Великие рыбы

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Афлатуни С., текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2024

Фотина

Она привела себя в порядок, захватила кувшин-гидрию и вышла из дома.

Около шестого часа она дошла до источника.

Там был колодезь Иаковлев.

Солнце припекало, возле колодца в тени сидел мужчина. Не из здешних, сразу заметно. Иудей… Она поставила гидрию и стала разматывать веревку.

Он приветствовал ее по-арамейски. Точно иудей; по выговору галилеянин. И что им у себя дома не сидится?

Голос, однако, ей понравился. Скупо ответив на приветствие, она стала спускать кувшин в темноту.

Раздался всплеск: кувшин достиг воды.

Иудей смотрел на нее.

– Дай мне пить.

Как будто укол иглы, она даже слегка поморщилась: все это уже было. Вечер, колодец, пришелец возле колодца.

…Когда Авраам состарился, а сын его Исаак вошел в возраст жениха, отправил Авраам слугу своего, чтобы тот нашел Исааку невесту. И слуга, взяв верблюдов, пошел. И остановил верблюдов вне города, у колодца воды, под вечер, в то время, когда выходят женщины черпать. И сказал себе слуга: та, кто напоит его и его верблюдов, и будет женой Исааку. И помолился об этом.

И пришла к колодцу Ревекка. И обратился к ней слуга Авраамов, и сказал:

– Дай мне пить.

Что было дальше, хорошо известно. Ревекка напоила слугу, а потом его верблюдов. И стала женой Исааку, и родила ему двух близнецов, Исава и Иакова.

Все в этой сухой, полуденной земле начиналось с колодца. Со встречи, под вечер, возле него. С женщины, держащей кувшин, и чужестранца, говорящего:

– Дай мне пить.

И снова – укол. Снова вечер, и женщина, и чужестранец подле колодезя. Но теперь все наоборот, и уже чужестранец дает колодезную воду.

И встал Иаков, и пошел в землю сынов Востока. И увидел: вот на поле колодезь… Над устьем колодца был большой камень… Увидел Иаков Рахиль и отвалил камень от устья колодезя и напоил…

Что было дальше, хорошо известно. И Рахиль, и все бывшие при этом, и все стада напились этой воды. Рахиль станет женой Иакову и родит ему двенадцать сыновей – родоначальников двенадцати колен Израилевых.

Непонятная боль прошла.

Самаряныня набрала воды и поглядела на чужестранца.

– Как Ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки? Ибо Иудеи с Самарянами не сообщаются.

Самаряне, как и иудеи, почитали себя потомками Иакова.

Иудеи считали самарян потомками от смешения с хананейскими народами. И не сообщались с ними, называя «испорченными», полукровками.

Удивление самаряныни понятно. Иудей не просто обратился к ней, но попросил о помощи.

– Дай мне пить.

Да, конечно, это был не просто иудей. Не просто галилеянин. Не просто странник, сидящий в тени. Но самаряныня этого пока не знала.

– Как Ты, будучи Иудей, просишь пить у меня, Самарянки?

Он был тогда совершенно один. Где ученики, где последователи?

Ученики Его отлучились в город купить пищи, хлеба и рыбы.

Но где же сотни, тысячи, ходившие за Иисусом? Один Он оставался только тогда, когда уходил молиться, – да и это уединение Ему удавалось редко и с трудом.

Где же толпы?

Остались, вероятно, в Иудее. Не пошли за Ним в Самарию. Ибо Иудеи с Самарянами не сообщаются.

Никого рядом с Ним не было.

Только эта женщина – бойкая самаряныня, в карман за словом не полезет…

(Когда Его оставляли ученики, рядом оставались только женщины. Так будет и у Креста. Так будет всякий раз, когда на церковь будет воздвигаться гонение. Мужчины станут толпами уходить от Него. И только женщины останутся рядом до последнего.)

Иисус же сказал ей в ответ: если бы ты знала дар Божий и Кто говорит тебе: «дай Мне пить», ты сама просила бы у Него, и Он дал бы тебе воду живую.

Она вытянула кувшин из колодца и поставила на плоский камень. Отерла лоб. Еще раз оглядела путника.

– Господин! Тебе и почерпнуть нечем, а колодезь глубок; откуда же у Тебя вода живая?

