Альма. Ветер крепчает

1. Некоторые львы – уже короли

Вот зебра без полос, стоит в жёлтой траве, а в её тени лежат двое детей.

– Гляди, какая высокая.

Это говорит Альма. Своему младшему брату, который растянулся рядом с ней.

– Гляди!

Они лежат на спинах, бок о бок, посреди бескрайней саванны. И когда солнце чуть сдвигается с места, животное делает шаг, чтобы дети оставались в тени. Оба смеются, разглядывая его. Знала бы Альма, как будет вспоминать потом прохладное плечо лежащего рядом брата, плеск его смеха.

– Видишь. Я говорила. А ты не верил, – улыбается Альма.

Мальчик не отвечает. Все зебры в их долине низкорослые, полосатые, пугливые. А эта высокая, выше, чем даже вытянутая вверх рука, когда встанешь на цыпочки. Вокруг шеи – кожаное кольцо. У неё нет полос, и она тихо стоит на месте, приглядывая за ними. Она ничего не боится.

– Где ты её нашла? – спрашивает Лам.

– Я не находила. Она сама нас нашла.

Брат замолкает, глаза его блестят.

– О чём думаешь? – спрашивает Альма.

Тишина. Он размышляет.

– Проверяю, смогу ли вспомнить день лучше, – говорит Лам.

Альма улыбается. Только что она показала ему, как залезать этой зебре на спину – держась за кожаное кольцо. Брат даже забрался следом за ней и уселся сзади, в своей синей шапочке, с которой не расстаётся. Они помчались галопом к деревьям, и газели разлетались, как бабочки. А после они оба тихонько соскользнули на траву, отяжелев от счастья.

– Её зовут Дымка, – шепчет Альма.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что вся белая.

– А что, можно давать имена всему новому?

Она отвечает гордо:

– Да. Хочешь – и называешь.

Но Альма знает, что до появления белой Дымки последней новостью в их долине было рождение её младшего брата. Когда родился Лам, ей было три, и ничего нового с тех пор не возникало на горизонте.

Их долина со всех сторон окружена скалами. В ней тепло и красиво, как в раю. Она похожа на огромную ладонь, полную лугов, деревьев и диких зверей. Раскрытую ладонь, дающую всё, что нужно для жизни: пищу, звёздные ночи и маленьких, резвящихся в ветвях забавных обезьянок. А ещё ливни, под которые они ныряют голышом, послеобеденный сон между мамой и папой, высокие травы, которые гнутся, когда пройдёт лев или дунет ветер.

Но кроме того уютного, укрытого от всего мира, ничего для них не существует. На всю долину – лишь одна их семья. Нечему взяться для новых имён – и неоткуда. Или надо тогда называть каждое пролетающее облако!

И вдруг вот она – Дымка. Стоит перед ними, точно мираж. Альма видела, как она пришла ровно год назад. И долгими днями прочёсывала долину одна, с луком через плечо, чтобы отыскать её снова, чтобы убедиться: она ей не приснилась.

Мало-помалу Альма научилась приближаться к ней и много месяцев ничего никому не говорила. Хранила её для себя одной.

– Дымка! – зовёт Альма.

Дымка склоняет к ней морду с ласковыми тихими глазами.

– Она откликается? – спрашивает Лам.

Они всё лежат. Альма, улыбаясь, перекатывается на бок, и из травы вспархивает облако крохотных птичек. Теперь она лежит к брату спиной.

– Откуда она пришла? – спрашивает Лам. – Оттуда?

Тишина.

– Аам, скажи.

Он зовёт сестру Аам. Тянет это «А», словно готовится съесть любимое лакомство, жмурясь от удовольствия.

– Она оттуда? Аам, скажи.

Младший брат тоже повернулся на бок и смотрит ей в спину. Он спрашивает снова:

– Аа-а-а-ам… Откуда она?

Даже в раю нужно рассказывать детям сказки и придумывать другие миры. Так что Альма придумала для брата страну, Которая Там. Она рассказывает про неё каждую ночь. Она наполнила её чёрными цветами, маленькими девочками, пахнущими жжёным сахаром, искрящимися в темноте лугами, крылатыми домами высотой со скалу. Она говорит «там» на языке их матери, языке легенд и песен.

