Возмездие

Пошептавшись с гармонистом и сунув ему в карман потрепанного пиджака, целый рубль, Гертруда одернула пышную юбку, поправила волосы и приготовилась.

– Белый танец! Дамы в белом, приглашают кавалеров! – провозгласил скрипучим голосом гармонист и растянул меха. Пальцы ловко забегали по клавишам и прежде чем густой баритон затянул:

– Звёзды над лесом тёмным

Белых берёз листва

Я на всегда запомню

Эти слова…

Гертруда стояла перед стнеглазым парнем, с улыбкой протягивая ему руку в белой перчатке, приглашая на танец.

Популярная песня Марка Бернеса с, как бы сейчас сказали, провокационным названием "Наша любовь" была выбрана, конечно, не случайно. Здесь Гертруда шла ва-банк, ставила все на карту и рисковала.

Парень, конечно, растерялся, но приглашение принял, закружив девушку в танце.

– А танцевал он, примерно, как медведь! – всегда со смехом вспоминала Гертруда и в её выцветших голубых глазах появлялся молодой блеск и морщинистые щеки подсвечивал румянец.

Парень двигался тяжело и неловко, краснея от ласковой улыбки партнёрши, которая не сводила с него огромных красивых глаз. Он оттоптал ей все ноги, но она даже не пикнула. Но когда песня уже заканчивалась и гармонист, вкладывая всю душу тянул:

– Сердцем взлелеяно, дружбой овеяна

На-а-а-а-ааша-а-аааа любо-о-о-оооовь…

Гертруда вдруг охнула и упала в объятья партнёра. Он смутился, покраснел, и постарался вернуть её в вертикальное положение.

– Я подвернула ногу! – жалобно сообщила девушка.

Как воспитанный кавалер, парень помог ей дохромать до грубо сколоченных их досок скамеек, а усадив, рассчитывал видимо уйти, но хитрая Гертруда ухватила его за рукав солдатской гимнастерки и попросила:

– Вы не посмотрите? Я, кажется, сломала каблук.

Она очень выразительно посмотрела на красную туфельку на маленькой ножке. Парень не понимая чего от него хотят и, почему девушка сама не может снять с ноги башмачок, все же присел перед ней на колено, снял туфли с маленькой ножки, осмотрел острый изящный каблук, постучал им по большой широкой ладони, потом по скамейке и аккуратно одел обратно.

– Все в порядке? – с надеждой спросила Гертруда.

– Да, – кивнул парень, краснея.

– Нога ещё болит, – сказала девушка, хлопая длинными ресницами. – Вы не проводите меня домой? Самой мне не дойти!

Конечно, он не мог отказаться!

Пара медленно шла от танцевальной площадки по темным летним улицам. Гертруда обнимала нового знакомого за руку, все ещё разыгрывая хромоту, и стараясь разговорить скромного парня. Оказавшись с девушкой наедине, вдали от любопытных глаз и насмешливых замечаний, он быстро "оттаял", оказавшись интересным и остроумным собеседником. Гертруда специально петляла по улицам маленького городка так, чтобы сделать их прогулку длиннее. И потом, спустя много лет их счастливого брака, он признается, что сразу разгадал все маневры девушки. Мало того – окажется, что он приметил её ещё пару дней назад, когда Гертруда покупала на пестром городском рынке персики, придирчиво выбирая каждый и складывая в маленькую, плетеную из светлой лозы, корзинку. Когда она пришла на танцы, он весь просто оторопел, понимая, что должен обязательно пригласить на танец эту девушку и узнать, как зовут прекрасную незнакомку с толстой пшеничной косой. Но так растерялся, что не мог даже пошевелиться и если бы Гертруда не подошла первой, то так и не сдвинулся бы с места.

Они распрощались, когда небо над городом стало медленно светлеть и запели в курятниках звонкие петухи.

Следующий день они тоже провели в месте, и прощаясь на вокзале, Гертруда подарила любимому поцелуй, и обещание ждать.

