Курсант. Назад в СССР 9

– А тренерский состав в ДЮСШ? – вмешался я. – То есть, те, кто с детьми занимается? Их тоже бы проверить не мешало бы.

– Верно, – согласился Горохов. – Про тренеров я как-то не подумал. Тогда их тоже прошерстим. Третье – нужно проверить «отставных» спортсменов, особенно тех, кто не очень хорошо закончил карьеру. Например, из-за внезапной травмы, нарушения дисциплины, скандала. Или выперли по политическим мотивам. Особое внимание обратить на обиженных на Госкомспорт, на обком и другие структуры, запятнавших свою карьеру неблаговидными поступками. Такие для нас представляют первостепенный интерес. Особенно если спортсмен в прошлом знаменитый был.

– Да нет у нас знаменитых спортсменов в Михайловске, – авторитетно заявил Вася. – Был один, да и тот от диабета умер. Прямо на соревнованиях.

– А как же его допустили? – Горохов удивленно вскинул бровь на Жмыха.

– Так он шахматист был.

Никита Егорович чуть не сплюнул с досады на такие дурацкие замечания.

– Шахматисты, теннисисты и прочие велосипедисты – нас не интересуют. Ищем борца, – следователь повернулся к Каткову. – Алексей, возьми на контроль все экспертизы, что назначены в местный кримотдел. Следов рук и обуви на местах преступлений не изъято, но всё равно – одежду потерпевших надо проверить на наличие посторонних волокон и других микрочастиц. И узнай, не готов ли анализ по красителю, которым татуировки нарисованы. Надо бы еще узнать, что означает эта пресловутая волчья голова. Не просто же для антуража она нарисована.

– Известно, что означает, – вмешался Федя. – Оборотня. Ликана, то есть. Вроде бы, днем человек, а ночью в зверя обращается и на охоту выходит. Ну совсем как наш убийца.

– Тогда почему такие знаки именно на жертвах? – спросил Горохов. – Они ведь не оборотни.

– Может, таким образом он оставляет свою фирменную метку? – предположил Катков. – Как хищник метит территорию?

– Не-е, – замотал головой Вася. – Вот у меня, например, кот квартиру метит – в тапки ссыт. Не похоже, что татуировки – это мечение территории.

– Вообще-то, метят по-разному, – поддержал Каткова Федя. – Медведь, например, сдирает с дерева кору, я «В мире животных» видел.

– Согласен, – кивнул Горохов. – Вот только сомневаюсь, что знак этот оборотня символизирует.

– Волчья голова, – взял я слово, выудив из памяти знания из девяностых, – воровской знак, символ уважения среди зеков, имеющих очень высокий ранг, это как некий вызов ментам. Означает что-то вроде: «Догони меня – все равно умрешь первым».

– Хм… Похоже на воровские разборки, – Никита Егорович задумчиво потер седеющие виски. – Этого нам еще не хватало. Вот только жертвы у нас несудимые и в криминальных делишках никоим образом не замеченные. Ну, хорошо. Предположим, что убийца имеет некое отношение к воровской среде, но зачем бы он оставлял такие рисунки?

– Может, это послание? – предположил я. – Нам, сотрудникам правоохранительных органов. Мол, хрен вы меня поймаете.

– Вроде черной кошки. Возможно… – Горохов сел и откинулся на колченогом стуле. Тот заскрипел, но выдержал. – Пока загадок, больше чем версий… Странный у нас маньяк, товарищи, нарисовался. Но тем интереснее будет его переиграть. А сейчас проведем небольшой эксперимент.

Горохов хитро улыбнулся и раздал каждому из нас по фотокарточке с изображением «татуировки» с плеча Бочкина:

– Вам задание, товарищи. Перерисуйте себе в рабочие блокноты эту псину.

– Зачем? – недоумевал Федя. – Мы можем и фотографиями воспользоваться, если надо. Я вообще не помню, когда в последний раз рисовал. В школе, наверное, на уроке рисования. Вазу с яблоками на куске шторины. Натюрморт называется, как щас помню.

