Семенов послушно кивнул и с мольбой поднял на майора растерянный взгляд:
– Слушай, Дим, ради чего все это?
Взгляд Логинова внезапно стал жестким и неприветливым.
– А вот этого, Петрович, я тебе сказать не могу. Сам понимаешь – служба!
СЕДОЙ
Уже третьи сутки страдали заключенные в тесном купе столыпинского вагона. Жара в это лето была в буквальном смысле невыносима. Что уж говорить про узников, которых в количестве четырнадцати человек затолкали в настоящий ад на колесах. Несмотря на то, что все остальные камеры были свободны, зэков, словно животных, забили в одну – так было удобно конвоирам. Вообще-то конвой был приятно удивлен этим необычным спецрейсом – в таком малом количестве никто из них еще не перевозил заключенных. Если бы не адская жара, то поездку можно было бы назвать увеселительной.
– Седой, может чифиру замутим? – лениво поинтересовался пожилой зэк, смахнув капли пота с куполов церкви, вытатуированной на широкой груди.
– А мотор у тебя не накроется? – мрачно ответил мужчина лет тридцати с небольшим и взъерошил свои, абсолютно белые от седины, короткие волосы. – Коваль, на твоем месте я бы поостерегся – годы не те.
– И то правда! – вздохнул Коваль. – Когда после бунта прессовали – скрутило, аж жуть!
– Это сколько ж здесь градусов? – свесившись с верхней полки, воскликнул молодой щуплый парень.
– Полтинник, если не больше! – важно ответил Коваль и шутя щелкнул молодого по носу. – Не маячь – без тебя тошно.
– Эй, командир! – крикнул дородный, весь покрытый потом мужчина и несколько раз ударил своим кулачищем по решетчатой двери камеры.
В коридоре послышались тяжелые шаги, и вскоре сквозь решетку на арестантов воззрилась недовольная мина конвоира.
– Чего надо? – прохрипел сержант, вытирая форменной кепкой вспотевший лоб.
– Слышь, командир, воды принеси! Глотки пересохли – сил нет!
– Потерпишь. Через пару часов на место прибудем, так что – собирайте манатки, – здоровенный детина наигранно зевнул и, развернувшись, направился восвояси.
– Хрен тебе в ухо! – процедил сквозь зубы толстяк и крикнул уже громче. – Куда прибудем-то?
– Там все и узнаешь! – раздалось из глубин «продола».
– По ходу – в Карелию едем, – подал голос сверху Череп. – Ночью конвой что-то про Петрозаводск лопотал.
– Странно как-то все, – задумчиво произнес Седой и почесал переносицу, от которой к скуле протянулась белая полоска шрама. Зеленые глаза смотрели в одну точку, а лоб парня был нахмурен. – Ни суда, ни допросов – взяли и повезли …
– Раньше думать было надо, – буркнул толстяк и недобро сверкнул водянистыми глазами, – когда капитану шею сворачивал. Теперь вот все едем – незнамо куда.
Седой ответил ворчуну холодным, словно блеск отточенного лезвия, взглядом и промолчал. В отличие от него, Коваль не смог оставить без внимания отпущенную реплику – длинными худыми пальцами с синими перстнями он схватил за кадык недовольного и, с силой сдавив, прошипел:
– А что бы ты, сука, делал, если бы тебе стволом в лоб уперлись?! Пацан все по понятиям сделал – не забздел. За это ему везде уважуха будет – куда бы ни попал. А ты, мразь, только о своей поганой шкуре думал, когда кипиш поднялся. – Коваль залепил толстяку широкой ладонью в лоб, отчего тот свалился на пол.
– Да ладно, Коваль, ну его – пусть живет, – миролюбиво вмешался Седой. – Не хватало еще самим в этом собачнике перегрызться.
Коваль криво усмехнулся и недовольно покачал головой:
– Смотрю я на тебя, Серега, и удивляюсь: вроде не блатной, а пацан правильный – не подкопаешься. Ты чем по жизни занимаешься, если не секрет?
– По жизни – живу! – улыбнулся Седой. – А ты, если на исповедь развести меня хочешь, сан священника получи для начала!
– Ладно, говорливый, – с долей иронии проворчал Коваль. – Ты меня еще жизни поучи!
