Цусимские хроники. На восток

Вполне возможно, что и через мины японцев тоже кто-то провел, но это все же менее вероятно. Отследить установку заграждений, особенно новых, было невозможно, а их схемы теперь хранятся надлежащим образом и, можно надеяться, еще не известны противнику. В отличие от береговых укреплений, много раз осматриваемых всеми иностранными военными агентами (да и не только ими), причем всегда с разрешения главнокомандующего. Английский агент Эрес при этом даже чертил кроки, а потом переехал к японцам под Мукденом, якобы попав в плен. О какой секретности можно говорить в таких условиях!

Далее обсудили ситуацию с выявлением японской агентуры, все еще остававшейся весьма активной и, как показали все эти события, эффективной. По словам начальника штаба крепости, в последние пару месяцев удалось добиться не мало, но окончательно выкорчевать тщательно пророщенную шпионскую заразу, планомерно и систематически возделываемую во Владивостоке до войны Японским коммерческим агентством, вряд ли возможно.

Причем даже использование опыта подобной работы в Порт-Артуре не слишком помогает делу, ввиду принципиального различия сложившихся к 1904 году японских общин в этих русских крепостях. Владивостокская, с самого начала была организованным сообществом, хорошо контролировавшимся Японским коммерческим агентством, а в Артуре – случайно сформировавшимся аморфным образованием.

Отсюда и серьезные различия в уровне задействованных агентов. В Артуре работали спешно нанятые за деньги торговцы и перевозчики, легко терявшие интерес при угрозе своим прибылям, а во Владивостоке – обеспеченные максимальным прикрытием со стороны не только разведывательных структур армии и флота, но также и японского МИДа хорошо подготовленные офицеры.

Нет ничего удивительного, что они смогли внедрить своих агентов не только во все структуры крепости и порта Владивостока, но также и далее по железной дороге, в Харбине, Благовещенске, Чите и Хабаровске, создав настоящую сеть. Причем вся эта сеть действует согласованно, в то время как с нашей стороны долгое время наблюдались только локальные, разовые узконаправленные акции.

Даже после того, как с началом войны из города уехали представители «Мицуи Буссан» и «Нихон Юсен» и самый ярый защитник торговцев-шпионов коммерческий агент Каваками, здесь сохранились отлаженные каналы передачи информации и снабжения всем необходимым. А агенты, еще оставшиеся на свободе, – большей частью европейцы или даже русские, изобличить которых удается только благодаря случайностям, что происходит слишком редко5.

Большим подспорьем стало неожиданное прибытие в распоряжение Приамурского жандармского управления в конце июня сразу трех десятков хорошо подготовленных агентов и следователей. Будберг изъявил готовность предоставить отчет обо всем озвученном, но Рожественский его остановил словами: «Вы тут сами разбирайтесь. Мне не до того, но чтоб были результаты, а не показатели!»

После нескольких уточняющих вопросов и последовавшей получасовой беседы на другие неотложные темы начальник штаба крепости отбыл по своим делам, а наместник вернулся к своим, ознакомившись раньше всего прочего с реализованными (и не очень) в его отсутствие мероприятиями по повышению обороноспособности самой базы и прилегавших к ней территорий. Причем сразу же был весьма удивлен по-прежнему неторопливыми темпами, которыми кое-где выполнялись запланированные еще в конце мая первоочередные работы.

Так, на возобновленной, было, прокладке стратегически важной железнодорожной ветки от 30-й версты Уссурийской железной дороги до Сучанских каменноугольных копей протяженностью в 110 верст наметилось явное отставание от графика. Дело тормозится, в первую очередь, из-за до сих пор не отмененного предписания столичного начальства, которое в самом начале года распорядилось прекратить строительство по причине его необеспеченности и возможности захвата японцами.

Несмотря на то, что только земляных работ на данный момент выполнено более чем на миллион рублей, а все доводы в пользу прекращения стройки явно устарели, столичной бумагой кое-кому удобно прикрываться, саботируя прямой приказ наместника. В данный момент сучанский уголь вывозят на лошадях до бухты Находка, а дальше малым парусным каботажем – во Владивосток. При этом с пуда платят 17 копеек, а берут 31 копейку! Что гораздо больше обычной цены.

Едва узнав обо всем этом, Рожественский приказал немедленно выяснить, какой во всем этом интерес «Уссурийского Горно-промышленного общества», чьи акционеры в свое время настояли на сворачивании работ, и как они связаны с тем, кто в данный момент организовал перевозки? Особо обратить внимание на господина Шведе, английского коммерческого агента, являющегося директором-распорядителем этой акционерной компании с самого ее основания.

В отношении него уже подавались материалы от жандармского управления еще в конце мая. Но за общим валом дел до конкретного решения вопроса тогда не дошло, а без санкции высокого начальства столь влиятельного человека, водившего знакомства, если не дружбу, с губернатором, комендантом, прошлым и нынешним, а также со всем высшим обществом Владивостока, трогать никто не решался.

Но это было делом гражданских ведомств, где плотно переплелись коммерческие интересы, разбавленные конкуренцией, не всегда добросовестной. Ни чьим конкретным приказам они подчиняться были не обязаны и могли действовать по своему усмотрению в рамках закона. Однако подобное безобразие в военном ведомстве являлось уже фактом возмутительным.

В этом смысле поражала «нерасторопность» начальника совсем недавно организованного Посьетского отряда генерал-майора Щупинского. Согласно полученным отчетам, несмотря на значительное увеличение численности подчиненного ему гарнизона, мер по обеспечению продовольствием с использованием местных ресурсов там до сих пор не принималось. Богатые рыбные промыслы почти не использовались. Того, что ловили местные, явно не хватало на всех. К тому же никаких перерабатывающих мощностей не создавалось, а пытавшуюся обосноваться там корейскую рыболовецкую артель вынудили убраться восвояси.

Поскольку из-за частых морских туманов рожь, пшеница, овес и ячмень мало где успевали дать нормальный урожай, да и то крайне редко, крестьянских наделов, могущих обеспечить не только войска, но даже самих местных жителей хлебом, в тех местах не имелось. Добывали морскую капусту, но всю провизию вынужденно завозили морем.

Вдобавок выяснилось, что в заливе Посьет до сих пор не достроена ни одна из намеченных береговых батарей, хотя пушки и все необходимое снабжение для этого отправили из Владивостока более двух месяцев назад. Сеть сигнальных постов, развернутая силами флота, давно закончена и исправно функционировала, а береговые телефонные и телеграфные линии армейского подчинения, которыми предполагалось объединить это все в единое целое, обеспечив устойчивую связь с крепостью, едва начали прокладывать, да так и забросили в незаконченном виде.

В данный момент связь постов со штабом морской обороны обеспечивалась лишь световой сигнализацией, а при недостаточной видимости, что летом, в сезон туманов случалось часто, с использованием судов и малых плавсредств артиллерийского полигона, а также и нарочными. Далее все сообщения попадали сначала в штаб Щупинского и только потом на почтово-телеграфное отделение поста Посьет, откуда уже, наконец, отправлялись во Владивосток.

Прохождение всей этой цепочки даже при идеальных условиях занимало от полутора до двух с лишним часов, а в туман и вообще становилось не гарантированным. Срочный сигнал тревоги в этом случае подавался выстрелом из винтовки, который при сильном ветре или в грозу не всегда могли расслышать с соседних постов. Это неминуемо вело к явному запаздыванию реагирования.

Сухопутное сообщение осуществлялось по тележному тракту протяженностью более двух сотен верст, если считать от Владивостока. От ближайшей станции меньше. Начатая еще в начале июня узкоколейная железная дорога Владивосток – пост Посьет, которая должна была дать возможность быстрой переброски войск в случае необходимости, продолжала строиться только со стороны Владивостока, откуда провели уже весь свой участок до самого залива Славянский и заканчивали его окончательное обустройство. В то время как из Посьета не прошли и трети пути, хотя все необходимое для стройки постоянно завозили морем, отправив уже все положенное по сметам.

Причем этот завоз, из-за значительности объемов переваливаемых грузов, тоже вызывал немалые трудности с самого начала, поскольку новую деревянную пристань, подряд на которую взял лесопильный завод Монсэ и должен был сдать в казну к концу июня, еще только начинали возводить. Там до сих пор не закончили бить сваи. Из-за этого разгрузка судов проводилась рейдовым способом баркасами и лихтерами. Приставать к берегу могли лишь небольшие местные шхуны.

Причина задержки была в том, что этот самый Монсэ гораздо больше внимания уделял частному строительству на берегах бухты Экспедиции, с которого и имел основной доход после прекращения заграничных коммерческих рейсов. А там все сгружалось сразу на берег и уже оттуда развозилось гужевым транспортом. «По ошибке» брус и балки, предназначавшиеся для пристани, также ушли туда.

Получалось, что любые работы, оплачиваемые из казны, продвигались ни шатко ни валко, зато небольшие частные компании, занимавшиеся строительством дач, в последнее время заметно активизировались. Близость границы и сравнительно легкая доступность с моря их не пугали ничуть.

Неторопливость берегового начальства в обустройстве обороны объяснялась, вероятно, частым присутствием военных кораблей на артиллерийском полигоне в бухточке Пемзовая, где в последнее время постоянно гремели тяжелые пушки. В этих условиях комендант рейда Паллада полковник Осташевский, проживавший на своей недостроенной даче в окрестностях поста Посьет, регулярно откладывал начало работ, аргументируя это отсутствием у отряда саперных частей. Использовать войска на строительстве укреплений он не соглашался, ссылаясь на их занятость в угольных копях (кто-то же должен был достраивать дачу, причем не только его).

У местного армейского руководства любые распоряжения штаба флота в принципе вызывали негативную реакцию. А после получения приказа о возобновлении работ в старых выработках в бухте Экспедиции для обеспечения местным углем малых судов охраны рейда Паллада и артиллерийского полигона это еще более обострилось. Уголь там был низкого качества, продать который на сторону невозможно, зато строительство дач вообще практически встало из-за нехватки рабочих рук и материалов.

Сам начальник Посьетского отряда ни разу не соблаговолил проверить ход работ на новых укреплениях, целиком положившись в этом деле на коменданта рейда Паллада, предоставлявшего отчеты еженедельно. Основываясь на них, из штаба отряда во Владивосток отправлялись регулярные рапорты об успешном продвижении строительства, правда, с отставанием от графика. Эта маленькая оговорка никого в Посьете всерьез не тревожила, учитывая отсутствие специалистов такого рода. Там считалось, что оборону этого района, в случае возникновения угрозы, всегда обеспечит флот, находящийся рядом.

После появления в заливе присланных из крепости еще толком не боеспособных подлодок, эта успокоенность еще более окрепла. Местное командование сразу подмяло их под себя. Не вдаваясь в специфику несения службы, распорядившись без спроса в море не шастать, чтоб не сломать ничего и дорогой бензин не тратить. А при появлении супостата атаковать и утопить!

Никакие доводы о необходимости обслуживания и учебного плавания не действовали. Заряжать аккумуляторную батарею чисто электрической «Форели» сначала не разрешали из соображений экономии, а после вообще увезли предназначенный для этого паро-динамо на дачи. Там весьма высоко оценили преимущества электрического освещения, что окончательно решило вопрос о его «правильном» применении. А ответ на рапорты с планами учений был один: «Вам молодым все баловство, а казне расходы!» Отправляемые командирами субмарин во Владивосток депеши с отчетами попросту изымались и до адресата не доходили, так же как и послания для них из крепости.

С главной базы проверяющие не приезжали, так как у большого начальства и без залива Посьета хватало хлопот. Ограничивались лишь регулярными понуканиями, на что получали убедительные аргументированные отписки. Такая телеграфная возня окончательно всех успокоила.

В итоге, реальное положение дел в сфере обороны на этом участке высшему командованию оставалось неведомым до возвращения эскадры. Все вскрылось случайно, когда понадобилось сверить карты старых и новых минных полей залива Посьет с имевшимися в штабе флота. Хотели отправить посыльного по узкоколейке, но выяснилось, что она все еще не действует. Тогда отправили гонца морем.

Посланный за ними эсминец «Громкий», несмотря на плохую видимость, был своевременно обнаружен с сигнального поста на мысе Гамова, с которым обменялся опознавательными сигналами. Но известие о его появлении из-за туманной погоды у входа в залив достигло местного штаба морской обороны только спустя час после того, как сам миноносец уже встал на якорь в бухте Миноносок. При этом непосредственно в заливе видимость была просто отличной, зато не было флотских постов, только тыловые армейские. А они решили, что раз миноносец наш, нечего и шум поднимать да начальство беспокоить.

Командир «Громкого» капитан второго ранга Керн был изрядно удивлен, обнаружив внезапность своего появления на рейде Паллада. Тут и выявилась отсталость всей системы обороны залива Посьет в целом. И это при том, что еще до ухода флота на Цусиму здешнему командованию с нарочным отправили категорическое распоряжение ускорить работы по сооружению батарей и дороги, а также аналитическую записку. В ней обосновывалось, что именно доступный для высадки крупных сил пехоты в короткое время залив Посьет является самым уязвимым местом обороны крепости Владивосток, поскольку открывает прямой путь вдоль берега Амурского залива в обход укреплений на станцию Надеждинская и далее по железной дороге к Никольск-Уссурийску. Это теоретически позволяло противнику перерезать сухопутное сообщение единственной базы Тихоокеанского флота с остальной империей.

Явившись в штаб, Керн затребовал необходимые документы и схемы крепостных и прочих заграждений, предоставив необходимые для этого бумаги. Но сразу был отправлен на пост Посьет к командиру крепостной минной роты, распоряжавшемуся всем этим. Поскольку начальник штаба береговой обороны залива Посьет капитан второго ранга Иванов был поставлен в подчинение штабу отряда и, по сути, руководил лишь добычей угля и обеспечивал работу артиллерийского полигона в бухточке Пемзовая.

До всего остального ему просто не было дела, поскольку оборона залива с момента основания поста Посьет возлагалась на его сухопутный гарнизон, чье руководство весьма ревностно охраняло свою «территорию» от любых посягательств. До выслуги положенного ценза ему оставалось всего три месяца, так что сложившиеся отношения его вполне устраивали.

Сразу перейдя на рейд Посьет и прибыв в штаб Посьетского отряда, командир «Громкого» был отправлен от командира минной роты к коменданту, но там снова ничего не получил в ответ на свой запрос, кроме ссылок на секретность и отсутствие распоряжений непосредственного начальства рейда Паллада. Само начальство, по случаю воскресного дня, на телефонные вызовы не отвечало, а после отправки нарочного появилось в штабе морской обороны только после трех часов ожидания в крайне раздраженном состоянии.

В итоге «зарвавшийся», по его высокому и непререкаемому мнению, капитан второго ранга едва не был помещен под арест по подозрению в попытке завладения секретной информацией с неясными целями. Но, в конце концов, его просто отправили обратно ни с чем, посулив учинить разбирательство по этому поводу до полного прояснения всех обстоятельств.

Гневная телеграмма об этом достигла Владивостока раньше, чем вернулся с «пустыми руками» сам «Громкий». Разбирательство все же было начато. Сразу всплыло разительное несоответствие своевременности обнаружения эсминца с сигнального поста на мысе Гамова и реакции штаба морской обороны, а особенно командования гарнизона поста Посьет.

Начальника Посьетского отряда сразу вызвали во Владивосток для полного и подробного отчета о ходе строительства укреплений и узкоколейной железной дороги в его зоне ответственности, а в залив одновременно отправили транспорт «Алеут» со специалистами связи, их имуществом и ревизионной комиссией на борту. Только спустя три дня после визита «Громкого» удалось выяснить причину отправки телеграммы с требованием разобраться и наказать капитана второго ранга Керна.

Ни о каком наказании речи, естественно, уже не было. Зато коменданта рейда Паллада, командира минной роты и начальника штаба морской обороны залива Посьет освободили от занимаемых должностей и отправили организовывать береговую оборону северного побережья Охотского моря. А генерал-майора Щупинского обязали исправить все вскрытые упущения в кратчайшие сроки, восполнив утраченное казенное имущество (цемент, кирпич, телеграфные столбы, строевой лес и пиломатериалы) за свой счет. Паро-динамо вернуть на артиллерийский полигон и использовать только по прямому назначению.

Еще до окончания разбирательств со всевозможной волокитой в крепости и вокруг нее наместник с частью своего штаба отбыл в Харбин для согласования дальнейших действий с высшим армейским руководством. Также требовалось достоверно прояснить ситуацию в Маньчжурии, поскольку из отчетов Линевича четкой картины не просматривалось. С одной стороны, все было стабильно и надежно. Перевес в силах и превосходство в обеспечении теперь явно оказались на нашей стороне. Но с другой – наступать считалось все еще слишком рано и рискованно по причине недостаточности этого самого снабжения. А времени, чтобы брать противника измором, не оставалось.

Еще в пути Рожественский отправил в ставку Линевича телеграмму с распоряжением организовать к своему приезду совещание с непременным участием всех трех командующих армиями или их начальников штабов, а также представителей из корпусов и дивизий. Все было исполнено, и на вокзале его встречала довольно представительная делегация. Но поскольку насчет секретности никаких распоряжений не было, не обошлось без почетного караула, оркестра и толпы восторженных зевак, которых едва сдерживало выставленное оцепление из спешенных и конных казаков.

Учитывая важность момента, к огромному удовольствию явно заскучавших в этой глуши репортеров, наместник-победоносец, как его успели уже «окрестить» за глаза, едва выйдя из вагона, дал речь, поднявшись на крышу одной из карет, в большом количестве скопившихся к его приезду на вокзальной площади.

С трудом нащупав ногами достаточно прочное место на хлипком верхе обычного почтового экипажа, заметно раскачивавшегося на своих рессорах, он в течение четверти часа тезисно обрисовал сложившуюся на данный момент политическую и военную ситуацию на Дальнем Востоке. При этом подчеркнув, что честной и равноправной торговле русский флот никогда не препятствовал и препятствовать не будет, но попыток прикрываться ею для снабжения оружием вероломного и опасного врага не потерпит.

После этого все отбыли в ставку, где была намечена встреча с Фридрихом Леопольдом Прусским. Относительно него у Рожественского имелись инструкции из Санкт-Петербурга, в соответствии с которыми предстояло срочно организовать в маньчжурских армиях службу иностранных военных советников с гораздо большими полномочиями. Причем не в штабах, а именно в армиях для обучения современным тактическим приемам. Ключевую роль в ней должен был играть именно этот германский принц. Он прибыл в Харбин в мае, побывал в отряде генерала Мищенко и, как говорят, даже участвовал в каком-то деле.

Встреча прошла хорошо. И времени заняла не много, и результата добились. У немца также имелись свои инструкции с самого верха, как выяснилось, полностью совпадавшие по целям с теми, что получил наместник. Так что взаимопонимания достигли с самого начала. Итогом стало соглашение о замене части русских офицеров из свиты Фридриха Леопольда офицерами Генштаба, более подходящими для новых задач. А советниками-инструкторами непосредственно в учебных батальонах могут стать уже прибывшие с ним немецкие офицеры, а также дополнительный контингент, в данный момент едущий сюда по Транссибу.

Столь конструктивное начало визита вселило в Зиновия Петровича робкий проблеск оптимизма. Боясь спугнуть, он отправился в штаб и там, вместо подготовленного фуршета и торжественного молебна, сразу же начал совещание, где поочередно были заслушаны все прибывшие на него.

