Будущее сегодня. Как пандемия изменила мир

Литературный редактор Юлия Гайнанова

Художественное оформление обложки Манана Арабули

Фото автора на обложке Александр Кунда

© Шеварднадзе С., 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2020

Рецензии на книгу

Михаил Зыгарь, журналист, писатель, автор книг «Вся кремлевская рать» и «Империя должна умереть»

Российская журналистика часто бывает сфокусирована на прошлом. В России не принято говорить о будущем – это сложно. Многим кажется, что строить прогнозы или наивно, или провокативно, или глупо, или гарантированно бессмысленно. При этом именно в разговорах о будущем рождаются новые смыслы. Именно в планах на завтра рождается образ будущего, который мы творим своими руками. Софико – редкий журналист, которая устремлена в будущее, которая о нем думает, о нем говорит, о нем волнуется. А значит, будущее за ней.

Юрий Сапрыкин, журналист, руководитель проекта «Полка»

Софико Шеварднадзе провела несколько месяцев в самоизоляции – точно так же, как и мы, ее зрители и читатели, – но использовала это время гораздо лучше, чем большинство из нас, ее читателей и зрителей. Так же, как мы, она переживала из-за того, что привычный ритм жизни оказался нарушен, мучилась из-за неопределённости, тревожилась о будущем, даже немного болела: обо всём этом вы прочитаете подробнее на страницах этой книги. Но, в отличие от большинства из нас, она успела поговорить за эти месяцы с самыми блестящими и проницательными людьми, которые могут объяснить, что с нами происходит и чего ждать дальше, а потом сделала из этих разговоров книгу, которую вы и держите сейчас в руках (или, может быть, видите на экране).

Эта книга, прежде всего, лирический дневник обычного человека, переживающего совершенно неординарную ситуацию. В тех событиях, надеждах и страхах, о которых пишет Софико, любому читателю легко узнать себя: да, мы точно так же волновались за здоровье близких, спешили к ним через стремительно закрывающиеся границы, отменяли уже готовые планы и строили новые, чтобы потом снова их отменить, искали (и находили) у себя самые пугающие симптомы, боролись с внезапно навалившимся сном в течение дня, с бессоницей – ночью и с тревогами в любое время суток, учились работать, дружить и влюбляться в зуме, пытались угадать, что ждёт нас дальше. Наверное, когда-нибудь по этой книге мы сможем вспомнить, что происходило с нами в это странное время. Важное и существенное отличие заключается лишь в том, что у Софико Шеварднадзе в этой неординарной ситуации были очень необычные собеседники: вирусологи и художники, экономисты и футурологи, нобелевские лауреаты и авторы интеллектуальных бестселлеров. И пока автор проживает эти тревожные месяцы, герои её интервью объясняют, что с нею и с нами происходит.

То, что они говорят, можно свести к нескольким простым тезисам. Во-первых, пандемия – это не результат заговора миллиардеров во главе с Биллом Гейтсом и не изобретение сумасшедшего учёного: это естественное следствие того, как устроен современный мир, с его перенаселёнными мегаполисами, открытыми границами, тысячами людей, которые ежедневно перемещаются с континента на континент, и тут же встречают другие десятки тысяч на стадионах, уличных праздниках или научных конференциях. При такой конфигурации общества уберечься от разрушительных эпидемий невозможно: победим эту, придёт другая. Во-вторых, внезапно обрушившаяся пандемия – лишь один из факторов глобальной нестабильности: сложность современной цивилизации достигла такого уровня, что главным навыком в этом мире становится умение мириться с непредсказуемым, обходиться с неопределённым и постоянно меняться на ходу. Один из героев этой книги Николас Нассим Талеб назвал это умение «антихрупкостью»: нужно научиться таким навыкам и качествам, чтобы внешние воздействия и глобальные катаклизмы – вроде переживаемой нами пандемии – не могли бы разрушить нас (наши проекты, наши компании, наши сообщества), чтобы мы, столкнувшись с ними, готовы были измениться в ответ. В третьих, в результате пандемии (как этой, так и возможных будущих) мир точно станет меньше. Не таким глобальным, не таким прозрачным и проницаемым, не таким единым. В нем будет меньше трансконтинентальных перелетов, в нем придется меньше думать о судьбах человечества и больше – о сегодняшнем дне своего города, в нем необходимо будет делегировать принятие решений с глобального или общенационального уровня на уровень отдельных городов, регионов или сообществ. И успех в этом новом мире придет к тому, кто увидит в этом новом мироустройстве не ограничения, но возможности – будь то возможность лучше узнать свою страну, ограничить ненужные общения, заняться новыми онлайн-проектами или сосредоточиться и лучше разобраться в себе.