Но случилось кое-что непредвиденное, от чего Альме немного не по себе. Страна, которую она выдумывает для брата, стала для него убежищем. Лам понемногу перебрался туда, на воображаемые просторы. Последние месяцы он думает лишь о них, днём и ночью.

И не хочет оттуда возвращаться.

Лам слышит, как бормочет сестра. Альма напевает, и по голосу ясно, что она улыбается. Ей нравится быть королевой созданной для него страны. Нравится рассказывать красивые и полные опасностей сказки, которые сами собой слетают с её губ.

Проходит время. Небо темнеет, нависает. Дымка стоит над ними, не двигаясь. Возле глаза у неё сидит маленькая птичка с серебристым клювом, и она не хочет её вспугнуть. Даже не моргает.

Альма всё напевает, не раскрывая рта, держа при себе свои тайны.

– Хватит… – умоляет Лам. – Хватит! Пожалуйста…

Вдруг Альма замолкает. Что-то подрагивает за спиной. С таким звуком капает после дождя с веток.

Её брат плачет.

– Лам…

Она поворачивается и прижимается лбом ко лбу Лама, между бровей. Нос брата входит в выемку на её переносице. Лица соединяются без зазоров. Уже не разобрать, чьи это слёзы.

Потому-то Альма и думает, что они всегда будут вместе. У неё есть и другой, старший брат, Сум, которого она нежно любит, но маленький Лам – вторая её половинка.

Он, к слову, перестал плакать, едва они соприкоснулись кожей.

– Она пришла оттуда? – спрашивает Лам снова.

И прибавляет:

– Ты как-нибудь сводишь меня туда, Аам?

Потом долго молчит.

– А мы? Откуда мы пришли?

Альма не отвечает. Она знает только, что родилась здесь тринадцать лет назад. Жила вместе с родителями и Сумом, росла на воле в этом огромном краю, где однажды, в свой черёд, появился и Лам.

Свобода их ограничена лишь одним законом, который отец повторяет, пристально глядя им в глаза: ничто и никто не должен попасть в долину снаружи. И ничто не должно из неё выходить. При этих словах глаза его становятся чёрными стрелами, она не узнаёт их. Они пугают. Вот почему она до сих пор молчала про Дымку. Потому что видела, как та явилась утром, в большой дождь, и она точно с той стороны: из-за этих железных полумесяцев на копытах и кожаного кольца на шее.

Альма с Ламом лежат не двигаясь и слушают, как жужжат осы, которых Дымка отгоняет хвостом. Потом мальчик отстраняется от сестры. Он поворачивается на спину.

– Всё хорошо? – спрашивает Альма.

Но Лам уже не здесь. В руке он сжимает свою синюю шапочку. И, лёжа на лопатках, внимательно рассматривает бесполосую зебру, белую, как утренний туман.

Нет. Это не зебра. Она тоньше, выше, и грива у неё длиннее. Может, ещё вчера она была там, резвилась в искрящейся траве. Лам смотрит на влажный глаз Дымки. Он хотел бы нырнуть в него и вынырнуть по ту сторону, выбраться из долины и наконец посмотреть, что же там.

Внезапно начинается дождь. Капли шипят, падая на травы и разогретую землю. Как будто на горячие угли. Первые капли сезона дождей. Всего за пару лун прольётся почти вся вода за год. Лёжа на спинах, Альма с Ламом открывают рты, чтобы первыми почувствовать на языке этот дождь, идущий на счастье.

Но вскоре они встают, потому что ливень крепчает. Надевают брошенные на траву длинные луки. Снимают с покосившегося дерева колчаны со стрелами.

Вдали антилопы бегут под защиту зелёных крон. Дымка вздрагивает, будто очнувшись.

– Ты, Дымка, стой здесь! Жди нас, мы придём завтра.

Прощаясь, они по очереди прижимаются щекой к её шее. Животное снова вздрагивает – от удовольствия? Или от холода?

Много месяцев назад, в такой же дождливый день, Дымка сбежала из мира, где таких безмятежных минут не было никогда, где свобода исчезла даже из памяти, где ей в бока впивались каблуки, чтобы она мчалась галопом за беглецами, пахнущими страхом. А здесь она открывает для себя запах земли, покой и радостные крики двух удаляющихся под ливнем детей.

Но глубоко внутри она знает, что скоро придётся вернуться.

