А его новоиспечённая жена уже дрожала от холода. Как хоть её зовут? Не «эй» же называть! Хотя, он шут, а от шута вряд ли кто ожидает вежливости.
Раздумья не мешали ему осматриваться во дворце. Согреться на таком морозе можно либо если всю ночь не присаживаться, а ходить или, допустим, танцевать. Либо можно попробовать придвинуться друг к другу плотнее и накрыться обоим двумя шубами. Но это он оставит напоследок. Вряд ли девушка, грозившаяся его убить, согласиться сидеть с ним почти в обнимку.
А значит остаётся первый способ. Вот только как бы это ещё донести до его жены. Мик вытащил из-за пазухи свирель (не зря, всё-таки, взял, оказывается) и подул. На морозе она жалобно зазвенела. Не отморозить бы пальцы и губы, пока будет играть. Девушка посмотрела на него, кажется даже с интересом. Поэтому Мик улыбнулся уголками губ и сказал:
– Давай танцевать!
Нири
От холода уже сводило ноги, а, самое главное, он, казалось, проникал в душу, уговаривая сдаться. Зачем бороться? Какой в этом смысл? Нири в сотый раз напоминала себе о мести, но и это уже почти не помогало. Она понимала, что в Ледяном Дворце один на один с дурачком, никакой надежды у неё нет. Поэтому, когда услышала странные звуки, даже сначала не поняла, что это и откуда. И только потом подняла глаза на шута.
Нет, он точно блаженный. В таком холоде больше делать нечего, кроме как на свирели играть. А потом он произнёс:
– Давай танцевать! – и протянул ей руку. Она покачала головой. Зачем? Она ещё не настолько безумна.
А шут вдруг перестал играть, вздохнул и посмотрел на неё, как ей показалось, с укором.
– Красавица, я не знаю, как тебя зовут, но если ты хочешь насмерть замёрзнуть к утру, можешь и дальше стоять и смотреть в одну точку.
Нири вздрогнула и посмотрела на шута. Может ли такое быть, что он вовсе не тот дурачок, которым показался ей? Его глаза смотрели строго и немного печально. А вот безумия там не было ни на каплю. На секунду вновь стало страшно. Но сталь кинжала холодила кожу под платьем. Если бы он хотел с ней что-то сотворить, то уже показал бы свои намерения. Поэтому, помедлив чуть-чуть, Нири тихо ответила:
– Я – Нирианна, можно просто Нири.
– Мик, – кивнул шут. Бубенцы на его колпаке снова звякнули, но лицо при этом оставалось прежним. Никаких гримас и ужимок. – Давай, танцуй. Иначе, Нири, ты замёрзнешь здесь ещё до утра. – И он снова поднёс к губам свирель.
Нири встала и попыталась неуклюже покружиться в такт мелодии. Когда-то, кажется словно в другой жизни, она умела танцевать. И даже любила кружиться по залу. Но не одна, а с партнёром. Всё это словно осталось в прошлой жизни. А сейчас, в этой – она просто пыталась притоптывать ногами в такт незатейливой мелодии. Но шуба мешалась. Да. Долго она так не протанцует.
А шут вдруг скинул с себя колпак, надетый поверх шапки, ненадолго прервав музыку. Подул на озябшие руки, а потом заиграл что-то весёлое. Она бы никогда, скажи ей кто это раньше, не поверила, что на свирели можно сыграть так, чтобы ноги сами пустились в пляс. И всё же Нири медлила. И вдруг шут схватил её за руку. Поначалу она испугалась. Так что захотелось вырвать руку и броситься прочь. Но он просто увлёк её в танец, и Нири расслабилась.
Прикрыла глаза. В полумраке этих странных негреющих светильников было легко представить, что она сейчас в большой зале своего родного замка. И отец после сытного ужина объявляет танцы. И сейчас полон зал гостей, а музыканты настраивают инструменты. И вот один из гостей, возможно Варик, соседский сын, приглашает её на танец.
Нири увидела это словно наяву. Несколько ночей без сна, напряжение последних дней и жизнь впроголодь сыграли с ней дурную шутку. И она, выплясывая с шутом заводные па, уже почти поверила, что откроет глаза – и снова очутится в своём родном доме. А отец будет усмехаться в усы и хлопать в ладоши.
Куда-то подевался и холод и ужас последних дней. Остался только этот странный, безумный танец, который резко оборвался на высокой ноте. Нири открыла глаза и едва не разрыдалась.
– А ты, как я посмотрю, прекрасно танцуешь. – Она обернулась к шуту. Меховая шапка съехала набок и из-под неё торчали почти белые волосы. Шуба его была расстёгнута, а в красных от холода руках зажата свирель.
– Я училась танцевать когда-то, – тихо ответила Нири. Снова вернулся страх. И ещё вопрос – что ей делать и куда идти. А потом и холод начал заползать под шубу, пощипывая разгорячённое танцем тело.
– Иди сюда, – произнёс вдруг шут, показывая на место, рядом с собой. – Под двумя шубами, если прижаться вплотную – теплее. Если начнёшь замерзать – можно будет опять потанцевать. До утра ещё долго.
Нири молча покачала головой. Сидеть рядом с ним? Танцевать с ним? Что на неё нашло? Если он не дурачок, то значит очень хорошо притворяется. Особенно, если учесть то, что князь отдал её ему.
– Иди, иначе замёрзнешь. У тебя ведь кинжал с собой, – хмыкнул шут. – А у меня – никакого оружия. Ну хочешь, я к тебе спиной сяду, чтобы ты могла держать кинжал у моей шеи, сколько тебе вздумается.
Его голос… Пожалуй, так уговаривают маленького ребёнка. Нири вспыхнула и тут же торопливо перешла к нему. Шут (как его там, Мик что ли?) сел в самой середине зала. Нири дала ему свою шубу, тут же задрожав от холода.
