Приключения Иоганна Мекленбургского: Приключения принца Иоганна Мекленбургского. Великий герцог Мекленбурга. Конец Смуты

– Кароль, расставить караулы! Местную стражу… не будить. Если проснутся, просто не пускайте к оружию, а то мало ли что им со страху придет в голову. Займите кордегардию и вежливо улыбайтесь. Аникита, на тебе внешняя охрана. Твои люди все равно немецкого не знают, так что инструкция простая: всех впускать, никого не выпускать. Клим, ты с Аникитой будешь переводить, если что. И кто-нибудь, да хоть ты, Мэнни, узнай, чем тут герцогов кормят, а то я готов съесть быка с герба, до того проголодался.

Когда мой кузен и полный тезка Иоганн Альбрехт II проснулся, его удивил непривычный шум в покоях. Без толку позвенев колокольчиком и так и не дождавшись слуг, он в отвратительном настроении вышел, запахнувшись в халат. Пройдя в тронный зал, он, оторопев, уставился на удивительную картину. Посреди зала было сдвинуто несколько столов, и на принесенных отовсюду стульях и скамейках сидели непонятные вооруженные люди и торопливо поглощали принесенную им еду и напитки. Прислуживали им его слуги, поглядывавшие на пришельцев с явной опаской.

– Что здесь происходит! – начал он было громогласно выяснять, но к концу фразы сбился на дискант.

Я внимательно осмотрел своего двоюродного братца. Больше этот жирный боров никем другим быть не мог. Кроме того, в зале висел его парадный портрет, хотя и безбожно льстивший, но передававший внешность достаточно выразительно.

– Доброе утро, кузен! А мы тут завтракаем, не возражаете? У вас чудесная телятина, передадите при случае повару мою благодарность. Присоединяйтесь!

Моему тезке был всего двадцать один год, но изрядное брюшко выдавало в нем завзятого чревоугодника, а взор интеллектом не блистал.

– Кто вы такой? – спросил он испуганным голосом.

– Господи боже! Вы меня не узнаете? Я – герцог Мекленбурга Иоганн Альбрехт.

– А я тогда кто?

– Вы – мой кузен, насколько я понимаю, Мекленбург-Гюстровский, а я – Стрелицкий! Друг мой, вы никак не проснетесь. Эй, вы, обалдуи, ну-ка подайте кресло герцогу. Мы с ним славно позавтракаем. Да садитесь же!

– Вы – Иоганн Альбрехт Странник! – осенило наконец моего родственника. – Но вы же в Швеции, воюете с датчанами.

– Увы, я уже победил всех датчан, и мне стало скучно. Охота к перемене мест, знаете ли, ну и ностальгия заодно. Вот решил навестить vaterland[24]. Вы что, не рады?

– О… очень рад.

– Ну, вот и прекрасно! Угощайтесь, – с этими словами я вынул дагу и, не обращая внимания на побледневшего кузена, отхватив изрядный ломоть мяса, подал ему. – Ах, какая все-таки занятная штука жизнь! Еще вчера я резал этим прекрасным кинжалом датчан, а сегодня режу им эту превосходную телятину! Кушайте, кушайте!

Кузен слегка позеленел от моего радушия, но отказаться не посмел и осторожно двумя пальчиками принял кусок. Я тем временем взялся за кубок и, набулькав в него пива, поднял и провозгласил:

– За мое возвращение домой!

Присутствующие с энтузиазмом подхватили мой тост и дружно выпили. Герцог тоже не смог воздержаться и, поморщившись, отхлебнул.

– Так дело не пойдет, вы как будто не рады мне, дорогой кузен. Впрочем, я вас понимаю, в походах я привык к грубому питью вроде этого пива. Но вы, ваша светлость, другое дело. Вы, верно, привыкли к более благородным напиткам, и я вполне одобряю это пристрастие. Эй, парень! Да-да, ты, в ливрее! Ну-ка принеси своему господину самого лучшего вина из ваших погребов, ну и нам заодно. Да живее ты!

Когда вино принесли, я провозгласил тост за своих кузенов, потом за процветание Мекленбурга, потом еще за что-то. Сам я едва прикасался губами к напиткам и хорошенько закусывал, а вот моего кузена от выпитого и страха скоро развезло.

Тут в зал стражники втолкнули богато одетого господина. Он, испуганно озираясь, подошел и робко поинтересовался, что здесь происходит.

