Избавители звезд

Зафира покачала головой:

– Не уничтожит. Если есть для него хоть что-то священное – это знание. – В этом она была абсолютно уверена. И если она хоть что-то успела узнать о таинственном Джаварате, так это то, что знания фолианта были безграничны. – Но он собирается занять трон.

Она не сказала, как Лев поклялся сделать её своей царицей и как она дрожала – не только от отвращения и гнева.

Стыд сковал ей язык, не позволил рассказать остальным, что Лев обещал нечто гораздо худшее, чем любой из них мог вообразить. Laa, это был даже не стыд – страх. Как бы они стали относиться к ней, если бы узнали, что она не только отдала Льву Джаварат, но и говорила с ним? Целовала его?

Вот почему она не могла говорить о зле, скрытом в Джаварате. О видении, о шёпоте. Для них она была девочкой с чистым сердцем. Совершенной в своих желаниях.

Страх. Стыд. Это были иглы, сшивавшие нитью её губы.

– Это было ожидаемо. – Сеиф раздражённо отмахнулся от её слов. – Того же он желал столетие назад. Вы полагали, он изменился? Что его желания ограничились бы Джаваратом и одним сердцем? Laa.

– Тогда мы должны отправиться во дворец. К трону, – сказала Лана, и никто не прокомментировал это её «мы». Она словно уже была частью всего происходящего. Словно нашла ветку на дереве zumra и удобно там устроилось, по-своему объединив банду.

– Но он не может занять трон, – заявила Кифа, морща лоб. – Это знает каждый ребёнок. Позолоченный Трон пускает к себе лишь кровь Сестёр или тех, кого они сами назначили.

Сеиф и Айя переглянулись.

– Возможно, – согласился Сеиф. – Однако же мы не знаем, каким знанием наделит его Джаварат, какую откроет лазейку, о которой знали Сёстры, а теперь узнает и он. Как бы то ни было, он был бы дураком, если б проник во дворец до того, как постигнет Джаварат. Я приказал моим сафи обыскать весь город, но тщетно. – Он стиснул зубы. – Пошлю ещё больше воинов.

Его голос звенел тревогой. Вокруг них затягивалась петля, и это была вина Зафиры.

– Я пойду. – Слова сами сорвались с её губ. Девушка откашлялась и вскинула голову, но поняла, что не может никому смотреть в глаза. – Я отправлюсь в Альдерамин. В Bait al-Ahlaam. Я найду фиал с кровью силахов и использую его, чтобы найти Альтаира, сердце, Джаварат и Льва до того, как он отправится во дворец. До того как он успеет сделать хоть что-то. Я всё исправлю.

«Невозможно». Эхо голоса Джаварата отдавалось в её разуме даже теперь.

Она отбросила насмешки фолианта. Может, список того, что ей предстояло, и был слишком длинным, но все эти четыре пункта были связаны между собой. В этом она была уверена.

– Okhti, нет, – прошептала Лана.

Но что она понимала? Лана могла войти прямо в сердце бунта, исцелить человека, но она не понимала, что такое настоящее бремя ответственности. Зафира годами заботилась о своих людях, давала им то, чего они заслуживали, всегда.

Всегда – до этого дня. До мига, когда Джаварат использовал её и говорил её голосом. До мига, когда она, как и сказал Сеиф, передала Льву Джаварат на серебряном блюдце. Зафира уставилась на свои руки, вспоминая, что они натворили в том ужасном кошмаре. Внезапно видение Джаварата перестало казаться таким уж неправдоподобным.

Она уйдёт на рассвете. Laa, она уйдёт прямо сейчас.

– Есть ещё кое-что, – сказала Кифа, обращаясь к Зафире. – Я как раз собиралась найти тебя… Смотри.

Советница взяла ящик с низкого столика и открыла. Сердца тускло мерцали в неверном свете светильников. «Нет…» Они казались темнее не из-за света.

Лана заглянула внутрь и тихо проговорила:

– Они умирают.

