Каждый дар – это проклятие
– Наверное, это сквоттеры[2]. Жилищный кризис, понимаешь ли.
Но Ро не разговаривал с Дори на похоронах. Ро не видел, какое удовлетворение мелькало в ее взгляде, как будто она предвидела все заранее. В тот день в ее голосе не было ни капли сомнения. Что, если это все? Конец?
– Ро, – обращаюсь к нему я. – Я люблю тебя, слышишь?
– Что?
– Если что-то случится, я не хочу, чтобы наш последний разговор был о мусоре в глазах.
– Ладно, Мэйв, я тоже тебя люблю.
Но тут раздаются еще звуки – топот ног, потом как будто кто-то двигает мебель, после чего опять как будто кто-то шагает. Рука Ро напрягается. Я чувствую, как он думает: «Может, там ничего и нет».
Мы поднимаемся по лестнице дальше. Вот мы уже на втором этаже. Я вспоминаю, как за несколько минут до урока делала домашнее задание по географии на лестничной площадке, положив тетрадку на приподнятую ногу. Фиона меня поторапливала. Это было всего семь месяцев назад. Неужели так много всего изменилось?
Мы доходим до двери класса 3А, и у нас уже нет никаких сомнений, что за ней кто-то есть.
– Подожди, – шепчет Ро.
Оглядевшись по сторонам, он приседает рядом с неработающим радиатором, одним из тех, на которых я сидела зимними месяцами, и проводит рукой по тонкой медной трубе, которая соединяет его со стеной.
– Давай, милая, – шепчет он.
И труба, взвизгнув, оказывается в руке Ро. Он сосредоточенно рассматривает ее, и она медленно сгибается в форме ломика.
– Ты только что сделал оружие из трубы радиатора? – шепчу я.
Ро пожимает плечами, как будто это пустяк.
– Идем.
Положив руку на ручку двери, он открывает дверь в класс 3А.
Сначала мы никого не видим. Видим только спальный мешок, рюкзак и фотоаппарат. Фотоаппарат направлен на меня. Это «Поляроид», одна из тех современных моделей, которую выпускали несколько лет назад и которую некоторые девочки брали с собой на вечеринки. Я смотрю на него в недоумении, но в голове у Ро проносится четкая мысль: «Зачем кому-то приносить камеру в то место, где мы занимаемся сексом?»
Нас обоих охватывает странная смесь ужаса, облегчения и отвращения. «О, да это всего-то какой-то извращенец! Обычный ублюдочный извращенец. Не демон мести. Уже что-то понятное».
И тут раздается голос. Знакомый голос.
– Ро?
Я мгновенно разворачиваюсь. У окна стоит Аарон, частично скрытый останками занавесок. Я не понимаю, почему он первым произнес имя Ро и почему у него такой удивленный тон. Но это Аарон, и я ощущаю облегчение, как будто бы только что нашла потерянный паспорт.
– Какого черта?! – восклицаю я. – Аарон!
Высунувшись из окна, Аарон докуривает сигарету. Спиной он опирается на строительные леса снаружи. Волосы у него коротко подстрижены, глаза усталые. Он похудел, хотя и раньше выглядел не то чтобы плотным. Сейчас, когда его лицо стало виднее, заметно, как на нем выпирают скулы.
– Это еще что такое? – спрашивает Ро, поднимая фотоаппарат.
– Положи на место, – довольно грубо говорит Аарон.
– Ты зачем шныряешь в разрушенной школе? Да еще с камерой!
Ударение на слове «камера» немного сбивает Аарона с толку, и он делает паузу, чтобы рассмотреть нас обоих. Затем он понимает, что мы явно одевались в спешке.
– Ого, – мрачно произносит он. – Я и не думал, что прерываю сеанс падения Содома и Гоморры. А почему у тебя медная труба в руке? Собираешься ею забить меня до смерти?
– Подозреваемый не ответил на вопрос, – Ро по-прежнему крепко сжимает трубу.
– Ради бога, что ты здесь делаешь? – спрашиваю я. – И где ты был?
Аарон как-то странно смотрит на меня, держа сигарету меж губ. Он переводит взгляд с меня на Ро, затем снова на меня.
– Кое-где, – отвечает он наконец. – Был кое-где поблизости.
Рядом со спальным мешком лежит черный пластиковый мешок с одеждой и небольшой рюкзак с расстегнутой молнией. Из него выглядывают баллончик дезодоранта, гель для душа, бритва.