Колодец и правда был глубок: тридцать пять метров. Вырыт на северо-западной стороне горы Гризим – священной горы самарян.

Гора Гризим, абсолютная высота 881 метр. Подле нее и лежал город Сихарь, или Сихем, куда отправились за провиантом ученики Христа.

На горе Гризим Моисей повелел ежегодно читать Закон при всенародном собрании.

На горе Гризим шесть колен Израиля: Симеоново, Левиино, Иудино, Иссахарово, Иосифово и Вениаминово – должны были произносить благословение на исполнителей Закона.

На горе Гризим, по версии самаритянского Пятикнижия, был устроен жертвенник из цельных камней, на которых были высечены десять заповедей Господних.

На горе Гризим после вавилонского пленения самаряне строят свой Храм.

Храм был разрушен, но самаряне продолжали совершать на его развалинах поклонение Богу.

Самаряне поклонялись Единому Богу на горе Гризим, иудеи – в Иерусалимском храме, у горы Сион.

– Отцы наши поклонялись на этой горе, – сказала она, – а вы говорите, что место, где должно поклоняться, находится в Иерусалиме.

Что нам, собственно, известно об этой женщине у колодца Иакова?

Что у нее – как и сказал ей в тот вечер Иисус – до того было пять мужей.

– И тот, кого ныне имеешь, не муж тебе. (При этих словах она вспотела от стыда, но еще сильнее от удивления: откуда иудей мог это знать?)

Самарянское ее имя неизвестно. Может, ее звали Ревекка, как ту, что напоила из колодца слугу Авраама и стала женой Исаака и матерью Исава и Иакова. Или – Рахиль, как ту, которую напоил из колодца Иаков и взял себе в жены.

Имя – лишь тень, отбрасываемая человеком. Тень от луча, падающего сверху. Как сейчас на эту самаряныню с кувшином в руках. Самарянское ее имя неизвестно. Известно римское – Фотина.

У самарян был обычай брать второе имя, латинское или греческое. Как и у многих иудеев, сирийцев, египтян, живших в Римской империи. У апостола Павла было иудейское имя Савл – точнее, Шауль. Апостола Варфоломея мы знаем только по этому, иудейскому, имени. Апостола Андрея – наоборот, только по римскому.

Фотина означало «светлая».

Ее сестер мы также знаем только по римским именам. Параскева, Фото, Фотида, Анатолия и Кириакия.

Еще у нее было два сына, Иосия и Виктор. От каких из тех пяти мужей были они, неизвестно. Да и были ли они, эти мужья? Точно сон какой-то…

Она испила этой воды. И она, и ее сестры, и ее сыновья. Все стали христианами. Так оно вскоре и произойдет.

Но самаряныня этого, естественно, знать не могла. Пока она, утирая пот, выступивший росою на лбу, сидит подле колодца. Как некогда Ревекка. Как Рахиль. И слушает сквозь стрекот кузнечиков идущие к ней слова. И слушает. И видит.

Павел, Петр

Он помнил тот колодец и ту женщину, самарянку с мокрыми темными руками. Все они, Его ученики, тогда видели ее… Но теперь Иоанн думал не о ней.

День был душным, море – свинцовым. Диктовать было тяжело; Прохор то и дело переспрашивал. Иоанн и сам бы взялся за калам, если бы не глаза. К старости далекое становится прозрачным, а ближнее покрывается туманом.

Он вышел из пещеры.

Небо было напряженным, пепельным. Сколько раз он вот так же вглядывался в него, и надежда шевелилась в нем, как плод в утробе матери. Сколько раз ловил случайные новости с гавани, вчитывался в редкие послания от асийских церквей… Не наступает ли конец мира, братие? Не пала ли Блудница Вавилонская, упившись вином блудодеяний своих?

Spem pretio non emo.

Глупая поговорка. «За надежду денег не дают».

Он отдал за надежду всю свою жизнь. Будь у него их несколько, отдал бы их все.

Но он и так живет долго.

Он пережил их всех – всех, с кем ходил тогда по Иудее. Посечен мечом в Иерусалиме брат Иаков. Казнен в далекой Индии Фома. Распят в Патрах Андрей.

