Княгиня Ольга. Волки Карачуна

– У тебя тоже бобра мало в этот раз? – спросил Ингвар, приняв от холопа корчагу с квасом.

– Мало, – кивнул Альдин-Ингвар. – Чудь говорит, ушел бобер, повыбили. Куницы да лисицы…

– Да красные девицы… Правда, что ли, по девице начать брать? Ну, а твоя что же? – Ингвар отвлекся от своих забот и вспомнил о делах племянника. – Старый хрен все жмется, не присылает девку? Мы тебя и не ждали в этот год. Княгиня говорит: точно дома засядет, как женится.

– Моя невеста умерла, – ровным голосом ответил Альдин-Ингвар, знавший, что дядя любит, когда изъясняются просто и ясно. – Этой зимой. Ее сестры – маленькие девочки. Они могли бы подойти твоему сыну, он еще может ждать десять лет, а вот я уже…

– Да мы сынку уже подобрали! – хмыкнул Ингвар, будто вспомнив что-то смешное. – Не он будет ждать, а его будут ждать! Да, вот не свезло тебе! Ты-то сколько ее дожидался – лет восемь? Уж мог бы пять лет как на ком-нибудь другом жениться!

– Вместе с этим горестным известием мне передали один совет. Я был бы не прочь ему последовать, и это дело мне нужно обсудить с тобой. Но, может, тебе сейчас не ко времени говорить о моих делах?

– Давай, выкладывай! – кивнул Ингвар, держа на коленях корчагу.

Он тоже понимал, что любой брак в его семье – дело общей державной важности.

Альдин-Ингвар принялся рассказывать обо всем, что случилось со дня получения печальной вести. Рассказчиком он был толковым и справился довольно быстро.

– Йотуна мать! – На Ингвара его повесть произвела впечатление. – Про мертвеца-то… потом непременно нашим девкам расскажи, им понравится… Вот ведь змей ползучий этот Сверкер, жарь его через мутный глаз! – В досаде он чуть не грохнул корчагу об пол, но холоп вовремя ее подхватил и отставил в сторону. – И он, и смоляне его у меня давно уже вот где! – Князь рубанул ребром ладони по горлу. – Почему я, чтобы свое же добро, – он взмахом обвел висящие кругом шкурки, – из одного своего дома в другой свой дом перевезти, должен еще мыто платить? Каждый десятый хвост!

– Потому что Сверкер живет как раз посередине твоих владений, – сдержанно ухмыльнулся Альдин-Ингвар. – И он платит мыто тебе, когда везет продавать свою дань на юг. А если на север – то платит и тебе, и мне. И еще ты берешь с него за прохождение порогов на Днепре.

– А он с меня – за волоки на Ловать! Хорошо хоть, с Ловати на Ильмень всего половину платим…

И на лице Ингвара явственно отразилась уже не раз приходившая мысль: как бы устроить, чтобы хоть в Зорин-городке не платить совсем? Нужен новый договор с «пасынком» Зоремиром Дивиславичем, отца которого он, Ингвар, разбил в сражении уже почти двенадцать лет назад.

– Зоряну ж столько не надо! – горячо продолжал Ингвар, уже забывший о делах племянника и говоривший о том, что более всего занимало его самого. – Дружина у него своя – так, на лов съездить да чтоб девки не заскучали. Воевать ему не с кем: с севера его Хольмгард прикрывает, с запада – Плесков, а полезет кто – я его обещал оборонить. И на что ему мои деньги? Правильно Свенельдич говорит: дай ему денег, так он еще того гляди… А тут смотри: вот, каждый год два обоза в Царьград!

Ингвар даже встал на ноги, чтобы вольнее было говорить.

– За пороги проводи, потом встреть. Со своими вошеедами у нас ряды заключены, даже девки кое у кого взяты, эти не забалуют. Но их же в степи – что блох на собаке! Не угадаешь, откуда принесет! Керенбей мамой Умай клялся пороги прикрыть – а глядь, нет уже Керенбея, разбит и в булгары продан со всем родом и ордой! Там теперь Баймат-хан заправляет, а с ним у меня договора нету! Вот, прошлый год… А! – Князь в досаде махнул рукой. – Короче, большую дружину, как хочешь, а снаряжай, хоть с жены снизки снимай! Одежду, черевьи, оружие, летом – лодьи, паруса, весла, зимой – сани, упряжь, шатры, котлы, прокорм! Ближняя дружина: все то же самое, только еще слышу каждый день со всех сторон: «Княже, в дружинной избе крыша совсем прохудилась, в кашу дождь капает! Княже, твои люди у меня ягненка увели! Вчера какие-то трое орлов лавку на торгу разгромили и жидина побили. Княже, а почему у Свенельдовых портки красивше?» Тьфу!

