Волк: Лихие 90-е

Глава 1

– Уволить и дело с концом! – проорал начальник.

– Да погоди, Евгеньич, – сказал я. – Ну накосячил парень, бывает. Год без косяков работал, а тут сразу увольнять.

– Да он нам тепловоз на неплановый ремонт загнал!

Испуганный слесарь из колёсно-моторного цеха стоял перед нами в прокуренной комнате, где собирались мастера. Начальник орал так, что слышно было во всём корпусе.

Но уже понятно, что обошлось, начальник отходчивый.

– Сегодня объяснительную! – рявкнул Евгеньич. – А теперь в цех! Живо!

Слесарь торопливо выбежал, а Евгеньич засмеялся.

– Добрый ты, Михалыч, – сказал он. – Вот вечно вступаешься. Ты же зам по ремонту, тебе положено орать больше, чем мне.

– А тебе лишь бы увольнять, – я посмотрел в журнал передачи смены, где были расписаны дела на сегодня. – Один потом работать будешь? А уволишь, куда ему податься?

– Ну так сейчас и не девяностые, когда были только менты, бандиты или железная дорога, – Евгеньич закурил. – Но ладно, прав ты. Хотя сейчас с управления звонить будут… ох, как же они…

– Ну ничего, поорут и перестанут, – я вытащил чёрную рацию из зарядной станции. – Сменный мастер, что с Двенадцать-Сорок Два?

– На выкатку отправили, – через несколько секунд проскрипела рация. – Меняем третий тяговый двигатель!

Евгеньич выматерился и достал телефон. Уже звонили большие начальники, спрашивали, что случилось. Локомотив только что пришёл на неплановый ремонт, едва выйдя с планового. Парнишка отписал в журнале, что сделано, но машина вернулась в депо на следующий день.

– Пойду посмотрю сам, – я убрал рацию в нагрудный карман, захватил сигареты и пошёл.

За столько лет уже привык к депо. Сейчас утро и шумно, пришла дневная смена, мастера разошлись по цехам готовить бригады. В автоматном цехе мастер Бабурин орал на своих подчинённых, в топливном всей толпой ржали над чем-то. Мимо с гудением проехала грузовая кара, на которой стоял здоровенный цилиндровый комплект, уже снаряжённый и готовый к установке. Машинисты прогрева загоняли в корпус очередной тепловоз.

Рация привычно скрипела, на втором канале велись привычные переговоры, наполовину по регламенту, наполовину неформальные:

– Сменный мастер! Зайди на раздачу!

– Понял!

– Техосмотр, Коля!

– Слушаю!

– Локомотивная бригада пришла на Два Ноля-Семнадцать, нет прожекторных ламп.

– А где я их возьму?

– Ну сними откуда-нибудь! Бригада без них не поедет!

Дошёл до колёсно-моторного цеха. Сегодня им привезли новые колёсные пары. Грузовик встал рядом с корпусом, уже начинали выгрузку. А злополучный тепловоз 1242 уже стоял на выкатке, с него снимали заклинивший тяговый двигатель.

– Что там, Кирюха? – спросил я, входя в цех.

– Да ничего хорошего, Максим Михалыч, – крепкий парень двадцати пяти лет, бригадир колёсно-моторного, спустился ко мне с палубы. – Менять будет. Как и смотрели?

– Так твои смотрели, – с раздражением сказал я. – Сегодня вон один из них получал.

Я вздохнул. Косяк, отразится у них на премиях, что особенно хреново перед Новым годом. Но никуда не деваться, придётся работать.

– Надо сегодня до обеда закончить и выгнать её нахрен отсюда.

– Сделаем, Максим Михалыч, – Кирилл кивнул.

Мы отошли, пропуская погрузчик, который перевозил поддон с закреплённой на нём колёсной парой.

– И ещё, – Кирилл огляделся по сторонам и прошептал: – В воскресенье, чтобы вы, как штык были у меня. Отказы не принимаются.