– Аарон, ты спал в мешке?
– Какая разница, как я спал?
– Ты что, объездил весь мир и теперь ночуешь здесь?
Он прищуривается, глядя на меня, как будто пытается понять, к чему я клоню. Как будто я говорю загадками. Его подозрительность меня расстраивает. Голос мой повышается, как будто я вот-вот заплачу или заору, как психованная.
– Мы все так волновались, Аарон, и нас так напугала эта история с Домохозяйкой. Ты расскажи хотя бы, почему ушел.
– И почему вернулся, – добавляет Ро. – С камерой.
Ро шагает к нему, сдвинув брови. Аарон отходит от окна.
– Не трогай ее, Ро, – говорит он низким голосом, напоминающим о снисходительности бывшего фундаменталиста – тоном, словно говорящим «Я-то знаю побольше твоего, парень».
– Это почему еще? – огрызается Ро. – Почему нельзя ее трогать?
Я пытаюсь понять, почему Ро так заинтересовался камерой. Даже когда мы считали Аарона врагом, было трудно вообразить, что он станет подглядывать за нами и шпионить. Но тут я понимаю, что новый «старый «Поляроид» излучает частоту, ощутить которую может только Ро. Точно так же, как я могу видеть цвета аур людей, Ро видит нечто вроде странных атомов, вылетающих из этого небольшого механизма.
– Только не надо вот этого, ладно? – почти угрожающе говорит Аарон. – Просто не надо.
– А почему ты здесь? – я пытаюсь вернуться к более насущной теме.
Ро придвигается ближе к фотоаппарату, и ситуация походит на войну между братьями и сестрами за общую спальню. Аарон кривится, как будто его вот-вот вывернет.
– О, ради бога, Мэйв, ты знаешь, почему я здесь. Потому что ты прислала мне сообщение.
– Сообщение? – повторяю я в глубоком замешательстве.
– Сообщение? – глупо повторяет Ро, наконец-то забыв о дурацкой камере.
– Что там было написано? – спрашиваю я, усердно роясь в памяти и проверяя, не осталось ли в ней воспоминаний о какой-то записке.
Когда Хэзер Бэнбери вытягивала из меня магию, все казалось таким размытым, трудным для восприятия. Может быть, я до сих пор не отошла и не все помню? Но нет. Я же понятия не имела, где находится Аарон. Как я могла отправить ему записку?
– Это не важно, – говорит Аарон.
– Ты хотел встретиться здесь с Мэйв? – спрашивает Ро, и в его голосе звучит глубокое подозрение. – Наедине?
– Что-то вроде того.
– И поэтому ты так удивился, что я здесь.
Родители Ро очень хотели, чтобы он стал врачом, но, на мой взгляд, из него получился бы гораздо лучше адвокат.
– Господи, Ро, – говорит Аарон с измученным видом, массируя виски, как будто у него начинается мигрень. – Отдохни, ладно? Простите, что прервал ваше… свидание. Кстати, я бы на вашем месте сделал прививки от столбняка; здесь не так уж безопасно раздеваться.
Он высовывается из окна и стряхивает пепел. Из кармана его куртки торчит открытка. Открытка с какой-то надписью. Ро тоже видит ее.
– Это то самое сообщение? – спрашивает Ро.
Он протягивает руку, чтобы взять открытку, но Аарон отталкивает его. Довольно грубо, и Ро пытается ответить ему тем же. Ноги Аарона упираются о подоконник, колени подкашиваются, и он инстинктивно хватается за Ро, чтобы удержаться. Но вместо этого только увлекает Ро за собой.
Внезапно они вылетают в окно.
Я в ужасе кричу и бросаюсь к подоконнику. Мы находимся на третьем этаже, а Фиона дома, в постели. Никто не восстановит сломанные ноги, не остановит кровотечение, не сведет вместе края ран.
Но, едва высунувшись из окна, я вижу, что волноваться было не о чем, потому что оба упали на леса – точнее, на две шаткие доски – и уже поднимаются на ноги.
– Ну, слава богу, – вздыхаю я, ощущая почти физическую потребность помолиться чему-то. – Идем.
Я протягиваю руку.
– Я помогу вам обоим подняться.
Но Ро уже поднялся и в ярости набрасывается на Аарона.
– Какого черта ты это сделал? Зачем потянул за собой?
Доски под ними жалобно скрипят.
– А зачем ты вытолкнул меня в окно, кретин?
