Княже

Глава 2

Избушка была жилая, добротная, не запертая, как в сказке: и пироги тебе на столе, и простокваша в кувшинчике с накинутым сверху полотенцем, букет из осенних сухоцветов на белой скатерти; печь во всю избу дышит теплом, крепкие лавки по обе стороны от стола, а поодаль, у окна, маленькая перинка с вышитым покрывалом на горке из подушек белым тюлем; простой шкаф для одежды и стул с массивной спинкой – вот и вся обстановка. По запаху я не мог понять, кто же хозяин, но воображение рисовало милую старушку в платочке и оттого хотелось задержаться здесь подольше. Я чувствовал голод и всё-таки не выдержал – стащил со стола ароматный пирог, ещё теплый. По-свински сожрал его на полу, немного раздавив начинку из капусты и мяса. Даже оборотням бывает стыдно, и я сгрёб лапой остатки трапезы за порог. Живот благодарно заурчал, хотя требовал употребить всё съестное, что можно здесь найти. В тепле я разомлел и сам не заметил, как уснул под лавкой.

Что-то острое больно ткнуло меня в бок, я спросонок даже не понял, где нахожусь, подскочил, ударился головой о дубовый стол, зарычал и попятился к кровати.

Сверху вниз на меня смотрела далеко не милая бабуля: это был заросший волосами и мхом, в грязном тряпье, толстый леший. Его руки и лицо были местами покрытыми одеревеневшими наростами. За секунду оценив ситуацию, я зарычал устрашающе: подумаешь, нечисть какая-то – я такого вмиг перекушу! – и стал надвигаться на лесного чудика. Но его основным преимуществом стала незамеченная мной увесистая дубина.

Огрев ею мою бедовую спину, леший выдохнул, произнес тонким голоском, никак не вяжущимся с его внешностью: «Фуф, зараза» и вытер пот со лба. «Наверное, не часто встречался с оборотнями», – понимающе подумал я и бросился на волосатого, заставив упасть около лавки, и тут же придавил горло лапой.

Он просипел: «Хватит, хватит, пощады!» Такого я не ожидал – чтобы нечисть так быстро сдавалась? Может, я и не знаток тёмных пакостных сил, но об их методах наслышан. Для надежности клацнув зубами у самой его морды, я отступил на шаг, готовый вцепиться в горло.

– Ну, чего, чего ты кидаешься, лохматый? – Обиженно пропищал леший, потирая ушибленный локоть. – Сам в дом залез, без спросу, а ещё кидается…

«Извини, дружище», – ответил я мысленно, и, к моему удивлению, он понял:

– Извиняется он, ага. Вон, натоптал, смотри, и пол поцарапал когтищами своими. Да мне Зайчик за это голову оторвёт!

Я усмехнулся: «Зайчик? Голову оторвёт? Какая нелепица, в самом деле!»

– Сам ты нелепица, окаянный! – Воскликнул леший и поднялся, почёсывая пузо. – Ох, быть беде, быть беде… зовут его Зайчик, что не понятного? Предводителя нашего. А он порядок любит, строго бдит.

Очень любопытно стало, что же за Зайчик такой руководит пугливыми лешими? Но лесной житель с торчащей веткой из уха успел подслушать и эту мысль, отчего пуще прежнего набычился:

– Не возводи напраслину, серый: не пугливые мы, а послушные. И приказы Его уважаем. У меня и на твой счёт есть распоряжение: всех встречных новичков, заплутавших, доставлять к Его Темнейшеству.

Я вздохнул – ну начинается. И что же делает «Его Темнейшество» с новичками? Уж, поди, не в шашки играет?

Леший захихикал и постучал себя по голове:

– А ты умный. Зайчику нравятся умные. Ну пошли, что ли? Только ты это, без глупостей…

В этот раз я поостерёгся подумать «вслух», о чём действительно с ехидством подумал. Леший важно шагал впереди, не забыв прихватить с собой дубину. Я лениво шёл почти рядом, как пёс, но делать глупости действительно не собирался: мне не стоит враждовать с лесными жителями, да и плевать на их дела – мне нужен Дух леса, только и всего.