– Здесь, почтеннейший, происходит воссоединение семьи. Мы с моим кузеном празднуем мое возвращение, – любезно пояснил я ему. – А вы, сударь, собственно, кто?

– Это мой канцлер, – пьяно хихикнув, сказал кузен.

– Немедленно кубок канцлеру! – торжественно провозгласил я. – Я желаю выпить с этим досточтимым господином!

– Вы – Иоганн Альбрехт Стрелицкий? – робко поинтересовался канцлер.

– Он самый, а скажите мне, любезный, скоро ли состоится заседание сеньориального суда?

– Как… какого суда?

– Сеньориального, друг мой. Это, как бы вам объяснить, такое действо, когда сеньор судит своих нерадивых вассалов за проступки.

– В ближайшее время такого суда не запланировано, ваша светлость.

– Почему?

– Очевидно, вассалы не совершили никаких проступков…

– Вздор! Вы еще скажите, что мне повесить некого и не за что!

– Господи боже, вы кого-то хотите повесить?

– Непременно, друг мой, непременно.

– Но за что?

– Видите ли, друг мой, мне уже несколько лет не выплачивают моего законного содержания. Я усматриваю в этом, ни много ни мало, государственную измену.

– И… измену?

– Ну, посудите сами, господин канцлер, вы ведь человек, несомненно, сведущий в законах, не так ли?

– Я магистр права Геттингенского университета.

– Превосходно, совершенно превосходно! Так вот, посмотрите на моего кузена, разве можно предположить, что этот добрейшей души человек мог бы лишить своего любимого родственника законного содержания? Совершенно очевидно, что нет! Следовательно, имеет место злой умысел на измену и злостное неповиновение законной власти. Осталось только выяснить виновного и предать его справедливому возмездию.

– Но, ваша светлость!

– Никаких «но», мой друг, справедливость превыше всего! Dura lex sed lex![25] Наливай!

Вскоре герцог и его канцлер выпали из реальности и, судя по всему, не собирались в нее возвращаться. Впрочем, в данный момент это не нужно было ни им, ни реальности.

Следующим посетителем был некий всклокоченный субъект в кирасе и ночном колпаке. Как выяснилось, сей доблестный муж командовал охраной замка. Я не стал даже узнавать его имени, с ходу объявив о его отставке.

– Что за порядки, черт вас подери! Хорошо, что о недостатках охраны моего дорогого кузена узнал я. А если бы это были какие-нибудь злоумышленники? Или, не приведи господь, паписты! Просто страшно подумать! Эй, кто-нибудь, гоните его в шею!

– Сын мой, именем господа! Что вы творите! – патетически вскричал ворвавшийся в зал настоящий католический падре в сутане.

– Это еще что за явление? Опаньки, папист! Сам пришел!

Блин, совсем забыл – ведь мой кузен еще католик. Надо сказать, после некоторых обстоятельств я отношусь к католикам несколько предвзято. Не нравится мне их пиромания. Нет, я понимаю, что протестанты тоже грешат этим невинным увлечением, но они, по счастью, не пытаются отправить меня на костер.

– Любезный, а вы кто? Хотя дайте угадаю – вы, очевидно, духовник моего кузена, не так ли?

– Так, сын мой.

– Печально, весьма печально, святой отец, что вы столь небрежно выполняете свои обязанности! Посмотрите на своего духовного сына – он нажрался как последняя свинья, а ведь еще раннее утро. А как же воздержание, а где же, позвольте спросить, умерщвление плоти? Кстати, вы не знаете, где в замке камера для пыток? Ну, ничего страшного, мы люди не гордые, можем и на свежем воздухе. Увести, но отнюдь не отпускать – сдается мне, падре знает много интересного.

Окинув взглядом своих приближенных, я пришел к выводу, что они достаточно подкрепились и дальнейшее продолжение чревато попойкой.

– Ладно, подкрепились – пора заняться делами. Где тут кабинет моего светлейшего родственника?

Вольготно расположившись в кресле, я диктовал Мэнни несколько посланий. Первое – в Шверин, второму своему кузену-герцогу Адольфу Фридриху, в котором в самых изысканных выражениях сообщал о своем приезде и просил о встрече с целью обсудить некие важные вопросы. Второе – своей тетке, матери Иоганна Альбрехта и Адольфа Фридриха герцогине Софии с практически идентичным содержанием. Кузены, дорвавшись до власти, сослали свою матушку, чтобы не мешала куролесить добрым молодцам, и я имел основания рассчитывать на ее поддержку. Третье письмо отправилось в соседнее герцогство Брауншвейг, в славный город Вольфенбютель, уже к моей матушке и ее нынешнему мужу высокородному Августу-младшему. Брауншвейгское герцогство входит с Мекленбургом в один и тот же имперский округ, так что люди они здесь не чужие и могут пригодиться в делах моих скорбных. Да и по Марте я соскучился, чего уж там. Следом несколько писем во все крупные города – дескать, герцог вернулся, желает справедливости, и если у кого какие жалобы, то милости просим.