Седой ответил ему хищной улыбкой и промолчал, не желая ввязываться в базар «за жизнь». Как показывала эта самая «жизнь» – гораздо выгоднее было уметь по-настоящему слушать, нежели трепать языком. Сергей катнул желваки и понуро уставился в одну точку. Жизнь …
Жизнь Сергея Решетова началась в убогой провинциальной больнице, куда доставили его беременную и умирающую от лучевой болезни мать. После тяжелых и сложных родов мама не протянула и двух часов – тихо скончалась на скрипучей больничной койке, застеленной линялым бельем, прижав к себе сверток с ревущим во все горло Серегой. Врачи долго поражались тому, что у роженицы с такой степенью облучения (которое она, кстати, получила неведомо где) мог родиться абсолютно здоровый ребенок, который мало того, что выжил в радиоактивном чреве, так еще был и практически не восприимчив ко всевозможным недугам, выпадающим на долю новорожденных. Участники консилиума в областной клинике, куда маленького Решетова доставили спустя две недели, изумленно качали седыми головами, изучая заключение о смерти его матери.
В дальнейшем судьба Сергея устремилась по накатанным рельсам участи тысяч подкидышей и «брошенных»: дом малютки и последовавшая за ним череда детских домов, которые он менял с завидной регулярностью. Не то чтобы его тяготила скупая опека родного государства, нет – мальчуган с рождения умел приспосабливаться везде, куда бы ни забросила его шальная судьба. Гораздо сильнее этого беспокоило Серегу пристальное внимание, оказываемое ему людьми в белых халатах. Парень рос и развивался значительно быстрее своих сверстников; практически не болел (за исключением легкого насморка) и везде отличался завидными физическими данными. Все это, вкупе с довольно любопытной медицинской картой, весьма интересовало назойливых эскулапов. Одно из светил советской медицины даже хотел сделать Решетова темой своей кандидатской. Подобное навязчивое внимание настолько достало свободолюбивого и неугомонного парня, что, едва ему исполнилось двенадцать, он сбежал из очередной богадельни, на этот раз – окончательно.
Мотаясь по широким просторам Отчизны в компании таких же, как и он, беспризорников, Серега познал все трудности взрослой жизни, обрушившиеся на неокрепшие плечи подростка. Казавшийся бесконечным, калейдоскоп подвалов, спецприемников и различных ночлежек прекратился лишь тогда, когда парня взял под свое крыло тверской вор Вартан, углядевший в смышленом пареньке, как ему тогда казалось, будущую «звезду» криминального мира.
Криминальный авторитет, никогда не имевший своей семьи, за короткий срок привязался к неугомонному беспризорнику. Словно родного сына, обучал он парня суровым реалиям жизни в современном обществе. Да и Сергей, никогда не ведавший – что такое родительская любовь, проникся к своеобразному «папаше» чувством глубокой благодарности и преданности. Это время, проведенное в большом загородном доме предводителя криминального мира Твери, было самым счастливым эпизодом трудного и непредсказуемого детства Сергея Решетова.
Увы, грандиозным планам авторитета так и не суждено было воплотиться в жизнь – через четыре года он сел всерьез и надолго. Осиротевший Сергей вновь вернулся к сомнительным прелестям жизни беспризорника. Кочуя из города в город, приобретая новых друзей и занимаясь не вполне легальной деятельностью, Решетов встретил свое восемнадцатилетие в стенах изолятора временного содержания, куда его направили после задержания за мошенничество – команда юнцов-гастролеров весьма активно «лохотронила» на местных вещевых рынках.
Внимательно изучив дело задержанного и усмехнувшись при виде даты рождения, следователь добродушно взглянул на парня и произнес:
– Ну, бандит, с Днем рождения тебя! Вот что, Серега: хорош дурью маяться! Пора и о жизни своей задуматься! – подспудно он набирал номер на телефонном аппарате. – Алло, военкомат? Мне бы Ивана Трофимовича … Иван, у меня для тебя клиент имеется, – следователь подмигнул поникшему Решетову.
Вот так, абсолютно неожиданно, Сергей угодил в тесные и гостеприимные ряды Вооруженных сил Родины. Выбора особого на тот роковой момент у него не было: либо здание с непрезентабельными решетками, либо – служба в РА. Разумеется, пацану, привыкшему к вольному образу жизни, весьма затруднительно было свыкнуться со строгим распорядком и железной дисциплиной, царящими в учебке, но он старался, как мог … Старался до того момента, пока однажды, после отбоя, сержант с замашками садиста в компании с двумя старослужащими не собрался поучить строптивого «духа» тонкостям армейской жизни, выходящими далеко за рамки воинского устава и являющимися неотъемлемой частью воспитания молодых бойцов.
– Ну, боец, – развязно произнес верзила-сержант. – Как жить дальше будем: по уставу, или … , – повинуясь его одобрительному кивку, один из «дедов» противно усмехнулся и резко ударил Решетова в грудную клетку здоровенным кулаком.