Аарон замахивается на него, почти как для пощечины, только ладонью едва задевает шею Ро. Тот перехватывает его руку и выкручивает. Ро ниже Аарона, но сильнее.
– Прекратите, идиоты! – кричу я в окно.
Дело не во мне, не в камере, не в записке, не в том, что Аарон нас бросил. Да, конечно, это тоже имеет значение, но дело кое в чем еще. Десять месяцев назад Аарон явился на выступление Ро, насильно заставил вымыть лицо одного из посетителей и устроил настоящую потасовку. Умом Ро понимает, что Аарон извинился – по крайней мере, попытался извиниться, – но они до сих пор рисуются друг перед другом и выясняют отношения.
– Прекратите. Стоп. Ведете себя как придурки.
Но они не слышат меня. Я погружаюсь в их головы и вижу спутанный клубок гнева и презрения.
Я пытаюсь быстро погрузиться в их мысли, получить доступ к обоим разумам одновременно, но почему-то мне удается прочитать только Аарона. Сенситивность настраивает нас на одну волну, и под скрип лесов в меня устремляется поток мыслей.
«Галатам 5:19–21 – Дела плоти известны; они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство…»
Неожиданный поток цитат из Библии сбивает меня с толку. До этого я никогда не входила в разум Аарона настолько, и меня пугают его размах и ярость.
«– …идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри…» Затем поток на время останавливается. «Это все? Но неважно, я ведь в это больше не верю. Или верю? О боже, Ро, успокойся же, ради всего святого».
Мысли снова прерываются, а потом возвращаются к Библии. «Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царства Божия не наследуют».
А затем происходит кое-что еще. Их силы – Ро к механизмам и Аарона находить слабости – похоже, переплетаются между собой. Такое бывает. Лили и Фиона вместе могут заряжать телефон до ста процентов. Мы с Ро умеем переключать радиостанции. Наши способности работают в сочетании, но никто еще не пытался подстроить свою силу под силу Аарона.
Я ощущаю доносящийся откуда-то снизу гул. Леса трясутся.
Плохо дело.
Идолослужение, волшебство, вражда, ссоры.
– Остановитесь, пожалуйста, – умоляю я. – Мне кажется, ваши способности…
Обычно, когда наши силы объединяются, происходит что-то вроде симбиоза. Но сейчас они объединяются в борьбе. Аарон видит слабости; Ро разговаривает с механизмами, со зданиями, со сделанными предметами. И вот теперь все здание вопит от хрупкости.
Идолослужение, волшебство, вражда, ссоры.
Я бегу вниз по лестнице, перескакивая через полуразвалившиеся ступени, пытаясь добежать до площадки, пока они совсем не развалились. В голове у меня до сих пор стучат мысли Аарона, навязчивые, сбивчивые и нежелательные.
Идолослужение, волшебство, вражда, ссоры. Ты же не веришь в это. Или веришь. Все это связано. Магия, секс, грех, волшебство, ад. Все связано. Или нет.
Я выбегаю на улицу как раз тогда, когда и они заметили, что дом дрожит. Я думаю о сестре Ассумпте, о ее жестком, как у броненосца, теле, о ее холодных дрожащих руках. На мгновение она кажется живой, застывшей духом внутри своей школы.
– Ваши силы объединяются! – кричу я снизу. – Остановитесь!
Они прекращают драться. На мгновение наступает тишина. А потом…
Хрясь!
Деревянные доски под ними с треском ломаются, и они падают на уровень ниже. Ро неловко приземляется на бок, и я вздрагиваю. Он морщится, как будто его пронзил кусок металла. Я вспоминаю шрам на его животе от того кинжала, который воткнулся в него в марте. До сих пор ноющий и розовый, будто едва затянувшийся.
Но школа продолжает ходить ходуном.
– Мы остановились! – кричит Аарон в ответ.
Я борюсь со своими собственными силами, пытаясь вернуть чувство контроля. Что происходит? Может, они и перестали драться, но мысленно еще царапаются как кошки. В конце концов, они ведьмы. А ведьмы дерутся не так, как обычные люди.
Хрясь!
Обрушивается очередной уровень лесов. Оба падают вниз. Аарон вопит от боли.
– Перестаньте злиться друг на друга! – кричу я. – Немедленно успокойтесь!
Идолослужение, волшебство, вражда, ссоры.
Они прыгают со строительных лесов первого этажа на землю, прижимая на ходу свои раны.
– Я не злюсь, – возражает Ро, но здание не соглашается.
