Проклятье египетского жреца

© Лисовская В., 2024

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Автор настаивает, что все совпадения случайны и вызваны ТОЛЬКО фантазией самого автора и впечатлениями от самого мистического города на земле…

Когда заговорит Сфинкс, жизнь на Земле сойдет с привычного круга…

Июнь 1869 г. Санкт-Петербург

Хмурым питерским утром, когда еще все приличные господа сладко почивают в своих постелях, худенькая

русоволосая девушка спешила к лавочнику. Она проворно лавировала в хитросплетениях Васильевского острова, обходила глубокие лужи нечистот, встречающиеся ей на пути, перепрыгивала через канавы. Надо было успеть до восьми утра купить самые лучшие печатные пряники в Санкт-Петербурге, те, которые так любит ее хозяин, самый лучший сыщик города и окрестностей Аристарх Венедиктович Свистунов.

Каждый раз, пробегая мимо Академии художеств, Глафира Кузьминична Сумарокова замирала на месте от удивления при виде чудо-зверей – языческих идолов из далекой южной страны, которых недавно установили на специально построенной для этой цели пристани.

Вот и сегодня она остановилась, с изумлением и благоговением взирая на полульвов-полулюдей, выполненных из розового асуанского гранита и заброшенных на берега Невы.

Но любоваться долго поразительными статуями горничной великого сыщика не дали.

Очнулась Глафира от пронзительного взгляда, буквально раскалывающего ей затылок. Быстро обернувшись, девушка увидела высокого мужчину восточной внешности с темной загорелой кожей и в странном экзотичном наряде, с трубкой в белоснежных зубах.

Он так бесцеремонно и нагло разглядывал Глафиру, что она вздрогнула, нахмурилась и, задрав подбородок, направилась в пекарню к Кондрату Попову, лучшему кондитеру Васильевского острова.

Незнакомец закурил трубку из слоновой кости, затянулся, пустил абсолютно круглое облачко в серый питерский небосвод и еще раз гнусно улыбнулся, разглядывая Глафиру, и даже поцокал языком, что было совсем неуместно и неприлично в современном обществе.

– Какой невежа, однако, – хмыкнула Глафира и, недовольно оглядываясь, припустила дальше по Английской набережной.

Ее хозяин должен проснуться к девяти утра, и печатные прянички, теплые, румяные, должны лежать на тарелке перед голодным лучшим сыщиком Санкт-Петербурга и окрестностей.

Напоследок ей показалось, что египетские сфинксы также нагло посматривают на нее, так что Глафира чуть не застыла от ужаса. Горничная фыркнула с досады, перекрестилась, но все же нашла в себе силы скинуть наваждение, прошептать «Какая чушь!» и почти бегом направиться к своей цели.

15 апреля 1828 г. Страницы старого письма

«Милая Кэти, не могу дождаться встречи с тобой. Больше трех месяцев, как ты уехала домой, не выдержав невыносимую жару нынешних мест. Только ты в меня верила, только ты поддерживала меня – знала, что я сделаю великое открытие, я внесу свой вклад в новую науку – египтологию.

И я нашел… Я действительно нашел их… Ты не представляешь, Кэти, какие силы таятся в этих сооружениях…

Эти два колосса были некогда частью огромного сооружения, остатки которого все еще выступают там и тут из нильского ила… Это место открыто исследованиями, отчасти подземными, которые велись беспорядочно, без плана; поблизости найдено более сорока львиноголовых статуй, выполненных из серого гранита, более или менее поврежденных, другие скульптурные фрагменты. Это самая настоящая каменоломня статуй, в которой по какому-то непредвиденному случаю они были собраны, словно в священном подвале, в ожидании нового появления на свет всего этого исчезнувшего великолепия.

Среди этого дебриса еще и сегодня видны сфинксы из розового гранита, около двадцати ступней в длину, прекрасной сохранности и самой прекрасной работы; эти сфинксы – самое удивительное, что я видел в Египте. Но они, к сожалению, найдены для того, чтобы пойти на продажу: бесспорно, это самый нетронутый памятник из всех подобных ему, существующих сегодня».

Июнь 1869 г. Санкт-Петербург

Утро началось как обычно, Глафира накрыла завтрак в большой гостиной. Кроме вкуснейших печатных пряников из лавки кондитера Попова Глаша успела состряпать две дюжины рассыпчатых блинов, обильно полить их брусничным вареньем и даже подготовила мясной пирог: а вдруг хозяину, милейшему Аристарху Венедиктовичу, не понравятся блинчики?!