Леший завёл меня в заросли из цепляющихся за шкуру колючих кустов и низких деревьев. В этом месте лес словно сгустился: слишком много растительности, весьма неприятно выглядевшей в свете осеннего облетевшего пейзажа. Все тёмные краски природы как будто слились на этом пяточке, образовывая длинные густые тени от стоящего невдалеке полуразвалившегося пня, на котором сидел худой, даже костлявый, человек в серой бесформенной одежде. Я успел заметить лишь одно движение кисти, совершённое им в моём направлении – полукруг, и на голову тяжело опустилась знакомая дубина.

Очухался, наверное, довольно скоро, ведь мой страж с ужасом отпрянул в сторону, едва я зашевелился и открыл глаза. Толстый леший с некой жалостью выглядывал из-за деревца, даже развёл руками, мол, извини, не по своей прихоти… Я отвернул морду и чем-то звякнул. Смешно, но больше обидно и унизительно: на моей жилистой потрёпанной шее висел собачий строгий ошейник с тянущейся железной цепью на несколько метров.

Я выругался самой непристойной бранью, какую только знал. Плевать, что леший может подслушать, да и не только он один, как выяснилось.

Человек на пне засмеялся, щёлкнул пальцами, и к нему подбежали обезображенные умертвия: один вовсе без лица (без глаз и носа, рта, со шрамами на этих местах), ростом ниже лешего, а второй без руки и одной ноги. Они лихо подскочили к хозяину, оба кивнули и направились ко мне. Я зарычал и ощерился, приготовился напасть на уродов, но моя левая задняя лапа почему-то не слушалась, будто застыла, и мне пришлось вновь сесть. Больно не было, эти мелочи лишь злили меня. Умертвия без опаски сняли обмотанную вокруг дерева цепь и возвратились к человеку, спокойно подтаскивая меня за собой. Упираться было глупо и неудобно – лапа так и осталась онемевшей, и я волок её за собой.

– Добро пожаловать в Мой Лес, путник, – с улыбкой на пожелтевшем лице сказал человек.

Я усмехнулся про себя: «Ещё скажи: ″Будь как дома″». Человек, конечно, тут же прочёл мои мысли и снова улыбнулся, приговаривая:

– Это едва ли, едва ли. Ну-с, и кто же у меня тут шалит в серой шкуре? Кто ты такой?

Не знаю, мог ли человек слышать интонацию моих высказываний, но, гордо вскинув морду, я твёрдо заявил: «Я князь!. А вот ты кто?»

– Я здесь тот, кто спрашивает, а ты – отвечаешь, – нравоучительно произнёс худощавый.

В ответе не было особой нужды, ведь я и так догадался: это Предводитель, которого «уважал» мой знакомый леший. Предводитель нечисти, стало быть, со смешным и трогательным именем или прозвищем «Зайчик».

– Ага, значит, князюшка ко мне пожаловал… чудесно. Удобно ли тебе, дорогой князь? Не жмёт ли цепочка? Ты прости, дружок, но это мера предосторожности: знаю я вашего брата, и уж кому-кому, а волкам и так-то веры нет, а оборотням – и подавно. И, надо сказать, давно я не встречал такого, чтобы контроль был полноценный, человеческий. Опасный ты зверь.

Предводитель с интересом разглядывал меня, на сухом лице блуждала улыбка. Он был совершенно лысый, горбоносый, и кожа обтягивала его череп, едва не лопаясь, словно он не ел и не пил долгое время, засыхал как дерево в пустынных землях. Он щёлкнул пальцами, и задняя лапа обрела былую подвижность. Благодарить за это я не стал.

Зайчик сидел на почерневшем троне-пне вальяжно, закинув ногу на ногу, выставив вперёд костлявую руку и любуясь своим единственным перстнем, что переливался в предзакатных лучах солнца.

