Троллья поганка

Вступление

Ка-арис:

Я вбежала в комнату, уже почти ничего не видя, не осознавая, не понимая.

Кровать – самое надежное средство от детских обид. Я всегда пряталась там, зарывшись под одеяло, когда злилась. Вот только когда мне было хоть немного страшно, я мчалась через весь дворец к отцу. Мчалась как ветер, чтобы страх не успел меня догнать…

И я находила отца, где бы он ни был. Он обнимал меня, прижимал к себе, и все страхи отступали, все обиды уходили. Становилось тепло, уютно, надежно, и я верила, что так будет всегда. Мы же долгоживущие. Папа – вечный, он все время будет рядом. И мама…

Но я ошибалась… И сейчас мне очень-очень страшно, а бежать – не к кому.

Синдр:

Не знаю, какой слепень меня в задницу укусил, но вместо того, чтобы пойти от матери напрямки, по утоптанной тропинке, мне приспичило подняться на небольшой пригорок. Прям вот словно ноги сами потащили заглянуть за другую сторону огромного, склизкого, покрытого мхом валуна. Ну или захотелось активно милующихся квакш пугануть.

А то прямо идиллия у них… аж завидно.

Вот когда мой папаша-орк, под три метра в вышину и два метра в плечах, мою мамку-тролльку ростом метр с кепкой в кустах заваливал, о чем он думал вообще? Как у них вышло что-то, до сих пор понять не могу, у него ж… как ее рука!

Иех! Мне о таком только мечтать!..

Но, главное, всем назло, у матери внутри зародился я, и эта героическая женщина меня выносила. Вот за одно это ее любить готов – семь месяцев таскать в пузе еще одну треть самой себя по размерам! И ведь знахарка, готовая от приплода помочь избавиться, под боком была. Но мать у меня психованная… в смысле, эта… самоотверженная! Выносила и родила.

Только на этом ее страсть к подвигам закончилась, и меня, всего такого нарядного, в корзиночке оставили у входа в шатер отца. То-то наутро все его девять жен возрадовались, узрев тролльего подкидыша!

Они там между собой до сих пор дерутся, очередь выдумывают, чуть ли не номерки на ночь разыгрывают. А папаша мой то к мамке бегает, то к кикиморе какой-то, то еще куда-то на сторону – я в его бабах запутался давно. Главное, все от земли в прыжке до маковки достать… Вкус у него такой, странный.

Мне, наоборот, орчанки нравятся, да только я им всем в пупок… ну ладно, прямо в сиськи носом упираюсь. А грудь у них у всех как кулак… отцовский. Утыкаться одно удовольствие. Да только кто ж мне даст?! Никто…

Для троллек я крупный страшный орк, для орчанок – мелкий страшный тролль.

И тут квакши на валуне!.. Милуются! Чтоб их кикимора сварила!

А меня вчера Келда очередной раз на обе лопатки уложила, когда я к ней попытался подкатить. Но уже не смеялась и букет взяла.

Все же права мать – женщины в любом племени до цветов и внимания слабы.

Шириной плеч я, может, и не вышел, клыки тоже так себе… едва заметные. Позор, а не клыки!.. И волосы на голове не брею, потому что иначе толстого хвоста на макушке, как у остальных орков, не выходит. Приходится все что есть стягивать, чтобы хоть издали народ не пугать. Тонкий у меня волос для орка… И цвет волос не темно-зеленый, а черный, как у троллей. Зато кожа не нежно-оливковая, а серо-зеленоватая. И уши, хоть и заостренные, но не вытянутые вверх, а обычного размера, с ладонь.

Пусть для орчанок я – страшный низкорослый слабак, зато мать у меня – кладезь мудрости, а бабка – знахарка… поэтому в кармане лежит зелье приворотное, для Келды.

Доза как на два десятка троллей рассчитана, но зато на седьмицу должно хватить. Главное – придумать, как бы в нее его влить тишком. Куда б подмешать… и со стыда не сгореть.

Но уж очень Келда красивая! А главное, я ж ее не в шатер к себе зову – на такое она точно не согласится, даже если я ее в приворотном зелье искупаю. Просто… хочу!.. А там, может, и до шатра договоримся.

Те орчанки, которых мне уже удалось уговорить, безо всякого зелья, вроде не жаловались. Даже иногда еще прибегали, но тишком. Хвастаться, что спят со старшим сыном вождя, никто не стремился почему-то…

Квакши, возмущенно выкрикивая свое «ква-а-а», спрыгнули с валуна и упрыгали прочь, и я уже тоже прочь идти собрался, как вдруг увидел… чудовище?!

