скатертью, ставила цветы, сооружала салатики из всего, что успевало вырасти, делала красивые бутерброды. Все пятеро усаживались за стол так, что бы можно было, поглощая свой обед, любоваться цветами, зеленью, недалеким леском через открытые окна веранды.
Кроме наездов, Маша – то с Таней, то с Мариной – устраивала для Галины Леонидовны среди лета «набеги». Приходилось ехать час на электричке, да два километра пешком топать.
Учительница брала в электричку на всех новинки литературы, зачастую именно от нее Марина узнавала имена новых интересных авторов. Не всех она рекомендовала девушкам, от Лимонова, помнится, отговаривала:
–Начитаетесь и тоже начнете думать матом, а к этому привыкнуть легко, отвыкнуть – труднее. Правда, мимо пьяного грузчика теперь прохожу без напряжения: его примитивная из двух слов лексика кажется птичьим щебетом.
Галина Леонидовна на удивление бодро преодолевала дорогу от станции, восхищаясь воздухом и природой, на даче неутомимо трудилась над грядками и всегда щедро одаряла помощниц садово-огородной продукцией.
–Конечно, придется и Пусеньку взять, но она от станции пешком пойдет, она дачу любит.
Что правда, то правда: кошка терпеть не могла оставаться одна дома и предпочитала ходить на дачу пешком. Она всегда бежала впереди хозяйки и только при встрече с собакой прыгала в свою корзинку. Услышав свое имя, она мурлыкнула, будто поддакнула.
Когда Марина, распрощалась с Галиной Леонидовной, пообещав подумать на счет дачи, было часов десять. Из-за сплошных облаков стемнело слишком рано. Марина не ожидала этого и, выйдя из подъезда, невольно остановилась. Были всего-навсего сумерки, но неприятное чувство, что кто-то следит за ней, заставило Марину вынуть руки из карманов. «Это – нервы, – сказала она себе. – Как быстро привыкаешь к хорошему! Андрей стал меня провожать – теперь боюсь ходить одна». Марина шла, сторонясь кленов, самой серединой двора. Вот и последний подъезд. В метре от дверей чернели высокие кусты сирени. Когда Марина протянула руку к замку, ощущение опасности стало таким невыносимым, что она даже не удивилась, почувствовав, что грубая рука сдавила горло. В глазах завертелись цветные круги…
…В глазах завертелись цветные круги – но правая нога уже нанесла расслабляющий удар по голени противника. Освобождение от захвата сзади – это она отрабатывала в зале не раз! Хватка ослабла, освободив шею, Марина резко двинула головой и рукой, надеясь попасть в лицо врагу, а левым локтем – в солнечное сплетение. Отпрыгнула, развернулась. Темная фигура, перегнувшись пополам, мешком свалилась на асфальт. Достала!
За спиной послышались приглушенные голоса, с силой распахнулась дверь. Громко и весело переговариваясь, из подъезда вываливалась подвыпившая компания: мужчины, женщины. Марина инстинктивно отпрянула от двери, только на мгновенье, выпустив из виду поверженного врага, а он уже поднялся на четвереньки и «с низкого старта» рванул за угол дома, зацепив крайнего из толпы. В полосе света быстро промелькнули синие штаны и белые кроссовки. Задетый сел задом в лужу, взвизгнула обрызганная женщина, послышался возмущенный мат:
– Вот, … придурки, на людей кидаются!…!
Компания сгрудилась, засуетилась, пытаясь поднять тучного собутыльника.
Только два пошатывающихся субъекта вытаращились на застывшую Марину:
– О, Лева, прикинь, какая девушка! Вас проводить?
Не отвечая, Марина вбежала в подъезд, хлопнувшая дверь отсекла шум за спиной.
«Да что же это за день такой! Почему на нас нападают? Что это было? Что он хотел: ограбить, изнасиловать, убить?» – думала Марина, тяжело дыша, и вдруг обнаружила, что бежит по лестнице. Она остановилась и с третьего этажа на десятый поехала в лифте.
Второй раз за сегодня ей пришлось применить технику, про которую думала, что все забыла. Вспоминать было неприятно, ведь бросила дзю-до после девяти лет занятий. Уже был бы первый разряд, но из-за подготовительных курсов пропустила несколько тренировок, не попала на аттестацию и отстала от подруг. Самолюбие не позволяло быть «вторым сортом», и Марина больше не приходила в зал. Особенно ее задело, что тренер Костя, ради похвалы которого она так выкладывалась, и который, казалось, выделял ее среди девушек, даже не позвонил ей, не поинтересовался, что случилось.