Его тогда тоже должны были казнить, в Риме, вместе с Петром и Павлом. Петр и Павел так и остались в этом мерзком Вавилоне. Пропитали кровью своей его землю. Души их предстоят пред небесным Алтарем. Он знает. Он – видел.

Прислонясь к скале, он думает о них. Камень холодит спину; небо, море – все сливается.

Петр и Павел. Павел и Петр.

Они были очень разными.

Один был сыном простого рыбака. Другой – сыном ученого фарисея.

Один родился и вырос в самой Иудее. Другой – в рассеянии, в Тарсе Киликийском, гнездилище еллинского любомудрия и риторства.

Один был человеком некнижным; другой – учеником премудрого раббана Гамалиила.

Один был здоров и крепок; другой – изнуряем приступами болезни.

Один был с Христом с самого начала Его проповеди. Другой никогда не видел Христа воочию.

Наконец, один большую часть своего служения проповедовал среди иудеев; другой был прозван «апостолом язычников».

Петр и Павел.

Павел и Петр.

Петра звали Симон. Шимóн – «услышанный Богом».

Родом был он из Вифсаиды Галилейской.

Виф-Саида, или Бейт-Цаида, – «дом рыбака»; оттуда же были Филипп и Андрей. Поселение на берегу Галилейского моря, или, как оно звалось в честь кесаря Тиверия, Тивериадского.

Шимон здесь рос, женился, ловил рыбу. Усача и галилейскую тиляпию, которую через века станут называть рыбой Святого Петра.

Да, Шимон назван человеком некнижным, «аграмматос» – неученым. Но это – в глазах иерусалимских, столичных книжников, ухищренных в богословских тонкостях. Еще этот его галилейский выговор, забавлявший их.

Но Тору и Псалмы он знал, целые отрывки наизусть приводил. Ремесло рыбака не мешало изучению Закона. Море неспокойно – сиди на берегу, вникай в Писание. Он и вникал. А неспокойным оно бывало часто.

И еще – Шимон умел обращаться с мечом. Тоже нерядовое для простого рыбака умение.

Что-то было в этом уже немолодом галилеянине, что Господь именно ему поручил пасти Его овец.

Вера. Вера в то, что Иисус есть Христос, долгожданный Мессия, Сын Божий.

Ибо церковь может быть созиждена только на Вере.

Порой она оставляла Шимона, и тогда он, идущий по волнам к Господу, начинал тонуть. Или – в ту зябкую ночь, когда он грелся у огня во дворе дома первосвященника, – трижды отрекался от Него. И Учитель, которого как раз выводили из судилища, поглядел на него – так, как только Он один мог глядеть. И пошел далее.

Потом Шимон долго брел по узким, залитым нечистотами иерусалимским улочкам, размазывал слезы по пыльному лицу.

Потом будет Распятие.

Будет Воскресение.

Всякий раз вера снова возгоралась в нем. Он выполнял данный ему завет – пас овец Господних, умножал Его стадо. На месте галилейского рыбаря Шимона возник апостол Петр – «камень, скала».

Последний приступ малодушия постиг Петра уже на склоне лет, в Вавилоне, как христиане называли между собой Рим. Даже не малодушия – скорее, благоразумия…

В ночь с 18 на 19 июля 64 года по Рождеству Того, кого Петр проповедовал Сыном Божиим, загорелся Рим.

Петр был в ту пору в Риме. В Риме был и Павел.

Его звали Савл. Шауль – «вымоленный у Бога».

Назвали его в честь Саула, Шауля – первого израильского царя, тоже из колена Вениаминова.

Родом Шауль был из Тарса Киликийского.

Тарс был завоеван Римом за семьдесят лет до его рождения. Это был пестрый город – греки, иудеи, армяне, сирийцы… Город славился ученостью. Как писал Страбон, жители Тарса с таким рвением занимались философией, что превзошли Афины.

О том, повлияла ли на будущего апостола философия стоиков, преобладавшая в Тарсе, будут еще много спорить. Но греческую литературу Шауль знал. В проповеди на афинском ареопаге он процитирует строчку из «Явлений» Арата.