И, наверное, самый обнадеживающий итог этих разговоров: в этом стремительно меняющемся мире по-прежнему есть эксперты, понимающие суть этих изменений, а также в том, что любознательный и неленивый человек, в какой бы точке мира ни застал его карантин, способен добраться до этих экспертов, задать им правильные вопросы и рассказать об этом своим читателям. Попутно показав на своём примере – и на примере книги, которую вы видите перед собой, – что понятные и достижимые цели помогают справиться с унынием, а режим дня прекрасно помогает от тревожности.

Жизнь продолжается. Мы не одни.

Предисловие

Пятнадцать лет я была политическим интервьюером. Кульминацией моей карьеры стало пленарное заседание Петербургского международного экономического форума. Раньше ни одному отечественному журналисту вести подобное мероприятие не поручали, всегда приглашали западных звёзд. А я модерировала беседу, в которой приняли участие президент России Владимир Путин, президент Китая Си Цзиньпин, генеральный секретарь ООН Антониу Гутерриш и главы ещё трёх государств. Это был один из самых интересных и важных опытов в моей жизни – четыре часа общаться с людьми, по сути творящими историю современного мира.

Форум разделил мою жизнь на «до» и «после», но совсем не в том ключе, в котором я ожидала.

Прошла заслуженная эйфория, мои пять минут славы. Я успокоилась и стала вспоминать, как провела последние несколько месяцев, как готовилась, конспектировала, читала, сколько сил тратила. Вокруг предстоящего события строилась вся жизнь, я была максимально сконцентрирована, спала по три-четыре часа в сутки. Состояние, немного похожее на влюблённость. Я превратилась в клубок из энергетически накалённой проволоки.

Но вот клубок распустился, я расслабилась и две недели проспала. Так я всегда справляюсь со стрессом: когда умерла любимая бабушка, то вообще три недели не вставала с постели.

Наступило чудовищное опустошение, как это часто бывает после грандиозных проектов. Я как будто сошла с эмоциональных американских горок, где перед каждым спуском у меня перехватывало дыхание. Кто же знал, что скоро начнёт задыхаться весь мир.

Я поняла, что потратила столько энергии и внутреннего ресурса при подготовке к форуму… и мне захотелось более осязаемых результатов! Изменилось ли что-то после этого, безусловно, интересного и насыщенного обсуждения? Не думаю. Когда взвешиваешь уровень отдачи и то, что остаётся в сухом остатке, приходится быть с собой честной. Да, я хорошо провела сессию, я войду в историю как первый российский журналист, который её модерировал, и что? Этого просто недостаточно.

Не хочу показаться неблагодарной и искренне считаю, что мне невероятно повезло. Получилось доказать и себе, и другим, что я – отличный модератор. Но результат был несоразмерен тем ресурсам, которые ушли на подготовку. Если уж на чём-то так сильно концентрироваться, отдавать всю себя, пусть это будет нечто, что по-настоящему изменит мир.

Под «изменить мир» я не имею в виду что-то громадное и пафосное, нет. Чтобы быть героем, достаточно делать то, что в твоих силах в данный момент, например, перевести пожилую женщину через улицу. Именно так и меняется мир. И мне хотелось сделать максимум из того, что я реально сейчас могу.