Страшная, тощая, белая… и волосы белые, и кожа!.. Даже не по себе в первый миг стало. Я тут хожу страдаю, что рожей и ростом не вышел, а мне под ноги такой кошмар… чтобы не ныл и богов не гневил, не иначе.

Часть 1. Глава 1

Синдр:

Я почти на минуту застыл, озадаченный увиденным, но потом все же решился. То, что лежало на мху, было, конечно, страшное, вернее – непривычное, бледное, как нежить. Но при этом нежить была вполне себе живая и даже постанывала едва слышно. Поэтому бросать ЭТО помирать жалко.

– Пить! – Судя по уцелевшей рванине, едва прикрывающей тело, ЭТО все-таки было женского рода, и голос тоже на девчачий похож. Красивый голос, хотя и похрипывает немного.

Пить… вот в чем я тебе пить принесу?! У меня во фляге зелье для Келды и планы, между прочим! И на Келду, и на флягу, и на зелье…

– Пить!

Да чтоб тебя леший заплутал!

Слева от валуна болотце начинается, старенькое, вода отстоявшаяся, перебродившая еще до рождения папаши моего, так что пить ее можно без опаски. И лесное озерцо есть неподалеку, а то мало ли, с болотинки животом замается?

Только вот это бессознательное не лицом же в ряску макать? И до озера пройти вперед и вправо надо. А до матери с бабкой назад, по тропе, минут двадцать бегом. За это время ее «Пить!» мне всю душу наизнанку вывернет. До отца ближе, но такое бледное и болезное лучше к бабке.

– Пить!..

Кикиморы тебя свари…

Оторвал от остатков одежды страдалицы кусочек – все равно там рвань сплошная, на ближайшую моховую кочку нажал и в ямку тряпочку опустил. А потом девчонке прямо на губы выжал. Они у нее такие же бледные, почти с кожей сливаются… но хоть язык розовый. Слизала им всю воду и опять за свое.

Раз на десятый я умаялся. Сварит бабка еще зелье…

Выплеснул все из фляги в ту самую ямку, из которой воду брал, и побежал к озерцу. Флягу ополоснуть же надо как следует, а то мало ли что?!

Торопился как мог. Отмыл, воды набрал, обратно прибежал… и на валун задницей так и присел.

Эта немощь бледная, пока меня не было, оклемалась немного, в себя пришла и пить поползла! Угу… Из ямки с зельем.

У меня прямо так и обмерло все. Зелье ж… приворотное… на два десятка троллей рассчитанное.

Ух, как я побежал! Подхватил на руки эту поганку и помчался к матери с бабкой сломя голову. Даже разбираться не стал, подействовал приворот или нет. Может, она в меня вцепилась, чтобы ее ветром на бегу не сдуло? Легкая же, как перышко!

У входа в мамину норку – а как по-другому мне с моим ростом называть тот шалашик, в котором она жила вместе с бабушкой? – я поставил бледную пакость на землю, убедился, что стоит сама, без моей помощи, и принялся осторожно выстукивать по дереву секретный пароль.

– Это ты что такое из лесу притащил, ирод?! – Первой из норы вылезла бабка и уставилась на поганку во все глаза. А та – на нее.

При всем уважении к родне по маминой линии, немощь хоть ростиком была повыше, но зато как былиночка, в отличие от коренастой старой троллихи.

– Под валуном валялась, – признался я.

– И что, ты теперь к нам всякую пакость тащить из лесу будешь? Грязное, тощее, бледное… Прям нежить лесная.

– Ну не красавица, согласен. – Я небрежно пожал плечами, стараясь не замечать пристального взгляда голубых, как яйца дрозда, глаз поганки. – Но ты ж знахарка…

– И с чего это вдруг мне на это убожество отвары свои тратить? Энто ж еще кормить надо, наверное?!

Нет, бабка у меня не злая и даже не жадная, просто характер у нее суровый, как и у мамки. Та легко поварешкой по лбу приложить могла, при том что ей для этого на цыпочки вставать приходилось. А как совсем перерос, так новый способ придумала. Заметит что или надумает, буркнет недовольно: «Наклонись…» И я, как лопух последний, на такое долго велся. Ведь иногда ж и правда что-то показать хотела, а иногда с разворота по лбу – и давай отчитывать…

И тут убожество ко мне шагнуло, обняло, прижалось, потом голову закинуло и в глаза уставилось. А взгляд влюбленный такой… Я почти поверил, удивился даже, а потом вспомнил – зелье ж! Да такое мощное, что орчанку на семь дней под меня уложить должно было. Думаю, чахлу эту на год срубило, не меньше.