Хотя Глафира переживала совершенно зря. Господин Свистунов в один присест умял почти все блины, вытер варенье с рыжеватых усов, похлопал себя по объемному брюшку и, наконец, благосклонно взглянул на свою горничную.

– Эх, Глашка, молодец, милочка! Хорошие блиночки! Вот если бы ты еще свой любопытный нос в мои расследования не совала – то вообще цены бы тебе не было! – сыто улыбаясь, как довольный кот, промолвил Свистунов.

«Ну все, хозяин оседлал любимого конька. Теперь начнет рассказывать про свои незаурядные детективные способности!» – подумала Глафира.

Слышать про уникальные таланты господина Свистунова уже в сотый раз горничная не захотела, потому довольно резко перебила хозяина:

– Аристарх Венедиктович, кушайте на здоровье! Раз уж блинки мои по нраву! Но разрешите молвить: если бы я не совала – как вы выразились – свой любопытный нос в ваши расследования… – девушка хмыкнула, – то многие расследования вообще не были бы завершены[1].

– Ой, не задавайся, милочка! – ухмыльнулся сыщик. – Мисс детектив, смешно, ей-богу!

Глафира поначалу насупилась, но потом заметила, что Аристарх Венедиктович огрызается на нее скорее по привычке, что подобная утренняя перебранка по поводу детективных талантов горничной стала в их меблированных комнатах на Мойке вполне обычным делом.

Свистунов еще раз хмыкнул, не получив от Глаши никаких возражений, а только лукавую улыбку, немного сконфузился, доел остатки мясного пирога, запил все крепким чаем из самовара и попросил утренние газеты.

Глафира принесла стопку газет, заботливо оставленных почтальоном у дверей, и вернулась на кухню к своим основным обязанностям.

Через несколько минут Аристарх Венедиктович снова пригласил ее в гостиную.

– Глашенька, ты слышала новости? Еще один труп девушки нашли. Уже четвертая бедняжка, – размахивая печатным изданием, заявил Свистунов. – Ты там… это… поосторожнее утром ходи. Расчленитель снова в районе Васильевского острова появился. У всех убитых девушек внутренности извлечены из дыры в левом боку. Страсти какие! Газетчики тут еще такие ужасы описывают! И все это на нашем острове! Что за безобразия творятся! Вот некий Илья Борзов пишет: «Убитая прачка Авдотья Сиганова двадцати двух лет от роду была найдена на пристани напротив Академии художеств. Жертве были нанесены чудовищные увечья», – сыщик побагровел, запивая все третьей чашкой крепкого чая.

– Напротив Академии художеств – там же как раз рядом сфинксы стоят! – задумалась вслух Глаша. – Аристарх Венедиктович, а вы сами не хотите найти преступника? Сами не желаете поймать ужасного Расчленителя, который девушек убивает? – подливая чай хозяину, Глафира постаралась придать своему голосу ровные интонации.

– Да, конечно, я бы мог за пару дней найти преступника. Я самый лучший сыщик Санкт-Петербурга и окрестностей! Мне любые дела по плечу! Но… – глазки у Аристарха Венедиктовича забегали, – но у меня сейчас очень много дел, я не хочу сразу на несколько расследований распыляться. Это тебе не блины стряпать, – фыркнул он.

– А подскажите, какими вы еще расследованиями занимаетесь? – вежливо спросила горничная. – Ведь после дела Луки Матвеевича у нас сейчас затишье.

– Ой, много ты понимаешь! – снова фыркнул Свистунов. – Совсем я распустил прислугу, ты мне еще будешь говорить, какие дела делать, а какие нет! – зашипел хозяин, теперь как рассерженный кот. – И вообще, если бы я хотел, то всех преступников города поймал и пересажал в кутузку. Но мои незаурядные способности не позволяют мне размениваться на всякую ерунду…

– Четыре расчлененные девушки – это вы считаете ерундой? – удивленно подняла брови Глаша.

– Четыре или пять девушек – это не так важно, я сейчас занят более нужными и важными делами и тебе того же советую. Кстати, о делах. Ты разве не слышишь, наш дверной колокольчик уже пару минут звенит! Ты не собираешься, милочка, дверь открыть?

Глафира недовольно кивнула и испарилась в прихожей.