– Чтобы я, да хоть одну свадьбу пропустил, – я засмеялся и похлопал его по плечу. – Тем более твою.

Хороший парень, а ещё на брата моего похож, да и тёзки с ним. Хотя мой Кирилл до двадцати пяти не дожил, как и до собственной свадьбы. Жаль, но… давно это было.

– Слушай, Кирилл, – сказал я. – Ещё надо перед Новым годом сделать в цехе…

– Да куда ты! – крикнул он, посмотрев поверх моего плеча. – Рукожопы! Да кто так крепит? Ладно, Михалыч, пошёл я их гонять, а то совсем расслабились.

Он отошёл, а я достал рацию.

– Техосмотр, Коля! – позвал я. – Нашёл лампу?

– Нашли, Михалыч. Уже…

За моей спиной раздался грохот. Тяжёлая колёсная пара сорвалась с подъёмника и очень быстро покатилась по полу. Прямо к стенду, где стояли Кирилл и слесарь, на которого сегодня орали.

Раздавит же их сейчас!

Рация выпала на пол. Я побежал, как в молодости. Слесарь отпрыгнул, а вот Кирилл замялся, не знал, куда броситься. Испугался, но ему же сейчас ноги переломает! А то и того хуже.

То ли я такой быстрый в своём-то возрасте, то ли было недалеко.

Толкнул Кирилла в плечо изо всех сил, но не рассчитал сам, уйти не успел. Колёсная пара, с зубчатой передачей, весом больше тонны, врезалась прямо в меня.

Удар и хруст, и ещё один когда я упал и стукнулся об пол затылком. Колёсная пара остановилась надо мной.

– Михалыч! – крикнул Кирилл, поднимаясь с пола. – Ты…

Хоть что-то успел. Жаль только, что тогда опоздал, когда мой брат… Глаза закрылись…

А потом будто кто-то сбросил меня вниз.

Я покатился на камнях, ударившись локтем. Какие тут камни? Откуда они в цехе?

Докатился вниз и распластался по земле. Не понял. Я открыл глаза и огляделся. Саднило локоть, чёрные джинсы в белой пыли от камней, а сверху проезжал состав, который оглушительно гудел.

Поднялся на ноги. Когда лет уже под полтинник, опасно так падать.

Где я?

Я стоял прямо под железнодорожной насыпью, покрытой белыми камнями. Будто упал сверху и покатился по ним. Состав, загруженный лесом, ехал дальше, тепловоз оставлял след густого чёрного дыма.

Пахло полынью, тут её полно. Наверное, должно пахнуть и креозотом от шпал, но к этому запаху привыкаешь и не замечаешь. Я огляделся. Почему я в джинсах, а не в своей хэбэшке? И почему вместо ботинок старые тупоносые туфли? Вместо куртки со светоотражающими полосами на мне вообще джинсовка поверх белой футболки.

Тёмные очки разбились, вот они лежат, у меня под ногами..

Нихрена не понимаю, я их не носил лет двадцать.

На камнях ещё лежал пакет, на котором изображена улыбающаяся девушка в обтягивающей майке. Чуть дальше валялся рюкзак из кожзама.

Не зима, а лето, очень жарко. Июнь? Возможно.

Но я знаю это место. Вот железнодорожная линия, делящая сибирский городок Новозаводск на две части – сам город и частный сектор, застроенный домами с участками.

Я сейчас там, где находятся частные дома. Будто как и раньше, в молодости, пошёл прямо через пути, чтобы срезать путь и не обходить через мост. Ведь автобусов не было, а такси дорого, не по карману студенту.

Стоять мог без проблем, ноги почему-то уцелели, хотя я видел, что с ними стало после наезда колёсной пары. Всё в порядке, если не считать того, что прокатился по камням, когда решил перебежать через пути перед едущим поездом. Что вообще на меня нашло? Мне же не двадцать лет.

Но… посмотрел на руки, они совсем молодые. Да и вообще, ничего себе я схуднул. И отдышки нет. Что случилось?

