Льуминос
Конечно, мне было очень интересно увидеть своими глазами, как будут развиваться все события. Я аккуратно приблизился к зданию вокзала с огромными панорамными окнами и стал наблюдать, что же будет происходить внутри. Ничего не подозревающий Доцент, с кожаным потрепанным чемоданом в руке, в это время ждал приезжавшего человека из министерства.
Дожидаться милицию долго не пришлось, минут через десять в зал вбежали шесть спецназовцев во всем своем обмундировании. Через мгновение Денис уже лежал с застегнутыми сзади наручниками, уткнувшись лицом в пол. Милиция сработала очень быстро, через минуту его уже вывели из здания вокзала, посадили в машину и увезли в отделение.
То, что было потом, я излагаю уже со слов Дениса, который всё это и рассказал. Правда, сделал он это немного позже – когда перестал на меня обижаться и на всю произошедшую историю мог смотреть уже с юмором.
Когда его арестовывали на вокзале, делился он, для него вообще всё происходило как во сне. Он абсолютно ничего не мог понять и как-либо адекватно реагировать на происходящее. Когда его доставили в отделение и завели в кабинет к следователю, он начал включать свой мыслительный процесс и сделал один единственный на тот момент вывод. А вывод в его голове сформировался такой: всё это какое-то недоразумение, и арестовали его, вероятнее всего, по ошибке, перепутав с кем-то.
К тому моменту следователь уже пригласил в кабинет понятых, чтобы провести обыск личных вещей.
«Следователь представился и спросил: есть ли при мне какие-то запрещенные вещи, типа оружия, наркотиков или чего-нибудь подобного», – рассказывал Денис.
Конечно, он ответил, что ничего подобного не имеет.
«А в чемодане что?» – спросил следователь.
«Рукописи…» – взволнованно ответил Денис, явно предчувствуя что-то неладное.
«Ну, давайте с чемодана и начнём», – продолжил следователь. И аккуратно, надев резиновые перчатки, открыл этот злосчастный чемодан.
«Когда он выложил всё содержимое на стол, я, честно говоря, – делился Денис, – с трудом удержался, чтобы не упасть в обморок. Содержимое, мягко говоря, удивило даже навидавшихся всякого, работников милиции».
На столе перед следователем лежали так называемые «рукописи»: резиновый член из сексшопа, кожаная плетка, моток ржавой проволоки, старый ржавый кухонный нож, женский чулок, который, по версии следователя, Доцент надевал себе на голову, когда творил свои страшные злодеяния, старый номер детского журнала «Мурзилка» – ещё советского образца, и… селедка. Много селедки. Каждая из которых была завернута в женские рейтузы.
Когда я готовил этот «джентльменский набор» для Доцента и заехал в магазин купить десяток женских трусов для дам преклонного возраста, продавец – молодая симпатичная девушка – спросила у меня:
«А зачем вам столько? Ваша бабушка вряд ли успеет их все сносить».
На что я ответил, что это не для бабушки, а для моего друга.
«Я находился в какой-то прострации, – вспоминал Денис. – Я – уважаемый научный работник, зав. кафедрой психологии – сидел в кабинете у следователя, пристегнутый к стулу наручниками, а передо мной на столе лежали все эти, якобы принадлежавшие мне, „рукописи“».
Когда следователь начал составлять протокол и опись найденных у него вещей, то спросил имя и фамилию Дениса. Тот же не придумал ничего лучше, нежели соврать и назвать паспортные данные своего бывшего одноклассника, который недавно умер.
«Я ведь в первый раз попал в такую ситуацию и не знал, что данный обман быстро раскроется, а я делаю себе тем самым только хуже. Очень не хотелось, чтобы обо всём этом узнали в университете, – объяснил он. – И мой воспаленный мозг подсказывал, что сейчас всё быстро само собой разрешится, и меня отпустят домой».
Но всё само собой не разрешилось… И через полчаса, когда выяснилось, что его имя и фамилия вымышленные, в милиции поняли, что, вероятнее всего, перед ними сидит опасный преступник.
