Дама с букетом гвоздик

Глава 9

К утру ветер стих, небо прояснилось, а море, хотя и неспокойное, поумерило пыл. В десять часов, когда Нэнси присоединилась к Мэддену на прогулочной палубе, Кэтрин с ней не было.

– Привет! – воскликнул он. – А где вторая спутница?

– Спутница еще спит, – весело ответила Нэнси. – Головная боль!

Он посмотрел на нее с некоторым удивлением:

– Я слышал, как она на днях сказала, что у нее никогда не болела голова на борту.

– Возможно, она при этом не постучала по дереву, – сказала Нэнси с легким смешком. – Не делай круглые глаза, дорогой. Зато твоя возлюбленная прекрасно себя чувствует.

Он улыбнулся, глядя на нее:

– Тогда почему ты не пришла на утреннюю гимнастику?

Нэнси скорчила гримасу. Она была в приподнятом настроении и полна задора, чем сильно отличалась от себя вчерашней, когда вечером с серьезным видом просила ее не беспокоить. Все объяснялось ее реактивным темпераментом и прекрасным самочувствием, вызванным свежестью этого утра. Она радостно ответила:

– Не наезжай на меня, дорогой. Пока мы не поженимся. А теперь помолчи и дай мне сигарету.

– Ты не будешь курить мои? – поднял он бровь, глядя на нее. – Я так и думал! Придется найти тебе другие.

Они поднялись на лифте в главный зал, где он заказал большую пачку ее любимых сигарет. Глядя на Нэнси, он подумал, что никогда не видел ее более прекрасной. Стройная, по-мальчишески дерзкая, в пальто из верблюжьей шерсти, плотно облегающем фигуру, она выглядела так, что у него перехватило дыхание. Ее мягкие кудри были зачесаны назад. Губы умело подкрашены.

– Ты действительно любишь меня, Нэнси? – тихо спросил он.

Она отложила в сторону сигарету. Неожиданно на нее нахлынула волна глубокого чувства. Всю ее легкомысленность как ветром сдуло. Она замерла, внезапно осознав, как сильно она привязана к Крису, как много он для нее значит. Строго взглянув на него из-под опущенных ресниц, она просто ответила:

– Всем сердцем.

Последовала пауза. Его лицо просияло. Он быстро схватил ее за руку. На секунду их пальцы переплелись, затем с легким смущенным смешком она отстранилась, пытаясь вернуть самообладание.

– Помни, что мы посредине Атлантики, – беззаботно заявила она и взяла его под руку.

Они постояли минуту, изучая доску объявлений, затем, когда они повернулись, чтобы подняться по лестнице, взгляд Мэддена упал на витрину цветочного магазина и в голову ему пришла внезапная мысль.

– Кстати! – словно спохватился он. – Мы должны послать цветы Кэтрин. Это ее взбодрит.

– Отличная идея, – согласилась Нэнси. – Пошли ей гвоздики. Кэтрин их обожает. И посмотри, дорогой, какая прелесть эти лиловые орхидеи, – разве они не великолепны? Я сама от них без ума.

Он бросил на нее быстрый взгляд, затем рассмеялся и, зайдя в магазин, заказал гвоздики для Кэтрин. Орхидеи Нэнси взяла сама.

На обед Кэтрин не явилась, и прошло часа два, прежде чем они наткнулись на нее в укромном уголке на верхней палубе. Она, казалось, уютно устроилась в шезлонге под пледом и выглядела совершенно спокойной, рядом с ней стоял поднос с остатками обеда, так что она по крайней мере хоть что-то съела.

– Привет, дорогая, – пропела Нэнси. – Как твоя голова?

– Намного лучше, – невозмутимо улыбнулась им Кэтрин со своего ложа. Она повернулась к Нэнси. – Я думала, вы играете в настольный теннис.

– Да, мы как раз собираемся. Это соперничество – такая скука. Но ты же знаешь, как заводится Крис.

– Мы тут беспокоились о вас, Кэтрин, – поколебавшись, включился в разговор Мэдден. – С вами действительно все в порядке?

– Абсолютно. Но в последнее время я слишком переупражнялась. Я сбавлю обороты до конца пути.

Как бы все еще неудовлетворенный ее ответом, он сказал:

– Так странно было не видеть вас сегодня за столом. А утром – в спортзале… Мне вас очень не хватало.

– Я сожалею об этом.

Он вперил в нее взгляд, как будто испытывал неловкое замешательство из-за того, что она так спокойна и безучастна. Нэнси, тихонько напевая, направилась в сторону теннисных столов, а он остался, словно не желая покидать это место.

– Вам передали наши гвоздики?

– Ну да, Крис. – Она помолчала. – Но не могли бы вы больше этого не делать, пожалуйста? Правда, лучше не надо.

