Женщина зэка. Рассказы

Комната свиданий

Сонечка Лисицына крутила руль и нервно поглядывала по сторонам. Навигатор вёл её в какую-то глушь. Вдоль дороги мелькали серые деревья, однобокие полуразрушенные избушки и высоковольтные столбы.

«Да уж, занесло меня сегодня», – грустно подумала Сонечка, раскуривая тонкую сигаретку. Навигатор упрямо загонял её в какую-то тьмутаракань. Впрочем, это было не удивительно, ведь Сонечка ехала в «зону». Такое вот сегодня у неё было странное задание.

Сонечка была жизнерадостной голубоглазой блондиночкой двадцати лет, достаточно смышлёной в пику всем дурацким анекдотам про блондинок.

Она работала помощником преуспевающего адвоката, к которому её пристроил папа, и заочно училась на юридическом. Адвокат особо работой Сонечку не нагружал, хотя периодически давал разные вычурные задания. Вот, например, в этот раз он отправил её в небольшой городишко за двести километров от Москвы, чтобы забрать какие-то бумаги у одного зэка.

Сонечка сначала попыталась отнекаться, однако адвокат был непреклонен – мол, надо и срочно, ничего не поделаешь, а послать больше некого.

Хуже всего было то, что накануне отъезда позвонила какая-то тётка, назвавшаяся сестрой этого «клиента», и попросила захватить с собой передачку. Внутренне коря себя за слабоволие и неумение сказать «нет», девушка согласилась.

В итоге, с утра заехав к тётке за баулом, и из-за этого не успев выехать из Москвы до возникновения пробок, Сонечка прибыла к месту назначения только к двум часам. «А в тюрьме сейчас макароны», – почему-то вспомнилась ей фраза из «Джентльменов удачи».

Припарковавшись рядом с чьим-то покоцанным стареньким мерседесом, Сонечка с опаской вышла из машины. Её белые брючки и оранжевый шарфик заметно оживляли окружающую её серую картинку.

Прямо перед символической стоянкой она увидела неказистую пристройку, отдаленно смахивающую на здание сельсовета. За пристройкой начинался забор с колючей проволокой и торчали крыши бараков.

С трудом вытащив из багажника баул с передачей, Соня поковыляла к пристройке. Навстречу ей шел какой-то невзрачный мужчина в милицейской форме.

– Извините, – обратилась к нему Сонечка, – а вы не могли бы мне подска…

– Передачи там! – невежливо перебил Сонечку мужчина, профессионально обшарив взглядом её нарядную фигурку и ткнув пальцем в неказистую металлическую дверь.

– Спасибо… – пробормотала Сонечка вслед удаляющейся спине и потащила баул в указанном направлении.

За дверью было шумно и многолюдно. Какие-то тётки шуршали пакетами, сурового вида парни распаковывали картонные ящики с печеньем, а в углу на дорожной сумке сидела молоденькая девчушка и высыпала в прозрачный пакетик сигареты из пачек. В общем, все в полутёмной тесной комнатке были заняты делом. Все, кроме Сони.

Постояв на пороге с полминуты, Сонечка кашлянула и спросила громко:

– А кто последний передачу сдавать?…

На секунду шуршание-шебуршание стихло, все бегло взглянули на Соню – впрочем, без особого любопытства – и вернулись к своим занятиям.

Соня поняла, что надо выбрать для наведения справок кого-то одного. Поставив баул в угол и присмотревшись к окружающим, она подошла к худенькому пареньку лет двадцати пяти. Паренёк оказался вполне учтивым и объяснил Соне, что сначала надо написать заявление о приеме передачи и о предоставлении краткосрочного свидания, а потом передать его приемщице в окошечко и ждать, когда вызовут. Таков порядок, и поэтому очереди тут никакой вовсе и нет.

Образцы заявлений висели на стене. Сонечка начала писать на заранее приготовленных листах бумаги и вдруг обнаружила, что в заявлении на передачу нужно указывать полный список продуктов.

Пришлось выпотрошить содержимое баула прямо на пол, слегка отодвинув в сторону одну из чужих коробок с печеньем.

– Эй, а конфетки-то разворачивать надо, – вдруг сказала ей какая-то тётка.

– И чай надо высыпать в прозрачный пакетик, – заметила другая.