«Так почему же просто не убил меня?» – Мысленно спросил я, занимая удобную позу для беседы по душам.

Предводитель нечисти картинно вздохнул, потянулся, зевнул и ответил с усмешкой, подперев впалую щёку кулаком. Сухощавый и надменный скелет.

– Эх, князюшка…. Молодой ты ещё, зелёный. Да скучно мне, вот тебе и ответ. Ну, что ж за жизнь будет, если я так каждого встречного-поперечного убивать стану, а? И так нынче с собеседниками не густо, а мне чем прикажешь заниматься? Я уж и так вон как лес преобразил, вычистил, седьмой год тружусь без устали; каждый комарик ко мне с докладом летит, лешие и пикнуть не смеют – приказа ждут, упыри путникам улыбаются – не трогают, мавки голыми бегать перестали, негодницы – какой-никакой, а порядок.

Я усмехнулся и добавил:

– Ну да, как же, видал я твоих мавок: всё одно при луне платье скидывают, поганки…

– Это так, единичный случай, – отмахнулся Зайчик. – Раньше-то они совсем нагишом шмыгали по болотам своим, да не церемонились с заблудшими. А сейчас и им скучно стало, да и я позволения на убийство не даю.

– Ты гляди, прямо образец праведности, – съязвил я. – Ну тогда расскажи, рогатый, отчего же в этом лесу хоронишься вместе со своей шайкой? Раз уж они у тебя такие послушные – ступали бы в город, в народ, жили себе спокойно?

Предводитель обиделся, дёрнул костлявым плечом, отвернулся.

– Чуть что – сразу «рогатый», ишь ты! – пробормотал он. – Ты, княже, не забывайся: я хоть и добрый, но язык тебе подрезать на раз-два могу. И потом – ну какой же я рогатый? Это сказки всё, выдумки. Ну где у меня рога? Нету же. Народ погань придумал, а мне теперь ходи всю вечность с клеймом. Бессовестные. Бессердечные.

Я едва не засмеялся – ну каков паяц! Ещё слезу бы пустил для правдоподобности.

– Ладно, не буду рогатым называть впредь. Легенды, знаешь ли, ходят, про твой истинный облик… Так что же в лесу делаешь?

Предводитель нечисти вздохнул.

– Веду охрану выделенной территории. – Зайчик отряхнул несуществующую пыль с плеча серой многовековой рубахи и продолжил: – Работёнка не пыльная, как говорится, но очень уж ответственная.

– А от кого охраняешь-то, позволь узнать? Лес, вроде как, и так заколдованный, простой путник сюда вряд ли забредёт, да и что тут особенного? Ну, кроме твоих нечистых прислужников?

Словно в подтверждение моих слов, где-то поблизости противно гаркнула птица, а в ответ ей заверещали грызуны, в одно мгновенье сверкнули в скрюченных ветвях десятки пар глаз, крылья всколыхнули воздух на поляне и тут же всё затихло.

– А вот это не твоего маленького ума дело, волчонок.

– Ага, – обрадовался, глядя как занервничал рогатый. – Значит, не от кого-то охраняешь, а кого-то охраняешь. Интересно… кто же крутит самим «Диаволом»?..

Нечистый на миг утратил всю свою наигранность и жеманность, глаза засверкали ледяной злобой, руки сжались в кулаки.

– Захлопни пасть, щенок.

– Да я же так, из праздного интереса… ну ты чего, рог… дорогой Властелин, не злись.

Зайчик сменил гримасу злобы на презрение и фыркнул.

– Я тебе точно язык подрежу, не пристало так со старшими разговаривать.

– Понял-понял, уяснил, – примирительно ответил. – Только вот интересно получается: я тут, значит, брожу днями и ночами, ищу кое-кого Могущественного и что-то никак найти не могу. И дорогу мне пересекают твои «ребятушки» вышколенные. Сдаётся, ты к этому руку-то и приложил…

Костлявый заёрзал на деревянном троне. Глаза заблестели, улыбка растянулась по впалым щекам.