«Когда начал понемногу приходить в себя, я, как великий психолог, решил, что лучший способ защиты – это нападение. Я знал, что у нашего ректора большие связи в органах, и необходимо попытаться этим как-то бравировать перед рядовыми сотрудниками. Я собрал все свои силы, – смеясь, рассказывал Денис, – и начал во все горло орать на следователя и на всех остальных, кто присутствовал там. А к тому моменту собралось уже достаточно много людей. Все хотели на меня посмотреть. Не каждый же день ловят маньяков.
Я орал, что они ещё не знают, с кем связались и, что у всех у них будут большие проблемы: «Ректор вас всех уволит! И вообще, чемодан этот не мой, а деда моего друга!». Хотя и понимал, что несу какую-то чушь и веду себя неадекватно, но я был, как говорят в психиатрии, в состоянии аффекта и ничего с собой поделать не мог».
Затем в кабинет зашел начальник – очень грозного вида, внешностью и манерой общения больше похожий на криминального авторитета, чем на работника милиции, и сказал: «Так, хватит смотреть на эту клоунаду, начинайте оперативное дознание».
«Я был сильно возбужден, сердце выскакивало из груди, и когда ко мне стали присоединять какие-то провода, я решил, что, вероятно, работники милиции переживают за моё здоровье и хотят сделать кардиограмму сердца, – смеясь, продолжил Денис. – Но вскоре я сообразил, что переживаний за мое здоровье там и близко нет, и то, что они хотят сделать, это никак не кардиограмма. Я понял, что меня собираются пытать током!»
В то время во всей правоохранительной системе были широко распространены так называемые оперативные методы дознания. Конечно, не везде их применяли и не ко всем, но особые случаи были. Денис, наверное, попадал под такой особый случай. Это были обыкновенные пытки, самые распространенные из которых – это когда надевали полиэтиленовый пакет на голову подозреваемого и держали его, пока тот не начинал терять сознание, а также пытки электрическим током. Бывало, что у человека не выдерживало сердце, и он умирал, но это были единичные случаи, и их сразу пытались замять, обставляя всё так, будто это был естественный сердечный приступ.
Доцент тоже прекрасно знал о подобных историях. Сообразив, что у него возникли действительно серьезные проблемы, он изменил тактику. Он признался, как его зовут на самом деле и, что он – преподаватель университета. Следователь быстро проверил эти данные и убедился, что тот не врет.
Был уже поздний вечер, и работникам милиции нужно было решать, как с ним поступать. Формально его не могли больше держать, так как он не совершил ничего противоправного, но и отпустить тоже не могли. Во-первых, они действительно сомневались в его вменяемости, видя его «рукописи» и не совсем адекватное поведение. Во-вторых, они хотели проверить его на нераскрытые преступления, которые совершили маньяки и насильники ранее. Исходя из этого, следователь вместе с начальником милиции, который и так уже слишком задержался на работе из-за какого-то идиота, приняли решение отправить его в психиатрическую больницу для освидетельствования его вменяемости. Они знали, что этот процесс займет не менее нескольких дней, а у них как раз будет время, чтобы проверить его на причастность к каким-либо преступлениям. Они сняли у Доцента отпечатки пальцев и на своей машине отвезли в психбольницу.
«Когда меня туда привезли, – рассказывал Денис, – я понял, что влип серьезно. Я прекрасно знал всю систему и методы, используемые в подобных учреждениях, и решил, что применять тактику „Лучший метод защиты – нападение“ не стоит. Если я начну кричать санитарам психбольницы, что у них всех будут большие проблемы, то в лучшем случае получу свою дозу транквилизаторов в задницу и проснусь утром, привязанным к кровати. Поэтому я вёл себя тихо и спокойно, мне необходимо было выиграть время, а завтра, надеялся я, должно всё разрешиться. Меня отвели в палату, указали на койку и закрыли дверь».
Эту злополучную историю Доцент рассказывал нам с друзьями на летней площадке «Классика». Наш громкий смех, был слышен, наверное, за квартал… Денис умел завлечь внимание. У него было неплохое чувство юмора, и он однозначно владел искусством красноречия, которое он постоянно оттачивал на своих лекциях. Доцент превосходно осознавал, преимущества своих ораторских качеств и знал, где их можно будет выгодно применить. В его планах был уход из образовательной деятельности в политику. На ближайших выборах он намеревался баллотироваться в народные депутаты. По этой причине он так дорожил нашей дружбой. Доцент прекрасно понимал, что самому это сделать будет очень сложно – для этого нужны будут деньги и связи, которых у него не было, а вот с нашей помощью у него могло это получиться.