– Сигареты в пачках не возьмут у тебя, – добавила девчушка, высыпавшая сигареты в пакетик.

– А колбасу варёную вообще нельзя, – констатировал любезный паренёк.

И Соня поняла, что, похоже, влипла с этой дурацкой чужой передачкой.

…Следующие двадцать минут она разрывала пакетики и коробочки, перекладывала, сортировала, пересыпала… – в общем, шуршала пакетами, как и все остальные. Когда Соню, наконец, вызвали к окошечку, её ждал новый удар. Окошко было зарешёчено, и отверстие для передачи было таким маленьким, что половина Сониных кульков туда просто не пролазила.

Закусив губу и сдвинув мешающийся шарфик в бок, шестеря про себя утреннюю тётку последними словами, Соня начала очередную перерасфасовку. Из окошечка сурово прикрикнули, чтобы "не чухалась", от чего Сонины движения стали ещё более суетливыми и бестолковыми.

Наконец эта бесконечная тягомотина закончилась и Соню повели на свидание по длинному коридору с ядовитым давящим на глаза освещением.

Перед каждой дверью тётка в униформе останавливала Соню, нажимала на какую-ту кнопку, после чего несколько секунд противно дребезжал оглушительный звонок и дверь открывалась. У Сони от этих звонков тряслись поджилки. Будучи девушкой впечатлительной и неизбалованной стрессовыми ситуациями, она вдруг представила, что её ведут внутрь навсегда, и от этой идиотской фантазии к горлу подкатила тошнота…

«Никогда, никогда в жизни больше ни ногой сюда!!!» – пронеслось у неё в голове…

Наконец двери закончились, и Соня оказалась в небольшой узкой комнате, похожей на прилавок Сберкассы советского образца.

Её впустили в левое отделение «сберкассы», где уже сидели три женщины и какой-то подросток, и она заняла единственное пустующее место напротив лысого крепыша лет тридцати пяти. Он снял трубку стоящего перед ним телефонного аппарата и жестом предложил ей сделать то же самое.

– Здравствуйте, это вы – Василий Пилипченко? – сказала Соня и тут же поняла, что ляпнула глупость. Разве могли ей на свидание привести кого-то другого?

– Так точно, милая барышня, – бодро ответил лысый. – Кого заказывали, того и получайте!

– Меня зовут Соня, я от Николая Андреевича, – сочла нужным пояснить Соня. – Он сказал, что вы должны ему какие-то документы передать…

– Да, да, всё верно, – ответил Пилипченко, – их сейчас принесут. Поговорите со мной немножко, Соня, расскажите, что там сейчас «в миру» делается, как жизнь свободная протекает, так сказать.

Соня смутилась. Она не рассчитывала, что придётся развлекать светской беседой какого-то незнакомого зэка. Кроме того, после предшествующей возни с кулёчками и мешочками она была неимоверно раздражена и не представляла, о чем можно поговорить.

Пилипченко как будто прочитал её мысли.

– Соня, вы только не нервничайте, место у нас тут, конечно, не особо приятное, но и не такое уж страшное. Те же люди, что и на воле, только, может, чуть менее везучие, – он усмехнулся. – Расскажите, что сейчас носят, что заказывают в ресторанах, что идет в кинотеатрах, о чем говорят на кухнях… Просто расскажите о каком-нибудь своём обычном дне – мне это безумно интересно. Ну, пожалуйста, я прошу Вас…

И Соня, вдруг как-то сразу успокоилась и начала рассказывать. Сначала неуверенно и сбивчиво, потом оживленней и подробней. Через десять минут разговора она уже весело смеялась, пересказывая сидящему напротив неё зэку забавную историю, случившуюся два дня назад в их офисе с разносчиком пиццы. Она так увлеклась беседой, что уже не замечала ни конвойных у двери, ни стекла между ними, ни треска в трубке, ни отдалённого дребезжания звонков в коридоре…

Василий слушал не перебивая.

Он смотрел на девушку, и она казалась ему глотком свежего воздуха, весточкой с воли, первым нежным подснежником среди подтаявшего грязного снега.

Разговор вычерчивался неровными штрихами, как график осциллографа. Они то смеялись, то переходили на пониженный доверительный тон, то высказывались на какие-то глобальные темы, то расспрашивали друг друга о любимых книгах и фильмах…

Соня смотрела на Василия со всё возрастающим удивлением: он был начитан, остроумен, делал интересные глубокие замечания «в тему», и даже пару раз восхитил её оригинальной точкой зрения на казалось бы банальные вещи.