Встряхнул куртку, поискал телефон, но его не было. Зато в кармане джинсовки лежал паспорт… мой старый паспорт, который мне дали ещё в шестнадцать лет. Советский, но внутри криво вклеен вкладыш, что я, Волков Максим Михайлович – гражданин Российской Федерации.

Ещё есть кошелёк, тоже из кожзама. Внутри одна надорванная купюра в 10000 рублей, одна, совсем мятая, в 5000. Ещё три купюры в 1000, совсем плохие.

Похожи на обычные, которые сейчас почти не ходят, в 10 и 5 рублей, только лишние нули. Но я их тоже помню. Их же тогда меняли, на другие деньги, почти такие же, но там было поменьше нулей. Правда, купюры в один рубль так и не сделали. Ещё, в отдельном отсеке кошелька, лежали белые монеты по 100 рублей и жёлтые по 50.

Где я их нашёл? Такие только в музее водятся.

Теперь понимаю ещё меньше.

Но если буду здесь стоять, у насыпи, вообще ни в чём не разберусь. Передо мной пустырь, заросший полынью, я прошёл через него, захватив рюкзак и пакет. В рюкзаке вещи, а в пакете тетради и бутылка дюшеса, пластиковая, полтора литра.

Будто вернулся в молодость. Но не в Советский Союз, в которым я жил в детстве. Сейчас здесь всё иначе, но всё ещё хорошо знакомо.

Я прошёл через пустырь и увидел улицу. На ней были только частные дома. Ворота одного открыты, рядом с ними стояла красная восьмёрка. Рядом с ней несколько парней, которые сидели на скамейке с тёмными бутылочками. Местное пивзаводское. Только пивзавод тогда был процветающим заведением.

В машине играла магнитола, и эту песню я помнил. Я же тогда даже слушал эту группу.

«Домой, пора домой», напевал Юра Клинских из Сектора Газа.

Какой это был год? Парни в спортивных штанах, загорелые, причёски короткие, курили все.

Чуть дальше магазин под названием «Ксюша». Обычный домик из брёвен, у которого сделали дверь во внешней стене. Она открыта, на входе висел белый тюль от мух. Если я правильно помню, купить можно многое, если у тебя есть деньги. Правда, обычно их нет. Как говорится, если ничего не покупать, то цены хорошие.

Рядом со входом в магазин шла другая коммерция. На одной табуретке сидела бабушка, на другой, которая стояла перед ней, было три стакана жареных семечек, разного размера.

Бабушка с трудом переносила жару, обмахивалась газеткой. Это что, баба Настя? Но она же умерла в конце 90-х. Как это возможно?

Остановился, пытаясь всё это понять. Но я же помнил это место, ведь я жил здесь раньше. И песня Сектора Газа очень идеально попадала в ситуацию. Ведь я же учился в другом городе, но приехал на каникулы. Попал домой.

Прогудел гудок. Это не поезд, мимо проехал МАЗ, поднимая целую тучу пыли. Улицы при Союзе здесь были покрыты асфальтом, но от него почти не осталось ничего, только ямы. Никто давно не ремонтировал эти дороги.

МАЗ ревел, он был нагружен полностью, прицеп забит под завязку. Позади торчали куски металла, огромные катушки медной проволоки и даже нечто, похожее на разрезанный корпус самолёта. Сигналил мне водитель, дядя Вася, пожилой мужик с усами. Он поприветствовал меня поднятой рукой, я машинально кивнул в ответ.

Дядя Вася – бывший учитель истории, но вместо уроков он возил цветмет в Китай на своём МАЗе. Местные алкаши обшаривали все помойки, чтобы найти что-то ценное и сдать за деньги или китайский спирт, который можно было разводить с водой. Но дядя Вася же переехал отсюда, а потом умер! Как он оказался здесь?

Это всё сон. Или что-то другое?