С греческой премудростью юный Шауль мог познакомиться и в Иерусалиме, в школе раббана Гамалиила. Гамалиил – единственный законоучитель, почитаемый и иудеями, и христианами. Защитил на синедрионе апостола Петра и других от угрожавшей им смерти. Его школа была умереннее, терпимее других школ; славилась преподаванием светских наук. В конце жизни Гамалиил был тайно крещен Петром.

Почему молодой Шауль, воспитанный при ногах Гамалиила, как он о себе говорил, проявит такую нетерпимость к христианам?

Тогда их многие ненавидели. Впрочем, как и позже, как и всегда. Ненависть будет то уходить под землю, то выступать на ней кровавой пеной.

Потом будет свет, облиставший Шауля по дороге в Дамаск.

Потом будут годы проповеди в Антиохии.

На месте прежнего Шауля возникал Павел. Тот, кто носил имя царя, бывшего от плеч своих выше всего народа, становился «малым», «маленьким» – именно это означало римское имя «Павел». Ибо только через умаление лежит путь к величию.

Что-то было в этом молодом тарсянине, что Господь именно ему поручил проповедовать Евангелие язычникам.

Любовь. Любовь и вера, но любовь прежде. Ибо сам Бог есть Любовь.

И Царство Небесное созиждится на любви.

Это не была любовь, равномерно и непрерывно изливаемая на все и вся. Он мог отдалить от себя. Мог выговорить со всей строгостью: О несмысленние Галате! Мог пригрозить отлучением: Аще кто не любит Господа Иисуса Христа, да будет проклят!

Но в основе всего этого была любовь. Любовь, светившая в немощном, костлявом теле этого тарсянина все сильнее.

Потом будут миссионерские странствия по всей Греции и Малой Азии. Взятие под стражу и отправка в Рим.

В Риме он пробудет два года, дожидаясь суда императора.

И будет оправдан. Предпримет новые путешествия.

Во время Великого Пожара 64 года или вскоре после него он, как и апостол Петр, будет в Риме.

Пожар начался в ту душную ночь с 18 на 19 июля в лавках, расположенных у Большого цирка. К утру горела большая часть города.

Огонь тушили долго и безуспешно. Рим выгорал, ветер разносил сажу и стоны обожженных и растоптанных на тесных улицах.

С холма на горящий город глядел Нерон. В его совиных глазах играли отблески пламени.

Как все тираны, Нерон мнил себя великим строителем. Еще во время пожара он разработал план строительства нового Рима. Установил расстояние между домами, ширину новых улиц, обязал строить только каменные здания. Заложил на расчищенной огнем земле свой грандиозный Золотой Дом.

Оставалось только найти, кого обвинить в поджоге.

Началось избиение христиан; запах гари над Римом сменился запахом крови.

Многие, спасаясь, уходили из Рима. В числе их был и апостол Петр.

Это не было малодушием. Нужно было спасать церковноначалие. Церковь, с такими трудами рожденная и устроенная, могла быть полностью обезглавлена. В Риме пребывал в узах апостол Павел. В Рим был доставлен под стражей апостол Иоанн. На свободе оставался один Петр.

Петр уходил из Рима.

Ночь была холодной, костер у дороги грел слабо. Внезапно Петр поднял глаза и увидел Его. За спиной темнел крест, нижний конец которого волочился, постукивая, по булыжникам. Петр приподнялся; стало видно и лицо подошедшего, и венец, и кровоподтеки. Пламя изогнулось от ветра и снова распрямилось, пуская в ночное небо искры.

– Камо грядеши, Господи?

– В Рим иду, паки распятися.

И поглядел на Петра – так, как только Он один мог глядеть. И пошел далее.

Петр, быстро поднявшись, побежал следом, обратно в Рим.

Потом он долго брел по широким, заново отстраиваемым римским улицам и размазывал слезы радости по пыльному лицу.

Римская полиция работала хорошо. Петр был схвачен, осужден и поведен на распятие.

– Переверните крест! – кричал он, задыхаясь. – Я недостоин так быть на кресте, как Господь мой, переверните крест!

Палачи, переглянувшись, перевернули Петра. Теперь он висел вниз головой.