Он пытается сосредоточить свою силу, чтобы успокоить дом, подобно тому, как расслабил радиатор. Но уже слишком поздно, его сила уже слишком слилась с силой Аарона к слабостям. Их способности непредсказуемым образом спутались, продолжая сотрясать погрузившееся в хаос здание.
Во мне закипает гнев. Я ненавижу их за глупость, ненавижу за то, что они рискуют разрушить то единственное, за что я ответственна в этом мире. Устье Колодца – место, которое передала мне сестра Ассумпта. Гнев разгорается, и по жилам растекается жар несправедливости. Они ведут себя по-свински. Я просто хотела, чтобы Аарон рассказал, что с ним было после похорон. Я не просила его вести себя по-детски, подкалывать окружающих и показывать свою глупую агрессию. Мы и без того достаточно пережили.
Оба они смотрят на здание.
– Отличная работа, парень, – сухо произносит Ро.
– То есть ты обвиняешь меня.
Поток белой ярости готов разорвать меня, а затем…
Ярость сменяется очень странным ощущением. Как будто передо мной проплывают звезды, луны, планеты. Осколки тысяч тарелок. Наверное, у меня инсульт, аневризма, сердечный приступ. Тягостное ощущение замедленного времени. Мое сознание как будто переступает через очередной рубеж. Слух затуманивается. Лицо пылает.
– Что за черт? – сначала удивляется Аарон, потом что-то похожее бормочет Ро.
Я с трудом слышу их слова. Мне вдруг становится трудно сосредоточиться. Я смотрю на них, их глаза заплывают молочным туманом.
– Я ничего не вижу, – говорит Ро. – Мэйв? Почему я ничего не вижу?
Глаза их теперь похожи на опалы, на заполненные белым дымом шарики, на блюдца с кремом. На них страшно смотреть, у них такие странные, совершенно неправильные лица. Мне кажется, что я нахожусь во сне – во сне, где жизнь такая же, как и наяву, за исключением одной ужасной, шокирующей детали.
Они простирают руки, пытаясь нащупать что-то, и я делаю шаг назад. Страх во мне берет верх над всем. Даже над любовью. Даже над дружбой.
– Я… я не знаю.
Потом я собираюсь с силами и пытаюсь прийти в себя. Беру Ро за руку.
– Не волнуйся, я здесь.
Он благодарно сжимает руку в ответ. Я тянусь к Аарону, хватаю его за плечо.
– Ты как?
– Я… я не…
Дрожь прекращается. По крайней мере, хоть какое-то облегчение. Строительные леса сломались, но дом, к счастью, уцелел.
Я стараюсь говорить спокойным, уверенным и авторитетным тоном.
– Послушайте. Я не знаю, что происходит, но мы это исправим, понятно?
Луна затягивается облаками, начинает накрапывать дождь. Капли рассеянные, холодные, легкие.
– О… вроде прошло, – внезапно говорит Аарон, моргая глазами, в которые вернулась прежняя синева.
Ро, похоже, тоже обрел зрение. Правда, подводка размазана, и глазницы похожи на большие тени.
– Да… Было как-то… не очень.
По крайней мере, они перестали ссориться. Теперь они партнеры по пережитому. Они продолжают осматриваться, переводя взгляд с одного на другое, как впервые открывшие глаза котята. Ро и Аарон были слепы всего минуту, но вряд ли они забудут об этом в ближайшее время.
– Может, она защищала себя, – предполагаю я, глядя на дом. – А может, это я защищала ее. Ну, понимаете, сенситивность и все дела?
– Килбегский сенситив защищает колодец Килбега, – высказывает Аарон, охлопывая себя от пыли. – А что, имеет смысл.
– Пожалуй, – чуть смущенно соглашается с ним Ро.
Некоторое время мы молчим и вместе смотрим на старое здание.
– В Библии немало описаний слепоты, – бормочет Аарон. – Взять для примера Савла.
– Что с ним было?
– Он преследовал Христа, потом был ослеплен на три дня, а затем прозрел.
– А что потом? – спрашиваю я. – Что случилось с Савлом в конце концов?
– Потом он стал апостолом Павлом.
– Еще и смена имени, – замечает Ро. – Ей это точно понравится.
Аарон удивленно выгибает бровь.
– Так вы должны были знать об этом. Вы ведь ходили в католическую школу.
– Я из протестантов, а наши традиции – это скорее пироги и лото в церкви.
– А мои родители агностики, – говорю я.
