Русский остров

– Стройся на центральном проходе! – командовал Владимирский.

Мы вышли на ЦП. Некоторым повезло – их нетронутые формы темнели на фоне остальных, лоснящихся от грязи, белесых, мятых и безразмерных.

– Ровняйсь! Смирно!…Вольно!

Старшина ходил вдоль строя и разглядывал нас, одергивая и поправляя многочисленные изъяны.

– Да, ну вы и уроды… – проговорил он, отойдя на два шага. Мы захмыкали и закашляли.

– Товарищ сержант…разрешите обратиться! – выкрикнул самый маленький в нашем строю.

– Шаг вперед! Не сержант, это у сапогов сержанты, а старшина. Фамилия?

– Кропалёв!

– Кропаль, значит, – старшина, сам невысокого роста, глядел на молодого бойца сверху вниз. – Наряд на камбуз!…Не слышу?

Это означало, что Кропалев должен был ответить: “Есть” и так далее, но он только смотрел на старшину своими серыми глазами с густыми черными ресницами. На его горбоносом лице было полное непонимание своей вины.

– Два наряда! Встать в строй. Еще есть вопросы?

– Никак нет! – ответили мы вразнобой.

Владимирский раскрыл тетрадку и начал перекличку. После ее завершения мы были разбиты на отделения по пять человек, над каждым был назначен командир отделения. До завтрака оставалось минут пятнадцать, и Владимирский разрешил нам разойтись заправить шконки и умыться.

7

Завтракали мы в учебном камбузе, находящемся в нашей казарме на первом этаже. Все сделали два открытия – еда была не такая уж и невкусная, как ожидалось, и ее было очень мало. Каждый стол был рассчитан на десять человек. Нас ждали по полпорции овсянки на воде и по полстакана чаю. Кроме того, на середине стояли две тарелки с десятью кусочками белого хлеба, за тонкость которого, видимо, отвечал сам командир части перед кем-то еще вышестоящим, и десятью кусочками, точнее, колесиками масла. Инструмент, которым создавались эти тридцатиграммовые кусочки масла, я увидел потом, попав в наряд по камбузу – это был жестяной ободок на длинной ручке.

После завтрака, столпившись на плацу возле казармы, мы обсуждали случившееся ночью. Кто-то здесь же начал меняться формой, чтобы хоть как-то подогнать ее под свои размеры. Я твердо решил найти свою одежду. Дело было в том, сразу после бани я расковырял шов на поясе штанов и сунул туда сложенную полоской десятку. Как это сделать, я еще не придумал, но, скорее всего, мой размер 48-5 не такой уж и распространенный, да к тому же новую форму от старой отличить можно без труда.

– Алё, воины! – раздался знакомый голос, и мы умолкли и повернулись к подошедшему Воробьеву.

– Что у вас тут за порнография! Становись!

Никто не тронулся с места.

– Вы чё, слоны, совсем оборзели?! – крик Воробья сорвался на визг. С выпученными глазами он кинулся к первому, кто ему попался на пути и с разбегу ударил его ногой в живот. Это был Ворона, который, переломившись пополам, полетел в гущу товарищей и опрокинул еще двух человек. Воробей уже замахнулся на следующего – это был Смирнов, автор вчерашней неосторожной фразы. Воробей задержал руку на взлете и прищурил глаза. Что-то блеснуло в них. Я подумал, что Смирнов пропал!

– Та-а-ак! Становись!

Мы выстроились в две шеренги. Воробьева был хмур, как грозовое небо.

– Кто-то вчера мне что-то сказал, – Воробей шел вдоль строя от самого высокого Смирнова к самому маленькому Кропалеву. Наши лица оставались непроницаемы, хотя расправа над Вороной поселила в нас неуверенность, и нам было непонятно, что делать, как реагировать, бежать к командиру, защищаться самим или просто бездействовать. Лычки на погонах Воробья давали ему право командовать, но не давали право избивать. Воробей, чувствуя нашу нерешительность, почувствовал себя главнокомандующим и, выпятив грудь, ходил, шаркая подошвами своих хромовых ботинок, вглядываясь в лица. Наконец, он становился около Смирнова.

– Ты?

Смирнов ухмыльнулся.

– Не я!

Ворона стоял рядом со Смирновым, сутулясь.

– Ты! – подошел Воробей к нему, и тут я не выдержал.

– Я!

Воробей обернулся – я стоял четвертым. Все тоже обернулись и смотрели на меня с удивлением. Даже Смирнов.

– Фамилия!

– Гаранин.

– Упор лежа принять!

Я уперся руками в асфальт. Воробьев поставил ногу мне на лопатки и надавил.

– Делай раз! Делай два! – я выпрямил руки. – Делай раз!

Когда я снова выпрямлял руки, старшина поддавливал меня ногой. После двадцати отжиманий я по команде Воробья встал, и он пощупал мою руку выше локтя.

– Не ты, не гони!Ладно, дрищи, разойдись!