– Благодарю тя, Пастырю благий, – он говорил с трудом, кровь приливала к голове, – сподобил мя еси сему часу. Но молю ти ся, овцы, яже ми еси поручил, да не остануть кроме Тебе, истиннаго Бога…

Павла, как римского гражданина, предали «честной» смерти – усечением главы. Было это в месте Акве Сальвие, у старой сосны.

Христиане, взявши тело Павла, положили в одном месте с Петром.

Так они окончательно встретились: Петр и Павел, Шимон и Шауль.

Он – третий – тогда избег смерти.

Ему назначили выпить чашу с ядом – пред лицем Нерона. Чашу он выпил спокойно, ровными глотками; отер уста краем гиматия… Яд не причинил ему вреда. Пораженный Нерон заменил казнь ссылкой, сюда, на Патмос.

Погиб апостол Веры – Петр.

Погиб апостол Любви – Павел.

Одному ему, Иоанну, выпало остаться в живых, чтобы сохранять, сберегать в себе Надежду. Чтобы самому стать Надеждой – на скорое приближение всех сроков.

Dum spiro, spero.

Повержен будет Вавилон, великий город!

И голоса играющих на гуслях и свирелях уже не будет слышно в нем!

Ибо в нем найдена кровь пророков и святых и всех убитых на земле христиан! Ибо в нем найдена кровь братьев его, Петра и Павла!

Dum spiro, spero.

Эта поговорка ему нравилась.

Dum spiro, spero.

Пока дышу – надеюсь.

Dum spiro, credo.

Пока дышу – верю.

Dum spiro, amo.

Пока дышу – люблю.

Длинная молния разорвала небо. По камням, по редкой траве застрекотал дождь.

Он вернулся в пещеру, растормошил задремавшего Прохора. И попросил прочесть написанное – с самого начала.

– Апокалипсис Иисуса Христа, – начал тихо Прохор, – его же даде ему Бог, показати рабом Своим, имже подобает быти вскоре. И сказа, послав чрез Ангела Своего рабу Своему Иоанну…

Вера и другие

Год 137-й от Рождества Христова еще не был годом 137-м от Рождества Христова.

Годы в Риме пока отсчитывались от основания Рима. И от начала правления очередного императора – земного бога, чьи статуи украшали храмы.

Конец света пока не наступил. Его ждали, о нем думали и переговаривались между собой. Но он не наступал. Нужно было продолжать жить в том душном и стареющем мире, который был. Жить по его календарям, ходить по его улицам, есть его хлеб и пить его воду.

Итак, шел год 890-й со дня основания Рима. 20-й – правления императора Адриана.

Каким был этот год? Вероятно, неплохим. Войны почти не велись; казней было не больше, чем обычно.

Адриан вообще был хорошим императором – толковым, образованным. Страсти к новым завоеваниям, как его предшественник Траян, не питал. Удержать бы саму империю – пеструю, как покрывало, и гудящую, как улей, – в прежних пределах.

И Адриан укрепляет границы, возводит валы с воротами и кастелами и лично инспектирует отдаленные провинции. Все ли спокойно? Нет ли недовольств?

Он увлекался философией и покровительствовал искусству. Ослабил налоги, улучшил положение рабов. Много строил, еще больше ломал – ломал и перестраивал. Как и его предшественники.

На 20-м году его правления Адриану шел 62-й год. Идеальный возраст для диктатора. Жажда власти и славы отступает, приходит тихая мудрость, ясная и прохладная, как осенний день. Чтение древних философов, одинокие прогулки по саду на вилле возле Тибура. Не совсем, разумеется, одинокие: стараясь не попадаться на глаза, за ним, земным богом, бесшумно следуют телохранители. Враги все-таки не дремлют и только ждут удобного случая. В прошлом году он казнил нескольких сенаторов. Пришлось, что поделаешь.

Впрочем, сенаторы – не самое худшее. Многих даже казнить не требовалось – сами справлялись. Ванна, кинжал, теплая вода. Вначале чуть красноватая, потом все темнее и темнее…

Хуже было с инородцами. Назовем вещи своими именами – поскольку в год 890-й от основания Рима политкорректности еще не изобрели. Итак, хуже всего было с иудеями.

Только год назад Адриан подавил восстание Бар-Кохбы. Подавление было суровым и показательным: вся Иудея превратилась в огромную кровавую ванну.

