Бумага всё стерпит. Восемнадцать рассказов

Через пару недель после моего возвращения из Непала, моя дочь Польза закатилась ко мне в гости со сметанным тортиком, бутылкой de’Castle и новостью о своей влюблённости. Мы долго и задушевно говорили с дочкой о «настоящем», но, похоже, так и не поняли друг друга.

– Мам, ну как ты не понимаешь, – говорила мне моя прогрессивная дочь, – на физическом плане это ничего не значит. Есть друзья, а есть любимый. С другом я могу целоваться, обниматься, даже спать в одной постели, а любимый – он особенный!

Я не понимала. После моего студенческого замужества у меня было несколько романов. Все они были похожи на болезни и заканчивались успешным выздоровлением. Одни протекали бурно и с высокой температурой, другие спокойно, размеренно, но глубоко въедаясь до костей. Почти не было таких, что заканчивались полным разрывом, практически про всех своих любовников я могу сказать пошлое «мы расстались друзьями».

Я думаю, немалую роль играла моя «особенность», – я чувствую наперёд что будет. Разумеется, не до последней фразы, некоторая интрига в отношениях есть всегда, но она небольшая и касается в основном диалогов и деталей. Когда я впервые встречаюсь взглядом с тем, с кем мне предстоит оказаться в одной постели, я будто читаю анонс фильма, на который мне достался билет. Увлекательное будет кино или скучное, какие бы монологи не произносил главный герой, какие бы планы не строил, чтобы не пытался из себя изобразить, когда дело доходит до титров, фильм всё равно оставляет после себя ровно то ощущение, которое обещали анонс, жанр и сценарий. Основная печалька в том, что я не могу отказаться от просмотра.

– Ну ладно, мам, мне пора, – заполировала нашу зашедшую в тупик беседу Полинка, и уже в дверях: – Ты куда теперь поедешь? В Москву? Когда обратно? А, отлично, ну мы тут у тебя потусуем с Лёшей? Траву покосим заодно.

Моего согласия не требовалось, это было утверждение, плохо замаскированное под просьбу. «…Интересно, какую траву они собрались косить в ноябре?»

Я проводила дочь и вернулась в ещё звенящую от её убедительного голоска комнату. Мне хотелось «настоящего». Не того, что пляшет, играет и страдает на экране моих воображаемых «фильмов про отношения», а того, кого я найду «дома», после кино. Я так сильно этого захотела, что от усилия внутри меня родился звук, будто кошка прошла мимо гитары и кончиком напряжённого вертикального хвоста задела струны.

Я узнала этот звук и сняла с полки «Наследие ведьм». Мне хотелось просто подержать книгу в руках. Изъеденный древоедом лаз начинался чуть ниже буквы «i». «Интересно, – подумала я, – закончится ли он вот здесь…», – и распахнула наугад книжку. На меня смотрело заклинание. Воздух в комнате стал живым, он завихрялся и уплотнялся всё больше и больше вокруг меня. Если я сейчас не разгоню этот воздух, то он раздавит меня как консервную банку на дне мариинской впадины. Единственный выход из удушья был для меня очевиден, – я громко и внятно три раза прочла:

…Всё закончилось, как и не было. «Наваждение какое-то, – подумала я, – с ума уже схожу от одиночества». И поставила книгу на полку.

**********************************************************

На следующий день на выставке в Москве ко мне подошёл ОН. Он искал издателя для своей книги. Я сразу его узнала, почувствовала. Он был «настоящим». Но что мне оставалось делать кроме как дать свою визитку и молиться чтобы он позвонил?

Он позвонил: «Здравствуйте. Это Роман. Я насчёт книжки». Собственно, он мог просто помолчать в трубку, я бы узнала.

Я объяснила ему как проехать к нам в офис, произнесла дежурную речь о том, что он выбрал правильное издательство, передала его вместе с его рукописью самому смышлённому менеджеру, пожелала удачи и с чувством глубокого разочарования от несбывшегося придуманного себе романа, собралась ретироваться, когда он взял меня за руку и буднично сказал: «Приходи ко мне сегодня вечером».

С таким раскладом он мог бы оказаться маньяком, убийцей, извращенцем, садистом, грабителем, дураком, мудаком, кем угодно, но об этом я даже не думала. Ощущение было такое, будто брат разыскал меня во дворе и, запрыгивая на велик, через плечо бросил: «Мама сказала, чтоб к семи пришла ужинать».

– Хорошо. Адрес и время в смс сбрось, – единственное, что я смогла из себя выдавить.

Четвёртый этаж старого дореволюционного дома на Ваське дался мне с неимоверным трудом. Кажется, я прорывалась к своему сокровенному «настоящему» как рыцарь к спящей красавице. Каждая стёртая до колеи ступенька приклеивала и держала меня за ноги, нашёптывая «…Не покидай нас, мы реальнее твоего «настоящего», останься в матрице, выбери синюю таблетку, назад дороги не будет…». Самым тяжёлым было поднять руку к кнопке звонка. Вместе с противным старческим дребезжанием звонка реальность забилась в истерике: «Ты убиваешь! Убиваешь меня! Ты не вернёшься…».

Я вернулась в реальность следующим утром. На внешнем уровне ничего из ряда вон выходящего не случилось. Мой Роман оказался классическим питерским интеллигентом с полным набором комплексов и страхов, мило переплетающихся с начитанностью и образованностью. Он был внимательным собеседником, потрясающим любовником. Он рассказывал дежурные истории, которые обычно рассказывают женщинам на свидании, а я смеялась. Я варила кашу, а он кофе, мы как дети толкались за место у плиты.

У нас почти ничего не было общего по жизни, казалось бы, при таком несоответствии нам не о чем говорить, но мы без умолку болтали, и болтовня эта была естественной и гармоничной. Мы удивительно подходили друг другу. Единственное, что меня беспокоило: на этот раз я совсем не видела будущего. Никакого. Ни плохого, ни хорошего. Такое ощущение, что я ехала в поезде, а потом из него вышла. И теперь сижу с родным человеком в зале ожидания, держусь с ним за руки и смотрю онлайн трансляцию из вагона, в котором я ехала. Но какие бы захватывающие события там не происходили, они меня уже мало касаются, потому что я уже приехала, я дома.

Он провожал меня до машины. «Настоящее» схлопнулась, как на ламповом телевизоре переключают программу и включилась «Реальность».

Мы как ни в чём ни бывало продолжали болтать, на этот раз о машинах, он расхваливал свою «октавию». Уже открыв водительскую дверь, я на прощанье чмокнула его в по-воскресному небритую щёку и глаза-в-глаза выпалила: «Я люблю тебя».

Быстро, эффектно и безответно нырнуть в свою машину у меня не получилось, потому что он ловко ухватил моё лицо рукой. Когда я такое движение видела в кино, мне казалось это больно или как минимум неприятно, но на самом деле оказалось запредельно приятным, хотя бы оттого что это было одновременно властно, сильно и с любовью, и сказал:

Примечания