Меня окружили ребята, хлопали по плечу, Смирнов сказал:

– За мной зачтется.

Оклемавшийся после удара Ворона пожал мне руку.

– А ну, покажи! – Смирнов задрал голландку Вороны. – Ого, вот это синячара!

– Ничего, пройдет! – сказал я, глядя на огромный багровый след на его худом животе.

– Что тут за порнография?! – теперь это был уже наш комвзвода.

– Стройся! Равняйсь! Смирно! Ну что тут у вас произошло?

– Ничего, товарищ старшина второй статьи! – ответили несколько голосов.

– Налево! Шагом марш!

Наш взвод двинулся к пустырю, где росли кусты высокой травы – полыни или пижмы. Нарвав веников, время до обеда мы провели, подметая территорию и плац возле казармы.

После обеда, который мы приговорили за считанные минуты, Владимирский отвел нас в учебный класс в двухэтажный корпус справа от казармы и исчез. На стенах висели плакаты, содержание которых вселяло в нас доброе и вечное – схемы разделки говядины, свинины, продовольственные нормы для плавсостава, нормы вещевого довольствия для матросов и офицеров. Насмотревшись и обсудив увиденное, сделав акцент на нормах питания подводников, коим полагалось даже вино, мы постепенно затихли, осоловели и улеглись спать на партах и стульях, отправив дежурить за дверь Кропаля.

В четыре десять, стоявший на “вассере”* Кропалев тихо отворил дверь и просипел:

– Подъем!

Мы тут же загремели столами и стульями и через несколько секунд сидели по местам. В кабинет вошла в сопровождении Владимирского слишком ярко для военных накрашенная женщина восточного типа с погонами старшего лейтенанта. Владимирский топтался у нее за спиной. Мы зашушукались, забыв встать.

– Владимирский, что за бардак? – крикнула она резко, и мы, опомнившись, вскочили с мест.

– Отставить! – скомандовала старший лейтенант.

Мы с шумом сели.

– Встать!

Мы встали.

– Здравствуйте товарищи матросы!

– Здравия желаем, товарищ старший лейтенант! – проорали мы что есть силы.

Женщина поморщила носик. Густо подведенные глаза ее были черными, как угли.

– Вольно, садитесь. Старшина, ты тоже садись. Итак, я у вас буду преподавать товароведение. Старшина вам раздаст тетради и ручки. Время занятий – вторник и четверг, с 10-00 до 12-00 и с 14-00 до 16-00 соответственно. Вопросы есть?

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться! – сказал Колесов, здоровяк с наглым лицом.

– Во-первых, встать! – Женщина чеканила каждое слово. Небольшой акцент делал ее речь еще более неприятной. –  Во-вторых, почему не брит?

– Станок украли, товарищ старший лейтенант. А как вас зовут?

Все захихикали, а Владимирский покраснел, как рак.

– Венера Ахмедовна. Но обращаться ко мне вы будете по уставу. Еще вопросы?

– Никак нет! – ответили мы хором.

Венера посмотрела на нас более благосклонно, и Владимирский даже как-то подрос.

– До свидания товарищи матросы! – сказала она на этот раз спокойнее.

Мы снова вскочили с мест и прокричали:

– До свидания, товарищ старший лейтенант!

На этом наше первое занятие было закончено. Когда Венера ушла, Владимирский, немного замявшись, поправил ремень и сказал: ”Вольно, cесть!..Я щас!”, и скрылся следом.

Мы загудели.

– Видал, какая! – басил Колесов, показывая руками округлости. – Наш-то Владимир, как пацан покраснел. Чего-то здесь не то, наверное он того…

– Накрашена как б…дь! – возразил ему Смирнов. – Тоже мне, Венера Милосская!

Мы засмеялись.

– Да ладно,  – не унимался Колесов. – Тебе бы и такую сейчас.

– Мне бы пожрать! – парировал Смирнов, и его поддержало большинство.

До ужина оставалось еще почти два часа.

8

Прошло несколько дней знакомства с новой обстановкой и людьми. В шесть часов подъем, заменявший физзарядку. Скачки под чередование команд “отбой-подъем” выгоняли из нас остатки сна. Затем по форме номер один – трусы, прогары, бегом на улицу, с неизменной табуреткой вслед. Короткая пробежка вдоль казармы до ближайших кустов “до ветру” и снова зарядка, но уже на плацу и под музыку Энио Мариконе. Эти киношные мелодии я возненавидел сразу и на всю жизнь. Потом завтрак, построение и развод в девять ноль-ноль и дальше – кому что до обеда. После ужина – свободное время до двадцати одного ноль-ноль.