Когда пыль улеглась, проехала другая машина. Очень дорогой джип, Чероки, зелёного цвета. Это Лапины, они ездили в Китай, покупали там шмотки и продавали их на местном рынке. Но они тоже уехали, что с ними случилось потом, я не знал.

Столько воспоминаний, а я так и стою в пыли, отходя от удивления. Да невозможно это всё, но я видел это собственными глазами. Всё как в тот день.

А ведь если живы дядя Вася и баба Нюра, да и Лапины ещё здесь, а я тут, с деньгами, которые не ходят больше двадцати лет, одетый, как одевался в молодости, сам вдруг помолодевший… Но если это стало возможным, то должны быть живы и другие!

Я быстрым шагом пошёл по улице. Благо, было недалеко. Дом на месте. Не пустырь с обгоревшими развалинами, как я видел недавно, когда проезжал мимо, а целый дом, каким он ещё был в 90-е года.

Построенный из брёвен, с серой шиферной крышей и телевизионной антенной наверху. Огорожено всё забором из красных досок, но палисадник обтянут металлической сеткой, за которой росли три дерева черёмухи. Уже отцвела, но ягодок ещё нет.

Я торопливо подошёл к калитке и открыл. Большую часть двора занимал гараж, но если пройти дальше, начинался огород с ровными грядками. Тогда он позволял нам выжить, особенно когда деду не платили пенсию. В начале 90-х только огород и помогал.

Кирюха сидел на крылечке и разматывал леску, рядом с ним лежали китайские бамбуковые удочки. Это темноволосый худой парень семнадцати лет, он тогда закончил десятый класс и сейчас был на каникулах. Одет брат был в майку-тельняшку и старые штаны, на ногах чёрные шанхайки, лёгкая китайская обувь. Кулаки сбиты, он как и я, усердно занимался кикбоксингом.

– Ждём тебя с утра, Макся, – с укором сказал он. – Но ты походу сразу в город пошёл?

Да, я же в город и ходил. Сразу к товарищам. Не сказал бы, что друзья, но почему-то тогда я ценил их больше, чем семью и настоящих друзей. Знал бы, кто они… Но ведь сейчас-то я знаю.

– А чего так смотришь? – спросил Кирюха. – Будто призрака увидел.

– Будто бы…

Я помнил. Он же погибнет этим летом, в аварии. Потому что я…

Потому что я тогда совершил ошибку. И целых две. Невольно обернулся и посмотрел на дом через дорогу. Там никого…

Но ведь брат… Он как раз подошёл ближе. Видно, как сдерживает радость, ведь старался её не проявлять при всех. Тогда вообще никто старался ничего не показывать. Но Кирилл действительно с нетерпением ждал, когда я приеду. А я тогда…

Ну а сейчас я крепко пожал ему руку и похлопал по плечу.

– Вот я и дома, – сказал я.

– Дед отправил за молоком и в магазин, – пожаловался Кирилл. – Быстро вернусь.

– Погоди, – я достал кошелёк и сунул ему пятнадцать тысяч. – Чего-нибудь купи к чаю.

– Ты будто мне миллион сунул, – он рассмеялся. – Всё, я скоро. Дед там, ждёт тебя весь день, в окно заглядывает.

Вошёл в дом. Дед сидел за столом. Когда родителей не стало, он один растил нас с братом. С виду суровый, но за нас переживал. Деда Боря разгадывал кроссворд, а по телевизору показывали ещё бодрого Якубовича.

– Сектор Приз на барабане!

Дом маленький, кухня с печкой, она же столовая, и общая комната с двумя коврами, один на полу, другой на стене. Там же и старые гарнитуры ещё с советских времён, и шкафы с одеждой. А в центре, под ковром, люк в подполье с картошкой.

Дед сидел за складным столом, который раскладывали полностью только на Новый год.

– Долго ты, Максимка, – недовольно сказал он. – Утром тебя ждали. Сейчас Кирюха придёт, чаевать будем. Как учёба?

– Да хорошо.

