Двоевластие. Роман о временах царя Михаила Федоровича

И все устроилось ко благу России. Господь благословил царствие Михаила Федоровича. Страна с трудом, но поднялась, принялась восстанавливать силы.

Должно быть, это хорошо и правильно, когда народ, с невыносимой болью очищающий себя от греха, делает своим царем невинного отрока. Безгрешная его душа в сердце стонущей, полуразрушенной державы, под защитой сабель и пищалей, в окружении древних святынь и современной скудости, милее была Богу, чем душа какого-нибудь прожженного интригана. Он ведь, наверное, и молился чище – за свой народ, за свою землю… Его слабость, его чистота лучше защищали страну, нежели бешеный темперамент столпов Смуты. Он почувствовал дух Смуты, он видел, как поддаются вельможи соблазнам бесчинства, но сам не узнал падения. И Владыка Небесный был милосерден и щедр к молоденькому государю. Столько милосердия и щедрости не досталось ни многомудрому Борису Годунову, ни многоопытному Василию Шуйскому…

Посольство Земского Собора, прибывшее в Костромской Ипатьевский монастырь,

сообщает Михаилу Романову об избрании его на царство.

«Книга об избрании на царский престол и венчании на царство царя Михаила Федоровича». 1673

Имя Михаила Федоровича окончательно восторжествовало на соборных заседаниях 21 февраля 1613 года. Под сводами Успенского собора, главного для всей русской земли, его нарекли государем.

Дальнейшее изложено в «Новом летописце»: «Он же [Михаил Федорович], благочестивый государь, того и в мыслях не имел и не хотел: был он в то время у себя в вотчине, того и не ведая, да Богу он угоден был… Власти же и бояре и все люди начали избирать из всех чинов [кого] послать бить челом к его матери, к великой государыне старице иноке Марфе Ивановне, чтобы всех православных христиан пожаловала, благословила бы сына своего, царя государя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии, на Московское государство и на все Российские царства, и у него, государя, милости просить, чтобы не презрел горьких слез православных христиан. И послали на Кострому из всех чинов рязанского архиепископа Феодорита и с ним многих властей черных, а из бояр Федора Ивановича Шереметева, и изо всех чинов всяких людей многих. Они же пошли и пришли на Кострому, он же, государь, был в то время в Ипатцком[10] монастыре»[11].

Сам молодой монарх и его мать инокиня Марфа долгое время сомневались, стоит ли принимать соборное решение. Работа государя после смерти Федора Годунова и предательской передачи Василий Шуйского полякам выглядела одной из опаснейших. Сумеют ли земцы защитить Михаила Федоровича? Нет ли обмана и вероломства в их предложении? Но посольство уговорило обоих. Не напрасно светским его главой назначили боярина Федора Ивановича Шереметева: он происходил из той же общественной среды, что и Романовы, и принадлежал к такому же старомосковскому боярскому роду, как и они. Шереметевы приходились Романовым отдаленной родней: у обоих родов был один предок – московский боярин начала XV века Федор Андреевич Кошка. Инокиня Марфа и ее сын могли рассчитывать: кровь-то одна, чай, не выдадут…

Романовы отправились в Москву. «Люди же Московского государства встретили его с хлебами, а власти и бояре встретили за городом с крестами. И пришел государь к Москве на свой царский престол в лето 7121 (1613) году после Великого дня в первое воскресение на день Святых жен Мироносиц. На Москве же была радость великая, и пели молебны»[12].

11 июля состоялось венчание на царство, а вслед за ним начались большие торжества.