– Не рассказывай про Дымку. Ладно, Лам? Никому.

Лам бежит бок о бок с Альмой, ослеплённый водяными каплями. Спины у обоих пересекает тетива.

– Договорились?

Он не отвечает. Он улыбается. Он знает, что ему делать. У него есть план. Ему, между прочим, уже десять лет. Ровно десять больших дождей. В такие годы звери давно охотятся одни. А некоторые львы – уже короли.

2. К остальному миру

Им так хорошо вместе, что это может длиться вечно.

Дождь идёт уже сорок дней и ночей.

Вся семья сидит вокруг огня, озаряющего и согревающего дом. Снаружи темно. И плечи, и пол укрывают меховые шкуры. Крыша над головами – ворох скошенных трав, по которым стекают волны дождя. Стены – из веток и соломы, скреплённых золотистой глиной.

Лам прижался к отцу. И заснул. Альма сидит напротив, а рядом, на корточках, её старший брат. Сум улыбается, опустив голову. Он ворошит огонь палкой, и в глазах сидящей рядом матери отражается каждая искра.

Ручьи в долине превратились в бурные реки, но их дом возвышается над саванной, он спрятался в переплетении огромных ветвей смоковницы. В объятиях этого дерева они чувствуют себя в безопасности. Как выжившие в Потоп.

Больше всего Альме нравится, что они ничего не делают и что они вместе. Вот почему время больших дождей – всегда праздник. Снаружи вода работает за них: наполняет кадки, преображает долину, перепахивает землю, лопает почки на деревьях, а они просто слушают, как поёт от сквозняков огонь. Просто чувствуют жизнь, грея белые подошвы ног.

Иногда они начинают смеяться, все вместе, безо всякой причины, просто потому что всё так чудно и так нежно, что льётся через край.

Альма думает о Дымке. Представляет, как та стоит под своей акацией. Каждый день она ходила навещать её под дождём, вместе с Ламом.

Лам научился самостоятельно сидеть на спине Дымки, вцепившись в кожаное кольцо. Он такой лёгкий, что Дымка скачет, позабыв о нём. Альма смотрит, как они вдвоём пересекают пруды, пугают маленьких глупых бородавочников, которые бросаются им под ноги. Лам почти лежит на спине Дымки, когда они несутся сквозь кусты. Они рассекают листву со скоростью ветра. А потом исчезают совсем.

Несколько часов спустя Альма принимает Лама на руки. И прижимает к себе. Ноги давят в траве белые гвоздики. Всё его тело устало, глаза горят, кожа от дождя будто вощёная.

Она говорит:

– Делай иногда перерывы.

– Зачем?

Он смотрит на неё и улыбается. Она пытается состроить строгое лицо.

– Ты рехнулся.

Лам на её руках притворяется мёртвым. А Дымка стоит поодаль, как будто она ни при чём, хотя тоже едва не валится с ног.

Альма смотрит на младшего брата: он спит у огня, прижавшись к отцу. Во всём доме лишь она знает, отчего он такой усталый.

Но вдруг она вспоминает двух львиц, которые бродят неподалёку от Дымки и охотятся для всего прайда. А ещё есть мелкие шакалы у родника. Когда вода уносит брошенные в траве останки, они нападают и на живых зверей.

Альма боится за Дымку, которая ещё не знает всех опасностей этой ослепительно прекрасной долины. Завтра она пойдёт за ней. Приведёт поближе к дому. И наконец расскажет о ней отцу. Он поймёт, как из-за этой гостьи подмывает отправиться туда, за скалы.

Но главной, самой большой своей тайны она не скажет.

Она не скажет, что знает, где именно Дымка пробралась к ним.

Альма обнаружила Дымку ровно год назад. Во время таких же плотных ливней перед летом.

Альма запыхавшись лезла вверх по камням.

Сверху вниз по скалам почти бесшумно струились водопады. Стадо буйволов, сбитое с толку наводнением, погналось за Альмой. На бегу она потеряла лук.

Буйволы нравились ей только издали: чёрная россыпь на золоте саванны. Вблизи они казались ей слишком уродливыми, горбатыми и опасными. Один из них как-то едва не убил её старшего брата, а другие порой нападали на их дом. Чтобы оторваться под дождём от этих громадин, Альма полезла на небольшой перевал, ведущий к Колючей расщелине.