У Сергея перехватило дыхание, а разум затопила волна жгучей ненависти – никому и ни при каких условиях не позволял он обходиться с собой подобным образом. То, что произошло впоследствии, никоим образом не укладывалось в планы старослужащих, привыкших к рабскому подчинению и беспрекословному выполнению их команд. Правая рука новобранца с вытянутыми указательным и средним пальцами метнулась к лицу ударившего его бугая – тот, прикрыв рукой глаза, взвыл, подобно раненому слону. Ребром левой ладони Сергей коротко и мощно ударил по горлу стоявшего слева – ефрейтор захрипел и упал на колени, пытаясь вернуть вдавленный кадык на место. Оторопевший от происходящего, третий участник «баталии» – сержант застонал и, сделав пару шагов назад, взглядом загипнотизированного кролика смотрел на приближающегося, словно тайфун, «духа», во взгляде которого хохотала Смерть. Сам не ведая почему, он визгливо заорал: «Рота! В ружье!!!». Этот истеричный сигнал тревоги был резко оборван страшным ударом, ломающим челюсть выродка и разбрасывающим его выбитые зубы веером в радиусе нескольких метров. Поднятые по тревоге, солдаты лихорадочно устремились было к своему обмундированию, аккуратно уложенному на табуретках, но внезапно замерли, узрев живописную сцену последствий произошедшего короткого сражения …
Этот роковой инцидент кардинально изменил всю дальнейшую судьбу Сергея Решетова …
Ранним пасмурным утром майор-особист, внимательно ознакомившись с рапортом дежурного по части, пристально смотрел в усталые и холодные глаза новобранца Решетова. Чем-то весьма импонировал ему этот упрямый парень. Возможно – своей независимостью и какой-то бесшабашной смелостью: вот так, запросто, в одиночку пойти против сложившейся на протяжении многих лет системы неуставных взаимоотношений – дано далеко не каждому. Злосчастная троица старослужащих глубокой ночью была срочно доставлена в госпиталь. По предварительному заключению врача двоим из них грозила инвалидность: один лишился правого глаза, у второго – что-то серьезное с гортанью. Сломанная челюсть сержанта Соломатина тоже была весьма неприятной деталью, но этому, как говорится, еще повезло. У Решетова из телесных повреждений – лишь огромный синяк на грудине. Опытному особисту картина произошедшего в части была довольно ясна: «наезд» на «духа» – жесткий ответ новобранца. Свидетелей, как и всегда в подобных случаях, нет. Все четыре персонажа в один голос утверждают, что «упали с лестницы». Зарвавшиеся «деды», конечно, заслуживали наказания, но чтобы так! С другой стороны – парня тоже понять можно: один против троих – ситуация довольно предсказуемая, поэтому действовал на опережение – выводил из строя противников наиболее эффективными способами. Майор усмехнулся – чисто Рэмбо.
– Значит, говоришь, упал? – устало спроси особист. – И о том, что случилось с Кононовым, Хреновым и Соломатиным, не знаешь?
В ответ Решетов угрюмо покачал головой и взглянул на собеседника:
– Товарищ майор, к чему все это? Если есть за что – наказывайте, нет – разрешите идти …
Внезапно майор рассвирепел:
– А ты знаешь, герой, что по твоей вине двое солдат инвалидами стали?! Что их дома живыми и здоровыми ждали?! Знаешь, что тебе теперь дисбат корячится?!
Решетов в упор взглянул на собеседника, секунду помедлил и тихо, чуть ли не шепотом ответил:
– Да, майор, их ждут. Меня – нет … Дисбат … , ну что ж – и там выживу! – он помолчал и добавил, немного повысив голос. – Что же касается того, что у вас люди с лестниц падают – так это не моя вина, за чистотой лестниц следить нужно! – он встал и вплотную подошел к майору. – Тебе – в том числе!
Особист оторопел и даже на полшага отшатнулся от парня – такой неприкрытой ненавистью «дохнуло» из зеленого омута глаз солдата. Он в растерянности опустился на стул. Так неуверенно майор не чувствовал себя даже «на ковре» у взыскательного начальства. Что делать-то?! Парень по-своему прав – вина за произошедшее лежит полностью на плечах офицеров части, допустивших саму возможность возникшего инцидента. А то, что солдат проявляет подобную независимость – так судьба у него нелегкая была ( перед допросом особист внимательно ознакомился с делом Решетова).
– Ну, – наконец собрался с мыслями майор, – и что мне с тобой прикажешь теперь делать?!