– Ты красивый, – объявила она мне и по клыкам погладила. Издевается? Им до красивых расти и расти… и ведь не вырастут уже, все.

– Поцелуй меня! – а в голосе сталь звенит, и говорит так, словно с детства только и делает, что приказы всем раздает.

Я даже опешил немного от такого напора. Может, ей зеркало принести, чтобы на себя полюбовалась? Поцелуй ее… Доска-доской, да еще и бледная. Но глазища большие, сверкают, а цвет с голубого на стальной сменился, и губы вроде розоветь начали.

Тут терпение у чахлы закончилось, она меня прямо за оберег к себе притянула и сама поцеловала. Вот так же, как говорила, – властно и без сомнений, что я посмею отказать. Меня до жара в паху проняло, причем больше от ее уверенности, чем от самого поцелуя. Все мысли о зелье из головы вылетели, только не просто так, а прямо бабке моей в голову. И прямо вот в такой замечательный миг она первой попавшейся ей под руку палкой мне чуть ниже поясницы с размаху как выписала!..

– Ты что ж… в тростиночку эту все мои труды влил? Да ей понюхать бы хватило! Изверг окаянный, лешие тебя забери! Весь в отца – большой, тупой и озабоченный! Да о чем ты думал, орясина безмозглая?!

– Что тут за шум? Синдр, ты ж к отцу пошел… А что это за девушка?

Ну все, теперь точно живым не уйду. Это я и правда не подумал, что они все против меня объединятся, поганку спасти хотел. А бабы сейчас меня виноватым во всем и везде выставят, да еще и драться уже начали!

– С болота притащил, красавчик наш, жабу-царевну… Приличных девушек ему не надо, нам бледность бестелесную подавай! И зельем приворотным ее опаивай. Бестолочь у тебя сын!

– Ма, сама она зелье выпила! Я за водой нормальной к озеру побежал, а она оклемалась и из болота давай пить, а я туда как раз все зелье из фляжки…

– Я, значит, ночь не спала, варила-пыхтела, а ты все мои труды в болото?! Лягухам да трясинницам?! Квакшам да лешим?! Ах ты…

Нет, бабка, конечно, правильно разозлилась… Но теперь седьмицу точно на глаза ей являться нельзя – прибьет. Так что я мамке рукой помахал и рванул по тропинке, к отцу.

Бегаю я быстрее и пробежать могу долго, так что отсижусь у папаши пару-тройку деньков, потом сунусь проверить, как оно. Отпустило их всех тут или нет. Как раз к тому времени поганку откормят и выходят, станет на приличную девку похожа. И зелье, может, выветрится слегка, или бабка каким отворотным ее напоит, чтобы полегчало.

В шатер отцовский я влетел так, как будто за мной не одна старая троллиха, а толпа молодых леших мчалась. Не рассчитал я, что бабка настолько разозлится, – почти на пятки мне всю дорогу наступала, шишками кидаться в спину успевала и орала при этом на весь лес, так что теперь вся деревня орков про мои подвиги знает.

Хорошо хоть, не про зелье, а про то, что я, орясина безмозглая, девку на болоте подобрал и не к себе в шатер повел, а им с матерью подкинул, бесстыдник и последыш орочий…

Так что и десяти минут не прошло, как папаша появился, посмотрел на меня хмуро и объявил:

– Одно дело, когда женщина сама в твой шатер идти отказалась, как твоя мать, и совсем другое, когда ты женщину бросил, да еще и на материнскую шею. Не бывать такому, чтобы мой сын от ответственности бегал. Так что строй себе отдельный шатер и забирай в него свою женщину. Нечего меня на весь клан позорить!..

Хорошо хоть, не сразу выставил, переночевать разрешил. А с утра, даже позавтракать нормально не дав, выпинал строительством заниматься.