Честно говоря, учился я так себе, но тогда было плевать, как ты учишься, если платил вовремя.

Я отогнал муху и сел за стол. Дед тоже не особо любитель показывать эмоции. Будто я отходил в магазин и вернулся. Но он так привык. Ветеран войны, проработал всю жизнь на железной дороге. Таким я и его помнил, как сейчас.

Это тот самый день, который я смутно помню, когда я приехал домой из института. Это моё прошлое, я снова стал молодым. Но даже эта мысль не особо помогала.

– Я тут Кочергина видел, – сказал дед. – Он сейчас зам по ремонту в депо. Если желание у тебя будет, возьмёт на лето. Правда, с зарплатой сам понимаешь что.

– Понимаю.

Всё ещё никак не мог привыкнуть к своему голосу, молодой он, но чуть хрипловатый. Сколько мне сейчас? Двадцать один, что ли? Или постарше? А какой это год? Раз деньги старые, то не позже 97-го.

Но другой вопрос. Как это стало возможным?

– Ну, а куда ещё податься? В городе сейчас только милиция и железная дорога. Ну или в бандиты, – дед скривился. – Ладно, у нас-то хоть огородик есть. А жили бы в квартире… насчёт Кирюхи тоже договорюсь, чего ему тут дома сидеть, штаны пропёрдывать?

– Вот и я! – Кирилл потопал ногами у порога, сбросил шанхайки и поставил на стол литровую банку молока, булку белого хлеба и пакет пряников. Протянул мне руку и высыпал мелочь. – Всё до рубля! А я думал, ты нам зелени привезёшь из города, а не вот это.

– Да потише, – дед поморщился, пристально глядя в телевизор. – Задание прослушал. Какое там слово?

Суета дома знакомая, но подзабытая. Кирилл включил электрочайник, но не те, которые очень быстро закипают, а со встроенным кипятильником. Быстрые уже есть, но они мотают слишком много света.

Чай без пакетиков, только заварка. На красной коробке иероглифы, наверное, купили у Лапиных. Из холодильника достали маргарин Рама, который тогда считался маслом, а Кирилл быстро нарезал хлеб.

– Ну куда такими ломтями? – недовольно пробурчал дед.

Забыл я всё это, но вспоминалось. Но в голове было сложно всё это уложить. Похоже, это читалось по лицу, поэтому на меня с таким подозрением посматривали оба.

– Устал, наверное, с дороги-то, – предположил деда Боря. – Пусть спит, расстели ему, Кирюх.

Отдельных кроватей нету. Своя у деда, для нас с братом неудобный продавленный диван, который раскладывался на ночь. На улице смеркалось, после Поля Чудес начались новости, а потом включили Коломбо, которого дед смотрел, хотя в другие дни ложился рано.

При этом пожарили семечек, потому что покупать жареные было дорого, сырые стоили дешевле.

А я всё никак не мог свыкнуться. В голове и старая память, студента, который весь день веселился в городе. И моя, текущая, взрослого мужика, который прожил намного дольше, чем они. Которого в цеху сегодня прикончила сорвавшаяся колёсная пара. Ну хоть те парни выжили.

Телевизор вырубили, а дед начал ворочаться на пружинчатой кровати. За окном темно, но уснуть я уже не мог. Много мыслей.

– Смотри, чё у меня есть, Макся, – Кирилл показал две купюры по 100000, потом выключил свет.

– Где взял? – спросил я.

– У дяди Васи поработал, грузил металл. Сходим в город с тобой завтра?

– Да, сходим, – пообещал я. – Обязательно.

– Класс!

Кирилл начал вполголоса рассказывать городские новости, но вскоре иззевался и уснул.

Я поднялся и подошёл к окну. Уже когда стало тихо, у меня получилось всё обдумать, и я мог мыслить трезво.