– Рисуй. Это приказ, – настоял следователь. – Пять минут на выполнение задания. Время пошло.

– Что, прямо сейчас… – обреченно пробормотал Погодин.

Мы принялись корпеть над странным поручением. Я лишних вопросов не задавал, знал, что неспроста это задание нам поручили. Никита Егорович что-то хочет этим проверить.

– Готово! – первым воскликнул Вася и торжественно помахал блокнотом, когда мы еще пыхтели, выводя глаза, клыки и прочие уши.

– Это что? – Горохов подошел к Жмыху, взяв в руки его мазню, брови его встали домиком. – Крыса?

– Как сумел, – пожал плечами Вася. – Между прочим, некоторые крысы, если их много, опаснее волка.

– Задание было не зоопарк рисовать, а скопировать рисунок! – раздраженно проговорил Никита Егорович.

– Ну, я же не виноват, что у меня все звери на одно лицо получаются. То есть, морду. Я только крыс умею рисовать. Ну и ежей еще. Если крысе подрисовать колючки, то ёж получится.

Горохов вздохнул, прижав ладонь ко лбу, и с надеждой подошел к остальным. Глянул на наши художества.

– Ну, вот! Другое дело. Отлично, – потирал он руки, после крысы его настроение вмиг улучшилось, он собрал розданные фотографии. – А теперь перелистните листок в блокноте и попробуйте воспроизвести рисунок по памяти. Без натуры, так сказать.

– А, я понял, зачем это! – воскликнул Федя. – Это чтобы мы лучше запомнили татуировку?

– И это тоже, – многозначительно хмыкнул следователь.

Мы снова стали шуршать карандашами «Ленинград». Второй раз получилось даже быстрее. Хоть мой волк и был больше похож на овчарку-ищейку, но все же сходство с татушкой-первоисточником явно улавливалось. У Каткова волк больше напоминал добродушную таксу. Зато Светин волчара вышел как надо. Казалось, его глаза горят, а из пасти слюна капает. Еще даже кровожаднее получился, чем в оригинале.

Горохов, будто школьный учитель, прошелся «по рядам» и собрал рисунки. С довольным выражением на лице показал их нам:

– Итак, товарищи! – следователь хитро прищурился. – Вы все, точнее, почти все, справились с заданием. И что это значит?

– Что каждый из них может быть этим самым убийцей, – уверенно заключил Жмых. – Кроме меня, конечно.

– Нет, – Катков поднял руку, как в школе, требуя молчаливого внимания к главному выводу. – Это значит, что для воспроизведения рисунка не требуется особых художественных навыков. При определенной тренировке такую ложную татуировку может нарисовать практически каждый нормальный человек. Ну, кроме Васи, конечно.

– Садись, Алеша, пять, – кивнул Горохов. – Все правильно сказал. Наш маньяк, скорее всего, не обладает особыми художественными навыками. Просто рисует некий знак, который научился копировать.

Секций борьбы в Михайловске оказалось немного. Для взрослых – так вообще одна лишь по дзюдо. Мы с Федей разделились. Он вызвался проверить дзюдоистов, пока я «шмонал» детских тренеров по секциям вольников и классиков.

Особо ничего не нарыл, а вот Погодин, кажется, напал на след, хотя я к его высказываниям отнесся поначалу скептически.

– Андрюха, – мы сидели с Погодиным в местной «стекляшке» и лопали шарики пломбира из заиндевевших креманок. – Странные какие-то эти дзюдоисты.

– В чем странность? – я с наслаждением колупал лакомство, уже восемь лет здесь, но всё не привык удивляться вкусу из детства.

– Во-первых, все слишком взрослые. Подростков и молодежи среди них нет.

– Бывает, – хмыкнул я, разглядывая советский плакат, на котором щекастый малец уплетал эскимо. – Все-таки восточное единоборство. Раньше за него даже сажали, как за карате. Правда, давно это было. И потом, не каждый может позволить себе заниматься таким спортом. Это же кимоно надо приобрести.