Июнь 1869 г. Санкт-Петербург

Колокольчик захлебывался от нетерпения. Не успев даже отдышаться, Глафира рывком распахнула двери и опешила от неожиданности.

На пороге стоял и ехидно улыбался тот самый незнакомец с Английской набережной. Он держал в белоснежных зубах курительную трубку и нагло разглядывал девушку.

Глаша покраснела под этим бесстыдным раздевающим взглядом. Первым порывом было захлопнуть дверь перед таким наглецом, но тот, не дожидаясь приглашения, вошел в прихожую, подвинув Глафиру плечом, и обратился к ней с восточным акцентом:

– Гошпадын Свыстуноф тут проживает?

– Что? А?.. Господин Свистунов? Да, тут проживает, – закивала Глаша.

– Он сысчик? Детектыф?

– Да, детектив, конечно, – подтвердила Глафира.

– Вэды мина к нему.

– А кто вы, собственно говоря, такой? Как вас представить?

– Предстафлят мина не нада, – наглая ухмылка. – Скажи хазаину, што Асхаб Аф-Аффанди прибыль! – важно поклонился гость.

– Хорошо. Ждите здесь, одну минуточку! – кивнула горничная и побежала докладывать Аристарху Венедиктовичу.

И вот через пару минут господин Свистунов принял необычного гостя в своем кабинете.

Аф-Аффанди вальяжно уселся в мягком кресле, важно закинув ногу на ногу.

Из своего угла Глафира смогла внимательно разглядеть интересного клиента. На Асхабе Аф-Аффанди был длинный парчовый халат с изящным рисунком на вороте, на поясе красовался широкий ярко-красный кушак с множеством узелков на длинных тесемках. Голову украшала плоская шляпа без полей, ранее подобных Глаша никогда не видела. Особенно запоминающейся в облике незнакомца была странная обувь с загнутыми носками и расписанная спиральными узорами. Кроме обуви, конечно, еще выделялась курительная трубка из слоновой кости, которую иноземец при виде сыщика спрятал во внутренний карман халата.

– Добрый день, я Аристарх Венедиктович Свистунов, лучший сыщик Санкт-Петербурга и окрестностей, – представился хозяин дома. – А что вас привело ко мне?

Глафира застыла в уголке, не смея даже дышать, ей тоже было очень интересно, что же делает у них в меблированных комнатах на Мойке такой странный клиент.

– Мина завут Асхаб Аф-Аффанди, я недель назад прибиль в ваш город из Каир, – поклонился гость. – У мина есть для вас очень важный задание, я весьма шедро вам оплачу, много денег дам, – он кинул на стол кошель, битком набитый золотыми монетами. – Сейчас я платить вот ето, а скоро мне должен заплатить за мой работа, много должен заплатить, и я вам есчо денег дам. Я жду крупный денег. А это все, что у меня сейчас ест!

Аристарх Венедиктович поднял мешочек и аккуратненько пересчитал все до копеечки. Уверенно кивнув, он ответил:

– Продолжайте, мой друг, я вас выслушаю и постараюсь помочь.

– Харашо, я рад, что вы согласитса, – ухмыльнулся египтянин.

– У вас очень хороший русский язык, – похвалил сыщик.

– У мина биль много русский любовница, – рассмеялся клиент, кинув плотоядный взгляд в сторону Глафиры. – Хотя пи́сат по руска я не особо уметь. Не биль у миня хороший учитель, не уметь я пи́сат.

Горничная покраснела до кончиков ушей.

– Не пи́сать, а писа́ть, – скривившись, поправил Асхаба Свистунов. – И какое у вас задание для детектива?

– Более тридцат лет назад сюда в Питерхбурх прибиль корабл, он привез розовые сфинкс. Два сфинкс. Они сейчас стоять на пристань, тута недалеко, – начал рассказывать египтянин.

– Да, я уже видел этих страшилищ, – замотал головой сыщик. – Пасть – во! Зубы – во! Зачем такие страхолюдины нам нужны? Не понимаю! Еще и деньги за них несметные заплатили! Кошмар!

Асхаб Аф-Аффанди снова весело расхохотался.

– Не зналь, что стражи великий Аменхотеп Третий кажутся вам страшилищ!

– Аменхотеп Третий? Кто это такой? – удивился Свистунов.

– О, это биль великий царь Древний Египт, неужели вы про него не слишаль? – в свою очередь, удивился гость.