День незаметно пролетел в заботах, и когда наконец появилась свободная минутка, я с удивлением обнаружил, что день окончен и пора бы поужинать. Беспорядок, вызванный нашим появлением, постепенно утих, и привычная жизнь взяла свое. Семейство моего кузена и их приближенные заняли свои места за столом согласно этикету, и я обнаружил, что для меня достойного места там нет. Не говоря уж о моих офицерах. Так, я не понял, кому-то спьяну безопасность приснилась? Впрочем, нет, помятая физия моего кузена выражала полное непонимание происходящего, так что это не его фронда. Ага, моя кузина герцогиня Маргарита Елизавета сердито зыркала глазами. Надо сказать, она мне кузина не только потому, что жена двоюродного брата. Она младшая дочь герцога Кристофа, брата нашего общего деда. Надо сказать, этот Кристоф был той еще сволочью. Светский епископ, бурно поддержавший Реформацию и жадно хапавший все секуляризированное имущество, до которого мог дотянуться. Когда часть этого имущества досталась не ему, а моему отцу, пришел в ярость и всячески пытался оттягать ее. Так что распря у нас старая. Доченька, видать, пошла в папашу и будет строить козни. Ну ладно, пусть строит. Я подошел танцующим шагом к столу и уселся с противоположной стороны от герцога. Мои офицеры заняли места по бокам, и я, выразительно посмотрев на подающих еду слуг, придал им необходимое ускорение. Стол мгновенно сервировался, и мы приступили к трапезе. Какое-то время с аппетитом поглощали пищу в тишине, но невестке, видимо, не сиделось на попе ровно, и она громко, ни к кому не обращаясь, произнесла:

– Ах, какой невкусный сегодня суп! Наверное, его готовил не наш повар, а эти ужасные варвары, занявшие наш замок!

– Ну, это вряд ли! – немедленно ответил я так же громко. – Мои люди не приближались к вашей кухне. К тому же вы напрасно придираетесь, суп весьма неплох!

– Для вас, кузен, привыкшего в своих странствиях к пище простолюдинов, он, может, и неплох, но я не желаю принимать столь дурно приготовленной пищи!

– В своих странствиях я много где побывал, но даже при шведском дворе я не ел ничего вкуснее. Так что ваши намеки беспочвенны, дорогая кузина. Кстати, дорогой кузен, вы плохо едите, вам нездоровится?

Дорогой кузен смог в ответ только помотать головой и что-то невнятно промычать.

– Вам, любезный герцог, надо следить за здоровьем, нельзя запускать болезни.

Мы сидели достаточно далеко друг от друга, поэтому диалог велся на повышенных тонах и был хорошо слышен всем, включая слуг. Видимо, герцогиня сообразила это и заткнулась. Я же со своими офицерами хорошенько подкрепился и, лучезарно улыбаясь, отправился в занятые мной и моей свитой покои.

Следующий день был не менее насыщен. Во-первых, подошел Гротте с остальным отрядом и несколькими пушками, захваченными в Кристианаполе. Во-вторых, были получены известия из Шверина, Адольф Фридрих в панике собирал своих сторонников. Как и следовало ожидать, сторонники его, с удовольствием принимавшие участие в пирушках и празднествах, резко заболели и вспомнили о разных неотложных делах. Иначе говоря, «сказались в нетях», по меткому выражению Аникиты. В-третьих, посыпался огромный ворох жалоб на герцогских чиновников от мекленбургских жителей. Причем не только от крестьян и горожан, но, что совсем уж удивительно, и от некоторых дворян. Поистине мои кузены обладали даром наживать себе врагов. Хотя, если припомнить мои злоключения, может, это у нас семейное?