– Вы такой необычный человек, Василий, – говорила Соня. – Я даже не ожидала, что с вами будет так интересно разговаривать…

– А чего ожидала? Увидеть головореза в ватнике, который через слово будет вставлять мат и по «фене ботать»? – отвечал Василий. – Эх, Сонечка, жизнь гораздо многогранней и удивительней, чем мы о ней думаем. Не суди опрометчиво…

Через час разговора они уже были «на ты», причем переход этот произошёл совершенно естественно и незаметно для обоих.

Ещё через час они уже перебивали друг друга, смеялись, шутили и говорили о каких-то совершенно немыслимых пустяках и глупостях.

Когда дежурный объявил, что время свиданий закончилось и заключенным нужно идти на проверку, Соня с удивлением обнаружила, что проговорила с «каким-то незнакомым зэком» почти три часа.

– Спасибо, Соня, что поговорила со мной, – сказал он, прощаясь. – Документы тебе дежурный на выходе отдаст, их принесли уже. Ты замечательная девушка, спасибо тебе ещё раз, я тебе желаю счастья, искренне. Николай Андреичу пламенный привет! И… знаешь ещё что… Может быть, приедешь ещё?

Женщины, подросток, дежурный, другие зэки – все уже были готовы покинуть комнатку свиданий и выжидающе смотрели на Соню: кто раздраженно и нетерпеливо, кто спокойно и равнодушно…

Соня вспомнила серую безжизненную дорогу, ведущую к тюрьме, своё раздражение из-за несуразно собранной передачи, панический ужас, вызванный тюремным звонком и захлопывающимися за ней решётками и трусливую мысль, начинавшуюся со слова «никогда…»

И прежде чем положить трубку и в последний раз посмотреть Василию в глаза, сама до конца не понимая происходящего, она ответила ему «Я приеду, Василий»…

Дело было в Твери

В самом центре Твери есть улица Трехсвятская. Небольшая пешеходная улочка, усыпанная кафешками, лавочками и магазинчиками. Когда-то давно в двух шагах от этой улицы жила девушка, которую я не забуду никогда. Звали её Лиля. У неё были огромные синие глаза и волосы цвета жемчуга. Мы с Игорем так и звали её между собой: «Жемчужина».

Слоняясь вдоль пожилой хрущевки, мы направляли в её окна солнечных зайчиков, иногда устраивая ими битвы, как в «звездных войнах». Лилька выходила к финалу битвы, обычно в светлом платье, свежая, улыбчивая и пахнущая чем-то сладким. Втроем мы ходили в кино, покупали мороженое, гуляли по набережной и сидели на окрестных лавочках…

Игорь был из зажиточной московской семьи. Он учился в юридической академии, всегда был одет с иголочки, и в карманах у него шуршали денежки. Я был лимитой, учился в автомобильном, одет был на скорую руку, но денежки шуршали и у меня, поскольку я был нагл, сноровист и изобретателен. И всегда знал, где можно «перехватить копейку».

Мы были странной троицей. И довольно быстро примелькались в местных закусочных и кинотеатрах. Готов биться об заклад – местные бабушки-билетерши делали ставки, кого же в итоге выберет хорошенькая белокурая Лилька.

Собственно, мы с Игорем благодаря ей и познакомились.

Дело было студенческим летом 1991 года. Я вместе со своей группой ехал на летнюю практику в Усть-Каменогорск. Лиля была в нашем вагоне проводницей – и, собственно, тоже студенткой. Мы ехали в её вагоне двое суток, и подкатывать к Лиле пытались многие – девочка она была просто сказочно красивая.

В итоге, я настырно отшил всех претендентов и выпросил-таки у Лили адресок. Тут-то я и узнал, что белокурая проводница живет в Твери. Радость от обладания заветным адресом немного поблекла, когда девушка, лучезарно улыбнувшись, добавила:

– Знаешь, я уже дала свой адрес одному парню… Но так ведь даже интересней, правда?

Не могу сказать, что я был с этим согласен, но вариантов не было. Ситуация красноречиво иллюстрировала стервозную сторону Лилькиного характера – но наживку я уже заглотил…

С наступлением осени мы с Игорем столкнулись под Лилькиным окнами. Пару раз били друг другу морды, потом все-таки заключили «худой мир» и на пару слонялись под окнами кирпичной двухэтажки.