Сердце Зафиры пропустило пару ударов. Дышать было почти больно. Волшебство – вот ради чего она отправилась в это путешествие, ради чего покинула свой дом, свою жизнь, свою семью.

И теперь волшебство умирало прямо у неё на глазах.

В тот миг вошли они – все девять, одетые так богато и изысканно, словно вышли из мечты портного. Высший Круг Беньямина. Прекрасные, беспощадные, вооружённые и жестокие. Татуировки змеились вокруг левого глаза у каждого из них, отмечая те вещи, которые они ценили превыше всего. Да, Зафире казалось, что она слышала, как кто-то ещё бродит по дому, когда она впервые здесь оказалась, но думала, что ослышалась, ведь никто не присоединялся к ним в трапезах. Гордыня. Даже Сеиф не трапезничал с ними. Зафира сдержалась, пряча благоговение, которое уже почти отразилось у неё на лице.

Кифа произнесла мягко:

– Они заберут сердца.

Зафира моргнула, непонимающе глядя на воительницу. Слово «заберут» звенело в её голове.

Её первая мысль была о родителях Дина и Ясмин, о том, как они скрыли своего единственного сына, когда армия Деменхура пришла, чтобы забрать его, – за несколько месяцев до того, как их призвали в войско целителями.

«Небеса, да успокойся же!» Сердца не были её детьми. Они были всего лишь частью груза, ради которого она рисковала своей даамовой жизнью на кошмарном острове. Не больше.

– Разве это не мы должны хранить их? – непонимающе спросила девушка.

Кифа посмотрела на неё:

– Мы не можем быть везде одновременно. К тому же мы доверяем им самое простое задание. Проехаться верхом, забраться на несколько ступенек, сунуть сердце в пустую грудную клетку минарета. Khalas[25].

Её ухмылка стала шире, когда несколько сафи одарили её тяжёлыми взглядами.

Лана, которая забыла прикрыть рот, когда вошли сафи, наконец-то откопала чувство собственного достоинства.

– А это поможет сердцам не… – она осеклась, не в силах закончить вопрос.

Сеиф бережно завернул три сердца в шёлковую ткань и передал их сафи, которые стояли группами по трое.

– Никто не знает, остановит ли это их быстрое разложение, если поместить в минареты четыре сердца. Волшебство Сестёр не вернётся без пятого. Но в чём мы можем быть уверены – сердца здесь больше не в безопасности. Высший Круг вернёт каждое сердце на место и будет охранять их, пока мы не победим.

И снова Зафира вспомнила, как взгляд Льва метался по комнате Зафиры, ища их. И как Лев снова принял облик Насира.

Дрожа, Зафира смотрела, как сафи взяли сердца и бережно поместили их в ящики. Она прикусила язык, удержалась от слов, призывающих к осторожности. Как она могла требовать от них осторожности, когда сама своими руками подарила Джаварат Льву?

Четвёртое сердце Сеиф оставил себе.

«Заберите их», – подумала Зафира. Пусть Сеиф и Высший Круг празднуют эту маленькую победу. Laa, эта победа была не их. Она просто позволит им сделать это за неё. А как только они получат пятое сердце, победа будет её – триумф, с которым она украла что-то у Ночного Льва.

Именно благодаря ей вернётся волшебство.

Сеиф обернулся к ней, и его суровый взгляд разрушил очарование момента.

– Ну? Стало быть, мы отправляемся в Альдерамин?

«Мы?!» А… так вот почему он оставил себе одно из сердец. Сафи собирался вернуть его в королевский минарет Альдерамина.

Когда Зафира не ответила, Сеиф добавил:

– Или это снова пустые громкие слова, ещё одно дело, которое тебе не по силам?

Зафира опустила голову. Боль от неудачи была всё ещё слишком сильна, рана – слишком свежа, и она не позволила себе возразить. Кто-то из сафи прыснул со смеху, и девушка невольно задалась вопросом: как они могли желать лучшего для Аравии и при этом быть такими ужасно невоспитанными?

Одни за другим группы Высшего Круга уходили в ночь, унося с собой сердца, предназначенные для Пелузии, Зарама и Деменхура.