Но Иудея, слава Аполлону, была далеко. Да и жила там только часть иудеев, миллиона два, не больше. А остальные шесть распылились по всей его, Адриана, империи – пестрой, как покрывало, и гудящей, как улей. Шесть миллионов – уже ощутимая цифра. И с этой цифрой надо было что-то делать. Их становилось все больше в самом Риме.

Бедный Рим, кого только в тебе не было… Весь Восток, кажется, хлынул сюда. Ремесленничать, торговать своими руками, своей головой, своим телом, наниматься на всякую работу за гроши – точнее, за сестерции. Горбоносые сирийцы, шустрые греки, смуглые египтяне. Но с этими было проще – их боги не запрещали молиться римским богам. И это было с их стороны разумно. Моли́тесь дома и в своих храмах кому хотите. Но раз вы живете в нашем государстве, едите наш хлеб и пьете нашу воду, извольте уважать наших государственных богов. И инородцы – шустрые, смуглые, горбоносые – это понимали. И уважали. Все. Кроме иудеев.

Казалось бы, что тут сложного? Смотрите, какие статуи. Прекрасные? Прекрасные. Юпитер, Юнона, Аполлон. Рядом его, Адриана, статуя, с мраморной бородкой – как-никак он тоже божество, должность обязывает. Или вот Антиной – видите статую Антиноя рядом с императорской? Его, Адриана, любовник – утонул, бедняга, несколько лет назад в Ниле. Он его тоже назначил богом, посмертно. Народ, как всегда, воспринял это с воодушевлением. Народ любит все новое. Новые бани, новые зрелища, новых богов. Все. Кроме иудеев.

Нет, некоторые, наиболее культурные из них, бывали в храмах. Приносили жертвы, все как положено. Но культурных иудеев было мало. Большинство же их поклонялось какому-то единому Богу, которого было запрещено высекать в мраморе и отливать в бронзе. Которого нельзя было даже называть по имени. С которым было невозможно договориться.

Но самыми опасными среди них были, разумеется, христиане.

Римские императоры – первые гонители христиан – слабо разбирались в богословии. Для них христиане были всего лишь новой иудейской сектой. Зато в юриспруденции императоры разбирались неплохо. Христиане же умудрялись нарушить почти все римские законы о религии. Их можно было судить и за sacrilegium – преступление против веры: отказывались почитать римских богов. За crimen laesae majestatis – оскорбление императора: не признавали его богом. За collegii illiciti – незаконные сборища. И особенно за ars magica – занятие колдовством. Именно так квалифицировались исцеления, изгнания бесов и прочие чудеса.

И христиан судили по всей империи. За преступления против веры. За оскорбление императора. За незаконные сборища. За занятия колдовством.

На этот раз Адриан решил разобраться лично.

Он уже давно повелел Антиоху, наместнику области, привести к нему кого-нибудь из этих… да, христиан. Не из оборванцев, разумеется. Пусть отыщет кого-нибудь почище, пообразованней. Чтобы можно было побеседовать на ученые темы, не затыкая ноздри от вони и уши от разных глупостей. Побеседовать и полностью опровергнуть их предрассудки и нелепые выдумки.

Антиох выполнил приказ.

Несколько дней назад они были доставлены в императорский дворец. И предстали перед императором.

Это были женщины.

Мать и три дочери, совсем еще девочки.

«Увидев царя, они воздали ему подобающую честь, – сообщает житие, – но стояли пред ним без всякой боязни, без всякого изменения в лице, с мужеством в сердце и смотрели на всех веселым взором, как будто бы они были призваны на пир».

Адриан с удивлением разглядывал своих гостей. Потом посмотрел на Антиоха. Ты привел мне женщин, Антиох? «Государь, они образованы и сведущи в науках…» Они, кажется, не иудеянки? «Они италианки, государь, вдова и три ее дочери». Тем хуже для них, Антиох. «…Кто-то приохотил эту женщину к чтению иудейских книг. А она уже подучила этому своих бедных детей…»

Возможно, этот диалог звучал так. Возможно, нет. Возможно, Антиоха вообще не было в этот момент в зале. А был только Адриан, несколько придворных и телохранителей. И мать с тремя дочерьми в пятне солнечного света, падавшего на мозаичный пол через комплювий.