То лето было страшным. Много чего случилось, о чём я долго потом думал, годами, перед сном. Сейчас-то вижу всё. Кирилл меня ждал, ведь я для него старший брат. Но я тогда считал себя очень взрослым и с малолеткой общаться не хотел. В итоге Кирилл огорчился, что я так себя веду, и мы почти не разговаривали.

А потом, перед моим отъездом, он разбился на машине, насмерть, вместе с девчонкой. Кто-то испортил тормоза, так и не нашли, кто именно. А у деда тогда не выдержало сердце…

Нет уж. Я прислонился лбом к холодному стеклу, глядя в темноту. Не знаю, почему я здесь оказался. Может, потому что я успел совершить хоть какой-то достойный поступок, и мне дался шанс всё исправить…

После случившегося я жил дальше, отучился, работал. Вроде бы всё было, но… всегда думал, чтобы я сделал, окажись я снова здесь, в это проклятое лето лихих девяностых.

Но так, как тогда, не будет. Жилы порву, но всё будет иначе. Они будут жить, и не в этой нищете. Время сложное, но разберусь. Сделаю всё и тогда, когда снова буду в возрасте, будем сидеть с братом на рыбалке и вспоминать молодые годы, но…

Ведь не только с Кириллом и дедом тогда приключилась беда. В окно видно, как по улице кто-то идёт. Высокий человек, походка не твёрдая. В руке бутылка. Он сел на скамейку. Через несколько секунд он прикурил, и огонёк осветил лицо.

Знаю, кто это. Женя Ковалёв, мой друг детства. Мы с ним просидели за одной партой всю школу, вместе поехали устраиваться в институт, но он не сдал экзамены.

Я остался учиться, а он попал в армию. Мы с ним созванивались и переписывались, пока… пока его не отправили на штурм Грозного с другими пацанами. Вернулся совсем другой человек.

Он спился, связался с бандитами, получил перо в бок и умер. Этим же летом, за два дня до гибели Кирилла. Я даже не пошёл на похороны. Знаю только, что там почти никого не было, а единственный венок принесли от военкомата, самый дешёвый.

Я его часто вспоминал, думал, мог ли я что-то тогда для него сделать…

Вот сейчас и узнаем. Я оделся и вышел на улицу, чтобы встретиться со старым другом.

Глава 2

Забыл, как много тогда было комаров. Сразу начали жужжать у уха, пролетать мимо. Укусы злобные, будто эти комары тоже получили своё в 90-е.

По ночам почти никто не ездил по этой улице, да и прохожих почти никогда не бывало, ведь вполне можно получить палкой по затылку, а то и ножом. Фонари-то есть, ещё с тех времён, но лампы в них давно выбиты, да и никто в городской администрации не хотел жечь свет в частном секторе. Да даже в центре было темно.

Сейчас прохладно, нет ветра. Ночь звёздная. Я осторожно прикрыл калитку, чтобы не разбудить никого из домашних. Всё же свет был, но метрах в ста отсюда. Там горела лампа рядом с высоким забором из аэродромного железа. Несколько метров в высоту, почти как крепость. Там же, под лампой, красная кнопка звонка, чтобы можно было вызвать хозяев в любое время дня и ночи и купить китайский спирт.

Вот Женя этим и развлекался. Он не стал заходить в дом, а сидел на лавочке, на которой мы столько рассиживались в детстве и болтали о всякой чепухе, которая интересна мальчишкам.

Когда он затягивался сигаретой, на мгновение показывалось его лицо. Я шёл к нему, а он смотрел на меня.

– Я думал, ты даже не зайдёшь, Волк, – хрипло сказал Женя. – Зимой-то не заходил.

Голос уже пьяный. В руке он держал пластиковую бутылку со спиртом, будто хотел пить его так, не разводя водой.

Так он меня и называл всегда, Волк, это от фамилии. Другие ровесники тоже звали так.

– Давно не виделись, Женя.

Я пожал ему руку и сел рядом. Глаза привыкали к темноте. Женя в потасканной военной форме, но вид всё равно аккуратный. Лицо приличное, выбритое, даже сейчас он не бросал за собой следить. Но перегаром от него несло сильно.