За тот год, пока мы катались из Москвы в Тверь и обратно, я успел полюбить этот славный город. Лихой и разгульный, и в то же время какой-то уютный и «свойский».

Однако история, начавшаяся как милый водевиль, закончилась трагедией.

Как-то я получил хороший «навар» от продажи вареных джинсов и решил прокутить свои барыши с любимой девушкой – ну и ее вторым ухажером, куда же без него. Договорившись однажды «не ухаживать за Лилькой поодиночке», мы строго следовали своей полудетской клятве. Такой у нас был кодекс чести.

И вот, залихватски подкатив к Лилькиному дому на такси, мы принялись истово сигналить. Лилька вышла нарядная, в белой блузке и модных тогда «мальвинах», и мы помчались в ресторан. Название кабака за давностью лет стерлось из моей памяти, а вот события того вечера помнятся хорошо. Как будто все случилось вчера.

Мы зашли в ресторан, демонстративно показывая, какие мы крутые. Игорь еще днем заказал столик, лично зайдя в кабак и сунув официанту четвертак. Поэтому встретили нас как королей. Мы поназаказывали всякой всячины, красуясь перед Лилькой, а когда нам принесли бутылку дорогущего шампанского, я сунул ей небольшой пакетик и сказал: «Иди переодевайся». Лилька посмотрела на меня с недоумением, но женское любопытство победило, и она побежала в «дамскую комнату».

Пока её не было, в ресторан вошли три парня в спортивных костюмах с вызывающе толстыми золотыми цепями на шеях. Вальяжной походкой хозяев троица прошла к столику слева от сцены. В это время на сцене как раз настраивались музыканты. Один из них тут же спрыгнул и пожал им руки, чуть склонившись перед тем, у которого вместо спортивных штанов были черные джинсы, как будто признавая его главенство и власть.

– Не знаешь, что за «спортсмены»? – спросил Игорь.

– Откуда, – удивился я, – по виду братки какие-то. Может, местные гангстеры?

Парни сделали заказ стремительно подбежавшему к ним халдею и принялись рассматривать публику. В этот момент из дамской комнаты выпорхнула сверкающая улыбкой Лилька в ультрамодной джинсовой мини-юбке, которую я привез ей в подарок.

Распрямив плечи и выставив грудь вперед, она была необыкновенно хороша! Свободная строгая белая блузка и красивые длинные ноги, открытые почти полностью, смотрелись весьма контрастно, соединяя в её образе ангельское начало и почти звериную сексуальность. Вдобавок ко всему Лилька распустила волосы и вместо конского хвоста, с которым мы впервые увидели ее в тот вечер, её хорошенькую головку обрамляли пушистые жемчужные локоны, превратившие её в шикарную русалку, сошедшую с картины Васнецова.

Мы с Игорем обалдели. Даже привыкнув к Лилькиной красоте, мы всё же были ошарашены её бомбическим превращением. Лилька победно смотрела на нас с другого конца зала, упиваясь произведенным эффектом.

Когда она, наконец, двинулась в нашу сторону, её перехватил один из «спортсменов», сидящих у сцены.

– Эй, блондиночка, не проходи мимо, – хмыкнул он, цепко схватив Лильку за запястье.

Мы с Игорем переглянулись и, не сговариваясь, вскочили. Да так резво, что стулья, на которых мы сидели, отлетели в стороны. За секунду домчавшись до столика «гангстеров», мы грозно встали у Лильки по бокам.

– Девушка с нами, – сказал я спокойно, но угрожающе.

Качок отпустил руку, медленно встал из-за стола и, выставив челюсть вперед, промычал:

– Чё?! Что это за гномы тут объявились у моей Белоснежки?!

Он двинулся было ко мне, но парень в черных джинсах остановил его окриком:

– Сядь!

Потом посмотрел на нас троих оценивающим взглядом и сказал:

– Идите ребята, Серый пошутил… Правда, Серый? – обратился он к качку.

Качок насупился и отвернулся. Инцидент казался исчерпанным, и мы вернулись за свой столик с нашей главной добычей – с красавицей Лилькой.