Кроме того, я начал вербовку людей в свои войска. В Мекленбурге, как и во всяком другом немецком княжестве, было немалое количество третьих, четвертых и так далее сыновей во всех слоях общества, которым не грозило наследство. Майорат – это вам не тетка. И вот представьте себе, что эти молодые люди видят мужественных, красиво одетых военных, щедро тратящих деньги и рассказывающих о своих подвигах. Естественно, остаться равнодушными к этим рассказам молодым людям не грозило, и они стали записываться ко мне на службу.

Кстати, о красивой форме. Если солдаты Гротте были одеты вполне на уровне, то на моих русских стрельцов и рейтар было без слез и не взглянуть. Особенно когда они снимали доспехи. Поэтому я первым делом озаботился их формой. Среди приносивших мне жалобы были и представители портняжных цехов. Сочувственно выслушав их представителей и сокрушенно покачав головой, я перевел разговор на бедственное состояние одежды своих верных воинов и напряг подданных изготовлением обмундирования. По моему заказу для них были пошито что-то вроде стрелецких кафтанов, а также более привычные для русских рубахи и штаны. Полного аналога, конечно, не получилось, уж больно разные традиции, но в общем и целом затея удалась. Основой формы был длиннополый, по немецким меркам, кафтан красного цвета. Основным отличием от русских кафтанов той поры было наличие отложных воротников и накладных карманов на полах. Кстати, карманы для портных оказались новинкой. Цвет воротников и клапанов на карманах был зеленым. По бортам кафтанов витые шнуры с кистями, и кушаки желтого цвета. В общем, цветовая гамма выдержана в мекленбургских традициях. Сапоги, правда, были обычными, как и у прочих наемников. Сложнее всего оказалось, как ни странно, с шапками. То есть сшить сам колпак сложностей не представляло, а вот где взять опушку… В России даже самый бедный крестьянин мог носить меховую шапку. Обычно овчинную или заячью, зажиточный – лисью. Рядовых стрельцов можно было одеть и в овчинные, но начальные люди в Москве носили собольи, на худой конец бобровые. Обо всем этом мне без обиняков заявили Аникита с Анисимом. Ну, где я вам бобров наловлю? Чтобы вы знали, в бобровых шапках в Европах ходят нотариусы, а не наемники. Блин, будете мне мозги пудрить – прикажу всех окрестных собак переловить вам на шапки!

Заказали также и оружие. Огнестрела у меня хватало и трофейного, а вот бердыши я стрельцам заказал. Уж больно выигрышно смотрелись большие топоры на фоне протазанов герцогской стражи. У рядовых стрельцов на боку висели палаши – Анисим, как начальный человек, получил шпагу. Конники под началом Аникиты были обмундированы так же, но вооружены как рейтары.

Через две недели состоялся большой герцогский суд. В качестве судей выступали мы трое. То есть я и мои кузены, Иоганн Альбрехт и Фридрих Адольф. Последний довольно долго скрывался от меня, но когда приехали приглашенные мной его мать и брауншвейгцы, появился как ни в чем не бывало. В принципе молодец, умеет держать марку. Мы все такие из себя важные и красивые, в мантиях и коронах, сидели на трех равновеликих креслах. Это важно, что кресла одинаковой высоты: так подчеркивается наше равенство. Сценарий подготовлен заранее, канцлеру и казначею крупно не повезло. Многочисленные жалобщики по очереди подходили и свидетельствовали против них. Взяточничество, казнокрадство и прочее лихоимство. Подсудимые вяло оправдывались. Будь дело только в свидетельствах простолюдинов, да и мелких дворян, – никакого судилища просто не случилось бы. Но главный их проступок в другом, и все это знают. Моей светлости уже три года не выплачивалось содержание, и тут им не отвертеться. То есть они, конечно, с удовольствием возместили бы ущерб сторицей, но не тут-то было. Я представил дело так, что оные прохиндеи обокрали меня бедного по своей инициативе. И таким образом обокрали весь род Никлотичей. Мои кузены, естественно, открестились от своих приближенных и сдали их со всеми потрохами. Так что отвечать придется по полной. Но мне этого мало, надо еще, чтобы весь народ Мекленбурга свято уверовал, что чинуши огребли за издевательство над ним и странствующий принц наказал злодеев, радея о справедливости. Мои же кузены, сдав своих приближенных, покажут свою слабость перед сторонниками и отобьют желание сражаться за их интересы, если возникнет такая необходимость. Такой вот тридцать седьмой год в миниатюре.