– Ну и дела, – вздыхает Аарон с явным неодобрением к слову «агностики». – Ладно, пойдем куда-нибудь, поговорим как взрослые.
И вот мы возвращаемся в кабинет сестры Ассумпты, а по дороге я размышляю, сколько времени понадобилось другим апостолам, чтобы прийти к мнению, что Савл не затеял что-то недоброе.
4
– ДЛЯ НАЧАЛА РАССКАЖИ ХОТЯ БЫ, ГДЕ ТЫ БЫЛ все это время, – говорю я, протягивая Аарону батончик из своего ранца.
Мы с Ро сидим по обе стороны дивана, а Аарон сидит на полу, прислонившись спиной к стене.
– И почему ты исчез, – добавляет Ро.
– Я испугался, – отвечает Аарон и замолкает.
В это трудно поверить. В его голосе нет испуга, да и выглядит он, как обычно.
– Ну, мы все испугались, – раздраженно говорю я. – Это не повод бросать друзей.
Аарон вертит батончик гранолы в руках, разглядывая отражения света от фольги.
– Вы, ребята, не поймете. У вас все по-другому. Вас же не было тогда в автобусе. С Мэтью. Когда вы столкнулись с Домохозяйкой в последний раз, вы победили. У вас менталитет азартного игрока, который не спешит покидать казино, потому что верит в очередной выигрыш.
Он поднимает голову; круги под его глазами похожи на синяки.
– Но когда я слышу, что где-то рядом скоро появится Домохозяйка, я знаю только одно: меня найдут мертвым рядом с тем, кто мне дорог. Или дорогой мне человек окажется мертвым рядом со мной.
– Значит, по-твоему, лучше быть одному? – спрашиваю я, возможно, немного слишком резко.
– Чем найти труп друга? Да, – отвечает он. – Никто из вас не видел мертвого друга. Представь, если бы это была Лили. Или Фиона. И ты понимаешь, что видишь ее в последний раз.
Ни я, ни Ро не знаем, что ответить. Неужели Аарон действительно считает, что у нас нет шансов на победу? Особенно когда все было так тихо уже несколько недель.
– И еще кое-что, – говорит он, поднимаясь на ноги. – Проблемы с визой.
– С визой?
– У меня ее нет. Я же здесь жил по рабочей визе. По спонсорству «Детей». Теперь я здесь нелегально.
– Ой, да ладно, – фыркает Ро.
– Что? – тут же хмурится Аарон.
– Ты американец и к тому же белый, – уверенно говорит Ро. – Вряд ли кто-то из ирландской иммиграционной службы будет особенно докапываться. Будь реалистом.
– Я и есть реалист, – огрызается Аарон. – Как ты думаешь, почему в газетах не было ни одного упоминания о Хэзер Бэнбери? У Дори все под присмотром. Она – кукловод. Мне пришлось выбросить еще один телефон, потому что мне постоянно звонили по поводу моего статуса. И это были не дружеские звонки.
Он произносит слово «кукловод» тоном, заставляющим меня усомниться в том, что это просто фигура речи.
– В каком смысле кукловод? – спрашиваю я.
– Дори сенситив, как и мы. Разве ты не почувствовала, встретив ее? Ее способности – всматриваться в людей и управлять ими. Ты умеешь читать мысли, я вижу уязвимые места, но Дори… она манипулирует как бы на космическом уровне.
– Космическом? – заинтересованно переспрашивает Ро.
Аарон проводит руками по волосам.
– Например, в тот день, когда я познакомился с Дори, я был убитым горем восемнадцатилетним подростком, увлекающимся картами Таро и твердо уверенным в том, что моя церковь ошибается насчет геев.
Ро кивает.
– И она превратила тебя в юного Гитлера?
– Ага, – Аарон морщится, но не поправляет его.
– Ассумпта умела видеть будущее, – говорю я, только что поняв, что все сенситивы обладают способностью «видеть» что-то. Раньше мне это в голову не приходило.
– А как, по-вашему, Дори получила этот безумный контракт, фактически передающий под ее власть вашу школу? Она умеет заставлять людей делать все, что ей захочется. Ей просто нужно поговорить с ними некоторое время, проявить обаяние, поймать их на крючок. Тогда она сможет дергать за ниточку вечно.
– И ты думаешь… что? Она может добиться твоей депортации? – спрашиваю я. – Ну, то есть, если раньше не убьет тебя.
– Да, сделать так, чтобы меня депортировали, посадили в тюрьму за нарушение условий моей визы, ну и так далее.