Шут ловко присел на пол, подвернув под себя ноги и кусок шубы, чтобы теплее было сидеть и похлопал призывно рядом. Нири быстренько села рядом, прижимаясь своей спиной к его. А Мик ловко накрыл их обоими шубами. И всё же…
– Зачем тебе это? – Тихо спросила Нири.
– Раз я теперь твой муж, значит я теперь несу за тебя ответственность.
Глава 3
Мик
Странная девушка. Боится его больше, чем умереть от холода. На его памяти, Мика никто никогда не боялся. Смеялись – да, издевались – да, даже злились и обижались, но не боялись – где они и где – шут. Да что он им может сделать?! Наверное, в этом и была месть князя. Подумал, наверное, что ему от власти снесёт голову. Он уже наблюдал такое, когда бывшим рабам вдруг давали вольную. Князь иногда проверял их, но чаще – хотел повеселиться. И только малая часть начинали нормальную жизнь. В основном, никто не выдерживал испытания свободой и возможностью делать то, что вздумается, а чаще и иметь власть над чужой жизнью. Хотя власть над слабым немногого стоит.
И всё же Мик навидался грязи с лихвой. И это было… Противно. Кем бы он не был, но никогда он не станет таким. Поэтому, посмотрев украдкой на свою жену, он тихо вздохнул.
Она сидела, прижавшись к нему, даже не спиной, а боком, напряжённая вся, словно стрела, готовая вскочить, убежать, воткнуть в него кинжал и какие там ещё у неё мысли. Решительная и красивая. Мик снова вздохнул. Ну хоть кинжал в него не воткнула – и то хорошо.
Интересно, она до сих пор думает, что он – дурачок? Хотя, честное слово, он иногда и сам так думает. Какая впрочем разница, кто и что думает – молчать было невыносимо. А холод снова начал пощипывать руки и забираться под одежду. Потанцевать что ли снова.
– Нири, – она вздрогнула и отодвинулась от него настолько, насколько позволяла их общая на двоих шуба. – Не хочешь ли ещё потанцевать? Я знаю много мелодий. – Он храбрился. Но лучше умереть с улыбкой на устах, пытаясь выжить, чем оплакивать то, что ещё не случилось.
– Нет, – она тихо покачала головой. И замолчала. Наверное, хотела что-то ещё сказать, да побоялась. А холод уже чувствовался всё серьёзней. Надо что-то делать.
Мик выскользнул из-под шуб, оставшись в тонком костюме.
– Ты куда? – Нири подняла на него глаза. – Замёрзнешь!
Не сказать, чтобы её внимание было неприятно. Но Мик только ухмыльнулся. Потом достал свирель и начал играть и приплясывать всё сильнее и сильнее. Он – взрослый мужчина и не замёрзнет. Всего лишь представить на секунду, что ему снова всю ночь напролёт надо веселить князя. Причём как-то Его Высококняжество придумал такую забаву – всю ночь шут не должен был присаживаться и останавливаться ни на минуту – только танцевать, приплясывать и крутиться колесом. Если остановится – смерть. Это было, когда он разозлил князя в первый раз, вступившись за убогого странника.
Мик выдержал. Пусть к утру не чувствовал ног и провалялся несколько дней, едва живой в своей комнате, но даже ушёл из зала он на своих двоих, весело хохоча. А что происходило с шутом за дверями его комнаты, до того никому никакого дела не было и быть не должно.
И вот сейчас, всего лишь если представить… А жена пока пусть согреется. В двух шубах даже если не плясать всяко теплее. И он заиграл весёлую мелодию и начал приплясывать и притоптывать ногами. Всё сильнее и сильнее. Мелодия всё ускорялась и ускорялась. Под конец Мик отложил свирель и прокатился по залу колесом. Раз, потом ещё раз, потом прыгнул на руки, чувствуя, как прилипают тёплые пальцы ко льду. Это была плохая мысль!
И всё же он прошёлся на руках, потом несколько раз ещё прокатился колесом. Ему бы не растерять свои навыки. В жизни надо зарабатывать тем, что умеешь лучше всего. Мик хмыкнул и начал собирать с полу то, что вылетело из его карманов, пока он крутился. Камешки, монеты, о, яблоко! Замечательно!
Мик встал, широко расставив ноги и начал жонглировать всей этой мелочью. Обычно его хватало не надолго, но всё-таки достаточно для того, чтобы посмешить князя со придворными. И этому его кстати тоже научил захожий странник.
В очередной раз поймав камешек, Мик поразился тому, какой он горячий, едва в руках удержал. Горячий?!
Он остановился, поймал этот камень и шагнул к жене, которая с каким-то странным видом наблюдала за ним.
– Можно? – Спросил он зачем-то, прежде чем залезть под шубу.
– Да, – кивнула она и немного подвинулась. Наверное, её было неприятно прижиматься к нему. Ну конечно, если не думать о том, что он шут – она сразу видно, птица высокого полёта, не чета ему – рабу и голодранцу.
Под шубой было тепло. А ещё теплее – от камешка, что он держал в руке. Даже больше – он почти обжигал. Да что за камень такой странный?
Он отложил яблоко и всё прочее, чем жонглировал и уложил камешек на ладонь. Ровный, серовато-синий, с гладкими краями. Такие, наверное, выносит на берег море. Он читал об этом. А ещё слышал рассказы мимоходящих странников.
Камешек действительно согревал. На открытой ладони да на таком морозе он должен был давно остыть, но не остывал. Наоборот, грел, давая ровное тепло.
– Потрогай! – Мик не смог сдержать восхищения, протягивая камень жене. Вот это чудо!