Мой тезка, похоже, ни о чем не догадывался, а Фридрих Адольф помалкивал. Наконец приговор утвержден, казнь и полная компенсация имущества в пользу пострадавшего, то есть меня. Но это не конец, я настаивал, что мне положена компенсация за не вовремя полученную ренту в размере сорока восьми тысяч золотых гульденов. Гюстровский герцог только хрюкал от неожиданности, но возражать не смел. На него плохо действовали блестящие бердыши моих стрельцов. Шверинский владыка замечал только, что недостача составила самое большее восемнадцать тысяч.

– Любезный кузен, вам о чем-нибудь говорят такие термины, как пеня, неустойка, упущенная выгода? Очень жаль, если нет. Но перенесенные мною тяготы совершенно определенно говорят мне, что эта сумма будет справедливой.

Возражений у кузенов больше не нашлось. Фридрих, правда, пытался смотреть на мать, но герцогиня София отводила взгляд. Кузены не знали, что я накануне встречался с ней и сумел убедить ее, что ни одного мекленбургского медяка не потрачу на разные глупости. Я показал ей шведские векселя, на которые нанимал и снаряжал своих солдат. Произнес взволнованную речь, посвященную бережливости и разумному ведению дел. До конца, конечно, не убедил, но пока она на моей стороне.

Еще я встречался с камергером фон Радловом и другими дворянами, недовольными правлением моих двоюродных братьев. Надо сказать, я немного перестарался со своим эффектным появлением в Гюстрове и слегка напугал потенциальных сторонников. Пришлось по мере сил успокаивать их.

Единственная, с кем не удалось поговорить заранее, – это моя мать, герцогиня Клара Мария. Она с моим отчимом герцогом Вольфенбютельским Августом приехала лишь накануне. Но я надеялся, что она по-любому будет на моей стороне.

Как и ожидалось, мне удалось полностью настоять на своем.

Тем же вечером за торжественным ужином, где собрался весь местный бомонд, когда мы сидели и натянуто улыбались друг другу, Август Брауншвейгский произнес долгую речь на тему «непоколебимости прав сословий». Я сначала не понял, к чему он клонит, но когда все вопросительно уставились на меня, моя память включилась.

Каждый человек, отучившийся в советской (российской) школе, твердо знает, что сословий в средневековой Европе было три. Духовенство, дворянство и прочие простолюдины. Но в империи, а мы, как ни крути, сейчас в ней, есть еще такая вещь, как имперские сословия, и их шесть! Курфюрсты, имперские князья светские и духовные, целая свора аббатов и приоров, имеющих право голоса в рейхстаге, ничуть не меньшая свора имперских баронов и графов и имперские города. Есть еще имперские рыцари, ну да бог с ними, худосочными. Я, как и мои кузены, ни много ни мало имперский князь. У меня по этому поводу хренова туча прав, но не меньшая туча ограничений. В данном случае интересно то, что один феодал не может сожрать другого. То есть воевать, отжать город (не имеющий статуса имперского), обложить контрибуцией – это пожалуйста, а выпереть из вотчины и наложить на нее лапу – нет! И вот в этот благородный террариум влез я, такой весь из себя красивый, и всем интересно – буду ли я играть по правилам. Причем все более-менее в курсе моих приключений и прекрасно понимают, что у кузенов в этом смысле рыло в пуху, но вот поди ж ты! Если я их выпру или, того хуже, немножко убью, это будет с моей стороны неправильно, а то, что им это почти удалось, так еще доказать надо. И вообще сор из избы выносить нехорошо. Семья – это святое. Мир! Дружба! Жвачка! И сейчас хотят от меня гарантий, что я не стану все здесь ломать через колено, ибо всех все устраивает. И что прикажете делать?

С другой стороны, я чего хотел, добился. Права мои признаны, денежное содержание практически вернул, да еще с процентами. Надо бы его, конечно, пересмотреть в сторону увеличения, но это вопрос технический. Выгнать племянников королевы Кристины – не самое умное деяние, вне зависимости от того, женюсь я на принцессе Катарине или нет.

– Глубокоуважаемый герцог Август! – встал я во весь рост, чтобы меня видели и слышали все присутствующие. – Мои дорогие кузены и не менее уважаемое благородное собрание Мекленбурга! Долгое время находился я вдали от своей родины, не имея из нее вестей и поддержки (да-да, кузены, это вам, не ерзайте). Но именно находясь в разлуке, я понял, как мне дорога эта земля и моя семья, – и так кратенько, минут на двадцать, без подготовки.