Из армии он вернулся сразу к ней, везя в солдатском мешке связку её писем.

Эти письма бабушка хранила в своей комнате в маленьком сундучке с кованными уголками и часто перечитывала.

Сердце не обмануло её. Они прожили вместе шесть прекрасных лет, полных любви. Гертруда родила Олава, и передала ему Дар Камински. Дед Юрий умер внезапно – возвращался домой и его сбил пьяный водитель грузовика. Смерть его Гертруда приняла стоически – знала, что это случится. День, час. До минуты, когда сердце любимого остановится навсегда. Она была умной женщиной, она была дочерью своего рода, что был не понаслышке знаком с Тьмой и Светом. И Гертруда прекрасно знала, что не всегда нужно вмешиваться в то, что приготовила нам жизнь. И отсрочить смерть тоже не всегда необходимо.

Любимый был послан ей для того, что бы появился на свет Олав. И что бы тот, кто сбил его, очнулся и прекратил вести свою непутевую жизнь. У мира на него был другой план и другой замысел, от которого человек ушёл слишком далеко. И нужна была настоящая трагедия, что бы вернуть его к изначальному.

Герхард всегда находил эту историю несправедливой. Но бабушка говорила на это:

– Не осуждай! Ты не можешь знать всего! Это все равно, что судить о мире по одной комнате! Я была счастлива с твоим дедом! Он подарил мне несколько прекрасных лет и сына. Некоторые проживают всю жизнь не пережив ни дня того счастья, что досталось мне!

Герхардт верил. И это лишь укрепляло легенду о Единственной, которую он должен обрести однажды. Но сердце молчало и Та Самая не спешила на встречу.

Со временем Герхард в легенде разуверился и искать перестал. Завязывая отношения по принципу "Почему нет?"

Его последняя история завязалась, как служебный роман. Он рисовал логотип для местной сети детских игровых комнат и приезжал показывать и обсуждать варианты лично. Хорошенькая директор по рекламе звонила ему по поводу и без, изводя новыми идеями и вариантами правок. А потом прямо написала о том, что приглашает на свидание. Приглашение смутило Герхардта. Но, рассудив, что проект сдан, а значит рабочим отношениям личные не повредят, Камински согласился. Девушка была хороша собой, остроумна и, в общем, Герхардту приятно было провести с ней время в ресторане за ужином и бокалом вина. Потом они встретились ещё раз и ещё. И вот уже Камински ждал её звонков, сообщений и встреч. А потом они и вовсе – съехались, решив, что если есть возможность, то пусть это будет нейтральная территория и сняли квартиру, поделив расходы пополам.

Неприятности начались почти сразу – сначала загорелась в спальне проводка. Как только её починили, в ванной сорвало кран и квартиру буквально затопило. Ликвидировав последствия потопа пара столкнулась с другой напастью – из всех вентиляций и сливов полезли тараканы. Вызванные дезинсекторы только разводили руками – дом новый, подвал чистый, у соседей ничего, а все насекомые почему-то лезли в квартиру номер 92.

На время дезинсекции пара на несколько дней перебралась в квартиру Герхардта, где началась настоящая чертовщина – Лина, так звали девушку, не могла расслабиться ни на минуту – спотыкалась о порожки, посуда выскальзывала из шкафов прямо ей на голову, а створки дверей били по лбу. Розетки и электроприборы кусались током, вода из крана никогда не бежала нужной температуры – или кипяток, или лёд. Или вообще – вонючая ржавая жидкость. Девушка никогда не выспалась, уверяя Герхардта, что кто-то ночью стоит у её края кровати и хрипло дышит.

А потом с Камински случился приступ – внезапно посреди ужина, у него хлынула из носа кровь, прямо в тарелку со спагетти в соусе карбонара. Герхардт потерял сознание, упав с табуретки на светлый пол.

Ему явился дядя Мидгардт, с требованием:

– Оставь эту девицу! Неужели не видишь, что она не для тебя! Мы подаём тебе знаки, Герхардт! Открой глаза!