Несмотря на то, что эта история с «рукописями» подкосила Дениса, он не стал долго на меня обижаться. Он не был размазнёй и ему близка была жизненная позиция: «Всё, что нас не убивает – делает нас сильнее». Денис был практикующим психологом, и сам не раз вытаскивал людей из депрессии, советуя всё, что происходит в жизни, воспринимать как вызов и переносить с высоко поднятой головой – без нытья, разочарований и сожалений. Поэтому через неделю после произошедшего мы все вместе уже сидели в кафе и от души смеялись.
– Вы даже не представляете моё состояние, – продолжал Денис. – Для меня всё это было похоже даже не на сон, а на какую-то отдельную реальность, настоящая фантасмагория! Я, кандидат наук по психологии, доцент, заведующий кафедрой, и вдруг здесь – на скрипучей кровати, накрытый грязным одеялом, под которым умерло неизвестно сколько людей, запертый в больничной палате для душевнобольных. Ещё несколько часов назад я находился в окружении красивых студенток, а теперь вокруг одни умалишенные, которые к тому моменту уже внимательно разглядывали меня. В палате не было совсем темно, и я мог различать их лица. Большая часть людей спала, но некоторые всё ещё бодрствовали. Я был начеку и приготовился в случае опасности громко звать на помощь санитаров. Проведя несколько часов в глубоких раздумьях, я пришел к мысли, что это Саня подставил меня, передав эти злосчастные «рукописи». Тем не менее я всё никак не мог понять, зачем и какова цель всего этого. У меня с ним были прекрасные отношения, и сам он, скорее всего, никогда бы не пошел на такой поступок. Я был сильно вымотан, усталость начала брать своё, и я почувствовал, что начинаю засыпать. Но тут мой сосед по больничной койке тихонько подошёл ко мне и, тыча в меня пальцем, в утвердительной форме произнес: «У тебя гнилые зубы!»… Я понял, что этой ночью не усну.
Утром, когда санитары вели меня на освидетельствование, уже собрался консилиум врачей, готовых проанализировать моё душевное состояние. К тому моменту в моей голове все пазлы начали складываться воедино и ко мне, наконец, пришло озарение. Я всё понял…
Я вспомнил наш с тобой, Серега, разговор, – объявил он, указывая на меня пальцем, – произошедший накануне, в тот «знаменательный» день. Вспомнил и про непредсказуемость жизни, о которой мы с тобой дискутировали; и про тех, кого я считал отбросами общества. Ещё припомнил, что ты ведь тоже знаком с Саней и вы часто общались. К тому же я уже был наслышан о всяких ваших историях… Но я всегда был уверен, что они либо придуманы, либо слишком преувеличены. Но там, в дурдоме, переваривая свой новый опыт, я уже начал думать, что, скорее всего, они не преувеличены, а даже преуменьшены.
– И как ты оттуда вышел? Сбежал, что ли? Как в фильме «Кавказская пленница» – другие шизики тебя катапультировали через забор? – спросил, улыбаясь, мой друг.
– Ректор нашего университета знал уже с самого утра, что у меня проблемы, – усмехнулся Денис. – Хоть для многих он – негодяй редкий, но своих в беде он не бросал никогда; помогал всегда. Он позвонил начальнику милиции города, и через полчаса следователь, который меня туда доставил, уже вез меня на своей машине в университет. Когда я зашел в кабинет к ректору и начал его благодарить, он показал мне кулак перед носом и сказал, чтобы больше подобного никогда не было, а то в следующий раз он мне сам засунет в задницу то, что нашли в моем чемодане. Я пытался объяснить ему, что это так надо мной подшутили друзья, но он и слушать меня не хотел. «Иди работай!», – сказал он и выставил меня за дверь.
Это был незабываемый вечер в нашем любимом студенческом кафе, и мы буквально угорали со смеху.
– Серёга, – обратился ко мне Доцент, – теперь я тебя хочу «освидетельствовать» и составить психологический портрет. Скажи мне: какая цель таких, мягко говоря, розыгрышей? Которые, по слухам, нередко происходят. И как давно ты начал их инициировать?