Вот не так я собирался свой шатер возводить, не с таким настроем. Я о Келде как первой жене мечтал. Но теперь-то мне уж точно ни от одной орчанки не обломится – кто ж захочет второй женой пойти, когда первая – найденыш болотный без роду и племени, да еще страшненькая, без слез не взглянешь. Спас, называется…

А главное, никому ж теперь ничего не докажешь! Бабка злая, как ее подгорные предки, за то, что я зелье в болото вылил. Девчонка, зелья напившаяся, как только узнает, что я ее в жены беру, опять целоваться полезет… Не признаваться же мне, что я Келду опоить хотел, а досталось все этой пигалице? Вот весело будет, когда действие отвара закончится и поганка эта в себя придет!

Отец на орочьего последыша оскорбился, не иначе, так что будет на законе настаивать, хотя сам-то… сам своих баб в шатер не зовет!.. Но с мамкой ему и вправду не повезло – послала она его с шатром и местом десятой жены.

Только я-то пальцем немощь эту… ну на руках потаскал… а целоваться она сама полезла! Первая… И теперь выходит, что я, насильно поцелованный, еще и в жены ее за это взять должен?!

Главное, беда в том, что бабка про поцелуй всей деревне сообщила, когда за мной бежала. Громко так!

– Как целоваться при всех – так храбрый, а как за последствия отвечать!..

Это ж я только знаю, что последствия – зелье приворотное, в болото вылитое, а не то, что все подумали!

И главное, сначала я ее в шатер приведу, женой при всех назову, а потом, когда приворот закончится, она прочухается, вспомнит, откуда к нам на болото свалилась, и уйдет.

Нет худшего позора для орка, чем сбежавшая от него жена! Разве лишь признание в том, что собирался зелье использовать, потому что без него женщины тебе не дают.

Так что придется с бабкой мириться и умолять ее отворотное какое-нибудь варево сделать. А то слишком много позора лишь за то, что одну девку спасти хотел, а вторую… Ну не силком же взять! И в жены же потом был готов, если б согласилась!

Часть 1. Глава 2

Ка-арис:

Ничего не помню… Вот совсем ничего! Только страх, словно за мной кто-то гонится и надо мчаться, быстро-быстро. Лететь… Почему «лететь», когда я на двух ногах и без крыльев? Но в мыслях сразу четко именно «лететь». Значит, я умею летать? Тогда почему я упала?

Тот большой, что меня нашел, уже третий день не появляется. И хорошо! Боюсь я его – огромный, зеленый, клыки жуткие… Еле-еле себя заставила его поцеловать. Чуть не замутило от отвращения! Но я себя пересилила, сказала, что «хочу»… А я всегда получаю то, что хочу! И кстати, очень хорошо помню, что обращались ко мне все на «вы», потому что я… Кто?

Кто бы я ни была, но никакие яды на меня не действуют – это в голове осталось. Поэтому, едва в себя неизвестно где пришла, сразу поползла пить, даже не задумываясь, что вода может оказаться грязной, вредной, отравленной…

Вот чего я точно не ожидала, так это дурмана на любовь. Но, если подумать, чудовищу же тоже любви хочется, вот он и попробовал меня к себе привязать. Видела я, как он из фляжки своей в болотную воду яд вылил. Только не вышло у него ничего! Лишь несколько минут дурман действовал. Как раз хватило, чтобы понять, чем именно меня опоили и для чего.

Раз любви от меня хочет, значит, точно не обидит. Поэтому я позволила ему взять меня на руки – не босиком же мне за ним идти? Может быть, отнесет к кому-то, кто поумнее?

Наивная! Страшилище, набегавшись по лесу, поставило меня на землю у какого-то шалашика, из которого еще одно чудище выскочило, маленькое, серенькое, ушастое, и давай орать, визгливо так…

Но я все равно внимательно вслушивалась – вдруг удастся понять, куда я попала и как мне выжить, пока память не вернется.

Поэтому, едва речь про отвары зашла, тут же сообразила, кто зеленому монстру дурман приготовил. И интуитивно решила показать, что действует он, дурман этот. Совершенно не хотелось почему-то выдавать свою тайну про невосприимчивость к любой отраве.

Так что собралась с силами, сначала чудовищу клыки пощупала, чтобы убедиться – острые, аккуратнее надо. Причем странные такие – не сверху, как у вампиров… Ледовые грани, откуда я про вампиров помню? Так вот не такие у него клыки, не сверху вниз, а снизу вверх… неудобные! Но поцеловаться получилось. И глаза у страшилища после этого стали такие… такие… Пусть потом детям и внукам хвастается, что его сама… кто?! Кто я?!

А потом чудовище сбежало, оставив меня на попечении двух маленьких сереньких со смешными длинными острыми ушами, кончики которых висели, как у… зайцев… Точно! Зайцев помню!..