Игорь сразу же предложил уйти из этого злачного места и поехать куда-нибудь ещё, но мы почему-то остались. О чем потом не раз жалели… В воздухе искрило. Троица в спортивных костюмах постоянно пялилась в нашу сторону, во все глаза разглядывая Лильку. А примерно через полчаса со стороны их столика раздался звон битого стекла – кто-то из них бросил рюмку в официанта, чтобы тот быстрее подошел за заказом. Надо ли говорить, что тот вечер закончился дракой?

Впрочем, началось всё достаточно мирно.

На сцену вышла певичка в блестящем платье и спела пару бодрых танцевальных хитов, под которые подвыпившая публика с удовольствием размялась. Потом гангстер в черных джинсах подошел к певице, что-то шепнул ей на ухо, скинул спортивную куртку и медленно двинулся в нашу сторону.

Как сейчас помню эту картину. Атлетически сложенный мужчина в черном пружинистой походкой идет по ресторану под плаксивый тягучий проигрыш. Подходит к нашему столику, иронично склоняет голову и говорит:

– Простите, парни, хочу у вас ненадолго похитить эту очаровательную фею. Вы позволите, миледи? – и, не замечая нас, он смотрит горящими глазами на Лильку.

Испытывая непреодолимое желание врезать варягу, мы с Игорем с изумлением видим, как Лилька – наша Лилька! – растягивает губы в улыбке и подает свою нежную ручку этой обезьяне.

Они удаляются в центр зала и танцуют медляк под щемящий вой подражающей Тане Булановой певицы:

– Не плачь, всего одна осталась ночь у нас с тобой…

Эта картина будет стоять у меня перед глазами до самой смерти. Изящная белокурая красавица в белой рубашке и коротенькой юбке, едва прикрывающей длинные ноги, и черная мужская фигура, тесно обнявшись, качаются в свете туманных огней Тверского кабака…

Потом, конечно, было всё. Наши упреки, Лилькин смех, ирония неизвестного нам парня в черном, сквозившая в его взглядах и жестах и, наконец, словесная перепалка с его «свитой», закончившаяся дракой на улице, в которой Игорю порезали руку ножом, а мне разбили бутылку о голову. Напоминание об этой бутылке я до сих пор ежедневно вижу в зеркале…

В тот вечер Лилька уехала со своим новым знакомым и больше в нашей с Игорем жизни не появлялась. Отвалявшись сутки в Тверской больнице «скорой помощи» мы с ним вернулись в Москву. Игорь дозвонился до неё на третий день. Лилька сказала что-то вроде: «Мальчики, вы такие хорошие, мне было с вами очень весело, но теперь у меня другая жизнь, не звоните мне больше и не приезжайте!» И повесила трубку…

С Игорем я изредка вижусь и сейчас – когда захожу в его пафосный ресторан на Арбате. Мы говорим о жизни, о музыке, о политике, о высокой кухне. И никогда – о том, как через год после всей этой истории, в августе 1993-го, Лильку застрелили выстрелом в голову вместе с тем самым «парнем в черном» в его загородном коттедже где-то на окраине Твери.

Красивая жизнь Марата Бочки

С осени пошел седьмой год как Марат числился кладовщиком при пищеблоке. Там, собственно, к нему и приклеилось прозвище «Бочка», практически вытеснив предыдущее  – «Цыган». Марат дневал и ночевал в складской каптерке, почти не бывая в своём бараке. За шесть лет соседства с продуктами у него на талии нарос «пояс сытого шахида», как шутил он сам, однако темные круги под жгучими черными глазами выдавали хронический недосып.

В последнее время Марат всё чаще вспоминал одну известную сказку Гауфа. Стоя у единственного окна продуктового склада, он смотрел на растущую за окном берёзку и думал: «Ну что, кудрявая, седьмой год пошел, как я тут «в белках»…

Параллель с Карликом Носом прослеживалась прямая. Собственно, и закрыли его практически за то же самое. Только, в отличие от сказочного мальчика, Марат потащил старушкину сумку не к ней домой, а к себе в машину.  В сумке тоже была «капуста», но вовсе не с рынка, а из банка, куда старушенция, сгибаясь под тяжестью бабла, несла полученные за московскую квартиру деньги… И за что только Марату заломили такой срок? Никого не убивал, не калечил, не подвергал насилию. Всего-то делов – грабанул пенсионерку, которую всё равно бы обобрали – если не собственные внуки, так мошенники, торгующие модными БАДами.