Когда Герхардт открыл глаза, кровь из носа залила пол, а рядом сидела оцепеневшая от ужаса Лина. Что делать, когда человек падает в обморок она не знала и просто сидела рядом ожидая, что все как-то само разрешится.

На следующий день Камински был записан к неврологу и на МРТ. Попытки объяснить, что дело все в индивидуальной особенности, небыли услышаны. И начались изнурительные хождения по врачам и бесконечные анализы. Герхардт был здоров. Показатели организма в норме. Но приступы с потерей сознания и кровотечениями из носа, продолжались. Что ещё хуже – участились. Как и ночные кошмары Лины. Она стала бояться темноты и ночью приходилось оставлять во всех комнатах свет.

Родственники Герхардта в один голос требовали завершить отношения с неугодной им девушкой. Но это имело совершенно обратный эффект – Камински из чувства противоречия, будто ему снова пятнадцать, вцепился в неё, как бульдог у которого заклинило челюсть. Он даже сделал ей предложение, обставив это с таким размахом на какой способен только настоящий романтик – пригласил в ресторан и купил кольцо, которое шеф-повар спрятал в десерт. Официант полил горячим малиновым соусом шоколадную сферу, она растаяла и под ней, в пластиковом куполе, блестело камнем кольцо.

Лина, сияя счастливыми глазами, протянула Герхардту в знак согласия, оттопыренный палец и сказала:

– Да!

Грянули скрипки нанятых для такого случая музыкантов и в этот торжественный момент Камински ощутил вкус жженного сахара. И зал провалился во тьму. Выступивший из неё дядя Мидгардт, сообщил, что семья не одобряет этого союза.

– Через два дня ты должен быть в городе Питкяранта. Тебя встретит Алексей Шульц. У него узнаешь подробности дела и получишь новые инструкции.

Придя в себя Герхардт мог думать только о том, как сообщить об этом невесте. Он тянул целый следующий день, тайно заказав билеты, такси и распечатав посадочный талон.

Скандал разразился вечером. Лина вернулась с работы в необычайно приподнятом настроении и сказала, что у неё есть небольшой сюрприз. Герхардт хмуро ответил, что это прекрасно, конечно. Ему тоже есть, что сказать.

Лина достала из сумочки и помахала перед длинным носом Камински, яркими буклетами:

– Я купила нам путешествие! Вылет завтра! Бархатный сезон в Абхазии. Три ночи в отеле на берегу моря. Как тебе?

Герхардт побледнел и сказал, что это, конечно, прекрасно, но придётся отложить.

– Почему?

– У меня срочная командировка.

– М-м-м, – Лина подняла брови и поправила светлые волосы. – У иллюстраторов бывают командировки? А куда, если не секрет?

– Карелия, – упавшим голосом сообщил Камински. – Надо вылететь завтра.

– Ну, – она задумалась. – Хорошо. Я никогда не была в Карелии. Там вроде красиво.

– Я должен ехать один.

– Почему? – насторожилась девушка.

– Будет много работы, – Герхардт почувствовал, что медленно краснеет и это выглядит, как вранье. И краснел от этого ещё больше.

– А может, ты просто передумал? – серые глаза Лины хищно сощурились. – Может, решил, что не хочешь никакой свадьбы и врёшь мне про какую-то командировку?!

И тогда Герхард решился на очередной отчаянный шаг – сел и рассказал избраннице о тайне рода Камински. Но Лина, не поверила. Она категорически отказалась понимать про Дар рода Камински и когда Герхард в ответ на порванный посадочный талон, показал, что же за необходимость гонит его в Карелию…

Бедняжка сбежала в ужасе и, по словам бабушки, клану Камински пришлось, как следует с ней поработать, что бы девица не разнесла хранимую сотни лет в тайне историю, по грязным ток-шоу.

В конце концов, дядя Эсмералд тоже был холостяком, рассуждал Герхард. Возможно, его жизнь не была достаточно полной без семьи и возможности продолжения рода, но в целом, он совершил много славных дел.