Та серенькая, что помоложе, еще и поспокойнее оказалась. Она меня и покормила, и расспросила. Скрывать мне было нечего, потому что не помню же ничего. Вот про яды умолчала и про полеты. С последним сама сначала разберусь, а потом решу, стоит ли об этом кому-то говорить, или не надо. Мало ли на чем или на ком я прилетела? Вдруг удастся это найти и с помощью него вспомнить, кто я и откуда?

Только шел уже третий день, а в голове было пусто, и еще она ужасно болела, наверное от усиленных попыток вернуть себе воспоминания.

Я жила словно в полузабытьи, причем не только потому, что ничего не помнила, а еще и из-за того, что дико не высыпалась.

Каждую ночь, которую я провела в уютном маленьком шалаше, на мягком матрасе, успокаивающе пахнущем какой-то травой, мне снился один и тот же сон.

Светловолосый мужчина пристально смотрел на меня в упор. И от взгляда его льдисто-ясных голубых глаз меня начинало трясти, как от озноба.

– Ты обещана мне, Ка-арис. Вернись ко мне, Ка-арис. Твое место рядом со мной, Ка-арис.

И почему-то самое пугающее:

– Ты должна стать моей женой, Ка-арис!

Вот после слов о том, что должна стать его женой, я просыпалась с криком, какое-то время сидела, глядя в темноту, выпивала принесенный старой серенькой женщиной отвар и вновь засыпала, чтобы опять подскочить от этой фразы…

Не действуют на меня ни приворотные дурманы, ни успокоительные отвары! И если с первым я знала, как притвориться, то со вторым, как ни старалась сделать вид, что мне помогло и кошмар отступил, не получалось.

Утром я заставляла себя встать, умыться холодной водой из ведра, выпить стакан густого сладкого напитка, больше всего похожего на кисель. Еда тут была очень странной – салат из травы с водорослями, бульон из лягушечьих лапок и на второе те же самые лягушечьи лапки, только обжаренные, и еще грибы – жареные или тушеные. Это я с удовольствием ела. А вот от сушеных паучьих лапок, вяленых крысиных хвостиков, маринованных дождевых червей и копченых гусениц вежливо отказалась.

А еще я чуть не выпила «муховой настойки»… Буквально в последний момент заинтересовалась составом и даже успела извиниться, прежде чем выскочила из шалашика.

Продышалась, успокоилась, огляделась… Кругом лес, незнакомый, странный, чужой. И существа вокруг – чужие! Я очень постаралась не заплакать, помня, что… такие, как я, – не плачут.

Но на третьи сутки мне до тоски захотелось вспомнить, где же мой дом, и вернуться.

– Все! Я уже не то что орочью, я уже драконью дозу ей вбухала! Если опять не возьмет… – услышала я перешептывания хозяек шалаша.

Поежившись, укуталась в тоненькое, но теплое одеяло, сжалась в калачик и попыталась уговорить свое тело принять успокоительное и дать всем выспаться. Серенькие ушастики, называющие себя троллями, отсыпались днем, по очереди. А ко мне этот мужчина являлся в любое время суток, стоило лишь задремать покрепче.

Зато благодаря ему я знала свое имя. Ка-арис…

***

– Не шуми, орясина оглашенная! Несколько ночей девка не спала, орет и орет, чисто лешачиха какая!

– Ба, слушай… ты это… ты извини! Я просто не знал, как ее напоить, а она заладила «пить» и «пить», вот я и побежал с флягой на озеро. А зелье в болото вылил, чтобы русалок не потравить!..

– Да ладно уж… Зелье зря вылил, а девку правильно принес. Не на болоте ж ее квакшам оставлять, болезную такую? Жаль ее, беспамятную.

– То есть как беспамятную? Я вот как раз чего пришел… Может, она того… домой, а? А то отец жениться на ней требует. Я уже шатер построил, теперь вот или ее женой, или отказ пусть скажет при всей деревне. Зелье-то уж скоро отпустит, а меня потом сбежавшей женой всю оставшуюся жизнь попрекать станут! И ни одна орчанка за меня не пойдет, если первой болотная поганка была. Тем более если потом сбежала. Позора на весь клан… Ба, может, ты ей дашь чего выпить, чтобы она прочухалась и домой захотела, а? Я б ее даже проводил!