Так размышлял Марат Бочка, а берёзка качала косматыми ветками в такт его мыслям. Странно, но его единственным другом в зоне стало именно это дерево, вольготно раскинувшееся над приземистым зданием столовой, откровенно наплевав на все правила внутреннего распорядка. Глядя на берёзку, он с горькой иронией проводил параллель всё с тем же сказочным персонажем, умудрившимся подружиться с говорящей гусыней. Впрочем, в отличие от гусыни, берёзка дружила с Маратом молча.

Вот и сегодня он, как обычно, смотрел в окно, прислушиваясь к раздававшимся с кухни голосам.

– Ты охренел что ли, столько картошки сыпать в котёл? – кричал кому-то во всё горло старший повар. – На один котёл не больше полмешка! Я тебе вобью науку в голову, дебилоид!

Послышался звонкий удар, как будто с размаху шлёпнули пятернёй по уху, мужской вопль и нецензурная брань.

Марат вздохнул и отвернулся от окна. Реальность была не сказочная…

Столовка была местом, которое никогда не спит. По ночам готовили завтрак, по утрам – обед, днем – ужин. Вечером завозили продукты и выдавали их же на следующий день. В общем, жизнь кипела и бурлила, как суп в варочном котле.

Помимо производственных проблем, типичных для любого общепита, на местный «кантин» накладывали жесткий отпечаток почти армейские зоновские распорядки, а также специфика «контингента». Повара регулярно бегали на проверку, частенько забывая вернуться, периодически напивались, а иногда даже устраивали поножовщину прямо на рабочем месте. Зэки воровали посуду, свинячили, хамили стоявшим на раздаче – и даже, случалось, били – и постоянно жаловались во все инстанции на отвратительное питание.

Но всё это были цветочки по сравнению с тем, что творилось у Марата в душе. Суровый, но с юморком дядька, по любому поводу готовый сыпать шутками-прибаутками и запросто способный отвесить оплеуху зарвавшемуся «коллеге», внутри всерьёз тосковал. За ежедневной суетой терялось что-то главное; да вроде и грустить было некогда, но когда он оставался один, из души вырывалась такая боль, что хотелось наложить на себя руки.

Шесть лет бесконечного кухонного шума, ругани, громыхания тарелок и вытяжки сливались в какой-то бессмысленный гул. Ему казалось, что «в белках» он уже вечность, у которой нет начала и не будет конца.

Спасала берёзка. Летними ночами он слушал её шорохи и вспоминал детство. Каждое лето он проводил в деревне, в приземистом кирпичном домике у берёзовой рощи. Берёзка за окном вытащила из памяти всё то, что было напрочь забыто: утренние деревенские туманы, парное молоко, походы с бабушкой в рощу за подберезовиками, шелест дождя за окном и стук яблок, падающих прямо на крышу…

Когда-то суета столичной жизни затмила эти лёгкие воспоминания, закрутила парня, втянула во всеобщую гонку за красивой жизнью и большими деньгами. Устроился барменом в модный клуб, спекулировал алкоголем, разбавлял и продавал «из-под прилавка» – крутился, в общем. Однако на желаемый уровень жизнь не тянула.

Заводил десятками знакомства с «лёгкими» девочками; с пятёркой самых понятливых замутил небольшое «деловое партнёрство». Когда за стойкой оказывался денежный клиент без эскорта, щедро подливал ему в бокал, вызывая одну из «пятёрки» для дальнейшей обработки. Девчонки делились, но и этого не хватало.

Фортуна усмехнулась, когда Марат познакомился с девушкой из банка. Парень он был красивый и, что было гораздо хуже, знал об этом и умел пользоваться своей мужской привлекательностью. В совершенстве владел набором обаятельных улыбок, волнующих прикосновений и недорогих эффектных жестов. И когда подвернулась влюбившаяся в него по уши Ленок, он решил, что судьба подарила ему шанс перепрыгнуть сразу через несколько ступенек.

Как пишут в сентиментальных романах, милая барышня полностью доверилась хулигану и проходимцу. Впрочем, справедливости ради стоит признать, что Марат по-своему привязался к девушке, и не исключал Лену из планов дальнейшей жизни. Но пока эти планы медленно зрели в его голове, он сделал из неё наводчицу.