Это, похоже, еще больше его озадачило. Еще немного поколебавшись, он спросил, как будто его осенила внезапная догадка:

– Я, случайно, не допустил ничего такого, что могло бы вас рассердить?

Она мельком глянула на него.

– Не кажется ли вам, что сегодня мы придаем слишком большое значение пустякам? – с любезностью в голосе пробормотала она. – Разумеется, вы не допустили ничего такого, что могло бы меня рассердить. Я просто чувствую, что хотела бы побыть одна.

Он покраснел. На секунду в его глазах отразилась боль. Затем он справился с собой.

– Простите, Кэтрин, – тихо сказал он. – Я совсем забыл, что у вас болит голова. И прошу прощения за свою навязчивость.

Он повернулся и пошел вслед за Нэнси.

Кэтрин откинулась на спинку шезлонга, положив книгу на колени, как будто просто созерцая море и небо. Кто бы знал, какую боль она перенесла, какой тяжкий и невыносимый груз лежал у нее на сердце. Как если бы она умышленно, повинуясь внутреннему импульсу, вонзила нож себе в грудь. Ей было холодно. Все, что у нее оставалось, – это крошечный свечной огонек утешения, что в течение долгих часов бессонной ночи она все же пришла к правильному решению. Любой ценой она будет отстаивать свою личную целостность. И она скорее умрет, чем бросит тень на счастье Нэнси.

Следующие два дня пролетели незаметно, будто подстегнутые быстрым приближением судна к Нью-Йорку. Рейс был особенно благоприятным, и к утру пятницы все рассчитывали увидеть плавучий маяк «Нантакет»[16]. В предвестии конца путешествия ожило и пассажирское общество, от которого Кэтрин держалась на дружелюбном расстоянии, что было оправдано объявленной ею потребностью в отдыхе. На некоторых вечеринках ей все же приходилось присутствовать, но в целом удавалось самоустраняться. Не раз она ловила на себе скрытый, озадаченный взгляд Мэддена, но до вечера танцев после торжественного ужина она была избавлена от необходимости оставаться с ним наедине.

Эти танцы, как неизбежное событие с шампанским, серпантином, бумажными шляпами и всеми шумными эффектами карнавала, представлялись Кэтрин величайшим испытанием на прочность, проверкой, которой она никак не могла избежать. Поначалу все было довольно просто, потому что во время ужина она разговаривала главным образом с капитаном и леди Блэндуэлл, изображая крайний интерес к банальностям на морскую тему одного и эгоистичной болтовне другой. Но когда заиграл оркестр, а зал с колоннами залили разноцветные огни и начались танцы, ее нервное напряжение достигло предела. Единственное, на что она была способна при виде такого веселья, – это сидеть и улыбаться с безмятежным видом. Она ужасно боялась каким-то образом выдать себя, из-за чего утратила самообладание, что и привело к ошибке.

Старый капитан пригласил ее на танец, и, неосмотрительно решив, что это лучше, чем сидеть как истукан, она согласилась. Легким шагом капитан любезно поводил Кэтрин по площадке и отвел ее обратно. В этот момент она почувствовала на себе взгляд Мэддена. До этого он танцевал с Нэнси, но теперь встал и пригласил ее на следующий танец.

В течение секунды, показавшейся Кэтрин вечностью, она не могла оторвать глаз от стола, тогда как ее сердце учащенно стучало.

– Я не очень-то умею, – сказала она наконец.

– О, это не так, – ответил он. – Я только что видел, как вы танцуете.

Нэнси перегнулась через стол, зажав сигарету в пальцах с ярко-алыми наманикюренными ногтями. На ней было черное платье, подчеркивавшее светлый блеск ее волос и серебристый цвет туфель на высоких каблуках. Она выглядела более совершенной, чем когда-либо, и удивительно молодой.

– Давай, Кэтрин. Потерпи его ради меня, – самодовольно улыбнулась она.

Спасения не было. Кэтрин встала и вместе с Мэдденом вышла на танцевальную площадку. Он обнял ее левой рукой за талию и повел в танце. Он держал ее легко и, хотя у него явно не было большого опыта, не сбивался с музыкального ритма.

– Почему вы не хотели танцевать со мной? – спросил он наконец.

Его тихий голос прозвучал очень естественно.

Теперь, когда все пути отступления были отрезаны и она находилась в его руках, странная вибрация этого голоса волнами отдалась у нее в ушах. Она прикусила губу, призывая на помощь все свое мужество, и выдавила бледную улыбку.

– Я слишком стара для такого рода занятий.

– Что за чепуха! – заявил он со своей спокойной улыбкой. – Я бы сказал, что вы слишком молоды.

– Ну, скажем так, мысли заняты другими вещами. Завтрашним прибытием, моими делами и планами на будущее.