– Кого же ищет, серый хвост, мм? Какого-такого Могущественного ты хотел тут отыскать? Как ты уже понял, всем тут заправляю Я, и, стало быть, Могущественнее меня никого нет!

– Кроме Духа Леса, разве что, – поддакнул я в его же манере.

Зайчик закатил глаза и расхохотался.

– Чего-чего? Дух Леса? Это что ещё за зверь такой?

Честно говоря, я ожидал другой реакции: ужаса, благоговейного трепета, пусть даже злобы, наконец. Но смех выходил очень уж искренним, и мне стало не по себе. Даже его прислужники-уродцы загоготали, вновь наполняя поляну «живыми» звуками.

– Ну Дух Леса, это же, как бы сказать… В общем, Всемогущий Дух, обитающий в этом лесу.

– Ой, это ж надо, какая чушь! – смеялся костлявый. – Дух, говорит, в лесу, да ещё всемогущий… кто тебе такую ерунду сказал, малахольный?

– Северные Старейшины, – буркнул я. – И это правда. Может, просто ты сам его ещё не встречал, вот и не знаешь.

– Старейшины сказали? Те ещё сказочники, – махнул рукой рогатый. – Было у меня как-то дело с ними, со стариками твоими. Лживые, наглые, хитрые старые колдуны они, плетущие сети вокруг своих желаний. Все их слова – чушь, сила – пыль в глаза, живут за счёт чужих сил.

– Как-то не похоже, – неуверенно сказал я, вспоминая наши с Ромэном приключения в деревне Энаудели. Эх, чего только мы не творили с менестрелем: и тайны разгадывали, и за столом одного Старейшины сидели, набивая желудки изысканными блюдами, и медовуху с зельями пили, и выслеживали Рыцаря дорог, думая, что он мерзавец-чародей… ах да, другой мелкий старикашка меня даже отравил, я умер на несколько минут, пока колдун беседовал с моей волчьей сущностью… Я понял, что скучаю по Ромэну: всё же мы сошлись с ним как хорошие друзья на загадочной теме магии: он свою «королевишну» освободить пытался, а я и по сей день мечусь в поисках средства, чтобы проклятье волчье снять. Ради Лины, ради моей семьи…

– Похоже-не похоже, голову тебе задурили, князюшка… но надо отдать им должное, конечно. Дух Леса! Ха! Поди ещё Дух Воды есть или Земли? Воздуха?..

Я окончательно запутался и впал в уныние. Костлявый глумился надо мной, изобретая всевозможные варианты, и когда он дошёл до Духа Грязной Задницы и Духа Сытой Отрыжки, я уже не выдержал:

– Ну хватит, и так тошно… Что же мне теперь делать? Я потерял столько времени, и всё напрасно? Ты мне не врёшь?

Глупо спрашивать о честности Предводителя нечисти, но от досады я уже не соображал, с кем говорю.

– Ох, князь. Зачем же мне врать? Что мне за дело до твоего личного несчастья, а? Видать, не просто так пришёл сюда издалека, да ещё в поисках неведомого Духа… ну говори уж, чего хотел-то?

Теперь вздохнул я.

– Проклятье оборотня снять хотел. Родовое. Дух Леса только на такое способен, мне сказали…

– Ах ты, бедняжка, – умилился Зайчик. – Но ты зубы-то мне не заговаривай: я-то знаю, что такими проклятьями без причины не разбрасываются. Кому-то перешёл ты дорожку, набедокурил, так сказать, а теперь хочешь избежать наказания? Ну нет, братец волк, извиняй – тут тебе никто не помощник. Даже твой Дух Леса! – И он снова засмеялся, содрогаясь костлявым долговязым телом. – Или, может, ты такой и есть с рождения, а враньём своим хочешь выбраться в люди? Из грязи в князи, да? Но законы природы не переплюнуть: рождённый ползать – летать не может, слышал такое? Так-то вот.

Я разозлился.