Эта расщелина – единственный проход в стене скал, окружающих долину. Но она на всю глубину заполнена растениями с острейшими шипами. Ощетиненные ими деревья переплетаются с плотными колючими кустами и лианами. Несколько нанизанных на них неосторожных птиц напоминают желающим пройти о верной смерти. Расщелина – это узкий коридор между двух крутых склонов. Тридцать метров глубиной, вся в шипах и колючках, она неприступна. Поэтому ни Альма, ни её братья сюда не ходят. Они боятся свалиться вниз и кончить как те антилопы, чьи скелеты навечно белеют на дне.

Но в тот день, когда Альма взобралась на край расщелины, перед ней предстал совершенно новый вид. Сперва она, усталая и вымокшая, оглянулась назад, на буйволов, ждавших её внизу. Затем повернулась лицом к расщелине и обнаружила на месте игл и шипов водную гладь.

Ловушка из растений канула в огромном временном озере.

Она не верила своим глазам.

Из-за дождей, из-за этого потопа, расщелина превратилась в узкое озеро, уходящее вдаль меж двух крутых склонов. И в нём, прямо под Альмой, виднелась Дымка.

Альма различала её странный силуэт в прибрежной пене: она плыла и тыкалась в склон, пытаясь выбраться из воды. Альма ещё не дала ей имени, но её белую гриву уже окутывало дымное облако брызг. Слышно было только хриплое усталое дыхание. Вода начала убывать. Скоро Дымка застрянет в шипах.

Альма сразу поняла, что та пришла издалека. Явилась по волшебству ливней. Водопады и стекающие по склонам воды наполнили расщелину, чтобы она смогла переплыть эту шипастую преисподнюю – как бы паря над ней. Она пришла оттуда, с другой стороны.

Теперь копыта скребли по скале в одном и том же месте. Стон становился всё слабее и страшнее. Альма дышала вместе с измученным животным.

Вот тогда она и увидела чуть дальше груду чёрных камней. В том месте склон обвалился и образовал крутую отмель – единственный для Дымки путь к спасению.

Умей Альма плавать, она бы прыгнула в воду и притянула её туда. И всё-таки она нашла способ – начала закидывать её всем, что попалось под руку: обломками веток, камнями, вырванными из земли корнями. Их шквал заставил Дымку отплыть в сторону чёрной отмели. Этого Альма и добивалась.

Чтобы отогнать её дальше, она стала скакать на месте и орать худшие ругательства на всех языках, каким обучили её папа с мамой.

Неизвестно, что оказалось действеннее – камни, крики или прыжки. Но главное, что Дымку мало-помалу относило в нужную сторону. А доплыв до камней, она впервые сумела наполовину подтянуть себя из воды. Альма как зачарованная глядела на гриву, потом на кожаное кольцо на шее, потом на высокую белую холку без единой полоски.

Но Альма чувствовала, что та колеблется, что вот-вот соскользнёт назад. Она подняла последний камень и изо всех сил бросила его в воду за спиной животного. На сей раз Дымка выбралась целиком и поднялась по насыпи.

Оказавшись на одном уровне с Альмой, она остановилась. Она глядела на неё, отряхиваясь, и не зная, что думать об этой бешеной девочке, которая спасла ей жизнь. Затем она спустилась в долину, разогнала буйволов, лягнув их пару раз, и скрылась.

Их первая встреча, вероятно, объясняет, почему Альме не сразу удалось вновь приблизиться к Дымке.

Когда она вернулась через три дня, воды в расщелине уже не было: её место вновь занял ров с колючками. От узкого озера – ни следа.

Альма спустилась по чёрным глыбам обвала. Прежде она никогда не решилась бы на это. Она стояла на самом краю бездны. Камешки катились из-под ног. Она тихонько позвала Дымку, надеясь, что та вернулась и прячется где-то здесь.

Она заметила зазор между глыбами скал: очень низкую и глубокую пещеру шириной с могилу. И пролезла внутрь. Несколько секунд глаза привыкали к темноте.

В пещере лежали небольшая пирога и два весла. Она была очень тонкая, долблённая из ствола хлопкового дерева, с сохранившейся кое-где корой. Пирога заросла мхом. Она явно пролежала в этой норе долгие годы.