Князь Дмитрий Михайлович Пожарский и князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой получили почетное место среди тех, кто участвовал в ритуале. Это исключительно важно! Вся жизнь старомосковского общества зависела от четко расчерченных позиций всех сколько-нибудь значимых лиц во время публичных ритуалов. По той роли, которую дали Пожарскому, можно судить, сколь высоко ценило его новое правительство: «Венчал его, государя, царским венцом казанский митрополит Ефрем и все власти Московского государства. А в чинах были бояре: с каруною и осыпал [деньгами] боярин князь Федор Иванович Мстиславский, с скипетром – боярин князь Дмитрий Тимофеевич Трубецкой, с шапкою – Иван Никитич Романов, с яблоком – Василий Петрович Морозов. За царским платьем ходил на Казенный двор боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский да казначей Никифор Васильевич Траханиотов. И как платье принесли в палату в золотую, и в соборную церковь платье послали с боярином Василием Петровичем Морозовым да с казначеем Никифором Траханиотовым, а с яблоком был боярин князь Дмитрий Михайлович Пожарский. В тот же день пожаловал государь многих в бояре и окольничьи, были столы у государя три дня»[13].

Скипетр «Большого наряда» (слева) и держава.

Конец XVI – начало XVII в.

Принадлежали царю Михаилу Федоровичу

На протяжении нескольких лет после этого события военные действия продолжались. Шведы сделали попытку взять Псков, но потерпели под его стенами поражение. Лишь в 1617 году московскому правительству удалось заключить мир со Шведской короной. Россия вернула себе Новгород Великий, однако, в соответствии со Столбовским мирным договором, потеряла Орешек, Ям, Копорье, Ивангород, земли по Неве и на побережье Финского залива, утратив, таким образом, выход к Балтийскому морю.

В 1617 году польский королевич Владислав, отвергнутый претендент на царский престол, ворвался в русские пределы. Он легко взял Дорогобуж и Вязьму, потерял множество людей под Можайском, а Клин и Тверь отбились от его отрядов. Владислав подступил с армией к Москве. Однако все попытки поляков отбить российскую столицу окончились к чести русского оружия. В декабре 1618 года Московское государство заключило с Речью Посполитой Деулинское перемирие. Обе страны истощили свои силы в противоборстве, но положение России было просто катастрофическим. Власть держалась на честном слове, страна пережила ужасное разорение. Поэтому пришлось за возможность мирной передышки отдать Смоленск, Новгород Северский, Дорогобуж, Серпейск, Чернигов, Стародуб и еще около десятка городов с уездами. Кроме того, поляки обязались вернуть многочисленных русских пленников, в том числе задержанных ими послов, среди которых был митрополит Филарет – отец Михаила Федоровича Романова.

Борьба с интервенцией далеко не исчерпывала военные заботы правительства Михаила Федоровича.

Самым страшным врагом – намного опаснее шведов и поляков вместе взятых – оказались многочисленные казачьи банды. Они наводняли страну, устраивали бунты, захватывали, грабили и жгли города, беспощадно вели себя в деревнях. Документы того времени сообщают о массовых убийствах крестьян, выжигании сел, грабеже и бесчинствах. Некоторые из них сбивались в настоящие большие армии, угрожая самой Москве. Казаки Смутного времени – совсем не те казаки, какими они стали через два века: одной из главных военных сил Российской империи, опорой трона. В начале XVII века казачество представляло собой огромную боевую силу, чуть ли не самую боеспособную во всей Восточной Европе, но и мятежную до предела. Оно хранило свою вольность и стремилось не «идти в службу», не связывать себя твердыми обязанностями. В годы Смуты казаками стали десятки тысяч беглых крестьян, посадских людей, в том числе откровенные уголовники. Лучшая часть казаков вошла в Первое земское ополчение и героически боролась с поляками за Москву; без их помощи не справились бы со своей задачей и ополченцы Пожарского. Многие из героев московской эпопеи впоследствии стали служилыми казаками государевыми. Но иные предпочли заняться бунтовским делом и грабежами.

На севере России собственной армией обзавелся атаман Баловень. Против него удачно действовал воевода князь Борис Михайлович Лыков, доверенное лицо государя. В 1615 году Баловень появился под Москвой, вел с правительством торг, грозя изменой, войной и грабежами. Но при появлении Лыкова и других воевод казаки бежали от столицы. Их нагнали и разбили по частям. Три с лишним тысячи казаков перешли на государеву службу, атаман Баловень отправился на виселицу, а иные казачьи командиры попали в узилища.