– Это сейчас мода на все египетское, в двух столицах все с ума посходили! Но у меня другие увлечения, а не древние… пардон… фараоны! – парировал Аристарх Венедиктович.

– У нас в Египта ест поверье, что низя тревожит покой сфинкс, тем более не стоило их увозит из родной страна. Это очень плохо, целый проклятий, – Асхаб глубоко вздохнул. – Харашо, сейчас речь не об етом, ето не важна! На тот корабль, что привез сюда сфинкс, было еще кое-что, что я хотель ето получить! – ответил Аф-Аффанди. – И я заплатить вам вдвое больше, чем сегодня, если вы принесет мине это! Мне вас рекомендавать как самий лутший сисчик! – поклонился египтянин.

– Конечно, я сделаю все, чтобы найти это! Что именно? – Свистунов достал чернильницу и лист бумаги, готовясь записать черты разыскиваемого предмета.

– Да, на корабл остался, потерялся… борода! – ответил Асхаб Аф-Аффанди.

– Что? Простите… Что вы имеете в виду под словом «борода»? – переспросил Аристарх и почесал собственную бороду.

– Я сейчас объяснить. У одного сфинкс, западный, на пристани отсутствует борода… бородка такая… – показал на свой идеально выбритый подбородок клиент. – Такая… из гранита… она сломалься при погрузке на корабл. Мине нужно, чтобы вы мине это нашли! – глаза египтянина загорелись, он набил трубку табаком и медленно закурил, пуская колечки в потолок. – Принесите мине етот борода от сфинкс. Мине ето очен нада. Я остановилься в гостиница «Лондон», номерь тристо дува, все отчет по расследования привозить мине туда! Я буду вас ждат!

9 сентября 1832 г. Страницы старого письма

«Милая Кэти, наконец-то решился вопрос со сфинксами. Как я ранее писал тебе, этих двух хранителей египетского храма приобрело Российское государство. Не обошлось, конечно, без бюрократических препон, их пыталась перекупить Франция, но все-таки сделка состоялась, и русская казна победила. И сегодня в двенадцать часов пополудни с египетскими дарами – двумя великолепными сфинксами – мы погрузились на «Буэна сперанца», или «Добрую надежду», как перевели название нашего корабля на русский язык.

Экспедиция закончена. Курс на Санкт-Петербург, в Северную Венецию. Никогда не был в этом чудесном городе, но наслышан о нем. Решу вопросы по передаче розовых сфинксов русским и сразу же вернусь домой. Жди меня, моя Кэти».

Июнь 1869 г. Санкт-Петербург

После ухода экзотичного иноземца Аристарх Венедиктович попросил Глафиру подготовить еще самовар крепкого чая и вкусные булочки к нему. Потом позвал горничную в кабинет и, причмокивая чай, пристально поглядел в глаза девушке и вызывающе спросил:

– Итак, милочка! Откуда ты знаешь моего нового клиента, как там его бишь… Асхаб аф аль… ну и имечко… Аффунди, кажется!

– Аф-Аффанди, – поправила Глафира. – И я его не знаю!

– Ах, не знаешь?! Ты из меня дурачка не делай! Я же видел, как ты с этим смугляшом переглядывалась! Что, полюбовничка своего сюда привела? Ви с ным перегладываетса, – передразнил Свистунов.

Глафира стала пунцовая от смущения, принялась оправдываться:

– Аристарх Венедиктович, да как вы… да что вы такое… говорите… Да я этого Аффанди только сегодня утром впервые увидела, там… на набережной… Где эти розовые сфинксы стоят. Я к Попову в кондитерскую утром бежала, а тут этот египтянин стоит, на сфинксов глядит как ненормальный и на меня уставился. Да так еще нагло смотрел, прям неудобно стало. Такой нахал! Ну я сразу же убежала! – рассказала Глаша. – А потом он к нам в дом пришел, опять на меня так смотрит, мне прям страшно от таких взглядов. Я не знаю, чего ему надобно! – чуть не плакала девушка.

– Точно? Ты всю правду говоришь? – прищурился сыщик. – Я тебя насквозь вижу!

– Конечно, правду, всю правду. Вот те крест, – закивала горничная.