– Что за проповеди ты болтаешь? Смотри за своими грехами, нечистый. Я вообще тут не виновен – проклятье было наложено на мой род задолго до моего рождения. Я же не могу отвечать за поступки своих предков?

Костлявый тут же заинтересовался: видать, и вправду соскучился по историям и общению.

– А что натворили предки? Город сожгли? Над детьми измывались? Девиц невинных крали?

– Не богат у тебя выбор, – усмехнулся. – Всё не так. Дело любовное, дело только моей семьи и ведьмы, сто лет назад произошедшее. А я вот мучайся теперь и своих будущих потомков от беды избавляй…

Предводитель нечисти как-то странно на меня посмотрел. Не кривлялся, не глумился, не язвил, не паясничал. Сухо спросил:

– Что тебе известно о том «деле»? И откуда, интересно?

– Старейшины поведали, которых ты не в грош не ставишь. Или тоже скажешь, что наврали?

– Могли и наврать, – задумчиво ответил Зайчик. – Ну ты говори, говори, а уж я разберусь, где правда, а где ложь.

Нашёлся мне тут знаток истины, судить-рядить будет, как же… я и сам-то мало что знал. Рассказал ему о прабабке своей, что увела у ведьмы возлюбленного, а та обозлилась и прокляла её и весь наш род. Как да что было – не представляю даже, только рассуждал на эту тему по пути в Затерянный Лес: ну, к примеру, понравилась князю, то есть прадеду, княгиня Валерия, и бросил он ведьму свою – так значит, и не любил вовсе. А если не любил – так какой с него спрос? Зачем такой нужен, который не любит? Ну плюнула бы ведьма, другого нашла, что за беда? Так нет же, надо показать свой тёмный нрав, проклясть. И странно, а прадеда-то не коснулось проклятье? Он же виновник был, но досталось именно моей прабабке, Валерии. Черт знает что, если подумать. И сам усмехнулся своим мыслям – вот поди чёрт как раз и знает: как-то слишком внимательно слушал мою нехитрую короткую историю.

– И всё? Да разве это история? И что же было с твоей прабабкой? – Лениво уточнил нечистый.

– Шкуру носила, что ж ещё… пока я не родился. А потом она отправилась как раз к Духу Леса и заключила договор: покуда служит в лесу этому Духу – проклятье не действует. Семнадцать лет мне даровала бабуля, между прочим.

Костлявый был на себя прежнего не похож: задумчиво барабанил пальцами по своим тощим коленям, согнувшись в спине. Взгляд блуждал будто бы не здесь, смотрел сквозь деревья.

Что-то не понравилась мне его реакция. Но объяснить сам себе, что насторожило, не смог.

– Мда… что ж, дело прошлое, забытое. Ты сам-то, вроде как, и правда не виноват, но родная кровь – это тебе не водица, тут уж что сделано – то сделано. Мой тебе совет: возвращайся домой, волчонок, забудь про глупости с твоим Духом, и достойно носи шкуру, как положено судьбой. А про потомков помалкивай – авось, развеется само по прошествии лет.

– Вот уж совет, – сердито отозвался я. – Да жди больше, пока твой «авось» столетнее проклятье чокнутой карги развеет.

– Да не карга она была, и совсем не чокнутая… – прошептал с горечью Предводитель, но тут же глянул на меня исподлобья и забормотал, – разве что малость помешанная… думается мне. От обиды творила, ясное дело.

– Ладно уж, я в ваши тёмные головы не лезу – себе дороже. Считаешь, что наказание справедливое – так пусть, у тебя с совестью свои отношения. А я не согласен. Всё равно найду способ избавиться. Мне есть ради кого меняться.

Зайчик усмехнулся:

– Неужто влюбился в неподходящую даму? Испугать боишься когтями да зубами?

– Почему это в неподходящую? Очень даже подходящую. Самую лучшую. И она знает правду, принимает меня целиком.