«Дыши», – приказала себе Зафира. Кифа смотрела вслед сафи, и лицо её застыло, прежде чем она опомнилась и посмотрела на Зафиру с тенью улыбки.

От этого стало теплее – словно она не осталась одна с этим чувством потери, тоскуя по сердцам с самого мига, как те покинули дом.

– Не уходи, – проговорила Лана, стоя с ящичком Айи в руках.

– Отправляйся со мной, – ответила Зафира, – и тогда нам не придётся разлучаться.

В тот миг, когда Лана закусила губу, девушка поняла, что её желание было нереальным. Их пути всегда были разными – она со своими стрелами, а её сестра со своими сна- добьями.

– Я не могу.

– Почему? – спросила Зафира, ничуть не заботясь о злости, просочившейся в её голос. Не заботясь о нетерпении Сеифа, о сочувствии Кифы.

Лана лишь покачала головой, коротко посмотрела на Айю.

Ещё одна лопата, разрывающая землю в её сердце, опустевшем, словно гробница.

Даже раскалённая кочерга не обжигала так больно, как эта пустота в сердце Насира. Он хотел лишь, чтобы эта пустота когда-нибудь иссякла. И понял вдруг, что всегда хотел этого.

Чтобы его видели. Понимали.

Чтобы нуждались в нём. Желали его.

Он приступил к долгому раздеванию – начал с оружия, прежде чем расстегнуть пояс, затем расправил складки рубашки и повесил её за креслом. Ветерок из открытого окна любопытными касаниями пересчитывал бесконечные шрамы на его спине.

Тихий топот босых ног нарушил тишину, и его рука замерла на поясе шальваров. Он не стал тянуться за мечом – голых рук будет достаточно.

– Прятки тебе не помогут, – проговорил он, и его голос звучал низко, смертоносно. Почти сразу же из теней у решетки на окне возникла фигура, подсвеченная множеством светильников.

Он узнал бы это стройное тело где угодно.

– Кульсум.

Она сняла с головы охряный платок; тёмные волосы блестели на свету. В этот миг он мог только неотрывно смотреть на неё. Его сердце было в руинах, а разум пребывал в смятении между болью и памятью. Перед ним была девушка, которую он любил, чьё тело знал не хуже своего собственного. Чей голос когда-то был самым мелодичным на свете, пока его отец не узнал, что сын обрёл спасение. Laa, пока Лев не узнал. Лев направлял руку Гамека, вырезая её язык.

Словно Насир недостаточно ненавидел себя прежде. Это кровавое деяние низвергло его в бездну отвращения к себе. Он держался на расстоянии, винил себя и давал бесполезные клятвы до того самого мига, как узнал на Шарре, что Кульсум была шпионкой. Чего он не знал до сих пор, так это сколько времени она работала на Альтаира. Задолго до того, как они встретились впервые? После смерти матери? С тех пор как она потеряла язык?

– Ты пришла к Альтаиру, – сказал Насир.

Она медленно кивнула, «да и нет» – болезненное напоминание о том, чего больше у неё никогда не будет. Как она попала в дом – написала Айе письмо?

– Тогда ты должна знать, что его здесь нет, – добавил он.

Айя бы сообщила ей. В тёмных глазах девушки вспыхнуло обвинение, и принц невесело рассмеялся.

– Не волнуйся, я не убивал его. Но, как ты знаешь, есть судьба пострашнее смерти. Он у Ночного Льва, – а потом, поскольку он был жестоким, ужасным и обиженным, Насир проговорил: – Я бы беспокоился о том, что рассказал тебе слишком много, ведь слуги любят посплетничать, не так ли? – Чудовище внутри него улыбнулось. – Но мы оба знаем – теперь ты не можешь им ничего рассказать.

На её лице не отразилось никаких эмоций. Это удавалось ей лучше, чем он мог даже пытаться. Кульсум скользнула ближе, и Насир поразился, как в нём могло возникнуть столько ненависти к кому-то настолько прекрасному. Но была ли это ненависть к ней или к себе самому – или и то и другое вместе? Её взгляд упал на его грудь, на свежий ожог у ключицы. Нужно было натянуть рубашку, но какая уже разница? Кульсум уже видела его полуобнажённым бессчётное число раз. Видела даже больше.