Сегодня он спокойный, но помню, что бывало и хуже. Как приехал, то заводился с полуоборота.

– Пить предлагать не буду, – сказал он с усмешкой. – Со мной не пьют, боятся.

– Может, и не надо, Женя?

– Кхе, – он снова усмехнулся и открыл пробку. – А как ещё?

– Поспи, а завтра мы в город с братом хотим. С нами поедешь? Развеешься.

Не хотелось оставлять его одного. Он в шаге от падения, ходит по самому краю. Тогда я этого не понимал, сейчас прям вижу. Надо его вытаскивать.

– Ночью не сплю, – сказал он, глядя перед собой. – Днём проще. Ночью спать не могу, как закрою глаза, то… Зараза ты, тварь!

Бутылка выскользнула из его руки, спирт, от едкой вони которого даже глаза слезились, с бульканьем вытекал на землю. Женя попытался поднять бутылку, но никак не мог её взять.

– Да и хрен с ней, – он достал ещё сигарету. – Какая уже разница? Ещё схожу.

Помог ему прикурить, он даже это не был в состоянии сделать.

– Не, ещё башку кто проломит, – сказал я. – Тут всяких хватает по ночам.

– Мне-то? – он усмехнулся. – Они ссутся со мной связываться. Но может и проломят. Знаешь, а когда лопается черепушка, то…

– Завтра в город, – повторил я. – Развеемся, отдохнём. С нами давай. А ещё я с дедом говорил, про железную дорогу. Попробую и тебя туда засунуть, на первое время. Хватит дома сидеть. А потом…

– Что потом?

– А потом, – я посмотрел на него. – Знаешь, это время много чего у нас отобрало. Может, пора кое-что забрать назад?

– С процентами? – он хрипло засмеялся.

– Именно. Есть у меня мысль, но… вот ты бы мне пригодился. Никуда не встревай, подожди меня. Будет для нас дело.

– Неплохо звучит. Ну надо же, Волк, – Женя отбросил недокуренную сигарету. – Кент ты мой, да. Зимой всего раз поговорили, и ты от меня держался за километр потом. А сейчас даже помочь хочешь. Зачем это тебе?

– Потому что поумнел. И тебе тоже пора. Давай, уведу тебя спать. А утром зайду. И не пей эту гадость!

– Козлёночком стану?

– Ослепнешь нахрен. Таким даже окна мыть нельзя, разъест стекло.

– В город не поеду, – сказал он, подпирая голову руками. – Не хочу я эти морды видеть. Пока я там был, они тут… они тут…

– Тогда просто заходи в гости. А сейчас спать.

Думал, будет сопротивляться, но слишком он опьянел. Завёл его во дворик. Если за собой Женя следил, то участок совсем забросил. У забора всё заросло крапивой, с прошлогодних грядок так и не убрали мусор, а в теплице разбиты окна. Курятник открытый, но куриц он съел давно. Гараж тоже открытый, значит, продал батиного москвича. На эти деньги похоже и пьёт.

Затащил парня в сени. Под ногами катались стеклянные пивные бутылки, пластиковые из-под спирта, и банки… вот это же гадость была, водка Чёрная Смерть, с черепом. Да какой только гадости тогда вообще не было. Увидел даже пустую бутылку спирта Рояль, который вроде больше и не продавался.

В самом доме просторнее, чем у нас, но всё завалено мусором. В середине комнаты открыто подполье, я его закрыл, пока Женя не грохнулся туда.

Телевизор, старенький Филипс, включён, но просто показывал белый шум, это был единственный источник света внутри. В наших краях было всего два канала, ОРТ и РТР, по ночам они не работали. Рядом стоял старый японский видак, из которого торчала кассета.

Женя завалился на диван, раскинув руки. Кажется, еды-то у него особо и нет, только пьёт. В одиночку, его многие знакомые сторонились, побаивались его внезапных вспышек.