– У меня лучше спроси! – отозвался один из друзей, с которым мы были знакомы ещё со школьной скамьи. – Он начал их, как ты говоришь, инициировать с самого детства. Но самое главное в этом во всём то, что у него всегда получалось выходить сухим из воды и оставаться безнаказанным… Хотя нет, не всегда, – вспомнил он какую-то историю и рассмеялся. – Иногда это ему выходило боком…
Семейка Адамсов
Мы уже целую неделю ездили с Алиной по врачам. Было важно выслушать как можно больше мнений, чтобы затем принимать какое-то решение по поводу лечения. Но чем больше мы общались со специалистами, тем больше понимали, что каких-то конкретных эффективных вариантов никто нам предложить не мог. Практически все были едины во мнении: хирургическое вмешательство проводить нельзя – слишком большие риски. Химиотерапия и высокоточная радиохирургия в Алином случае были бы также неэффективны. Опухоль находилась в труднодоступном месте головного мозга и не имела четких границ, поэтому воздействовать на неё каким-то образом, кроме как хирургическим, не было никакой возможности.
Мы с Алиной заехали перекусить в «Классик». Пока ждали заказ, в кафе зашел мой приятель, с которым у меня были общие дела в одном бизнесе.
Мне нужно было с ним переговорить. Мы перешли с ним в другой зал, где было всего несколько столиков и бильярдный стол. В этом помещении можно было уединиться, и мы часто его использовали как переговорную.
Пока Алина ждала заказ, в кафе вошел мой брат Дима. На тот момент она уже была с ним знакома.
– О, какие люди! Привет, Алина, рад тебя видеть! – расплылся он в улыбке. – Ты как всегда – необыкновенной красоты! Вот брату моему повезло. А где Серёга, кстати? Я вижу, его машина стоит возле кафе.
Алина тоже рада была его видеть и сказала, что я отошел в бильярдную переговорить с каким-то человеком.
– Я смотрю, вы уже на новой машине! Шикарная тачка! На такой, и на людях не стыдно будет показаться, – заметил он, все также в своей шуточной манере. – Ну, а тебе как тачка?
Я только купил себе новую машину и выехал на ней первый день. Еще не успел её даже полностью переоформить и застраховать.
– Дима, а давай разыграем Серёжу? Если конечно тебя это не затруднит, – ответила она вопросом на вопрос.
– Разыграем? В смысле? – засмеялся он. – По-моему, только он всех разыгрывает. Аля, ты шутишь? Как ты его хочешь разыграть?
Алина встала из-за столика, подошла к вешалке, которая находилась в нескольких шагах, вытащила из кармана моей куртки ключи от машины и протянула их Диме.
– Можешь отогнать машину в какой-нибудь двор поблизости? И принести ключи обратно?
Он весело рассмеялся.
– Да нет, думаю, с ним такой номер не пройдет. Он догадается, что это ты вытащила из его куртки ключи, отогнала её и спрятала, пока он разговаривал с человеком. Он сам такое делал, надурить его будет сложно.
– Не догадается… Он знает, что я не умею водить машину, а тебя он не видел. Так что, думаю, всё получится.
Он опять громко рассмеялся.
– Вижу, из вас получится неплохая пара: Серёга, от которого и так все шарахаются, не зная, чего от него ожидать, и ты – со своей ангельской улыбкой и… сама себе на уме. Ладно, давай, пока он не вышел из бильярдной, попробую успеть отогнать куда-нибудь.
Он схватил ключи и выбежал из кафе. Через пять минут зашел обратно.
– Ну что? Ещё не выходил? – спросил он запыхавшись.
– Нет, всё нормально, ещё разговаривает, – успокоила его Алина.
– Тогда я побежал, пока он нас с тобой не спалил на этом тёмном деле.
Я вернулся из бильярдной, мы пообедали и вышли на улицу. Я смотрел на парковку, которая находилась прямо под окнами кафе, и не мог поверить своим глазам – машины не было.
Руки вспотели, сердце, я думал – выскочит из груди. Мало того, что машина стоила немало денег, и я даже не успел ее застраховать, так ещё внутри лежали чужие деньги, которые нужно было отдать в тот день. У меня даже закружилась голова от неожиданности.
– Машину сп… ли! – единственное, что я мог произнести в качестве реакции на происходящее.
Через несколько минут я взял себя в руки и решил, что нужно не терять время, а действовать.