Вода и лодка… Теперь Альма знала, что несколько часов в году, в день после самых сильных ливней, существует тайный проход к остальному миру.

3. Сердце в траве

Альма сидит в доме, надёжно укрытая от дождя, и, кутаясь в шкуру, вспоминает, как год назад жизнь её изменилась. Вдруг распахнулось окно, за которым – неведомое. Сначала Дымка, потом пирога. Два окошка из их уединения.

Она начинает приглядываться к родителям, сидящим по разные стороны от огня.

Семья по-прежнему хранит молчание. Рука отца покоится на голове Лама. Нао, жена, смотрит сквозь пламя на мужа. Когда их взгляды встречаются, сперва в них светится та спокойная радость, которая превратила их дом в уютное гнездо.

Про себя Альма озвучивает разговор родителей:

«Нам хорошо, – говорит мать, – взгляни на них».

«Думаешь?»

И отец всегда улыбается кстати.

«Да. Посмотри. Какие красивые».

Нао ухитряется отвечать без слов. За неё говорят глаза. В них даже не гордость – только радостное удивление. Тёмные глаза Нао блестят, и Альма видит: она морщит нос, чтобы сдержать слёзы.

Лицо и сердце матери всегда были для Альмы как летние ночи: жизни не хватит пересчитать все звёзды. И когда смотришь на них, никак не хочется закрывать глаза, несмотря на усталость. Не хочется засыпать. Чтобы не упустить ни капли этой красоты.

И вдруг всё замирает. Взгляды родителей задерживаются друг в друге, и Альма видит, как в них встаёт знакомая ей тень. Тень пробегает между ними, когда им кажется, что на них никто не смотрит, – тень большой тайны.

«Не сейчас. Не говори им».

«Думаешь?»

«Позже. Дай им понежиться».

Альма переводит взгляд на братьев. Она одна заметила эту тайну? Она давно уже знает: что-то висит над счастьем их родителей. Прошлое порой преследует их. И тогда Альма чувствует: они вот-вот всё расскажут.

Она рассматривает лица пригревшихся у огня, одно за другим, и задерживается на Ламе, на его тонких, словно шёлк, веках. Во сне к Ламу возвращается его детское лицо. Он больше не пытается кем-то быть. Альма хочет, чтобы ночи не кончались никогда, чтобы он подольше оставался маленьким.

Она засыпает последней. Свет от углей понемногу меркнет. Но в тот миг, когда Альма проваливается в сон, она успевает прочесть на губах брата одно-единственное слово. Оно лопается беззвучно, как пузырёк: «Там».

Глаза Лама вдруг открываются, будто он давно ждал этого мига. Он оглядывается вокруг. Высвобождается из-под отцовской руки и бесшумно встаёт.

Наутро дождь прекратился.

Альма думает, что проснулась первая. Думает, что впереди обычный день. Из полумрака хижины с погасшим очагом она выходит наружу. Потягивается. Саванна поблёскивает перед ней. Альма берёт лук и спускается по тропинке среди прибитых трав.

Газели скачут в рассветных сумерках, как камешки по воде. Альме нравится свежесть начинающегося дня, когда всё заново и мир похож на мокрого, только что родившегося зверёныша. А где-то там, внизу, дождь разбросал розовые и голубые зеркала.

Вокруг занимается день. Когда она в облаке зелёных, почти невидимых птичек переходит ручьи, вода касается её бёдер. Когда вновь ступает на берег, босые ноги краснеют от земли.

Она останавливается на холме, под акацией Дымки. Её ветви расходятся в вышине подносом.

Прижав язык к зубам, Альма издаёт тихий свист. Такой тихий и ровный, что его едва слышно: он мешается с шумом ветра в траве. Этим свистом она подзывает Дымку. Альма замолкает. И оглядывает бескрайний простор вокруг. Небо лиловое. На западе, далеко-далеко, буйволы со слонами поднимаются на холмы повыше, пока небо прояснилось. Гроза ещё где-то рядом, но звери уже разбрелись по саванне.

Альма снова свистит. И прислушивается, затаив дыхание. Проснулись цикады. Дымка не идёт. Куда она делась? Альма вспоминает свои ночные тревоги. Обычно, когда Дымки нет под деревом, она прибегает на первый свист.