Вообще умение красиво говорить в приличном обществе в нынешнее время дорогого стоит. Глядишь, еще пошлют в имперский рейхстаг представителем имперского округа. В ходе речи красочно обрисовав свою любовь к отеческим гробам, я перешел к своей службе у короля Швеции и, как водится, не жалел красок.

– …После чего король Карл пожаловал мне чин генерала и шаутбенахта королевского флота (насчет шаутбенахта чистая правда, перед самым рейдом на Кристианаполь) и наградил землями в Эстляндии. Служба моя королю не окончена, и мой долг повелевает мне, сформировав войско, отправиться на войну. Сия служба никоим образом не затрагивает нашего герцогства, ибо осуществляю я ее как частное лицо.

В зале явственно послышался радостный выдох. Странствующий герцог отправится дальше странствовать.

– Однако эта служба не будет слишком уж долгой, и, исполнив свой долг, я вернусь!

Так что не слишком радуйтесь, оглоеды! Карлсон улетит, но еще вернется.

После ужина я наконец-то смог встретиться с матерью. Август сказался уставшим и отправился почивать, так что мы смогли без помех все обсудить.

– Сын мой, вам действительно необходимо вернуться на службу королю Карлу?

– Увы, матушка, его величество посчитал меня крупным знатоком в одном непростом вопросе.

– А вы не слишком молоды, чтобы быть знатоком?

– Ну, матушка, уверяю вас, этот недостаток быстро пройдет. Что касается моих талантов, то вы видели моих русских гвардейцев? Так вот, глядя на то, как ловко я с ними управляюсь, в Стокгольме решили, что я не менее ловко управлюсь со всеми остальными русскими. Или, по крайней мере, с теми, которые живут в Новгороде, и Карл Филипп все-таки станет герцогом Новгородским.

– Вы полагаете это возможным?

– Напротив, я сразу сказал, что из этой затеи ничего не выйдет, но королю трудно возражать. Особенно когда у него на тебя виды.

– Виды – что вы имеете в виду?

– Матушка, вы уже нашли мне подходящую невесту?

– Пока, к сожалению, нет. Ваше положение было слишком неопределенным, чтобы можно было рассчитывать на партию, достойную вашего происхождения.

– Ну и хорошо, теперь в ваших поисках нет необходимости. Напротив, есть две кандидатуры, и я надеюсь на ваш совет в этом деликатном вопросе.

– Продолжайте, Иоганн.

– Король Карл пожелал меня видеть своим зятем.

– Неожиданно, очень неожиданно. Принцесса Катарина старше вас, но это пустяки. Она кронпринцесса и очень богата. Этот брак весьма поднимет ваше положение в мире, вам, вне всякого сомнения, следует согласиться. Тогда ваша распря в Мекленбурге потеряет всякий смысл, поскольку вашим кузенам никогда не достичь и половины того значения, какое будете иметь вы. А что вы имели в виду, говоря о второй кандидатуре?

– Вы помните мою тетю Агнессу Магдалену?

– Вдову Георга? Но как вам в голову могла прийти такая дикая мысль!

– Ну, матушка, она молода, красива… я тоже не за печкой родился…

– Боже правый! Иоганн Альбрехт, это невозможно! Господи, я должна была догадаться, когда узнала, как вы назвали свои корабли! Боже мой, вы неисправимы, как и ваш отец! Постойте, но ведь Агнесса… это невозможно… беременность… это тоже ваших рук дело?

– Ну, не совсем рук…

– Не смейте говорить мне гадости, я все-таки герцогиня!

– Матушка, умерьте свой гнев и попробуйте рассудить, как герцогиня. Согласитесь, вопрос непростой, и ошибки допустить никак нельзя.

– Что же, давайте попробуем рассудить. Увы, мои братья не имеют потомства мужского рода, и если у Агнессы родится сын, он будет единственным прямым потомком Богуслава Тринадцатого по мужской линии с хорошими правами на все герцогство.

– Неужели вы будете внука любить меньше, чем племянника?

– Помолчите, Иоганн, вы мешаете мне думать! Итак, я полагаю, что вам не удастся жениться на княгине Агнессе Магдалене.

– Отчего так?

– Мой брат Филипп, возможно, и не семи пядей во лбу, но сообразить, что нельзя отдавать Агнессу замуж за такого человека, как вы, он сможет. Ведь в таком случае вы станете опекуном единственного наследника всей Померании, и, принимая во внимание вашу активность и удачливость, это верный способ ввергнуть страну в междоусобицу. Он никогда не даст согласия на этот брак.