Ро не сводит глаз с Аарона, все еще не доверяя ему.
– И чем же ты занимался?
Аарон пожимает плечами.
– Да так, кантовался кое-где.
– Где именно?
– Не думаю, что вам захочется узнавать конкретные названия.
– Названия чего? Приютов? – настаивает Ро.
– Мотелей? – предлагаю я и тут же понимаю, насколько глупо это звучит, как будто мы в каком-то американском фильме, ведь в Ирландии нет мотелей.
– Ну да, приюты, общежития, автобусные станции. Сквоты.
Он замолкает, разглядывая нетронутый пожаром потолок кабинета сестры Ассумпты.
– Странно, что это место до сих пор не стало одним из них.
Я вдруг осознаю, насколько мы с Ро далеки от некоторых жизненных ситуаций. Насколько нам чуждо такое кочевничество и какими же по-детски наивными мы должны казаться Аарону. В конце концов, мы всего лишь пара ребят из среднего класса, у которых всегда, даже в самые плохие периоды, была теплая постель.
– Кстати, отчасти поэтому я хотел поговорить с тобой, – продолжает Аарон. – Я наткнулся на кое-что… подозрительное. Нечто, касающееся «Детей».
– Я думал, ты получил сообщение, – подчеркивает Ро, но Аарон не обращает на него внимания.
– В Лимерике я встретил одного беглеца. Бывшего из «Детей». Он приходил на мои встречи на старой квартире. И он продал мне фотокамеру. Ту самую, от которой взбесился Ро.
Ро переводит взгляд на камеру, которая сейчас лежит на пыльной тумбочке. От нее явно исходит какая-то энергия – некое настроение, видеть которое может только он.
– И он рассказал мне…
Аарон подходит к окну, засунув руки в карманы куртки. Говорит он таким тоном, как будто сомневается в своих словах или пытается понять их истинный смысл.
– Он рассказал мне про Ложу.
– Ложу?
– Пристанище для самых преданных «Детей». Место, в которое они сбегают.
– Почему?
– У этого парня, Коннора, дома было все очень плохо. Пьяные родители, вечные ссоры и побои… Он приходил на собрания «Детей», просто чтобы… не знаю, побыть рядом с кем-то, пережить чувство общности. Вскоре его пригласили в это место, в Ложу. Он подумал, что там вряд ли будет хуже, чем дома, вот и поехал.
То ли под влиянием моей фантазии, то ли из-за нашей общей сенситивности, но у меня в голове почему-то сформировалась картинка: Аарон и этот парень сидят на раскладушках, застеленных одеялами, которые им раздали добровольцы. Сидят и продолжают цепляться за свои сумки с одеждой, даже во время беседы. У Коннора рыжие всклокоченные волосы и полоса веснушек через все лицо.
– Он сказал, что там было нормально и даже весело какое-то время. Они часто играли, выполняли упражнения на доверенность, учились делить обязанности. Настоящий дух общности. Но постепенно атмосфера менялась… не знаю. Он сам не знал, как это описать. Словно запутался.
– Запутался?
– Как будто не доверял своей собственной памяти и своей версии событий. Воспоминания у него были нечеткими. Но он помнил, что им настоятельно советовали идти на разные жертвы. Например, голодать, наказывать самих себя…
Аарон снова сощурил глаза, один из которых принялся подергиваться, как у старой больной собаки.
– Так что он ушел. Не сбежал. Ушел. Дождался ночи, прошел несколько миль до ближайшей деревни, а на рассвете поймал машину. Он очень боялся, что его поймают, хотя и не мог объяснить почему. Я спросил, не думает ли он, что ему причинят вред, и он ответил, что нет. По крайней мере, не физически. Но он видел, что люди вокруг него меняются, сходят с ума. Он испугался.
И снова молчание.
Мир за окном начинает светлеть и постепенно переливаться красками от почти полной черноты до глубокой морской синевы. Сейчас почти четыре утра. Я думаю о Паоло, который по приказу Фионы облетает весь город и ищет объявления о пропаже. Интересно, видел ли он Коннора?
– Я просто не могу поверить… – начинает Аарон и останавливается.
Потом пытается снова:
– Нет, я могу поверить, в этом-то и проблема. Неужели я всегда знал, что все идет именно к этому?
– В каком смысле?
– Если бы я не… ушел. Благодаря вам, ребята. Оказался бы там? Заставлял бы подростков голодать, истязать себя. И ради чего?