Политика в той форме, в которой она существует, уже не успевает за быстро развивающейся реальностью. Я наблюдаю некий дисбаланс. Какими бы успешными ни были политические лидеры, они действуют по правилам, которые не обновлялись со времён холодной войны. Может быть, это странно прозвучит от человека, который вырос в семье крупного политика, но я так чувствую. Чувствую, что все эти новые холодные войны между Россией и Америкой или между Америкой и Китаем, неужели они важны, когда тебе говорят, что через сто лет, – а это как бы не так уж и много, это про твоих правнуков – уже нечем будет дышать и негде будет жить? И вроде кто-то как-то реагирует, потому что не комильфо не реагировать, но, по большому счёту, эта повестка играет роль даже не второго плана, а растворяется в массовке. Такие вопросы, как прогноз погоды, всегда где-то в конце. И это в то время, когда уже произошла четвёртая индустриальная революция и мир стал свидетелем невиданного технологического прорыва. Государства продолжают качать нефть, продолжают вооружаться и разоружаться, вести гибридные войны. Главы основных мировых экономик в силу возраста существуют в другой парадигме: мой регион – твой регион, где проходят границы… Кому сегодня это важно, если самая главная проблема, перед которой стоит мир, – нехватка чистой питьевой воды?

То есть за последние двадцать лет мы все стали жить по-новому. Но вместо благотворного влияния инновационных технологий на эволюцию человечества, мы получили возрастающую разницу между бедными и богатыми. Никогда ранее в мире столько людей не голодало.

Сколько бы я ни провела панелей с главами государств, ничего не поменяется. Мне показалось, что если начать говорить с людьми, которые реализуют проекты, меняющие конкретные жизни, это будет созидательнее, чем просто брать интервью у политиков. Хороших политических интервьюеров и так много, обойдутся без меня.

Тогда я пошла искать ответы у визионеров, и уже год беру интервью у лучших умов современного человечества: учёных, нобелевских лауреатов, деятелей культуры. Я переделала свою авторскую программу из «СофиКо» в «СофиКо. Визионеры». Что значит новая приставка? Под этим словом я подразумеваю человека с особенным видением, лидера или даже пророка в своей отрасли.

Пленарное заседание прошло в конце мая 2019 года, а в конце июня я уже сделала промо для программы нового формата. Эта передача шла на канале «Россия сегодня» на английском языке, и тогда я подумала, что важно делать нечто подобное и на русском, в российском пространстве, так запустилась передача «Просто о сложном» на «Яндекс. Эфир».

Я с изумлением обнаружила, что почти все, кто меня окружает, тоже были в поисках контента именно с визионерами. И с тех пор, если честно, само слово стало избитым и для кого-то звучит пафосно, расплодились шарлатаны. Но, тем не менее, люди с видением, способные чувствовать будущее, они точно есть. Визионеры мыслят иначе, смотрят глобально и видят шире, у них есть ответ, как обуздать волну современных вызовов.

Я как будто предчувствовала, что должно произойти нечто важное. И когда началась пандемия, выяснилось, что большинство интервью так или иначе оказались пророческими. Мои собеседники в программе «СофиКо. Визионеры» предсказали те события, с которыми мы столкнулись сегодня. Но всего несколько лет назад их слова казались чем-то маловероятным или даже невозможным.

Например, меня поразил отрывок из интервью с Нассимом Талебом, автором бестселлера «Чёрный лебедь. Под знаком непредсказуемости», когда я его пересмотрела в сегодняшней реальности: «Я был удручён тем, как мир отреагировал на вирус Эбола. Меня опечалила беззаботность людей. Они не понимают, что такие угрозы необходимо подавлять в зародыше, а не ждать, пока заболевание распространится. Меры по снижению риска требуются более активные. Нужно собраться и сказать: “Итак, если появится ещё один вирус, подобный Эболе, как мы будем с ним бороться?” Если завтра произойдёт чрезвычайная ситуация, вспыхнет заболевание, мы к ней не подготовлены».

Когда я увидела, как большинство моих программ резонируют с тем, что происходит сегодня, я поняла, что просто обязана поделиться знаниями, приобретёнными за это время. И своей историей, и идеями визионеров, с которыми мне повезло пообщаться.

В книге я собрала важные мысли наших значимых современников о том, как пандемия изменила мир. Это разговор о проживании кризиса, о том, какие этапы мы проходим в «Третьей мировой войне», и что нас ждёт. Она обо мне, о вас и важных выводах, к которым нас подтолкнула пандемия, на каком бы континенте мы ни находились, кем бы ни работали и какими бы проблемами ни была занята наша голова.