К Альме подходят антилопы. У них три чёрные полоски под хвостом. Это импалы – они поворачивают к Альме морды с белыми губами и смотрят так, будто что-то знают.

Альма прислоняется к дереву.

– Дымка… – шепчет она. – Где ты, странная зебра?

Она опускает глаза вниз. В траве у её ног чернеет железный наконечник. Альма наклоняется, берётся за него. Это охотничье копьё отца. Когда она его поднимает, антилопы бросаются прочь.

Она узнаёт нарисованный огнём узор на древке. Чёрная полоска обвивает копьё, как змея. Отец проходил здесь ночью. Что он сделал с Дымкой?

Альма бежит вниз с холма. Перепрыгивает ручейки, несётся сквозь всё ещё блестящие кусты. Когда она вновь оказывается на равнине, из травы торчат только её плечи и голова – а ещё лук и наконечник копья. Теперь она видит впереди высокую зелёную смоковницу. Дом уже близко. Как бы Альма хотела, чтобы Дымка вдруг появилась в утреннем свете.

– Альма?

Кто-то окликнул её сзади.

Она оборачивается и видит отца. Копьё, которое она держала в руках, уже у него. Он показывает его дочери и тихо спрашивает:

– Где твой брат?

– Кто?

– Где Лам? Я думал, это он взял копьё.

В ту же секунду Альма понимает, что всё было совсем не так, как ей представилось.

– Он не с тобой? – продолжает отец.

– Нет.

Она смотрит на отца молча и вдруг понимает всё. Это не отец забыл копьё у акации на холме. Это был Лам. Да. Он проснулся до неё. И пошёл к Дымке.

– Я напугал тебя, Альма, – улыбается отец.

Чтобы успокоить её, он сменил язык. Он говорит теперь на фанти, как в её детстве.

Он хочет взять её за руку.

– Всё хорошо?

– Да.

Она уже отвернулась, уже бежит прочь.

– Где Лам? – спрашивает отец.

– Я ему не сторож.

Альма одна забирается в дом на смоковнице. Она видит вдали Сума с матерью, которые работают на залитом водой ямсовом поле. Среди зелени они похожи на две статуэтки из обожжённой глины.

Дом пуст. Альма поднимает сложенные у дальней стены покрывала. Зовёт:

– Лам…

Иногда он снова засыпает по утрам в этом меховом гнезде. Но сегодня там никого. Только дымный запах прошедшей ночи. Выходя, Альма видит, как над ней сгущаются тучи. Может, в скалах снова идёт дождь.

Она огибает дом. Скатывается по пологой ветке к самому стволу. Здесь, в гуще ветвей, её младший брат прячет своё сокровище. Деревянную коробочку, которую он натирает жирной сажей, чтобы блестела. Только Альма знает, что внутри: два зелёных камушка, браслет из рога, череп летучей мыши размером с большой палец, семена в кожаном мешочке и другие диковинки.

Успокоившись, она опускается на колени. Коробочка на месте, между ветвей. Альма улыбается. Она знает Лама. Он не мог без неё уйти. Она берёт коробочку в руки.

Альма открывает её и тут же бросает, будто обожглась.

Дрожа, вскакивает на ноги.

Внутри пусто.

Лам ушёл. Он сбежал из их долины. Забрав своё сокровище.

И всё из-за неё. Из-за тех сказок, которые она ему сочиняла.

Вдруг всё ясно сложилось в голове Альмы. Связалось плотно и жёстко – как всегда и бывает с правдой.

Лам сбежал вместе с Дымкой – единственной, кто знает путь туда.

Холодный страх потёк внутри: от горла в живот, потом в ноги. Страх медленно разливается под кожей.

Стоя среди ветвей, Альма чувствует, что сейчас упадёт. Когда её тело ударилось о землю, ей показалось, что она видит, как катится её сердце в траве.

4. Дикая крепость

Мать подняла дочь у корней смоковницы.

– Моя хорошая… Альма… Лилим…

Она зовёт её Лилим.

Нао называет Лилим всех своих детей, когда она с ними наедине. Это самое нежное из всех известных ей слов.

Сум, её старший, подошёл следом. Он помог отнести Альму в дом. И, улыбаясь, посидел немного рядом, пока она спала. За всю свою жизнь Сум не сказал ни слова. Но улыбок у него в запасе множество.