Но и это еще не было последним актом войны с «воровским» казачеством. На протяжении нескольких лет царские воеводы с небольшими отрядами гонялись за казачьими бандами по всему Замосковному краю и, далее, по северным землям, вплоть до Тотьмы, Ваги и даже Поморья. Каленым железом приходилось выжигать скверну душегубства и разбоя, терять множество верных людей в жестоких и рискованных боевых операциях. Смута приучила людей к неподчинению властям как к обычному делу. Теперь эту привычку следовало исправить силой оружия и дисциплины. Смута была по сути своей гражданской войной с гибельной примесью интервенции. Как только она пошла на убыль, правительство постаралось искоренить сам дух ее. Успех в этом нелегком деле был достигнут лишь к 1619 году. Тогда только дороги, леса и отдаленные уезды более или менее очистились от вооруженных шаек всякого рода, и по всему Московскому государству начала возрождаться мирная жизнь, закон и порядок.

В 1619 году из польского плена возвратился отец Михаила Федоровича, митрополит Филарет. Он был поставлен в сан патриарха с титулом «великий государь», таким же, как и у самого царя, хотя у прежних патриархов титул был скромнее: «великий господин». На Московской патриаршей кафедре он пробыл до самой кончины в 1633 году.

В миру патриарх Филарет носил имя Федор Никитич Романов и приходился племянником царице Анастасии Романовой, первой жене Ивана IV. После того как пресеклась династия Московских Рюриковичей, Федор Никитич, к тому времени получивший чин боярина, мог бы претендовать на русский престол в первую очередь, но не смог ничего противопоставить тогда сложной политической интриге Бориса Годунова. Государь Борис Федорович, не желая терпеть присутствие мощного клана Романовых у подножия трона, осудил их за «измену» и отправил в ссылку. Федор Никитич был насильственно пострижен в монахи. Он жил в отдаленном Свято-Антониеве Сийском монастыре до 1605 года. После смерти Бориса Годунова судьба его коренным образом изменилась. Лжедмитрий I жаловал Филарета, избавив бывшего боярина от ссылки. Филарет пребывает тогда в звании соборного старца Троице-Сергиевой обители, т. е. второго человека в монастыре. То ли при Лжедмитрии I, то ли в самом начале правления Василия Шуйского он поставляется в сан митрополита Ростовского – один из первейших в русской церковной иерархии. Таким образом, представителю древнего знатного рода был дарован архиерейский пост, соответствующий его знатности.

В 1608 году митрополит Ростовский попытался призвать ростовчан к обороне города от полчищ Лжедмитрия II. Когда город пал, Филарета взяли в плен, «ободрав» на нем «святительские ризы». Однако вскоре Лжедмитрий II «нарек» его патриархом (поставления в сан не произошло) и привлек к церковному управлению. Позднее он был отправлен уже как представитель Семибоярщины в составе большой посольской делегации к Сигизмунду III, где и сделался пленником…

Художник Шевалье, гравер Шену.

Патриарх Филарет. 1783

Патриарх в зрелые годы немало времени провел в Боярской думе, имел опыт воеводства в полках, активно действовал в Смутное время. Иными словами, он был знающим, энергичным, масштабным политиком. Вернувшись от поляков, патриарх Филарет на протяжении многих лет играл роль ведущей политической силы в Московском государстве и многие дела вершил именем царя. Он заботился о справедливом суде, активно участвовал в международной политике, деятельно способствовал восстановлению и нормальной работе административной системы. Кроме того, он разными мерами постоянно укреплял авторитет новорожденной династии. Как верховный пастырь Церкви Филарет прославился тем, что с необыкновенным упорством боролся за чистоту ее от иноверия. По словам современного историка А. П. Богданова, «наиболее влиятельный из русских патриархов правил хоть и деспотично, но рассудительно и по-хозяйски благоразумно». Для восстановления сил России, страшно подорванных Смутой, такой «хозяин», твердый, последовательный в действиях, прагматичный до мозга костей, был большим благом.