На несколько мгновений повисло молчание. Музыка продолжалась в медленном, настойчивом ритме. Кэтрин почувствовала его взгляд на своем лице.

– А мои планы, похоже, вас не очень-то интересуют, – сказал он наконец.

– Интересуют, конечно. – Она постаралась придать своему тону нужный в данный момент оттенок некоторой формальности. – Вы задержитесь в Нью-Йорке?

– Да, я рассчитывал провести там несколько дней с вами и Нэнси, показать вам кое-что из окрестностей. Потом я надеялся, что вы обе съездите в Вермонт повидаться с моей матерью и некоторыми из наших родственников. Там, в Грейсвилле.

Лицо Кэтрин стало озабоченным.

– Не знаю, получится ли у меня.

– Вашу матушку я навещал, – живо напомнил он ей со странной улыбкой.

Они снова помолчали. Она остро ощущала щекотливость своего положения.

– Ну что ж, – сказала она неловко. – Я постараюсь приехать.

– Вот и славно, – быстро ответил он. – Мне бы хотелось, чтобы вы увидели наш сельский Вермонт. Как мне там нравилось, когда я еще ребенком ездил туда на каникулы! Честно сказать, мне и сейчас там нравится!

Он снова сделал паузу, затем, не меняя тона, тихо продолжил:

– Кстати, Кэтрин, что произошло между нами? Раньше все было так здорово, а теперь что-то не очень. Вы от меня отгораживаетесь. Другие этого не чувствуют, но я чувствую. Я же вот что хочу сказать – вы удивительная, Кэтрин. Я очень ценю нашу дружбу, не только потому, что женюсь на Нэнси, но и ради себя самого. Разве нельзя снова наладить наши отношения?

Несмотря на все ее мужество, Кэтрин охватила паника. Ради Нэнси она намеревалась любой ценой держаться подальше от Мэддена. Но теперь вдруг осознала, что перемена в ее поведении слишком очевидна и неразумна. Она была в замешательстве, не понимая, какую линию поведения выбрать.

– Вы глубоко ошибаетесь, – с запинкой ответила она. – Смею сказать, что в последнее время я была довольно нервной, но это потому, что неважно себя чувствовала. У меня и в мыслях не было прекращать нашу дружбу.

– Вы хотите сказать, что ничего не заметили?

Она покачала головой.

– Понятно, – произнес он и замолчал. Затем чуть ли не с удивленной улыбкой добавил: – Что ж, в таком случае ничего и делать не надо.

Музыка смолкла, и они вернулись к своему столику. Кто-то снова наполнил бокал Кэтрин. Она быстро выпила. Колющие пузырьки шампанского вернули ей силы. Когда она подняла глаза, Мэдден опять танцевал с Нэнси, а к ней подошел доктор и заявил, что теперь его очередь. После этого она танцевала с мистером Пимом, который никогда не упускал случая уделить ей внимание, и еще раз с капитаном. Затем, когда из-за некоторых столов люди стали уходить, она извинилась и тоже пошла в свою каюту.

Читать она не могла, и такой же нереальной представлялась возможность уснуть. Она лежала, борясь с торопливой чередой мыслей, которые безжалостно атаковали ее, заставляя судорожно ворочаться с боку на бок. Однако ближе к утру она погрузилась в глубокий сон; и когда стюардесса разбудила ее, «Пиндарик» тихо двигался по гавани, а на горизонте за портовыми строениями медленно проплывала панорама Нью-Йорка. Этот вид, сулящий скорое завершение путешествия, высадку на твердую землю и надежду положить конец испытаниям, вернул Кэтрин толику уверенности в себе. Она быстро оделась и вышла на палубу. Самое главное – она была полна решимости ничем себя не выдавать, ничего не уступать и довести до конца то, ради чего она сюда приехала.

Кэтрин нашла Мэддена и Нэнси на верхней палубе, в передней ее части. Оба были поглощены созерцанием встающих перед ними изысканно-четких очертаний города, который, казалось, поднимался и поднимался, заполняя небеса уступами ярусов, как современный Акрополь. Собственное спокойствие придало Кэтрин новые силы и самообладание.

– Красиво, не правда ли? – заметила она, кивнув Мэддену. – Я рада, что вы показали Нэнси все это.

– Да, довольно приятный город, – сказала Нэнси. На ее маленьком личике застыло выражение необычной сосредоточенности. – Волнующий момент – впервые оказаться в Америке.

– Как Колумб, – машинально отметила Кэтрин.

– Точно, – согласилась Нэнси, слегка прищурившись. – Только на сей раз это Америка будет меня открывать.

Тут подошел мистер Пим, обходительный и более всеведущий, чем когда-либо. Обратившись к Кэтрин, он пробормотал так, чтобы больше никто не слышал:

– Репортеры на борту, мисс Лоример. Я подумал, что вы могли бы уделить им минутку, как обычно.