В один из первых таких вечеров, проходя по центральному проходу мимо сидевших на шконках матросов-карасей, я обратил внимание на толстяка, форма которого была явно не его размера – рукава и штанины собирались гармошкой на его коротких конечностях. Голландка облегала бока, а брюки натягивались на толстых ляжках. Все остальные были одеты в поношенные робы, он же синел на их фоне, как спелая черника. ”Здоровый кабан!” – подумал я, почему-то решив, что на нем именно моя форма. Лицо его было круглым и рябым, копна светлых волос топорщилась на небольшой голове с оттопыренными ушами. Я представил себе его в единоборстве со мной – длинный и тонкий против маленького и толстого. Только бокс, никак не борьба. Странно, но ни на одном из карасей в роте я не видел новой формы. Куда же они дели нашу одежду?

Тем временем со второго своего дежурства по камбузу явился Кропалев и принес в карманах белых гренок. Кропалев освоился среди коков, которые не опасались, что такой мелкий пацан сможет много съесть.

– Ну, как там? – расспрашивали мы, хрустя сухарями.

– Нормалек! Наелся – во! – провел он ладонью вдоль шеи. – Котел мыл, там гороха с тушенкой на стенках осталось – килограмма два.

– Спать сегодня в коридоре будешь! – пошутил Колесов. – Мог бы и братанам принести!

Кропалев пожал плечами и улизнул в темноту между шконками. Приближался выпуск программы “Время”. Смотреть телевизор разрешалось только сорок минут, с девяти вечера. Обязательный просмотр новостей проходил под бдительным контролем командира роты капитан-лейтенанта Сайфутдинова. Это был мужчина на вид лет сорока, с кудрявой рыжей бородой и усами, с брюшком и красным добродушным лицом. В девять тридцать он подозвал Владимирского, обсудил что-то и незаметно исчез. Последние десять минут – спорт и погода – были самыми интересными. Сначала все оживали, услышав результаты нового тура чемпионата по футболу, а потом с не меньшим вниманием глядели на родные регионы на карте метеопрогноза. Телек выключили, “каплей” так же незаметно появился и объявил построение. Загремели табуретки, и все рота выстроилась на ЦП. Старшина роты отрапортовал, и началась вечерняя перекличка.

Через пятнадцать минут мы уже лежали в койках в полной темноте. Я не спал. Задрав голову, я наблюдал за Владимирским, который прохаживался между рядов шконок и щипал по очереди всех лежавших на верхних ярусах. “Какое странное занятие, он что, голубой?” – подумал я. Новобранцы реагировали одинаково – ржали и дергались под одеялом, явно подыгрывая старшине. Наконец он подошел ко мне. Я подоткнул одеяло и смотрел на него в упор.

– Отбой! – прошипел Владимирский, и я опустил голову на жидкую подушку. Рука старшины пролезла под одеяло, я не шевельнулся. Его пальцы стиснули кожу на моей икре, я промолчал и не двинул ногой.

– Что, не больно? – и он сильнее сжал и крутанул пальцы. Я терпел.

– Молоток! – одобрил Владимирский и громко хлопнул меня по животу.

Тишина вокруг рассыпалась смешками.

– Владимирский, давай отбой! – раздался из другого конца роты хриплый голос с акцентом. Это был Гарба, кавказец, старшина роты, человек с лицом мавра, только посветлее.

Я подождал еще несколько минут. Когда скрипение пружин стихло, и помещение роты наполнилось сопением и храпом, я спустился на пол. Присев, я пролез к табуретке и взял форму. Ползком я добрался до шконки толстяка и поменял стопки местами. Я быстро нащупал в поясе брюк уплотнение – свою десятку. Подозрения оправдались – он украл мою форму.

Утром произошло то, что и должно было произойти. После зарядки, когда все оделись, командир взвода подошел ко мне, даже присвистнув от удивления.

– Где это ты отоварился?

– Моя форма, товарищ старшина.

– Ты что, матрос, отнял форму у Пузыря? – старшина захохотал. – Джамбул, иди сюда! Мой слоняра у твоего карася форму стащил!

Джамбул Гарба появился в сопровождении маленького рыжего стармоса, своего земляка, и Пузыря, который был еще в трусах. Гарба походил на древнего грека – его внушительную фигуру покрывала белая простыня, перекинутая через плечо. Выпучив и без того большие глаза, старшина спросил:

– Фамилия?

– Гаранин.

– Пузир, форма твой? – голос Гарбы гудел на всю роту.

– Моя, Джамбульчик! – поспешно подтвердил толстяк.

Я покраснел от негодования.

– Где взяль? – рыжий абхазец ткнул меня в плечо.

Я огляделся по сторонам – вокруг уже собралась толпа.

– Что мольчищь?

– Эта форма моя. Вот, подписано! – я отстегнул клапан штанов и показал надпись, сделанную хлоркой.

– Твой? – удивился Гарба и повернулся к Пузырю.

– М-ммм, – промычал он и злобно посмотрел мне в глаза. – Нет, моя у меня, Джамбульчик.

Гарба хмыкнул и прошел мимо расступившейся стены зрителей. Зрелища не произошло. Пузырь, погрозив мне кулаком, поплелся восвояси. Я услышал гул одобрения. Я второй раз удивил своих товарищей, но больше всего я поразил нашего комвзвода, который подошел ко мне и шепнул на ухо: