Ангел мести

Бандит пока еще не пришел в сознание, но его показатели улучшались.

Когда я подошла к нему, чтобы отрегулировать капельницу, он неожиданно взял меня за руку. Я посмотрела в лицо этому человеку, он приоткрыл глаза, его взгляд был еще мутным. Моя теплая ладошка потерялась в его прохладной ручище. Ей-богу, какие они все в этой преступной группировке огромные, как шифоньеры.

Так мы стояли несколько минут, и за нами все это время через стекло пристально наблюдал тот громила, которого я «послала», видимо, пострадавший был очень важен.

Через некоторое время пациент погрузился в сон и отпустил мою руку. В палату я вызвала дежурную медсестру, откорректировала схему лечения и вышла.

Видя вопрос в глазах громилы, я подошла к нему и сообщила, что пациент пришел в сознание, но еще слаб, показатели в пределах нормы, повернулась и ушла.

Ночью, сидя в кабинете, в кресле, подогнув ноги под себя, наслаждаясь тем, что нет операций, я пила чай с лимоном из любимого термоса.

Мне позвонила медсестра из палаты, где был Лемаркус, и сказала, что он сильно капризничает и стонет. Я быстрым шагом прошла по коридору к палате малыша, по пути не заметив даже охрану, стоящую на этаже.

Зайдя в палату, отпустила отдохнуть медсестру и начала разговаривать с Лемаркусом, который сразу притих, потянул ко мне свои ручки.

Поскольку капельницы у него сейчас не было, взяла его на руки, стала поглаживать по спинке и тихонько шептать ласковые слова. Ребенок начал успокаиваться, благо мои подозрения о его шумах в сердце Мартин не подтвердил.

Неожиданно Лемаркус улыбнулся и своей ручкой сорвал с меня медицинскую шапочку, от чего мои волосы распустились и окутали нас двоих. Такого восторга в глазах даже взрослых мужчин я не видела.

– Ах ты мелкий шалунишка, – с улыбкой сказала я, поцеловав его в макушку. Мальчик прикрыл глазки. – Блин, так делал Джим.

Я носила Лемаркуса на своих руках по палате, тихо-тихо напевая русскую песню. Когда медсестра Амелия, дежурившая сегодня, немного отдохнув, вернулась, прослезилась от трогательной картины, которую увидела: маленький афроамериканец на руках беленькой девушки с золотыми волосами, при этом малыш крепко держал своей ручкой палец девушки и спал, уткнувшись носиком в ее шею, а она ему что-то шептала на ушко.

Уложив в кровать спящего Лемаркуса, я вышла из его палаты, оставив ребенка под контролем Амелии, и направилась в ординаторскую.

Меня не покидало чувство тревоги, которое исходило от палаты бандита, уж простит меня читатель за такое определение. Я собралась и быстрым шагом направилась туда.

К моему удивлению охранники около палаты спали (как оказалось, им «помогли» уснуть). Как-то это подозрительно. Я рывком открыла дверь и передо мной предстала такая картина: мужчина в медицинском халате и маске со шприцем в руках уже приблизился к капельнице пациента, намереваясь ввести в нее что-то.

Я была уверена, что этот человек здесь не случайно, он не из наших и с явным намерением убить. Как кошка метнулась к незваному гостю, выбила из его руки шприц, он же оказался сильным и достаточно проворным, да еще и с ножом в руках. Мужчина шел на меня, глядя в глаза своими нездорового размера зрачками.

«Дурь принял», – подумала я.

И тут он делает выпад, я уклоняюсь от удара ножом, сбиваю его с ног, оружие выпадает из рук преступника, и наша борьба продолжается на полу.

Меня всегда на тренировках выручала гибкость, вот и сейчас, извернувшись под нападавшим, я применила к нему прием, которому в свое время меня научили ребята в клубе, и который отработан мной был уже неоднократно. Заломив руки парня за спиной, я применила удушающий прием и вырубила его.

В тот момент, когда на шум сбежалась охрана больницы, и появился встревоженный, разъяренный громила, я восседала на лежащем без сознания мужчине и связывала ему руки за спиной полотенцем.

Громила хотел войти, но я ему этого не позволила, все-таки это палата интенсивной терапии, а не проходной двор. Пациент (он же «бандит») мирно спал под воздействием снотворного, которое было ему назначено. Полиция приехала быстро и забрала напавшего.

Когда вышла из палаты, ко мне подошел громила, внимательно на меня посмотрел и сказал:

– Спасибо. Вы снова спасли его жизнь.

– Это мой долг.

– А Вы отчаянная и дерзкая, хотя на первый взгляд Ангел.

– Ну да, Ангел. Только для некоторых Ангел, несущий смерть, – холодно парировала я и ушла.

Забежав утром к моему подопечному, убедившись, что все хорошо, и малыш начал сам кушать, я распорядилась по поводу его дальнейшего лечения и сказала медсестре позвонить родителям мальчика, сообщить, что он будет переведен в другую палату, они могут его навещать.

Что касается бандита, то он тоже начал приходить в себя, восстанавливаться. Охрану ему усилили, со мной они не пререкались.

Припарковавшись около дома, оставила байк, закинула на плечо рюкзак и пошла в квартиру. Надо было что-то приготовить, сходить по магазинам и поехать в полицию дать показания. Все так и сделала и вечером помчалась на тренировку, после которой с приятным чувством усталости в каждой мышце, сев на мотоцикл, отправилась к Тихому океану.

Сидя на песке, я мысленно вернулась на 10 лет назад, когда еще был жив Джим…

– Джим, любимый, как мне тебя не хватает! Столько лет прошло, но я до сих пор помню каждый наш совместный день и безумно скучаю. Если бы можно было вернуться в прошлое и изменить его…

С Джимом Паркером мы познакомились почти сразу, когда мои бабушка с дедушкой вместе со мной переехали в Лос-Анджелес, мне было 5 лет.

Его семья проживала недалеко от нас. Джим старше меня на три года, и как только мы познакомились, стал мне как брат: заботился, опекал, как это мог делать 8-летний ребенок, угощал вкусняшками и даже пытался воспитывать, если я шкодила или была неосторожна и падала, разбивая коленки и локти, но при этом прощал любые мои шалости. Еще мы посещали одну школу. Наши родители приветствовали такую дружбу.       Джим часто бывал у нас в доме, а я у него. Мне нравилось, что у друга было два брата и сестра, в их доме всегда было весело, а его родители считали меня своей дочерью, и при этом всех умиляло, что я беленькая, с русо-пепельными с рыжинкой волосами, а он, как истинный афроамериканец, черненький, с такими же черными, как ночь, глазами.

Мой папа частенько оказывал помощь семье Паркеров, делая это искренне, от всего сердца. Он вообще был добрым и светлым человеком. Отец Джима – мистер Аксель – инженер, казалось, что любая техника, если он к ней прикоснется, начнет работать. Мама – миссис Амади работала в школе учителем, а моя мама преподавала в университете. Вот так мы и росли, а наши семьи дружили.

С Джимом мы были неразлучны. И не дай Бог кому-то посмотреть косо в мою сторону или сказать что-то обидное! Вообще-то с ним я чувствовала себя защищенной, спокойной и знала, что Джим всегда будет за меня горой.

Он активно занимался спортом: по утрам бегал, увлекался боксом, единоборствами. Кстати, моя любовь к мотоциклам – его заслуга.

Я же к спорту относилась от слова «никак», если честно. Увлекалась химией, любила биологию, много читала, и мне легко давалось изучение иностранных языков. А еще я рисовала.

С самого детства, когда я погружалась в рисование, Джим садился рядом и как завороженный смотрел на меня. Его это успокаивало.

Мы оба любили Тихий океан, часами могли сидеть на берегу, болтать, делать уроки, дурачиться и мечтать, как-то дополняли друг друга и никогда не уставали от нашего общения. С детства я была пухленькой девочкой, что вызывало умиление Джима, который меня называл сладкой Зефиркой. Мне это нравилось.

Все попытки приобщить меня к спорту у Джима заканчивались неудачей, моим жалобным взглядом в его глаза. И он сдавался. Единственное, Джима сильно удивило мое неожиданное желание, которое я ему озвучила, когда мне было 16 лет, и которому не могла дать разумного объяснения, научиться стрелять и метать ножи. И он меня вместе с тренерами активно этому обучал, и скажу без ложной скромности, у меня это стало получаться просто великолепно, как у киллера и наемника в одном лице.

Еще Джим увлекался, как многие афроамериканцы, баскетболом. Я старалась бывать на его тренировках, а уж на соревнованиях и подавно, даже иногда пропуская занятия, что негативно не отражалось на оценках, так как я была отличницей, экстерном закончила школу и бакалавриат с уклоном на химию и биологию и в 17 лет стала студенткой медицинского университета.

Несмотря на нашу колоссальную разницу в росте, а Джим был 1 м.95 см., я со своим «метр с мотоциклетным шлемом», как любил шутить папа Джима, громче всех болела за своего друга, сидя на трибунах. А в конце, после матча, со всей дури бежала к Джиму с криками, что он лучший, он мой герой, и висла на его шее.

Как оказалось, нашей бескорыстной и чистой дружбе некоторые завидовали, это со временем стало очевидно, и меня сильно напрягало. Но Джим всегда говорил, что ни один человек, ни одна сила в мире нас не разлучит.

Когда он стал принимать участие в смешанных боях, я хоть и не приветствовала это, волнуясь за Джима, всегда была на его выступлениях, поддерживала и как будущий врач, уже имея медицинские навыки, оказывала ему и его друзьям помощь.

Никто не верил, что мы просто друзья. Сейчас уже и я понимаю, что на тот момент наша дружба переросла в иное, пока незнакомое чувство – во влюбленность, а потом в чистую и трепетную любовь. Говорят, всегда трудно хорошим друзьям уловить эту невидимую грань. Джим ее почувствовал первым, но боялся меня потерять, поэтому ждал, когда я сама все осознаю, прочувствую. За это я ему очень благодарна. Он все эти годы трепетно относился к каждому нашему дню, окружая меня невероятным теплом и заботой, показывая мир с самой лучшей его стороны, со стороны любви и надежды. С ним я была счастлива.

И вот как-то в конце осени, в день моего 18-летия, Джим свою победу на ринге посвятил мне, он всегда это делал, но в тот день это было особенно приятно.

Его противником оказался парень из какой-то преступной группировки, работать на которую год назад предлагали Джиму, но он отказался. Бой был долгим, изнуряющим, противники бились так, как будто от этого зависит жизнь.

С самого утра у меня было странное предчувствие расставания с Джимом. Еще, как назло, вспомнились когда-то озвученные им опасения о том, если с ним что-то случится, кто будет меня защищать и так любить, как он.

Я просила Джима не участвовать в этом бое, но он лишь прижал меня к себе, поцеловал, взял прядь моих волос в руку, вдохнул их запах, закрыв глаза, и сказал:

– Зефирка, ты трусишка. Эту победу я посвящаю тебе. Никогда ничего не бойся. Где бы я ни был, пока ты этого хочешь, я буду рядом.

От этих слов мое сердце просто похолодело. Ведь я не представляла своей жизни без Джима и его семьи.

А вот сейчас у меня нет Джима, но осталась его семья и желание отомстить. Боль, какая же боль где-то в душе, так глубоко, что ни слезами, ни криком ее не вырвать из сердца. И нет сил даже плакать, – я подняла голову и посмотрела на звездное небо. —Когда Джим выиграл бой, моему счастью не было границ. Я, как всегда, поднялась на ринг и просто в прыжке повисла на его руках, он меня подхватил, поцеловал и сказал, что любит. Я же от радости и счастья уткнулась ему в щеку носом, а потом поцеловала.

А затем все, как в страшном сне: когда мы выходили из клуба после боя, со мной и Джимом был его друг Рой и брат Джима Грейди. Мы были счастливы, думали поехать к родителям и отпраздновать мой день рождения. Но на нас напали.

Джим с ребятами достойно отбивали атаку 6 человек, у которых было оружие. Неожиданно меня кто-то схватил со спины и стал тащить. Я кричала, кусалась, изворачивалась, пыталась сорвать с нападавшего маску, вцепиться в него, выцарапать эти абсолютно бесцветные глаза, за что он меня несколько раз ударил.

Джиму не давали возможности подступиться ко мне. Тогда я от страха за Джима, желая его защитить, вспомнила, как он учил меня выскальзывать из захвата, и сделала это.

А когда увидела, что на него наставлен пистолет, рванула к Джиму, чтобы заслонить его собой, но он в последнюю секунду развернул меня, закрывая своим телом.       Выстрел. Джим еще крепче прижал меня к себе. Я же закричала: «Джим! Нет!»

Потом было еще несколько выстрелов, огнем стала гореть левая часть груди, и я упала рядом с Джимом, который был тяжело ранен. Я приподнялась на правой руке, мы посмотрели друг другу в глаза. Я плакала.

Джим буквально на последнем вздохе улыбнулся и сказал:

– Зефирка, у тебя изумрудные глазки. Я люблю тебя. Будь сильной и ничего не бойся. Я буду рядом.

Его глаза закрылись. Я потеряла сознание прямо на груди любимого человека, продолжая крепко держать его за руку, успев произнести слова любви.

Темнота в сознании казалась вечностью. Когда открыла глаза, у больничной койки увидела своих родителей и родителей Джима. В коме я была 4 дня, пуля прошла в 3 сантиметрах от сердца.

Первое, что спросила, где Джим, в какой он палате и мне надо к нему. На что не последовало ответа.

Сердце екнуло, и мне захотелось умереть. Слезы катились по щекам, время остановилось…

На похоронах Джима были все его друзья и родные. Я вообще смутно помню все происходящее, слезы душили, а ненависть к тем, кто убил Джима, возрастала, и я поклялась ему, что стану сильной, уверенной и встречусь с убийцей с бесцветными глазами и теми, кто на нас напал.

Но для меня свет померк, и я как будто провалилась в темную бездну, понимая, что осталась без любимого и родного человека.

Жизнь продолжалась дальше, но без Джима, который погиб, спасая меня.

Наверное, не случайно Джим как-то мне сказал: «Мы столкнемся в жизни со многими трудностями, но сможем успешно справиться с ними. Ведь сила чтобы пройти сквозь настоящую опасность находится внутри нас. Мы знаем, что найдем ее в себе в нужный момент. Я всегда буду рядом с тобой, моя девочка».

Его слова стали мне настоящей поддержкой.

– Спасибо, Джим, что ты до сих пор проходишь все невзгоды со мной.

Когда я восстановилась после ранения, пришла в клуб, где Джим тренировался. Шон, понимая мотивы моего визита, взялся за меня по-настоящему. Все эти годы я усердно тренировалась, полюбила спорт, овладела многими боевыми искусствами, техникой рукопашного боя спецназа, продолжала стрелять и метать ножи, гоняла на мотоцикле и, в конце концов, как говорят парни из клуба, стала не Зефиркой, а Рэмбой.

Трагические обстоятельства в моей жизни стали катализатором роста моего психологического состояния и перемен в мировоззрении.

Из ласковой, беззащитной девочки, какой я была рядом с Джимом, стала сильной, волевой, бесстрашной «сестренкой», готовой за своих растерзать, не моргнув глазом.

Я уже неоднократно принимала участие в смешанных боях, и ребята из клуба всегда меня поддерживали. Причем никогда не дерусь с женщинами, это мой принцип.

Уверена, Джим мною гордится.

На месте шрама от пулевых ранений я сделала татуировку – морду волка, которых любили мы с Джимом. Я его иногда ласково называла «мой черненький волчонок».

Прошло столько времени, как не стало Джима, но я никого не подпускала и близко к своему сердцу. Я просто никого даже не замечала. В нем не осталось места для любви. Иногда мне кажется, что сердца у меня вообще нет, оно навечно осталось с Джимом.

Попытки ребят познакомить меня с кем-то или просто разговоры на тему моего одиночества заканчивались тем, что я их била, причем на полном серьезе. И все меня поняли.

Парни стали моей второй семьей. Для многих я стала правда младшей сестрой, Шон – духовным наставником, с ним я взрослела и формировалась, как воин. Кстати, Шон тоже афроамериканец.

Все мои трансформации не помешали с отличием получить высшее образование и стать врачом, как я и мечтала с малолетства. Мою мечту всегда поддерживал Джим, который брал в свою большую руку мою маленькую ладошку и говорил, что эти ручки спасут много человеческих жизней, ведь это руки его любимого Ангела.

От моих воспоминаний меня отвлек глубокий и спокойный мужской голос. Не надо быть экспертом, чтобы понять, кому он принадлежит. Громила собственной персоной.

Он поздоровался, я не ответила и даже не повернула в его сторону голов. Тогда он сел недалеко от меня на песок и, проследив мой взгляд, посмотрел на океан. Мы некоторое время молчали.

Мне было все равно, что происходит вокруг, кто все эти люди и что будет потом, кажется, я умерла вместе с Джимом в день моего рождения. Вообще, такое впечатление, что мне не надо было рождаться. Родителям я оказалась не нужна, ребенок явно нежеланный, в день моего рождения погиб мой любимый человек. С тех трагических событий я не люблю и не отмечаю свой день рождения, запретила знакомым и коллегам даже упоминать об этой чертовой дате.

Я чувствовала, как мужчина на меня стал пристально смотреть, именно смотреть, а не рассматривать, потом сказал:

– Меня зовут Джамир.

Не дождавшись от меня никакой реакции или ответного приветствия, он продолжил:

– Мари, Вы не боитесь здесь, на берегу, сидеть ночью одна?

Я, не глядя в его сторону, ответила:

– А вы еще не убедились, что мне на все наплевать?

– Убедился. Вы очень необычная девушка. С виду Ангел, а в душе…

– Дьявол. Но, опять же, не для всех, – перебила его я.

Он протянул мне бутылку вина, предложив выпить.

– Я не пью алкоголь и вам не рекомендую, – на что он усмехнулся.

– Первый раз вижу врача, который не пьет.

– Предпочитаете попасть под скальпель хирурга с трясущимися руками и сдохнуть от его тремора, когда он случайно заденет важную артерию?

– Мари, почему вы так враждебны?

– Вы мне не нравитесь, и я не люблю людей, – услышал он в ответ, а я села на мотоцикл и рванула в сторону клуба по стрельбе, чтоб выпустить тоску и потренироваться в ночной стрельбе.

Охранник, пропустив меня внутрь, усмехнулся:

– Мари, ты готовишься к войне?

Я дала ему «пять» и помчалась в раздевалку.

Отстреляв, порадовалась своим успехам и поехала в сторону дома, где меня никто, к сожалению, не ждал, хотя… постой…Около моей двери сидел Мартин.

– Привет, что ты тут делаешь?

Парень встал во весь рост и сказал:

– Марусь, можно у тебя поживу? Я расстался со своей, а теперь надо делать ремонт.

– Что делать, прости? Погоди, погоди, она разнесла тебе квартиру? Вот же психопатка, – такова была моя реакция на слова друга.

Мартин только вздохнул. Я же обняла его за руку, так как до плеча не достаю, и сказала:

– Без проблем. Мне будет для кого готовить. Живи, сколько хочешь. У меня 4 комнаты и два санузла. Мы можем даже на перекрестках в квартире не встречаться.

Мы рассмеялись, зашли ко мне в квартиру, которая теперь временно станет домом и для друга.

У меня есть хобби, мама научила меня готовить, причем так вкусно, что друзья родителей думали, что я стану известным поваром и открою ресторан. Джима я старалась часто баловать изысканными блюдами, а еще ему очень нравились русские пельмени. А его мама научила меня готовить некоторые национальные блюда. Но когда я осталась одна, то практически перестала готовить изыски, все как-то по-спартански.

Теперь, когда в моей квартире на время обосновался Мартин, мой талант проявился, чему друг был несказанно рад, но в то же время усилил свои тренировки, чтобы не наесть лишних килограммов.

Вернемся к моим необычным пациентам.

Маленький Лемаркус неожиданно для всех попытался назвать мое имя, получилось трогательно и смешно «Маааал». Ребенка можно будет выписать через недельку.

А пока, в дни, когда у меня не было ночных дежурств или они не были перегружены, я позволяла родным малыша отдохнуть, не приходить в больницу, и сама с ним с превеликим удовольствием сидела. Лемаркусу нравились мои волосы и руки, он их внимательно рассматривал, гладил и всегда быстро засыпал у меня на руках и чаще всего под русскую колыбельную.

Его мама сказала, что у Ангелов на руках все дети чувствуют защиту и крепко спят. Меня продолжали назвать Ангелом, я и не возражала. Меня так часто называл Джим.

Что касается пациента, которого я окрестила бандитом, он полностью пришел в сознание, оказался слишком властным человеком, пришлось его достаточно резко поставить на место, напомнив, что, если бы он был таким умным, не поймал такое количество пуль и не постучался бы в двери «того света». Потом я ему пообещала перекрыть в прямом смысле кислород, если он не прекратит бузить, и мужик сдался или притих, точно не знаю.

Напрягало с его стороны то, что он очень внимательно смотрел на меня, стараясь прикоснуться к моей руке. В один из дней я не выдержала, взяла его за руку, отчего он напрягся и посмотрел мне в глаза.

– Вы же этого добиваетесь уже несколько дней. Я даже знаю, почему вы этого хотите. Пытаетесь вспомнить, кто был первым, кого вы взяли за руку, когда начали приходить в сознание поле наркоза. Правильно?

– Вы догадливая.

– Ну что, выяснили, кто это был?

– Ангел с зелеными глазами.

Все происходящее не слышал, но видел Джамир, практически всегда находившийся рядом с пациентом. И если я не ошибаюсь, он как-то напрягся от увиденного в этот момент.

Я проверила показатели, дала распоряжения дежурной медсестре, сообщила пациенту, что вечером сделаю перевязку и ушла на плановую операцию.

Уже вечером, в конце смены, делала перевязку бандиту. В палату охрану не пустила, реально «рявкнув» на Джамира и двух охранников, сказав, что, если не доверяют врачам, пусть в следующий раз не везут его в больницу, а сами спасают.

На мою жесткую позицию пациент, чье имя в медицинской карточке было, как я и предполагала, вымышленным, усмехнулся и жестом показал своим людям, чтобы они не мешали. Те же, в свою очередь, наблюдали за нами через дверное стекло.

Почему перевязку делает врач? Таково распоряжение «старого черта», как вы поняли, главного врача больницы, который мне и подсуропил этого пациента.

Я аккуратно освободила раны бандита от повязок, обработала их, нанесла лекарство. Все это время он не сводил с меня своих глаз, о чем-то думая, даже не морщась от боли, которая, я уверена, была.

– Вы замужем? – задал он самый банальный вопрос из всех возможных.

– А вы не боитесь, что я вам сделаю очень больно? – в ответ спросила я.

– У вас красивые глаза серого цвета, как сталь, но мне они казались зелеными, – сказал он (еще бы им не быть серыми, я же злюсь). – И почему с вами так спокойно? – задал он вопрос скорее сам себе. А потом неожиданно протянул свою руку в мою сторону, намереваясь прикоснуться к моему бедру.

– Я хочу вас видеть чаще, меня к вам тянет, —достаточно самоуверенно заявил пациент.

Меня это злило все больше и больше, я остановила его руку и нажала пальцем на одну из его ран, отчего он побледнел и поморщился, и сказала с каменным лицом:

– А я ведь могу тебя и убить, гадёныш. И мне этого сейчас очень хочется. Еще один выпад в мою сторону, и ты не проснешься. Усек?

Он в знак капитуляции поднял обе руки вверх, искренне улыбнулся (этой улыбки я не ожидала) и произнес:

– Ангел, просто Ангел. Я сражен.

Больше он мне не мешал, просто внимательно следил за моими действиями.

Палату я покидала, как торнадо, почти сдвинув с места громилу Джамира своим плечом, при этом два охранника расступились в стороны, не желая попасться на пути разъяренного врача. Странно, но в этот момент Джамир был в ярости, она просто витала в воздухе, и он как-то тяжело выдохнул. Но мне было все равно. Пусть и дальше думает, что я могу убить его друга.

Следующие пять дней прошли в штатном режиме, мы с Мартином прекрасно ладили, все делали вместе, если совпадали выходные, даже продумали дизайн кухни, которая больше всего пострадала от рук его бывшей.

Я решила сделать ему подарок и нарисовать картину на одной из стен, о чем меня пару лет уже просит друг.

Незаметно подошло время выписки Лемаркуса. Рада, что он выжил, улыбается. Я к нему привязалась. С его родителями мы обменялись контактами и распрощались.

Через несколько дней выписали и бандита. Я заранее подготовила все рекомендации и документы и взяла на этот день выходной, не хотелось встречаться ни с кем из них, а еще больше с главным врачом больницы, с этим подхалимом и взяточником.

Я устроила себе день релакса: побывала в салоне красоты, выпила кофе в кафе, а потом на своем железном коне уехала на берег Тихого океана, села на песок, достала большой блокнот и начала рисовать, совершенно не обратив внимания на то, что за этим занятием провела почти 4 часа. Зато как я перезагрузилась!

Но, видимо, спокойного вечера у меня не будет. Раздался телефонный звонок от одного из моих клубных «братиков» Эрика, который сказал, что парни поехали на «стрелку», которую забила одна из группировок.