Альдин-Ингвар только улыбнулся. А ведь он не раз принимался высчитывать долгими зимними вечерами: потеряет он или приобретет, если Сверкер не будет взимать с него плату за проход через Смолянскую землю, но и сам не будет платить за провоз своих товаров через Ладогу? А теперь добавился новый вопрос: выгодно ли будет, заключив родственный союз, взаимно снять или хотя бы уполовинить мыто? Ясно было, что в этом вопросе киевский дядя его поддержит.

Гридница на Олеговой горе была построена еще Вещим. Человек двести могло усесться в ней за длинными дубовыми столами. Ее бревенчатые стены и резные столбы помнили немало важных событий, и для больших пиров на стены до сих пор вешали расшитые золотом и цветным шелком алтарные покровы, привезенные из похода на Греческое царство. В обычные дни они хранились в больших ларях, и только сама княгиня время от времени отпирала замки и приказывала проветрить паволоки, переложенные полынью и лавандой из Таврии.

В последние девять лет во главе стола здесь сидел князь Ингвар с женой, княгиней Эльгой. Там его и увидел Альдин-Ингвар, приглашенный на пир – по случаю своего приезда, и заодно проводов второго царьградского обоза. Народ постоянно менялся: кто-то выходил на двор подышать, кто-то садился на освободившееся место. Тут была ближняя княжья дружина и кое-кто из бояр. Сидели торговые люди, в основном из северных земель, чьи лодьи с товаром входили в состав княжеского обоза. Лодьи южных земель ушли около месяца назад, сопровождаемые вышгородской половиной большой дружины. Большая дружина, в отличие от ближней, в Киеве почти не бывала: зимой она ходила в полюдье, а летом провожала и встречала обозы.

Сейчас Ингвар куда больше походил на князя, чем недавно на причале: на нем был хазарский кафтан с длинными узкими рукавами, золотистого шелка, густо затканного сложным узором красноватых тонов – в виде кругов, в которые были вписаны деревья с сидящими на них птицами и еще чем-то, издалека не разобрать. На узком поясе с золочеными бляшками висела степняцкая же сумка с золоченой узорной накладкой на всю крышку.

Рядом с ним сидела жена, княгиня Эльга – удивительной красоты женщина, в желтом греческом платье с золотистой и красной отделкой. Альдин-Ингвар уже заходил поклониться ей, но сейчас она вышла встретить его, как родича, к порогу гридницы и поднесла отделанный серебром турий рог с медом. Потом проводила на почетное место. Если ее муж напоминал грозного Перуна, то Эльга сияла рядом с ним, будто ясная зоря – всегда веселая, приветливая, для любого достойного гостя находящая доброе слово.

На пиру Альдин-Ингвар пришлось снова рассказать о своих приключениях – чтобы знала дружина. Услышав о разбое и пропаже десятка рейнских мечей, бояре и гриди разом зашумели: боль такой потери каждый ощутил, как свою.

– Да этот Сверкер тот еще упырь! – кричал боярин Острогляд, дальний родич княгини. – Он сам этих лиходеев у себя на волоках прикармливает! Как идет обоз с хорошим товаром, что унести легко, а продать дорого – непременно разграбят! Он сам знак подает, а ему доля идет!

– Это прежнего князя был обычай, Ведомила! – возражал ему Честонег. – Те лиходеи из его же отроков были, парни молодые, что зимой в лесу живут. А Сверкер с ними дружбы не водит, на него все смоляне до сих пор за Ведомилов род обижены.

– Эх, нам бы эти мечи! – завистливо вздыхал Ярогость, гридь из ближней дружины. – У нас у каждого десятого разве такой меч, а там целый десяток – каким-то оборотням!

– Им-то куда – с лешим, что ли, воевать в болоте? – смеялись гриди.

– А есть такое предание, что если меч три года в болоте полежит, то великую силу обретет…

– Да что там – предания! – крикнул с того же стола Годима. – У Свенельда в дружине таких мечей-то поболее нашего будет.

Шум поднялся сильнее, в нем яснее зазвучало недовольство.

– А ну хватит! – рявкнул Ингвар и хватил кулаком по столу. Видно было, что он слышит это не в первый раз, и эти речи порядком ему надоели. – Годимка! Опять за свое! Еще раз услышу – пойдешь у меня на валы вошеедов сторожить! А всем еще раз объясню, – он обвел угрюмым взглядом поутихшую дружину за столами. – Мой кормилец Свенельд землю Деревскую взял мечом и дань с нее имеет по самую свою смерть. Так было уговорено между ним и князем киевским.

– Да где теперь тот князь? – С места встал Дивосил, Видиборов сын, из числа киевской старейшины. – Тот ряд со Свенельдом заключал Олег-младший. Когда в Киеве князь сменился, его пересмотреть надлежало.

Примечания