Чтобы понять, как человеку адаптироваться к новой реальности, и подготовить эту книгу, я вновь побеседовала с выдающимися людьми.

Нассим Николас Талеб – американский эссеист, писатель, статистик и бывший трейдер и риск-менеджер ливанского происхождения. Доктор философии. Автор бестселлера «Чёрный лебедь», «Антихрупкость» и «Рискуя собственной шкурой».

Челль Нордстрём – шведский экономист, писатель и общественный спикер.

Александр Аузан – российский экономист, доктор экономических наук. Декан экономического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.

Джеффри Сакс – американский экономист. Бакалавр, магистр и доктор философии Гарварда, с 2002 года работает в Колумбийском университете в качестве директора Института Земли. Лауреат премии Бернарда Хармса.

Владимир Познер – советский, российский и американский журналист и телеведущий, радиоведущий, первый президент Академии российского телевидения, писатель.

Айдан Салахова – советский и российский живописец, скульптор, галерист и общественный деятель, педагог, профессор. Академик РАХ. Член Союза художников.

Джанандреа Нозеда – итальянский дирижёр, обладатель премии «Грэмми» за лучшую оперную запись, главный дирижёр Филармонического оркестра «Би-Би-Си» и главный дирижёр Туринского Королевского театра.

Рем Колхас – голландский архитектор, теоретик архитектуры. Среди его самых крупных проектов Гуггенхайм-Эрмитаж в Лас-Вегасе, центральная библиотека Сиэтла и Дом музыки в Порту. Его бюро разработало концепцию здания для Центра современной культуры «Гараж» в Москве.

Ай Вейвей – китайский современный художник и архитектор, куратор и критик.

Татьяна Черниговская – советская и российская учёный в области нейронауки и психолингвистики, а также теории сознания. Доктор биологических наук, доктор филологических наук, член-корреспондент РАО. Заслуженный деятель высшего образования и заслуженный деятель науки РФ.

Андрей Курпатов – футуролог, врач-психотерапевт, телеведущий, продюсер, бизнесмен, писатель.

Ольга Ускова – российский предприниматель, основатель и президент группы компаний «Когнитив Текнолоджис», заведующая кафедрой инженерной кибернетики НИТУ МИСиС.

Дмитрий Волков – предприниматель, инвестор, философ, коллекционер, деятель современного искусства. Совладелец компании «Дэйтинг Груп».

Константин Новосёлов – российский и британский физик. Лауреат Нобелевской премии по физике 2010 года, член Лондонского королевского общества, иностранный член Национальной академии наук США.

Филипп Кусто – эколог, французский океанограф, режиссёр, исследователь, сын Жака-Ива Кусто и Симоны Кусто.

Сергей Нетёсов – доктор биологических наук, профессор, заведующий лабораторией биотехнологии и вирусологии факультета естественных наук Новосибирского государственного университета. В течение 17 лет работал заместителем директора по научной работе вирусологического и биотехнологического центра «Вектор», где разрабатывают российскую вакцину от коронавируса.

Михаил Фаворов – доктор медицинских наук, профессор, президент компании «Диапреп Систем», в прошлом руководитель Национального центра вирусных гепатитов СССР, региональный директор Американских центров по контролю заболеваемости в Центральной Азии, заместитель директора по науке Международного института вакцин при ООН.

Сергей Альховский – доктор биологических наук, заведующий лабораторией биотехнологии Института вирусологии имени Д.И. Ивановского.

Алексей Аграновский – доктор биологических наук, профессор, вирусолог с сорокалетним стажем. Несколько лет работал старшим научным сотрудником-вирусологом Минсельхоза СССР в Эфиопии. Возглавляет сектор молекулярной биологии вирусов кафедры вирусологии Биологического факультета МГУ.

Хелен Фишер – американский антрополог, исследователь человеческого поведения и автор методик самосовершенствования. Более 30 лет изучает романтическую межличностную аттракцию. Является ведущим экспертом по биологии любви и привлекательности.