Пиаф рвала сердце погружая в глубокую грусть, которой Камински сейчас предаваться не хотел. Впереди перелёт и сложное дело. Лучше настроиться на него. А сожалеть о своей одинокой жизни он будет когда вернётся. Для этого идеально подходит вечер пятницы. Особенно, если купить вина и посмотреть фильм в духе "Английский пациент".

Герхардт выключил музыку, и достал наушник, но его сразу же, будто внезапный удар под дых, придавило к сиденью русским шансоном:

"Не гони ты меня, я прошу тебя вновь: не гони,

Я не тот, за кого постоянно меня принимала"

Камински вернул наушник в ухо и включил нейтрального Тома Йорка.

Мелодия, тягучая и медленная, идеально подходящая серому позднему утру, успокоила, но не тянула с собой, звуча просто фоном.

Камински никогда не думал о "деле" заранее, настойчиво отгоняя все мысли примерно до тех пор, пока не окажется на месте и ему не раскроют всех подробностей. Во-первых это позволяло сохранить трезвый взгляд, лишённый всяких предположений и фантазий.

Во-вторых – помогало не сбежать. Потому что всегда первой реакцией на "вызов" было дикое желание бросить все на хрен и удрать. Спрятаться. Исчезнуть, стерев из мира все свои следы. От школьных альбомов, до упоминаний в государственной системе.

Камински частенько предавался размышлениям о том, как это могло бы быть. И находил вполне осуществимым. Найти маленький домик подальше от людей. В какой-то живописной глуши. Продать имущество, обналичить деньги и раствориться. Жить просто. Без излишеств. Завести огородик, научиться собирать грибы, ягоды, ловить рыбу. Писать пейзажи в духе Левитана и Серова, продавая их через галереи.

Или наоборот – выбрать большой город, где никому нет до тебя дела. Купить в новостройке квартиру под самой крышей. Крохотную. Но непременно с огромным окном. Сменить прическу, отрастить бороду. Сделать новый паспорт и новую личность. Став, к примеру, Александром Рыжиковым. И вместо детских иллюстраций заняться комиксами для взрослых.

Но всякий раз в ответ на трусливые мысли, в голове всплывал образ бабушки, которая строго сдвинув седые брови, говорила: "Помни о предках, Герхардт!" И он помнил. Набирал в грудь побольше воздуха и зажмурившись прыгал в новое дело, как в ледяную воду.

Когда Герхардт был подростком, он, конечно, попробовал бунтовать. Свернуть с пути. В котором не видел ни высокой миссии, ни романтики. А только ужасно тяжёлый груз, который предстояло тащить всю жизнь.

Да, Камински проколол ухо, чтобы носить в нем несколько серебряных сережек и одну булавку. Выкручивал громкость на магнитофоне из которого орал тяжелый рок так, что не слышно было, о чем говорят в бабушкином телевизоре Мария и Хуан Пабло. Оклеил стены комнаты постерами с любимыми музыкантами – "Kiss" и "Mötley Crüe" так, что не видно было ни кусочка нежно-зеленых обоев в розочках. Сорвал с окон шторы и заклеил бумагой, чтобы сделать таинственный полумрак. Носил только в чёрные футболки, джинсы и кеды. Мылся раз в месяц.

Но его железную бабушку этим было не пронять. Хотя Герхардт всячески показывал норов – вырезал дырки на новых джинсах, обвесил куртку цепями и булавками, отпустил волосы, и, желая шокировать строгую Гертруду Олафовну, даже подводил глаза чёрным карандашом.

Ему не хотелось "помнить о предках". Ему хотелось прожить другую жизнь. Какую, Камински и сам не знал. Просто другую. Не ту, что была предначертана всем мужчинам в его роду.

Бабушка была всегда ровна с внуком  независимо от того, как он вёл себя.

"Это просто период, Герхардт", – говорила она, на его жалкие попытки бунта. —"Ты перебесишься, и однажды выбросишь свои рваные портки и булавки, как тухлую требуху. Ты перебесишься и станешь таким, как все."