– Хорошо, я тебя понял, – все еще с недоверием поглядывая на горничную, Аристарх Венедиктович побарабанил пальцами по столешнице. – Теперь у нас есть задание, но появился очень хороший вопрос: где найти эту самую бородку с расколотого сфинкса? «Буэна сперанца» – «Добрая надежда» – так назывался корабль, который привез гостей с Нила, прибыл более тридцати лет назад. Тогда же борода и откололась, где же теперь ее искать? – задумался Свистунов. – И зачем она ему вообще нужна? Отколотая гранитная борода! За ее поиски платить такие деньжищи! Непросто это все, ой непросто!

Глафира стояла на месте, переступая ноги с ногу.

– А тебе, милочка, задание: к обеду подготовь свиные отбивные и рассольник мой любимый, а также салатик какой-нибудь вкусненький, ну, с печенкой, ты знаешь, и рябчиков, томленных в красном вине, можно! Сходи на Сенной, купи еще чего-нибудь к чаю! Зашей мой сюртук бархатный. И это… Глашенька, я тебя знаю, все равно в расследование влезешь, вот и подумай, где эту бороду искать! Может, у тебя какие мысли интересные появятся!

Глафира вздохнула:

– Аристарх Венедиктович, я подумаю!

– Ну вот и славненько! И еще подумай, дорогая моя, как нам до этого корабля и до его матросов добраться! Поброди в доках, поговори с местными, узнай, что да как! – посоветовал хозяин.

– Аристарх Венедиктович, да вы что, да как можно? – гневно заявила горничная. – Я приличная девушка, что я буду в порту делать?! Что вы такое говорите? Будто не знаете, какой там сброд ошивается?! Приличным девушкам не следует в порту находиться.

– Приличная девушка в криминальные расследования не лезет – это раз, а во‐вторых, вспомни, Глашенька, в каких местах тебе приходилось бывать, когда ты в мои дела свой любопытный нос совала?![2] – ухмыльнулся Свистунов.

Глафира насупилась, но принялась соображать: как же ей попасть в доки, не привлекая внимания к своей скромной персоне.

Июнь 1869 г. Санкт-Петербург

Когда Глафира уже заканчивала приготовление ароматного соуса к рыбе на обед, во входную дверь меблированных комнат на Мойке громко позвонили.

Вежливый посыльный кивнул Глафире и оставил господину Свистунову приглашение на званый ужин к княгине Эллен Муратовой.

Эллен Генриховна была известной светской леди Петербурга конца девятнадцатого века. Унаследовав после смерти мужа, полковника Муратова, весьма значительное состояние, Эллен прожигала деньги на светских раутах и вечеринках города. Полковник Борис Степанович Муратов при жизни был весьма прижимист, проще говоря, скуп и жаден, и держал молодую женушку в ежовых рукавицах. После же его скоропостижной смерти от горячки пару лет назад Эллен, ни капельки не опечалившись, зажила в немыслимой роскоши, направо и налево тратя полковничий капитал, разъезжая по модным курортам Европы и меняя своих фаворитов как перчатки. Светский салон княгини был известен всему Петербургу и за его пределами. Вот и намедни, вернувшись из Лондона, Эллен решила организовать званый ужин, пригласив на него известных людей города, не обойдя и Аристарха Венедиктовича Свистунова.

В конце визитки красовалась интригующая надпись, что не могла не заинтересовать сыщика.

– Lordеss Muratoff обещает после ужина захватывающее представление: mummy из Фив раскатывают в половине седьмого, – громко произнес Аристарх Венедиктович и даже зачем-то понюхал надушенный конверт. – Ах, какая женщина! – мечтательно произнес он, обращаясь к Глафире. – Не чета тебе – лордесса! Вот! А что такое мами из Фив? Как это раскатывают? С мамочками какими-то связано? Глашка, ты не знаешь? – почесал сыщик в затылке.

– Знаю! Вот и знаю! – гневно ответила Глафира, еле удержавшись, чтобы не показать язык. – Эта ваша лордесса мумию фиванскую привезла! А что с ней будут делать, это вы уже вечером узнаете!

Аристарх Венедиктович задумчиво зашагал по кабинету.

– Званый ужин у Муратовой – это хорошо. Повар у Эллен Генриховны отменный, готовит вкусно, а вот с этими мумиями что-то непонятное! И вообще, Глашка, ты откуда англицкую речь знаешь? Распустил я прислугу, ишь ты, образованная, – заворчал он, искоса поглядывая на Глафиру, которая не знала, куда глаза деть от смущения. – Мами из Фив! Ишь ты!

– Это я так, предположила, Аристарх Венедиктович, – промолвила горничная.