Великая Смута была, по сути своей, политической катастрофой Русской цивилизации. Старый уклад сгинул в ее огне, старое величие расточилось. Основное достижение России в годы Смутного времени – то, что она все-таки выжила, а не сгорела дотла в алчном огне мятежной эпохи. А ведь был момент, когда на просторах Московской державы не оставалось ничего, напоминающего государство…

Однако после выживания, купленного невероятно дорогой ценой, страна долго пребывала в состоянии израненного, больного, голодного человека, едва способного встать с постели и заняться повседневными делами.

Экономика России была подорвана. Центральные области подверглись разорению, в особенности города. Москва стояла в руинах. Оборона русского Юга утратила способность сдерживать набеги крымских татар. Целые области обезлюдели на годы и даже десятилетия, во множестве деревень и сел не осталось ни единого человека, пашня стояла заброшенной. В некоторых уездах исчезло 50–90 % деревень. Даже из монастырей в столицу шли челобитные, в которых сообщалось, что обители долгое время стояли «пусты, без пения», а церковная утварь сгорела или разворована.

О мощных полевых армиях, какими страна располагала под Казанью и Полоцком, пришлось надолго забыть.

Первым Романовым – патриарху Филарету, государям Михаилу Федоровичу и Алексею Михайловичу – пришлось заняться сложнейшей задачей. Им требовалось не только восстановить экономику страны, поднять города из развалин, дать обществу стабильность, но также реставрировать, а кое в чем и реформировать государственный аппарат, разрушенный Смутой, заново создать вооруженные силы, отвоевать потерянные территории с православными храмами и русским населением. Одно мешало другому: найти средства для восстановления армии, аппарата управления, для новых войн можно было только за счет крестьян, ремесленников и торговцев. А обложить их огромными податями и заставить отрабатывать тяжелые повинности значило выжать все народные силы досуха. Население страны и так уменьшилось, обеднело, так его еще ожидало ожесточение налогового бремени! Иной курс в тех условиях для правительства и не был возможен. Но эта политика должна была вызвать недовольство, волнения, бунты… Так и произошло. XVII век богат безрассудно-жестокими мятежами, как никакой иной в русской истории. Кровь лилась реками, и, бывало, судьба государства висела на волоске.

Но в конечном итоге первые Романовы вывели Россию из разрухи. А их потомки вернут все то, что отобрали у страны, воспользовавшись Смутой, шведы и поляки.

Что принесла стране династия Романовых в целом? Не при Михаиле Федоровиче, а за все то время, которое она занимала престол?

Прежде всего надо сказать, что она выглядит достойно в ряду современных ей монархических династий Европы и мира. Романовы правили громадной державой в течение 304 лет, при них территория страны значительно расширилась, ее население умножилось, а «вес» в мировой политике значительно вырос. Романовы приняли разоренную, обезлюдевшую, едва живую страну, а привели к страшному революционному рубежу одно из величайших государств мира.

Не все, разумеется, складывалось гладко. Так, например, отношения династии с Церковью знали несколько резких поворотов.

Тяжело приходилось Русской церкви в XVIII столетии, когда Московское государство превратилось в Петербургскую империю.

А. П. Антропов. Портрет Петра I. 1772

При Петре I Русская церковь стала частью государственной машины. С 1721 года она лишилась духовного главы – патриарха. Церковным организмом теперь правил Синод – фактически «коллегия по делам веры», госучреждение. Надзирал за его деятельностью обер-прокурор (светский чиновник). Порой он назначался из персон, бесконечно далеких не только от православия, а и от любой разновидности христианства. Пять лет обер-прокурором числился крупный и весьма энергичный масон Иван Иванович Мелиссино (1763–1768). Потом еще шесть лет обер-прокурором состоял Петр Петрович Чебышев – не только масон, но еще и открытый проповедник безбожия (1768–1774). Позднее, при Александре I, в обер-прокуроры был поставлен князь Александр Николаевич Голицын, по отзывам современников – «веселый эротоман» и сторонник идеи «универсального христианства».