– Почему ты это сделала? – мягко спросил принц.

Девушка не ответила, и не ответит даже через тысячу лет.

– Что заставило тебя играть в любовь к чудовищу?

Изучающе Насир смотрел на неё – она стояла, расправив плечи. И её поза была полна достоинства – гордо вскинутая голова, платье, свободно струящееся у ног.

Она не была низкого происхождения – ему стоило понять это не один год назад. И если дружба с Кифой и научила его чему-то, так это тому, как далеко готов зайти человек ради мести.

– Ты ведь не всегда была шпионкой Альтаира. Он увидел такую возможность и воспользовался ею, но ты… – медленно проговорил Насир, и бледные линии теней выступили на его руках. Внутри звучал тихий смех Зафиры. «Дыши». – У тебя были свои собственные планы.

Блеск в её глазах стал достаточным подтверждением.

– Я убил кого-то важного для тебя, – предположил он. Что ещё он мог сделать? Он никогда не участвовал в заговорах, никогда не пытался кого-то свергнуть. Он просто убивал. – Твоего отца.

Кульсум покачала головой.

– Мать?

И снова она покачала головой. Нет – она отказалась от хорошей жизни, чтобы сблизиться с ним. Заставить его полюбить её, намереваясь разбить ему сердце.

– Возлюбленный, – понял Насир и глухо, с горечью рассмеялся. – Я убил того, кого ты любила, и ты оставила свою прежнюю жизнь ради мести. Что ж, это достойно похвалы. Оно того стоило, дорогая? Ты смеялась, когда мой отец клеймил меня? Ты злорадствовала, когда я возвращался с очередной миссии, лишаясь ещё одной частицы своей души? Моё горе доставляло тебе удовольствие, Кульсум?

Девушка протянула к нему руку, но Насир отступил.

– Я предпочту смерть твоим касаниям.

Он не был святым и прекрасно понимал, какая ирония была заключена в его отвращении.

– Тебе следовало всё как следует продумать. Ты должна была понимать, что султан ненавидел меня намного сильнее, чем ты. Тогда бы ты сохранила язык. – Он покачал головой в ответ на молчание. – Ничто не было так болезненно, как это – ты знала?

Ничто не было так болезненно, как вера в то, что она потеряла язык, потому что посмела полюбить чудовище, тогда как в действительности такова была цена за её месть. Занавеси трепетали, словно жаждали услышать больше. Ветерок толкнул дверь – Насир сегодня был слишком рассеян и не закрыл её.

– Но если ты готова была пожертвовать столь многим, чтобы причинить мне ту же боль, которую я причинил тебе, то mabrook[26]. Твоя месть исполнена.

Часть его радовалась этой беседе, радовалась, что он мог покончить с тем, что однажды было между ними, и запереть эти чувства навсегда.

– А теперь убирайся, – приказал принц. – Когда вернётся Альтаир, к нему будет целая очередь. Присоеди- няйся.

Но Кульсум не шелохнулась, только смотрела на него горящими тёмными глазами. С сожалением и почти что… с голодом. Насир представлял, что бы сказала девушка, если б всё ещё могла говорить. Возможно, несмотря на жажду мести, какая-то её часть всё-таки любила его, как иногда бывает, когда слишком много времени проводишь с кем-то наедине.

Насир отвернулся.

И как будто день его был всё ещё недостаточно ужасен, он услышал скрип двери и резкий вздох, потому что в этом проклятом доме никому не пришло в голову постучать.

«Khara».

Зафира замерла на пороге. Её волосы были растрепаны, а губы припухли. Это зрелище разорвало его на кусочки, когда она переводила взгляд с Кульсум на него, полуобнажённого, и хмурила брови.

«Всё совсем не так, как выглядит», – хотел было сказать Насир, но разве хоть когда-нибудь что-то шло так, как он хотел?

Примечания