Меньше всего надеяться в такой ситуации можно было на стражей порядка. Очень редко угнанные автомобили возвращались обратно владельцам. Даже если милиция и ловила угонщиков, те, имея при себе наличные деньги, всегда могли откупиться и уехать, куда им было нужно. Поэтому я сразу начал обзванивать знакомых в надежде, что, может быть, сумею ещё что-то предпринять.
Среди тех, кто угонял машины в то время была распространена такая схема: за какой-нибудь выкуп, например за половину стоимости угнанной машины или того меньше, они возвращали ее обратно. Напрямую пострадавшему они, конечно, не звонили, искали каких-нибудь посредников. Поэтому я попросил всех своих знакомых, которым названивал, чтобы мне дали знать, если что-то подобное будет происходить. Ещё я попросил, чтобы на главные выезды из города (у нас их было несколько) поехали люди и какое-то время там подежурили – вдруг угонщики захотят сразу вывезти машину из города, что тоже было вполне вероятно.
Занимаясь всем этим, я наконец заметил, что Алина плачет.
– Да не плачь ты так, – сказал я раздраженно, видя, что рыдает она всё сильнее и сильнее.
– Аля, не принимай ты всё это так близко к сердцу, – попытался я её успокоить. – Машина – это кусок металла, нечего о нём так беспокоиться.
Но Алина продолжала рыдать. Успокаивая её, вдалеке я увидел синюю «Мазду», похожую на машину моего брата. «С одной стороны, – подумал я, – он мог оказаться тут случайно. Он же любит здесь бывать в поисках новых знакомств с симпатичными студентками. С другой стороны, какое-то странное совпадение». Хотя машина стояла вдалеке, я видел, что за рулем никого нет. Я решил, что если во всем этом замешан мой Димка, он будет действовать по понятной схеме – спрячет машину в каком-нибудь ближайшем дворе. Пока эти мысли крутились в моей голове, я внимательно рассматривал всё вокруг, размышляя, куда бы я на его месте спрятал машину. Я направился в один из дворов. Алина шла сзади и плакала. Я зашёл за угол… и увидел свой автомобиль. Я повернулся к Алине – она к этому моменту уже широко улыбалась. А с другого конца двора подходил мой брат.
– Да, Серёга! Наверное, в этот раз у тебя в отношениях будет всё серьезно. Думаю, вы нашли друг друга – два сапога пара. Настоящая семейка Адамсов.
Календатикум
Мы с Алиной находились у меня дома. Было очень жаркое лето, наверное, самое жаркое из всех, которые помню. Днем Аля прилегла в спальне под кондиционером – хотела не на долго, но крепко уснула. Через какое-то время проснулась и увидела, что я сижу в кресле в другой комнате возле аквариума. Она встала, вышла из спальни, подошла тихонько сзади и хотела меня неожиданно обнять, но почему-то у неё не получалось это сделать – её тело не слушалось. Когда Алина повернулась назад и посмотрела на кровать, на которой только что спала, то ужаснулась – там она увидела себя же, но только спящую. Это ее так напугало, что она, не придумав ничего лучшего, вернулась к кровати и легла спать.
Когда Аля снова проснулась, то вскочила с кровати и побежала побыстрее всё мне рассказать. В кресле меня уже не было, но Алина слышала мой голос – я с кем-то разговаривал во дворе, она меня увидела через окно. Она прошла мимо кресла, посмотрела на аквариум, затем перевела взгляд вверх, чтобы глянуть на себя в зеркало, которое, как и аквариум, было вмонтировано в стену, и… снова испытала состояние шока – в отражении увидела не себя, вернее, образ был её, но глаза… Глаза были похожи скорее на глаза хищного животного, чем на ее собственные. Они были очень яростными и светились ярким блеском. Алина обернулась, чтобы глянуть на кровать, и опять увидела себя спящей. Хотя это её и испугало, но уже не так сильно, как в первый раз.