Петр I запретил учреждать новые монастыри, строить скиты, постригать во инокини женщин моложе 50 лет, ограничил количество монахов произвольными штатами. При Анне Иоанновне издевательство над русским монашеством продолжалось. Обители «вычищались» от «лишних» иноков, дабы у правительства появились новые работники на рудниках и новые солдаты. По закону запрещалось постригать во иночество кого-либо, кроме вдовых священников. Екатерина II отобрала у храмов и монастырей землю. Без малого 600 обителей предполагалось упразднить, и, действительно, в итоге екатерининской реформы множество обителей просто исчезли, оставшись без источников пропитания.

На заре XVIII века Россия располагала 1200 обителей. Их число сокращалось стремительно. К середине 1760-х у нас осталось 536 обителей. Из них содержание от государства получали 226, а прочим 310 позволялось влачить существование на пожертвования. К началу XIX века общее число монастырей уменьшилось приблизительно до 450.

Можно констатировать: XVIII век – время, когда правящая династия усвоила в отношении Церкви чудовищную бесцеремонность как норму, как нечто само собой разумеющееся.

В XIX столетии дела русского духовенства несколько выправились.

В то время среди Романовых были государи благочестивые, ставшие для Церкви истинными благодетелями. При Николае I из церковного управления был вычищен масонский дух, так много испортивший во второй половине XVIII – начале XIX столетия. Тогда же правительство позволило монастырям приобретать большие участки ненаселенной земли. Николай Павлович – первый русский монарх после Петра I, в царствование которого возобновился устойчивый рост монашества.

В годы правления императора Александра III началось настоящее возрождение православия. Все тринадцать лет своего царствования он покровительствовал Церкви и сделал для ее блага исключительно много. Обнищавшее донельзя православное духовенство получило от правительства вспомоществование, несколько поправившее его дела. Одна за другой выходили «народные книжки», разъяснявшие простым людям христианский этический идеал. Церковь, тяжело переживавшая эпоху нигилизма, воинствующего атеизма, бушевавших у нас в 60-х и 70-х годах XIX века, наконец-то ощутила сочувствие власти на своей стороне, готовность власти помочь, защитить. При том же Александре III велось обширное церковное строительство, на которое щедро выделяла средства казна.

Православное возрождение продолжалось и при следующем монархе – Николае II. Тогда появилось около 300 новых монастырей. В начале XVIII века установилась норма: если Церковь считала кого-либо достойным канонизации, то окончательное решение принимал Синод, а утверждал его император. И за все столетие только две персоны удостоились причисления к лику святых… Николай II унаследовал трон в 1894 году. На протяжении почти целого века – до начала его правления – Церковь смогла провести канонизацию еще трижды. А за двадцать лет царствования этого благожелательного к православию государя появилось семь новых святых!

Иоанн Кронштадтский. Фотограф А. Федецкий. 1890

Святой Иоанн Кронштадтский за несколько лет до смерти сказал о Николае II: «Царь у нас праведной и благочестивой жизни. Богом послан ему тяжелый крест страданий как своему избраннику и любимому чаду». Пророческие слова. Последнему государю российскому еще предстояло принять вместе с семьей горчайший крест; Николай II нес его достойно, как добрый христианин, вплоть до последнего срока…

Между Романовыми и Церковью на закате времени, отпущенного династии, возникли принципиально новые отношения. Идеал христианского государя начал возвращаться в политическую реальность. Между монархией и духовенством открылся доброжелательный диалог. Правящие особы повернулись к православию и показали свою преданность ему.