Тихон Шевкунов – епископ Русской православной церкви, митрополит, глава Псковской митрополии, священноархимандрит и игумен Псково-Печерского монастыря.

Заранее благодарю читателей за доверие, оно взаимное. Я была бы счастлива, если бы эта книга помогла нам пережить пандемию с минимальными потерями.

Будущее – уже сегодня. У нас больше нет возможности говорить, как Скарлетт О’Хара, «я подумаю об этом завтра». Давайте думать прямо сейчас.

Карантин: как всё начиналось

В начале марта 2020 года я поехала по работе в Лондон. Буквально на моих глазах в Европе произошла вспышка коронавируса. Хотя Великобритания ещё не входила в список опасных стран, после которых надо было обязательно самоизолироваться, с работы пришли указания не выходить в офис. Правда, они носили лишь рекомендательный характер. Тогда слово «карантин» звучало дико. Любое ограничение свободы пугало.

Честно? Сначала я искала варианты, как избежать этой непонятной мне пока меры. Но в день вылета в Москву простудилась. Уже три или четыре года весной я болею ОРВИ с абсолютно одинаковыми симптомами: першит в горле, потом закладывает нос, температуры нет, начинается сухой кашель, теряется обоняние. Я даже знала точный момент, когда простыла: накануне вылета в тонком шёлковом платье на улице ждала, когда мой спутник вынесет пальто. Для прохладного мартовского вечера это было довольно легкомысленно.

Я понимала, что если есть хоть малейший шанс, что я заразилась коронавирусом, то должна обязательно изолироваться дома и беречь людей вокруг.

В Москве в аэропорту никто ничего не спросил. Когда я заходила в самолёт в маске и очках, на меня смотрели как на ипохондрика, хотя со всех мониторов уже кричали о драматических событиях в Италии. В полёте я меняла маску по всем правилам каждые два часа.

И я отправилась в «самоизоляцию» – тогда это слово было новым.

Первая неделя оказалась самой сложной. С одной стороны, я болела. С другой – знала, что именно так болею из года в год. Но при этом слишком много симптомов совпадали с симптомами коронавируса: потеря обоняния, сухой кашель, недомогание, невозможность поднять голову, боли в горле.

Так вышло, я впервые за долгое время оказалась наедине с собственными мыслями: в нормальных обстоятельствах ты всегда можешь отвлечься на работу или досуг. А тут не было другого выхода, кроме как поговорить, договориться, проанализировать, принять, у каждого – своё. Пришлось задавать внутреннему «я» неудобные вопросы, на которые раньше не хотела отвечать, а теперь – просто не могла не ответить. Не могла спрятаться за встречами и делами: нет больше встреч. И нет больше дел. Мир застыл.

Стало страшно. Я видела, что ситуация развивается стремительно: те, кто вчера смеялся над масками, сегодня дезинфицировали пакеты после рук курьеров. И мне, признаюсь, было тревожно и сложно в четырёх стенах московской квартиры. Было непросто разбираться в жизненных дилеммах. Я не могла ни на чём сосредоточиться. Даже привычные отвлекающие манёвры не действовали: ни сериалы, ни соцсети, ни книги, ни телефонные разговоры не могли удержать моё внимание. Впервые за долгое время я никуда не спешила и могла часами просто сидеть, смотреть в одну точку и думать. Точнее, ничего другого я делать не могла.

Постоянно доносились слухи, что скоро Москву вообще закроют на карантин. Когда я представила, что два-три месяца буду вот так одна сидеть в квартире, не выходя, то подумала, что просто сойду с ума. Мне показалось важным в такой момент быть с самыми дорогими людьми. Я приняла решение воссоединиться с семьёй в Грузии. Чудом успела на последний коммерческий рейс – собралась за один вечер, купила билет и прилетела. На следующий день в Тбилиси закрыли аэропорт. Так я оказалась не на самоизоляции, которая носила рекомендательную форму, а в вынужденной самоизоляции, зато на родной земле.

Но всё равно мне было плохо.