Как выяснилось, дела на сухопутном направлении обстояли не так уж и плохо. К концу июня 1905 года фронт на Сыпингайских позициях, вместе с далеко охраняемыми флангами, достигал ширины двести километров. Русские войска занимали позиции справа и слева от железнодорожной станции Сыпингай. К востоку от нее 1-я армия, а к западу 2-я. Много восточнее основных сил за хребтом Бейлаолми возле Хаймучена размещался отряд генерала Ренненкампфа, являясь отдельной группировкой, противостоящей японскому правому флангу. Сообщение с ним было затруднено из-за сложного рельефа. Приходилось давать большой крюк к северу, что затрудняло маневр резервами, в случае возникновения такой необходимости. Впрочем, и у противника были схожие проблемы с правым флангом, хоть и в меньшей степени, благодаря более ровной местности. Третья армия, по решению генерала Линевича, находилась в резерве позади основных позиций, западнее железной дороги.

По числу штыков и сабель три русские армии существенно превосходили стоявшие против них пять японских. И подкрепления продолжали прибывать. Общая численность наших частей на линии соприкосновения перевалила уже за 445 000 человек при наличии тяжелых гаубичных батарей и большого числа пулеметов (374 штуки). Вместе с тылами набиралось более 780 тысяч. Еще 150 тысяч в Приамурье и северной Корее. Численность Южно-Уссурийского отряда перевалила за 23 000 человек при 64 орудиях.

В то время как у японцев, по заслуживающим доверия данным разведки, основывавшимся, в первую очередь, на результатах частых усиленных конных рекогносцировок с захватами пленных и изъятием документов у убитых японцев, перед войсками генерала Ли-невича стояли с запада на восток 3-я, 2-я, 4-я, 1-я и 5-я японские армии. В общей сложности в них едва набиралось 750 000 человек (включая транспортные формирования, состоящие из кули). Из них около 150 тысяч в тылу и в Корее.

При этом японские войска испытывали заметные трудности со снабжением, особенно обострившиеся в последнее время. Недостаток гужевого транспорта, бывший для их тылов главной проблемой сразу после высадки, удалось с лихвой компенсировать прокладкой сети полевых железных дорог, о чем сообщала наша разведка. Еще к началу октября 1904 года полевая узкоколейка была проведена от Яллу до Фынхуанчена и продвигалась на Ляоян. Теперь эта дорога была закончена. По данным разведки, японцы к сентябрю прошлого года закончили перешивку колеи захваченной ими части ЮМЖД и привезли паровозы, что позволило наладить снабжение по железнодорожным веткам Дальний – Мукден, и Инкоу – Ташичао. Но с приходом нашего флота и резким сокращением поставок по морю, эта отлаженная система практически бездействовала. Просто нечего стало возить.

В ходе последних боев отмечалось резкое снижение активности японской артиллерии, не имевшей теперь снарядов в достаточном количестве. А японская кавалерия в Маньчжурии вообще перестала существовать как вид вооруженных сил. После оккупации нашим флотом Цусимы японские армии на континенте элементарно голодали. Недостаток продовольствия не могли покрыть даже обширные экспроприации у местного населения.

Зато они вызвали рост антияпонских настроений, со средневековой жестокостью подавляемых армией. Любому, заподозренному в шпионаже, публично отрубали голову. А для подозрения порой было достаточно одного взгляда на японского офицера. Такая манера поведения новых оккупантов заставляла местное население делать выбор между азиатами и русскими на своей земле. Уже было с чем сравнивать. Этим незамедлительно воспользовалась наша разведка.

Даже местные хунхузы все чаще отказывались грабить русских интендантов и тыловиков за японские деньги, предпочитая нападать на японские обозы. Самый известный из нанятых японцами главарей маньчжурских банд Чжень Цзолинь был убит в перестрелке со своими подельниками. После чего часть его отрядов разбежалась, часть была выловлена нашей пограничной стражей. А оставшиеся перешли на русскую службу.

Военный комиссар Маньчжурской Гиринской провинции полковник Соковнин договорился с предводителем местных хунхузов Ханденгю о сотрудничестве за умеренную оплату в русских рублях. В результате его отряд, насчитывавший более десяти тысяч человек, прекратил набеги на русские коммуникации и даже, наоборот, взял их под свою охрану.