Русская монархия времен Романовых являлась стержнем всего государственного строя. Она обладала значительными преимуществами по сравнению с нарастающим в Европе и Америке республиканством и парламентаризмом.

Прежде всего, русский монарх не испытывал зависимости со стороны политических партий и финансовых домов, оказывающих им поддержку. Так, независимая политика Александра III вывела империю из тяжелого финансового кризиса именно благодаря тому, что монарх имел возможность вести страну по правильному маршруту развития как самостоятельный «игрок».

Монарх мог не опасаться «потерять место» на следующих выборах, даже если он проводил непопулярные, но жизненно необходимые меры. Такие, например, как строительство флота при Петре I, освобождение государственных крестьян при Николае I и частновладельческих – при Александре II.

Монарх в большинстве случаев готовился к деятельности у кормила власти с детства. Он получал не только особым образом заостренное образование, но и наставления от членов семьи, давно погруженных в дела большой политики, а также опыт от военной и административной работы. Со второй половины XVIII века на российском престоле не бывало людей необразованных или не подготовленных к трудам правителя. В отличие от наследственной монархии республиканская парламентарная система могла привести на высоту верховной власти человека случайного, не имеющего систематических знаний, злонамеренного демагога, слабовольную марионетку. В силу этого империей на протяжении полутора десятилетий никогда не управляли столь слабые по части способностей к государственной работе, сомнительные и даже прямо скандальные люди, как, например, президенты Хейс и Гардинг.

В 1917 году русская монархия была уничтожена в тот момент, когда она уже нащупывала новую социальную базу и могла получить перспективу массовой поддержки. Церковь, как уже говорилось, обрела поддержку по целому ряду важных вопросов как при Александре III, так и при Николае II. Столыпинские преобразования создавали слой крупных земельных собственников крестьянского происхождения, и они могли быть продолжены. Отношения государственного промышленного заказа вкупе с протекционистским курсом могли привязать крупных отечественных предпринимателей к высшей светской власти. Таким образом, слабеющее, «разбавленное» русское дворянство передало бы роль главной опоры трона классу предпринимателей. Но в экстремальных условиях войны, давления извне, оказываемого в том числе и путем искусственного раздувания революционного движения, а также подкупа элиты, позитивная перспектива для русской монархии была разрушена.

Н. Я. Яш (Н. Яшвиль).

Портрет императора Николая II. 1896

Роль же самого Николая II, последнего монарха из династии Романовых, в судьбах империи очень хорошо передана в рассуждении историка Г. А. Елисеева: «Ни у кого не вызывает ни протестов, ни сомнения правомочность канонизации сына и дочерей последнего российского императора. Не слышал я возражений и против канонизации государыни Александры Федоровны. Даже на архиерейском соборе 2000 года, когда речь зашла о канонизации Царственных мучеников, особое мнение было высказано только относительно самого Государя. Один из архиереев заявил, что император не заслуживает прославления, ибо “он государственный изменник… он, можно сказать, санкционировал развал страны”. И ясно, что в такой ситуации копья преломляются вовсе не по поводу мученической кончины или христианской жизни императора Николая Александровича… Его подвиг как страстотерпца вне сомнений. Дело в другом – в подспудной, подсознательной обиде: “Почему государь допустил, что произошла революция? Почему не уберег Россию?” Или, как чеканно высказался А. И. Солженицын в статье “Размышления над Февральской революцией”: “Слабый царь, он предал нас. Всех нас – на все последующее”. Миф о слабом царе, якобы добровольно сдавшем свое царство, заслоняет его мученический подвиг и затемняет бесовскую жестокость его мучителей. Но что мог сделать Государь в сложившихся обстоятельствах, когда русское общество, как стадо гадаринских свиней, десятилетиями неслось в пропасть? Изучая историю Николаевского царствования, поражаешься не слабостью Государя, не его ошибкам, а тому, как много он ухитрялся сделать в обстановке нагнетаемой ненависти, злобы и клеветы».