– Предположила она! – продолжал гневаться хозяин. – Совсем с этим Египтом и мумиями все с ума посходили! И в столицах, и в Парижах, и в Лондонах этих. А теперь и Эллен Генриховна туда же! Раскатывают мами! Куда раскатывать? Как раскатывают? Главное – зачем это самое? Нечистое это дело! Короче, решено, Глашка! Со мной к Генриховне отправишься! Англицкую речь послушаешь! – стукнул он рукой по столу.

– Но… – опешила горничная. – А сюртук зашить?

– Сейчас зашивай, мне он вечером понадобится! – кивнул Аристарх Венедиктович и снова отправился в столовую. Нужно успокоить нервы после получения приглашения – утренние блинки пришлись кстати, ведь до званого ужина было еще далеко.

Повздыхав и задумавшись о древних обитателях долины Нила, Аристарх Венедиктович сам не заметил, как слопал все блюдо блинов. Снова вздохнул, уныло оглядев пустую тарелку, и отправился в кабинет – привести мысли в порядок, но, если честно, лучший сыщик Санкт-Петербурга и окрестностей намеревался немного вздремнуть после сытного обеда.

13 сентября 1832 г. Страницы старого письма

«Милая Кэти, за эти дни многое произошло. Не знаю, как у меня хватило сил написать тебе это письмо.

На корабле творится что-то невероятное. Даже сейчас мысли у меня путаются, безумие уже проникает в мой затуманенный разум.

Милая Кэти, попытайся меня понять и простить. Я действительно не хотел этого… Я до сих пор не могу поверить в случившееся. Вся команда охвачена ужасом. Словно загадочная эпидемия косит нас. И всему виной сфинксы…

Да, Кэти, именно так. Все началось еще при погрузке на корабль: трос, удерживающий одну из статуй, лопнул. След от впившегося каната остался на лице сфинкса навсегда, при этом получеловек-полулев лишился подбородка. Но и кораблю досталось – борт, куда упал суровый египетский страж, был серьезно поврежден, а мачта превратилась в щепки.

Но не это главное…

Сразу после происшествия матросы заговорили, что веревка лопнула неслучайно. Якобы трое моряков, придерживающих трос левой статуи, засмотрелись на чудище, и в этот момент лицо сфинкса загадочным образом изменилось. Он блеснул глазами, грозно сдвинул брови, и моряки, не поверив собственным глазам, сами отпустили канат – и страж гробницы Аменхотепа Третьего рухнул на палубу.

Я, конечно, не верил этим глупым россказням необразованных матросов, но в эту же ночь все началось.

Галлюцинации, приступы безумия, самоубийства…

Сначала эти три несчастных матроса бросились в пучину вод, при этом крича, что сфинксы приказали им это сделать.

На следующую ночь старый кок, много лет прослуживший на корабле, взял кухонный нож и зарезал двух членов экипажа – якобы его заставил это сделать сфинкс.

Ты можешь не верить, Кэти, но вот уже которую ночь мне снится жуткий сон: сфинкс из розового гранита говорит мне во сне ужасные вещи и принуждает принести ему жертву… человеческую жертву…»

Июнь 1869 г. Санкт-Петербург

Дом Эллен Генриховны сиял, как рождественская елка, и был виден издалека. К подъездной дорожке чинно и благородно подъезжали роскошные экипажи, весь аристократический свет Петербурга прибыл на званый вечер.

Глафира зябко куталась в новую шаль, которую заставил достать из шкафа хозяин, чтобы прислуга «своими лохмотьями не загубила репутацию лучшего сыщика Санкт-Петербурга».

– И вообще, будь позади меня, ни с кем в разговоры не вступай, под ногами не путайся, с важными людьми не знакомься. Твоя задача – быть моей тенью и слушать, что говорят и о чем! Тебе понятно? – давал последние наставления Свистунов.

– Йес, оф кос! – блеснула лингвистическими талантами Глаша и лукаво улыбнулась.

– Вот именно, кокос! – чинно кивнул Аристарх Венедиктович и оправил зашитый сюртук.

Они вышли из экипажа, отпустили кучера и подошли к широко раскрытым воротам, куда уже спешила нарядно одетая публика.

Их встретил вежливый молчаливый мажордом, степенно поклонился, принял верхнюю одежду и проводил в просторную гостиную, где к сыщику уже спешила хозяйка дома – стройная особа с хитрым любознательным взглядом.