Восприятие происходящего было настолько ярким и четким, что это никак нельзя было сравнить с обычным сном. Тем более она понимала, что спит и может действовать на свое усмотрение, а не так, как это происходит в обычных снах, когда мы втянуты в какие-то происходящие события и не можем ничего контролировать. В этот раз Алина не стала спешить укладываться спать снова. Ей нравилось то состояние, в котором она находилась. Это была смесь бесконечного удивления и ликования. Совсем не хотелось просыпаться. Она решила походить и поизучать всё вокруг. Увидев меня за окном, Аля не решилась выйти на улицу, чтобы не испугать своими глазами соседа, с которым я разговаривал в тот момент. Затем она услышала, как я попрощался с ним и вошел в дом. В этот момент её втянуло обратно в тело, и она проснулась.
Когда Алина открыла глаза, я только что вошел в дом. Она встала с кровати, огляделась – пытаясь удостовериться, что в этот раз она уже точно не спит, и её тело не лежит в кровати, и подбежала ко мне.
Вне себя от такого приключения Аля взволнованно рассказала, что с ней произошло.
Я ей сказал, что она побывала в осознанном сновидении.
– Но не в совсем обычном, в которое может, в принципе, любой попасть, – объяснил я ей. – Это было что-то большее… Вероятно, это был календатикум для тебя.
– Какой еще календатикум? – с удивленным выражением лица спросила Алина. – Первый раз слышу такое слово.
– Я тоже его сегодня услышал первый раз, – сказал я. – От соседа. Только что, когда с ним разговаривал, он, вероятно, решил блеснуть своим умом…
– И что? Он хоть обьяснил, что оно обозначает? – не унималась Алина. – Может это просто ерунда какая-то?
Я рассмеялся: – Подарок.
– Что? Подарок? – спросила уже явно раздраженная Алина.
– Слово календатикум означает – подарок.
– Понятно. Тогда конечно, это был настоящий календатикум для меня, – сказала Алина. – Я никогда в жизни не забуду тех ощущений, которые только что испытала. К тому же четкость того, что я воспринимала, и насыщенность чувств были, как мне кажется, даже сильнее, чем в реальной жизни.
– Это сновидение показало, что, вероятно, у тебя есть способности к этому делу, – продолжил я, но уже более серьезно, чтобы она не подумала, что я шучу. – Можно даже сказать, что у тебя есть предрасположенность к осознанным сновидениям, и тебе нужно это развивать. Правда, сновидение – название не совсем подходящее для таких приключений… Из-за такого определения оно кажется чем-то случайным, похожим на фантазию. Хотя на самом деле, это настоящие врата в иные сферы восприятия.
– Ничего себе фантазия! – воскликнула Алина. – Хотела бы я побольше таких фантазий. Мне кажется, то что мы сейчас с тобой тут разговариваем больше похоже на фантазию…
Мы с Алиной были уже несколько месяцев вместе. Всё это время она каждый день с большим энтузиазмом выполняла все те упражнения, которым я её учил. К тому же она выучила ещё много всего другого, и практически наравне со мной выполняла всё то, чему я учился не один год. Эффект, по ее мнению, она начала чувствовать практически с первого дня. Для нее это были не просто упражнения, которые давали много энергии и позволяли прекрасно себя чувствовать, они также помогали ей противостоять невероятно опасному недугу, в чем Алина ни капли не сомневалась.
Это не значит, что ключ к исцелению был найден. Нет. Это всего лишь была возможность получить «возможность».
– Ты можешь сказать, что мне делать в следующий раз, когда выйду из тела? – спросила Алина.
– Не думаю, что в следующий раз у тебя это получится так же легко, как сегодня. Это очень трудный маневр. Обычно такое возможно только после многих лет упорных практик. Я же говорю – для тебя это был своего рода подарок, чтобы поддержать твой энтузиазм осваивать на практике осознанные сновидения.
– Ну, а всё-таки, что мне делать, если во сне снова пойму, что сплю? – снова поинтересовалась Алина.
– В двух словах об этом не расскажешь. Это, можно сказать, целая наука. Карлос Кастанеда подробно описал всё. И все этапы развития. Так что если захочешь, сама прочитаешь обо всем. Никто лучше, чем сам автор, объяснить не сможет.
– После того, что сегодня со мной произошло, – радостно сказала Алина, – я уж точно начну читать эти книги.
– Ещё одной причиной, которая спровоцировала твой «выход из тела», были ежедневные упражнения, которые ты делаешь. Хотя они и дают огромное количество энергии, позволяющей держать физическое тело в отличной форме, наполняя его силой, главная их цель – другая!