– А зачем тогда меняться? Ну и живите мирно, чего ты суёшься в непроходимые леса за глупыми сказками, как дитё малое? Сходил бы к чародею какому, что ли?

– Не поможет магия, пробовал. А с проклятьем ходить, точно с пятном родимым во всю рожу – каждый, кто знает, смотрит и плюнуть хочет от презрения или страха, точно я урод какой и не достоин по земле ходить.

– А ты как думал – легко ли носить груз прошлых бед?

– Да каких бед, – снова завёлся я. – В чем моя вина? Кто меня спросил, хочу ли я таким на свете жить?

– Ну, князюшка, что-то ты разошёлся, – заметил нечистый. – Это как посмотреть, знаешь ли, каждому своё. Ты главное пойми: домой тебе надо, к милой своей. Погорюешь о судьбе денёк-другой, да успокоишься. А я, так и быть, велю своим ребятушкам не трогать тебя и на пути не попадаться, а то загрызёшь ещё, ненароком. Ну, чего молчишь? Согласен?

Я сомневался. Больно складно говорит. Добрый слишком, ему не положено таких речей вести. Но ничего другого придумать не смог – кивнул в знак согласия.

– Так, а теперь я удалюсь, так сказать, в свои покои – старость она, знаешь ли, своё берёт: полежать охота, ножки вытянуть… ты спи спокойно, серый, а поутру иди восвояси.

«Старость, – усмехнулся я. – На каком веку она началась», – хотел я было спросить, но прикусил язык.

Зайчик встал, поклонился мне и неторопливо побрёл в заросли. Прислужники потянулись за ним следом, но несколько тварей всё же остались на поляне: посматривали издали на меня, разрывая необычную тишину леса своим шипением и визгом. Когда след Предводителя пропал, мой ошейник и цепь исчезли. Привычные звуки чащи вернулись, а по земле заструился странный туман.

Моё путешествие вышло бессмысленным и долгим, далёким, от досады даже захотелось вновь использовать амулет для обращения в человека – какая уже теперь разница, в какой шкуре мне ходить, так хоть порадуюсь немного. Но клацнул зубами, взял волю в мохнатую лапу: нет, не время. Как ни крути, а возвращаться к Старейшинам всё равно придётся: для начала посмотреть в их честные глаза, а уж потом вернуть прежнюю силу амулету, ограждающему оборотня от полной луны.

К этому времени на лес опустилась непроглядная темень, и в этот раз я действительно улёгся спать, но всё ворочался, крутился, пытаясь выкинуть из головы разговор с Предводителем нечисти. Даже представив Лину, надолго не смог удержать её образ перед закрытыми глазами – рогатый вылезал на первый план и что-то говорил, тряс рукой, улюлюкал, смеялся, грозился и оборачивался огромным взбешённым зайцем… впору завыть от таких сновидений. Я даже начал молить несуществующего Духа Леса, чтобы унять свою расшалившуюся фантазию и даровать мне спокойный сон.

Когда уже почти уснул, в голову влезли мысли: «Не удивился. Предводитель не удивился моей истории, Как будто и так её знал. Не вставил свои едкие замечания про Духа Леса и служащую ему бабулю, а ведь до этого не преминул бы закатить глаза и укорить меня в наивности. Ох, темнит нечистый, носом чую».

А сон приснился и вовсе необычный, подкупающий своей детальностью: печальное привидение в смутно угадываемом образе старца с длиннющей бородой летало над лесом, но тут, откуда ни возьмись, в лесную обитель ворвалась пакостная нечисть и наскоро расставила по территории чуть светящиеся полупрозрачные камни разных цветов. Не по прихоти бросила, а именно расставила, по чёткому плану, видать, а после упыри, лешие, мавки и уродливые безымянные создания попрятались и притихли.