– Да не в этом дело… – поморщился Федя. – Там дядьки на спортсменов не похожи.

– Как это? – я уже с интересом уставился на напарника.

– Ну, не знаю… Больше сидельцев напоминают, что ли. Морды жизнью потертые, угловатые. Еще и курят. Где ты видел, чтобы спортсмены курили?

– Всякое бывает. Это ж любительская секция.

– Да ты дальше слушай… – Федя понизил голос и огляделся. – Самое любопытное, что тренер их знает эту татуировку. С волчьей головой. Но мне сказал, что впервые видит, когда я ему фото показывал.

– Так-с… Поподробнее, Федя.

– Ну, я пришел к ним, так и так, из милиции, говорю. Показал фото, спросил, не знаком ли рисуночек, всё как положено. Он как-то напрягся сразу весь, а потом вроде как работой занялся. Дескать, не до меня ему совсем. Стал на своих покрикивать, которые в зале возились, указания им давать. В общем, в тренировочный процесс ушел с головой, всем видом показывал, что я, типа, ему мешаю. Я вопросики позадавал, конечно, он вроде отвечал. Через раз. Но видно, что фотка его зацепила. Думаю, нам надо с тобой вместе туда нагрянуть и все перевернуть вверх дном. Или вообще всех повестками в отдел вызвать и там расспросить с пристрастием.

– Если тренеру что-то известно, – я задумчиво облизнул ложечку с остатками мороженого и отставил креманку в сторону. – То наверняка он уже все продумал, что в милиции говорить будет.

– А что делать? – вздохнул Федя.

– Нам нужен в секции свой человек.

– Так где же мы его там найдем? И как понять, что он свой будет? Я ж тебе говорю, там то еще собрание.

Я покачал головой.

– Не внутри искать будем, а внедрим.

– Кого внедрим?

– Ну, раз ты засвечен, значит, пойду я.

– Ты? А ты бороться-то умеешь?

– Не особо, но кое-что могу. И потом, я же новичком прикинусь.

Я вспомнил как в прошлой жизни приходилось заниматься рукопашкой. Там, кроме ударов ногами, руками, еще есть броски, болевые и удушающие, совсем как в дзюдо приемчики.

– Ты что, пойдешь к местным в секцию записываться? – удивился Погодин.

– Придется, – кивнул я. – Прощупаю их изнутри, так сказать. Вот, только где мне кимоно раздобыть? Вряд ли оно в Михайловске продается.

Я навел справки. Секция дзюдо располагалась в подвале «Дома быта» и находилось на полулегальном положении. Судя по всему, во Всесоюзное добровольное физкультурно-спортивное общество никаким боком не входила. Некий перец (мастер спорта) набрал на добровольных началах секцию, выбив у исполкома помещение, и нес в массы заморское искусство борьбы. Возможно, даже деньги брал за обучение, но это, конечно же, нигде не афишировалось.

Зная Федю, я не особо надеялся накопать что-нибудь там полезное, но все-таки решил проверить. Чем черт не шутит? С ксивой туда переться бесполезно, результат мы уже видели, будет как у Погодина, так что оставалось и вправду только прикинуться «юным» любителем и влиться в стройные ряды советского спорта.

Кимоно мне помог достать Вася. Оказалось, что Жмых знает всех барыг в городе. У нужных фарцовщиков отжал кимоно нахаляву. Я хотел заплатить, но Вася уверял, что платить спекулянтам – слишком жирно им будет. Дескать, и так нормально живут, паразитируя на советских гражданах. Сказал, что в Михайловске с каждым годом их все меньше и меньше гоняют, а они совсем обнаглели, двухкассетник «Сони» по цене подержанных жигулей толкают. И радиодетали дефицитные втридорога продают. Детали эти работники местного радиозавода сверх нормы для левой продажи выпускают, под полой выносят, а сырье в брак списывают. В общем, теневая торговля в Михайловске процветала, как, впрочем, и во всем Союзе, набирая обороты с ростом дефицита.