– Проводил бы он ее… Да не помнит она ничего, кроме имени! Вот совсем ничего не помнит. И отвары ее мои не берут. Странно, что зелье взяло… Сейчас вот первый раз за несколько суток уснула нормально. Уже часов пять спит, как леший зимой. Так я ей дозу вбухала как на дракона!

– Ну значит, подожду, когда проснется, и попробую поговорить. Как думаешь, она же не сразу на меня накинется? Может, удастся объяснить, что не надо ей ко мне в шатер?..

Разговор я этот слышала словно в полусне, а перед глазами мелькали воспоминания. Не кошмары, а реальные. И из детства, давние совсем, и последние…

Странная смерть отца. Танцующая в прощальном ритуальном танце мать… затем летящая вниз, на скалы… и… мой крик, обморок…

А потом ворвавшийся ко мне в комнату Тха-арис. Тот самый мужчина, являющийся мне в кошмарах. И его уверенные слова:

– Я позабочусь о тебе. Ты станешь моей женой!

А затем… полет… долгий-долгий полет, много дней и ночей не обращаясь, теряя все человеческое… забывая все, кроме единственной цели – сбежать! Сбежать от Тха-ариса. Сбежать, оставляя ему все как откуп. Замок, сокровищницу, подвластных отцу людей и драконов. Обычных водяных драконов.

Да, мой долг – продлить род драконов-оборотней, меня с детства к этому готовили. Я предназначена Тха-арису с рождения, как моя старшая сестра – Ра-аброну. И сестра свое предназначение выполнила уже давно, еще до смерти отца. А я… Я – строптивая, непослушная, упрямая… Я… Я сбежала. Сбежала, чтобы упасть без сил на болоте и забыть обо всем, пока старая троллиха не напоила меня успокоительным отваром, предназначенным для дракона, и ко мне вновь не вернулась память.

И что ж мне теперь делать?

– Девка нам не мешает, но толку от нее никакого. Работать она не привыкла, готовить не умеет, убираться не рвется, в лесных травах не смыслит ничего. Надо придумать, к какому ее делу пристроить можно, просто так в нахлебницах держать не станем, так и знай.

– То есть куда возвращаться, она не помнит, а вы ее у себя оставлять не хотите? Кикиморы ее свари! Это что ж выходит? В шатер женой вести придется? Ба!.. Ну придумай что-нибудь…

Самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни, хотел взять меня в жены чуть ли не силой, а страшилище клыкастое переживает, что меня ему в жены навязывают?! Главное, непонятно, почему он так уверен, что я соглашусь? Ах да, зелье ж приворотное! Что ж, значит придется выдать свой секрет.

Я вышла из домика, одернула платье и храбро взглянула на чудовище:

– Зачем твой отец требует, чтобы я стала твоей? Вы – дикие лесные орки! Никогда дети гор и неба не соединялись с лесными дикарями! Я не пойду к тебе в шатер. Ты недостоин такой чести!..

Часть 1. Глава 3

Синдр:

От облегчения я шумно выдохнул. Чтобы ее лешие к поляне с ягодами вывели! Если она такое всей деревне орков выдаст, меня не то что никто не осудит – наоборот, зауважают. В соблазнении простой бледной немощи чувствуется тоскливая безысходность. А вот если она с таким же гонором выступит – сразу станет видно, что без боя не далась, соблазнял, пока не упарился.

– Пойдем, при свидетелях скажешь, что сама мне отказала… – Ухватив поганку за руку, я ее сначала за собой по тропе потащил, а потом на руки подхватил и побежал.

Поскорее уж со всем этим разобраться и забыть как страшный сон. Хорошо, что орчанки часто в жены идти отказываются не потому, что в орке как в мужчине разочаровались, а по другим каким-то своим причинам. Женщины – они такие… загадочные. Ты к ним со всей душой, а они тебе от ворот поворот. Или наоборот, глаза б в ее сторону не смотрели, а она покрутится вокруг тебя, извернется, и очнешься уже сверху на ней при пяти свидетелях. Хочешь или нет, а все, в шатер веди… У отца седьмая жена как раз так и завелась, потому что сама захотела и быстро все провернула. Папаша и глазом моргнуть не успел, только штаны спустить…

А мне все говорят, что я в отца пошел. И, зная мой гулящий нрав, никому даже в голову не взбредет, что я девку не удовлетворил, вот она меня и послала. Не желает она ко мне в шатер даже первой женой, вот и все. Ее право. Тем более не орчанка ж, мало ли как у ее народа свадьбы играть принято? Она вон себя дитем гор и неба назвала…