В Грузии прилетевших тщательно проверяли, смотрели каждую страницу паспорта, это было совсем не похоже на то, что я увидела, прибыв из Лондона в Москву. Да, уже были списки опасных стран, но Англия туда не входила. Если вы возвращались, например, из Италии или Испании, то вам надо было соблюдать самоизоляцию. Это ещё не было карантином, была некоторая свобода действий, так и началась первая волна эпидемии в Москве.

Нет, на рейсах из отдельных городков Италии людей, конечно, встречали и проверяли. Например, Айдан Салахова приехала из города Каррара, и у неё взяли данные, а спустя два дня у кого-то на этом рейсе обнаружили коронавирус, и её разыскали, чтобы увезти в больницу. Но когда я прилетела из Лондона, меня никто не проверял. Я пошла на самоизоляцию на совершенно добровольной основе.

Что же я увидела в Грузии? Любой человек из-за границы обязан был пойти в самоизоляцию, никаких рекомендаций. Её нельзя было нарушать, никто не знал, в какой момент будут проверять, да, к нам приходили всего два раза, наверное, можно было как-то обойти предписание, но это был риск. Те, кто попались, заплатили большие штрафы.

В Грузии ещё в начале марта были закрыты все школы, хотя даже в Европе пик эпидемии пока не наступил. А с марта многие предприятия ушли на удалёнку, весь город дезинфицировали с утра до ночи: автобусы, троллейбусы, метро. В офисах, куда люди приходят постоянно, например, сотовых компаний, уже с февраля сотрудники сидели в перчатках и в масках. Это было обязательно.

По прилёту я прошла четыре инстанции, чтобы просто дойти до паспортного контроля. Люди в скафандрах, комбинезонах и очках сначала меряли температуру один раз, потом второй, потом чуть ли не под микроскопом рассматривали все страницы паспорта. Им было важно понять, где ты была до России. Дальше ты предоставляешь адрес, где будешь пребывать на самоизоляции, и телефон. В моём случае это был дом сестры. И только потом я подошла к окошку паспортного контроля, где меня заново всё расспросили.

А если ты прилетал из опасных стран, например, из Европы, тебя ничего не спрашивали, вывозили в скафандрах на карантин в отели в разных регионах. Все гостиницы, маленькие, большие, дорогие, бюджетные, были переполнены людьми. Если у кого-то обнаруживали симптомы, человека уже оттуда забирали в больницу.

Все эти меры предосторожности и строгость пугали, невозможность делать то, что хочешь, угнетала. Но при этом было какое-то устойчивое ощущение, будто обо мне заботятся, я защищена.

Началась моя самоизоляция в Грузии. В доме сестры жила только я и две овчарки. Было страшно переезжать к родителям, потому что у меня не до конца прошли симптомы болезни. Тревога зашкаливала: я не понимала, коронавирус это или нет. Первая мысль: «Боженька, пожалуйста, помоги мне миновать».

Я не могла выйти из состояния паники, мне казалось, что у меня болят лёгкие, что я не могу дышать.

Дальше я подумала: переболеть бы уже, чтобы к этому не возвращаться и выработать иммунитет, попасть в первую волну, пока ещё у докторов есть силы.

Болезнь продлилась полтора месяца, и я, в конце концов, запросила тест на коронавирус. Он не подтвердился. Тогда я со спокойной душой переехала к родителям. В Грузии, когда у тебя проявлялись симптомы, медики бесплатно приходили брать анализы. Дело в том, что у нас есть, как и в Ухане, биолаборатория, где предоставляют тестирование с высокой достоверностью – 98 %. У меня немного отлегло от сердца.

Удивительно, что вирус, который у меня каждый год проходит за несколько дней, растянулся на полтора месяца просто из-за сильного внутреннего стресса. Вроде всё хорошо, никто не держит револьвер у виска. В данный конкретный момент жизни ничто не угрожает. Но как только я начинала думать о том, как прекрасно, что я в Грузии, в доме, где есть пространство, о том, как начну писать передачи, жизнь наладится – ровно в этот момент уровень неосознанной тревоги начинал зашкаливать. Я себя успокаивала, я пыталась себя обмануть: мне не плохо, мне не страшно. Но, очевидно, это было именно так.