Общество незабвенных творцов. Патрицио

Габриэль. А ты нежнее, чем я думал: с виду ты высечен из сурового камня; хотя нежность я видел в твоей кисти, очень мало её там было, но всё же она была.

Вин. А ты, оказывается, можешь выражать и ощущать горечь, а не одну лишь пустую радость: это также видно по твоим картинам, но не очень было видно по тебе.

Габриэль (смеётся). Ух ты! У меня сразу картина в голове появилась.

Вин. Какая же?

Габриэль. Я напишу нас в абсолютном нашем проявлении. Знаешь, как назову?

Вин. И как же?

Габриэль. Единство и борьба противоположностей.

Вин. Очень хорошо. Я тебе нужен как натурщик?

Габриэль. Нет, это простая работа, а такие работы я делаю по памяти. Но не суть – когда будет в итоге обед?

Вин. Когда ты поправишься.

Габриэль. Скажи поэтам, что завтра.

Вин. А как же твоя подруга: она согласится?

Габриэль. Думаю, да.

Вин. Тогда передам. Всё, не буду больше отвлекать от чтения. (Идёт к выходу.)

Габриэль. Вин. (Он останавливается.) Прости и спасибо.

Вин. Прощать нечего, а за благодарность и я благодарю. Увидимся завтра… Габи.

Габриэль. Обязательно, пока. (Вин уходит.) Я и так уж знал, что он не дурак, но он ещё и сердцем не слеп. (Входит Вера.) Доброе утро, как на новой кровати спалось?

Вера. Неплохо. А кто к тебе приходил?

Габриэль. Другой художник.

Вера. И что?

Габриэль. Мы поговорили, первое впечатление обманчиво: он неплохой парень.

Вера. Как ты себя чувствуешь?

Габриэль. Хорошо, а ты выглядишь так, будто всю ночь плакала: глаза красные, а под ними пребольшие мешки. Что-то случилось?

Вера. Я переживала.

Габриэль. Я уже в порядке, глупышка, не плачь из-за таких мелочей. Мне настолько лучше, что завтра мы с тобой пойдём на обед в Братские Земли.

Вера. Может, лучше ещё денёк отлежишься?

Габриэль. Я и так лежу сейчас по твоей просьбе. Я бы сейчас лучше пошёл в мастерскую и начал уже над чем-то работать: у меня уже голова вся горит от идей.

Вера. Давай договоримся: ты сегодня весь день лежишь, тогда завтра пойдём на обед, а чтобы тебе не было скучно, я принесу тебе мольберт и краски.

Габриэль. Хорошо.

Вера. А я пока подумаю, что надеть на завтрашний обед.

Габриэль. Хорошо, что напомнила. Рано утром мне кое-что принесли и повесили в шкаф, посмотри. (Вера открывает шкаф и достаёт десять платьев различных цветов и фасонов.) Хотел извиниться за то, что заставил беспокоиться. Вообще, изначально я хотел подарить без повода, но он, к сожалению, появился. Ничего, потом и без повода что-нибудь подарю. Ещё кое-что, пока не забыл. (Переводит ей через телефон двести тысяч.) Это на всякие расходы.

Вера (тронутая и умилённая). Спасибо большое. (Обнимает его нежно.) Я так понимаю, поэты тебе уже заплатили.

Габриэль. Да, и я уже всё потратил.

Вера. Как всё? Платья такие дорогие? Тогда я их не приму.

Габриэль. Успокойся, гордячка: я ещё Маме перевёл пятьсот тысяч.

Вера. Ты с ней говорил?

Габриэль. Нет.

Вера. Может, позвонишь ей?

Габриэль. Я не хочу с ней говорить.

Вера. Совсем?

Габриэль. В ближайшее время уж точно.

Вера. Ты так уже год говоришь… Почему ты такой мелочный? У тебя такая душа! Как ты можешь держать обиду на Мать?! Тем более за что? Да, она тебя не понимала, но она твоя Мать. Неужели твоя христианская душа не может простить даже родную Мать? Тогда о каком прощении врага может идти речь? Тогда о какой вере может идти речь? Как ты с таким умом, с таким живым сердцем можешь быть рабом мелкой обиды? В тебе есть Бог, лишь когда тебе то удобно? Что Толстой говорил об обиде, помнишь? Говорил, что ты ею отравляешь сам себя. Так знай же, что ты обидел меня, но также знай, что я уже тебя простила, но всё равно: ты мне делаешь больно, ты мне душу рвёшь!