Спорить с Васей я не стал. Тем более, что радиодетали в СССР пользовались бешеной популярностью. В перепродажу шло все: от контроллеров и приводов до транзисторов, сложных плат и целых готовых блоков, которые в магазинах днем с огнем не сыскать. На таком товаре фарца делала деньги немаленькие. Так что пусть пожертвуют единственным кимоно для оперативных нужд родной милиции. Тем более, что кимоно оказалось дрянное. Очевидно, для карате предназначенное, потому и ткань хлипковатая и без специальных укрепляющих вставок. Но на несколько тренировок хватит. Наверное.

Подвал встретил запахом ржавых труб, пота и застарелых кед. Аромат резиновых кед откуда взялся? Ведь босиком на татами занимаются.

Крутые ступеньки из щербатого бетона привели меня прямиком в зал. Низкое помещение с многочисленными крашеными трубами под потолком тускло освещалось парой грустных лампочек. Пол застелен потрескавшимися матами.

Тренировка еще не началась, в зале терлась парочка хмырей в замызганных кимоно и третий мужик. Тоже в форме, но держался особнячком, на фанерном приступке в дырочку, что-то записывал в растрепанную тетрадь. Ростом с меня, но возрастом и весом поболее примерно на двадцать кило и столько же годков.

Я натянул на лицо глупую лыбу, чуть ссутулился, изображая лошпеда, и громко проговорил:

– Здрасти!

– Здорово, – тренер обернулся.

Морда, как у сталевара с плаката, только морщин слишком много и глаза пронзительные, глубоко посаженные, как у гориллы.

– Чего хотел, – буркнул он, нехотя оторвавшись от тетради.

– Так, это самое… Записаться.

– Секция только для своих, – отмахнулся тренер и снова уткнулся в тетрадь.

Для каких-таких своих – я выяснять не стал, а решил попробовать замотивировать сенсея рублем.

– Платная, что ли? Так я заплатить смогу. Сколько стоит? Меня Андрей зовут.

Тренер снова поднял на меня взгляд и критически оглядел. Под одеждой мышц не видно, а жирка на мне пока что не наросло. Спина дугой и дурацкое выражение лица делали меня похожим на хиляка.

– Квелый ты какой-то, шел бы ты отсюда, Андрюша. Мои ребята тебя помнут ненароком.

– Эх… – вздохнул я. – Говорили мне пацаны, что лучше на бокс идти. Что там настоящий спорт. Скажите, а правда, что дзюдоист против боксера не вывезет?

– Это кто тебе такое сказал? – нахмурился тренер.

– Все говорят. У нас во дворе. Я вот хотел обратное доказать. У меня сосед, Мишка Беспалый – боксер-перворазрядник. Всех в округе поколачивает. Нет ему равных в районе нашем. А я вот хотел отпор ему дать. Только я шахматами занимаюсь. Это, конечно, не совсем спорт, но и он мне даже помог против боксера. Я Мишку шахматной доской по голове огрел, когда он меня в подворотне зажал. И убежал. Вот теперь к вам пришел. Думал научиться. Эх… Вот, даже кимоно прикупил. Всю стипендию отдал.

Сам не знаю, откуда у меня проявился актерский талант. Последнее мое выступление на «сцене» было еще в детдоме. Но там роль была без слов. Я изображал на утреннике елочку, вокруг которой сказал трусишка-зайка серенький.

– Ладно, – тренер недовольно поморщился. – Переодевайся. Раздевалка там. Меня Лев Палыч зовут. Можно просто Палыч. Посмотрим, что ты можешь, как у тебя с физподготовкой. Если совсем мертвый – не обессудь. Пойдешь шахматами обратно заниматься.

– Спасибо, Лев Палыч, – закивал я китайским болванчиком. – Я быстро учусь… Постараюсь вас не подвести.