Камни стали светиться всё ярче и ярче, а с приходом ночи загорелись, будто радужные огоньки. Привидение заметило манящее свечение, опустилось на землю у одного камня и коснулось его. Землю будто взорвала мощнейшая молния, оставив выжженный след в виде знака «Y», камни повсюду перестали светиться, а привидение исчезло. Лишь на траву упал, будто с неба, маленький красивый камушек, словно драгоценный. На этом сон заканчивался, но я всё ещё спал, и даже в таком состоянии понял, где видел этот чудесный переливающийся камушек.

Пробудился я на рассвете с мысленной улыбкой: помнил каждую мелочь красочного сна и мысленно благодарил своего «помощника», ведь именно он открыл мне правду. В том, что Дух Леса действительно существует, я больше не сомневался, а также знал, что у него большие неприятности благодаря моему вчерашнему рогатому знакомому.

Глава 3

Лина была взволнована, напряжена, каждые десять минут спрашивая, как ребёнок: «Ну что, мы уже приехали?», «Наверное, скоро приедем?», «Когда же мы приедем?», на что Малика отвечала сдержанно: «Ещё нет. Пока что нет. И сейчас тоже – нет» и легонько гладила руку подруги. Сама Ворожея тоже находилась в лёгком нервном напряжении, всматривалась в окно экипажа, который они наняли пару дней назад, попрощавшись с городком Ташар. Малика не покидала это место уже пятнадцать лет, как уехала от тётушки и стала самостоятельно зарабатывать на свой скромный хлеб с помощью дара Провидения.

Путешествие обещало быть интересным, ведь подвернулась возможность «увидеть» окружающий огромный мир, пока зрение оставалось при ней. Лина, лишившись такой обыденной возможности, переживала из-за встречи с Ромэном, а вовсе не из-за предстоящего плавания на большом корабле, хотя и она ещё ни разу в жизни не бывала в море.

Слова Малики прочно сидели в голове и подвывали, что голодные псы: «Откажется… не сможет помочь… разведёт руками» – вот чего боялась Лина. Больше обратиться было не к кому: кругом столько знакомых, но обычных людей, не подходящих для спасения оборотня. Даже дяде пришлось наврать нечто неправдоподобное про помощь родной тётке Малики, живущей на другом конце страны, за что она (тётка) обещала вернуть зрение. Дядя засопел и пробурчал: «Смотри, дело твоё, не маленькая уже. Но ты это, самое, того – будь осторожна».

Два с половиной дня подруги находились в пути к столице Королевства – Альмире, которые провели преимущественно молча, каждая в своих мыслях и переживаниях. Лина спросила ворожею, не видит ли она чего важного? Но Малика пожала плечами и ответила: «Смотрела уже, Линок, ничего».

Ворожея жадно всматривалась в окно экипажа, что вёз их через три деревни по ухабистым подмерзшим тропкам. Путь не всегда лежал по главной дороге: ехали и через редкий лесок, а иногда приходилось огибать пустые поля, с которых давно уж собрали урожай. Поздняя осень навевала уныние, пасмурное тяжёлое небо грозилось разразиться не то дождём, не то снегом, однако на протяжении двух дней осадков не случилось. Несмотря на тусклый пейзаж за окном кареты, Малика улыбалась: она может видеть всё! Всё, что происходит в данный момент, в эту секунду, а не когда дар соизволит показать что-то. Лина в основном молчала, иногда зябко передергивая плечами, хотя в дорогу надела тёплую меховую накидку и перчатки, предусмотрительно подготовленные Маликой. Обе подруги нарядились в тёплые изящные платья и шляпки под цвет.

Добравшись до главного порта королевства, Малика взяла Лину под руку, и они двинулись к центральной лавке у причала. Ворожея крутила головой, разглядывая непривычный вид шумной столицы у границы моря. Скопление народа совершенно разного уровня жизни: крепкие пьяные матросы, грязные бродяги, попрошайки, горланящие торгаши, хрипло смеющиеся размалеванные девицы совсем рядом с наряженными дамами и господами высшего сословия и знати, прибывающими в порт в золочёных каретах. Перед богатыми горожанами кланялись лавочники и ремесленники, продающие втридорога свой нехитрый товар.