«Однако, спасибо тебе, Костя, за науку!» – подумала Марина и пощупала шею. – «Синяка, наверное, не будет. Хорошо, что не на Машку напал, ее шейка бы враз хрустнула». Она решила ничего не говорить сестре, а то ведь не заснет со страху. Как можно тише открыла и закрыла первую дверь. В тамбуре, сделанном из коридорчика, по уговору между тремя квартирами не было лишних вещей, только ящик у торцевой стенки, оформленный папой под красивую тумбочку с зеркалом, да коврики под дверями. Марина глянула в зеркало: не сильно ли растрепанная и помятая, – да так и ахнула: «На мне же Машина куртка!». Красная куртка, яркая, заметная и в сумерки, на голове – капюшон. Маша – вот кого подкарауливал «придурок»!
Прежде чем войти в квартиру, постаралась выровнять дыхание. Тихо бормотал телевизор. Маша, в махровом бежевом халатике, свернувшись клубочком, спокойно спала в кресле. Марина долго смотрела на нее, такую беззащитную, и постепенно успокаивалась: «Какие у нее могут быть враги? Ее же все любят. А дети – так и липнут», – Марина вспомнила строчку из своего поздравления Маше в честь окончания школы: «…так шагай к своим новым вершинам, неподвластная злобе и зависти». «Уж такая она и есть. Она же никому зла не желала в жизни! Наоборот, всегда – как «Скорая помощь». А лечить просто обожает. Стоит кашлянуть – уже тащит шарф, градусник, чай с малиной. Будущим пациентам просто повезло».
Марина вспомнила, как тяжело было Маше на первом курсе, когда начались занятия в анатомичке. Она тогда похудела, побледнела, ночью во сне кричала. Видя ее страдания, мама первая не выдержала:
– Машенька, может, тебе лучше оставить медицину?
Марина думала, что Маша держится из последних сил, только чтобы не огорчить маму. Ведь мамина мечта о семейной династии врачей чуть не рухнула, когда Марина, которую с детства прочили в хирурги, в десятом классе вдруг передумала. Она заявила со всей возможной твердостью:
– В медицинский не пойду, и не уговаривайте, – только Университет или Бауманское.
– Что за крайности такие? – удивился отец. – Ты хоть определись, кем собираешься стать.
– Или писателем, или программистом, еще подумаю. – Марина с раннего детства сочиняла стихи и прозу, писала для школьной газеты, а домашний компьютер был ее хобби.
– Так сразу и писателем?
– Нет, сначала надо поработать журналистом, накопить жизненный опыт.
Огорченная мама перенесла свои чаяния на Машу: пусть будет еще один терапевт. А теперь была готова отступиться, но Маша рассуждала иначе:
– Нет, я не уйду, я привыкну. Я же мечтала быть врачом. А если сейчас брошу, то и потом всю жизнь буду бояться трудностей.
«Да никому она не могла навредить! Это все – совпадение. Машина шла себе мимо. Толкучка в метро – просто несчастный случай, а на меня набросился наркоман, хотел поживиться чем-нибудь: кошельком, часами, сережками. Может, все же позвонить в милицию? А что сказать-то? Не ограбил, не убил».
Марина внезапно почувствовала такую усталость, словно из нее вынули стержень. Она на подгибающихся ногах проковыляла в ванную, кое-как сполоснулась, добрела до постели и рухнула, как подкошенная.
7
Директор завода болел уже второй месяц, и поговаривали, что его скоро отправят на пенсию. Калерия считала, что директором поставят первого зама, но вышло все не так. В тот день, когда он пришел первый раз на работу с утра было ясно, а накануне выпал свежий снег. За окнами было удивительно светло и празднично. Он вошел стремительно, улыбнулся нам с Кавалерией, представился, как исполняющий обязанности директора, попросил сделать табличку на дверь и вошел в кабинет. С этого момента все изменилось. Работы всем прибавилось, приходилось даже оставаться вечером. Но он уходил все равно после нас. А утром ровно в восемь в белой рубашке, отглаженном костюме появлялся в приемной. Зачастили любопытные, в основном женщины. Чаще всех захаживала к Кавалерии Надежда – начальник планового отдела. Яркая брюнетка, недавно развелась с очередным мужем, она весь обед проводила в нашей приемной. Как леопард, подстерегающий добычу, она сидела в кресле, выставив свои длинные ноги на всеобщее обозрение. На меня они с Кавалерией не обращали внимания, так что я была в курсе всех семейных проблем нового директора. Никто не сомневался, что в конце года его утвердят, потому что его тесть – большая шишка в нашем министерстве. Жена с ребенком пока осталась в Москве, но про нее говорят…(и такие подробности из его личной жизни, что мне казалось, наши женщины являются его близкими родственницами).