Кэтрин поняла дружеский намек главного администратора, его желание придать ее прибытию с «Гольбейном» коммерческую важность. Никто лучше тихого мистера Пима не разбирался в продаже новостей. Обернувшись, она увидела, как к ней приближается группа репортеров. В основном это были молодые люди, утонченные и деловые, в пальто с поднятыми воротниками и в надвинутых на лоб шляпах.

– Доброе утро, мисс Лоример, – заметил первый, дотрагиваясь до полей шляпы.

Кэтрин узнала в нем Келли из ведущей вечерней газеты.

– Рад видеть вас снова, – сказал он. – Что новенького? Слышал, у вас есть для нас отличная история о маленькой антикварной вещице, которую вы привезли.

Кэтрин кивнула, готовая как можно лучше разрекламировать свою миниатюру. Но в тот же момент она заметила, что Нэнси смотрит на эту группу с нетерпимой ревностью. Внезапный прилив чувств смыл все ее мысли о себе. Повинуясь какому-то импульсу, она сказала:

– Я привезла кое-что поинтереснее, чем антиквариат. Та портретная миниатюра не так уж важна. Во всяком случае, она может подождать. Но я хотела бы познакомить вас с моей племянницей Нэнси Шервуд. Она приехала, чтобы сыграть в новой постановке Бертрама. Если вам нужен предварительный материал и фотографии, сейчас у вас есть шанс получить все это, потому что – запомните мои слова – Нэнси станет звездой спектакля.

Мгновенно девять пар глаз переключились с Кэтрин на Нэнси, и соответственно отвесили ей поклон девять полей шляп. Последовала пауза.

– Что ж, мисс Лоример, – убежденно сказал мистер Келли. – Предчувствие мне говорит, что вы правы. Ну как, ребята?

Пока Кэтрин стояла в сторонке, засверкали вспышки камер, и на Нэнси посыпались вопросы. Она восприняла это испытание как должно – ослепительно улыбалась и была очаровательной и дерзкой.

– Спасибо, Кэтрин, – выдохнула она, когда все закончилось, – я лишь мечтала так начать.

Подошел Мэдден, до того наблюдавший за тем, что происходило внизу, на причале. Впервые в это утро он обратился к Кэтрин:

– Нэнси обещала быть со мной на обеде в «Уолдорфе». – А вы… разве вас с нами не будет?

Кэтрин изобразила сожаление.

– Дела, – сказала она со слабой безличной улыбкой. – Никуда от них не деться.

– Но вы не забудете про Вермонт?

– Нет, – заставила она себя сказать, – не забуду.

Они вместе покинули палубу, и вскоре Кэтрин, попрощавшись со всеми своими друзьями на борту, быстро прошла таможню. Здесь, случайно или намеренно, она потеряла из виду Мэддена и Нэнси, поэтому на Уэст-стрит поймала такси и одна поехала в свой отель.

Глава 10

Кэтрин решила немедленно приступить к работе, как будто это было противоядием от той тягостной боли, которая, казалось, отныне навсегда поселилась в ее душе. Едва добравшись до Тауэр-Карлтона, где у нее всегда были апартаменты, она позвонила Бреге, своему американскому администратору. Бреге, который не встретил ее на причале только потому, что она этого не желала, ждал ее звонка и заявил, что немедленно приедет. Прежде чем он ворвался, в истинно галльском приветствии простирая к ней руки и тряся маленькой бородкой, Кэтрин все же успела осмотреться в своем номере, выдержанном в зеленовато-золотистых тонах, который так часто давал ей приют, снова бросила взгляд со своего тридцатого этажа на захватывающий вид Пятой авеню, похожей на Большой каньон, и приняла мистера Ленца, администратора отеля, который выразил искреннюю радость по поводу ее возвращения, а также преподнес ей фрукты, цветы и информацию о том, что для мисс Шервуд будет подготовлена дополнительная спальня.

Жорж Бреге был парижанином, специалистом по старинной бижутерии и часам восемнадцатого века, он приехал в Нью-Йорк, чтобы разбогатеть, по глупости потерпел фиаско и был спасен Кэтрин от голодной смерти.

Поцеловав ей руку, осыпав ее множеством комплиментов и, наконец, усевшись на диван, он прижал к губам набалдашник своей знаменитой трости, как бы приказав себе, самонадеянному болтуну, заткнуться, и стал ждать ее вопросов и распоряжений.

– Ну что, Бреге, – сказала она, откидываясь на спинку стула и внимательно глядя на него, – я привезла миниатюру.

– Это хорошо, мисс Лоример.

– Надеюсь! Скажите мне вот что: вы подготовили Брандта? В точности как я вам написала?

– Все устроено. – Бреге с простодушным удовлетворением выдал раскатистое «р». – Брандт должен быть в Нью-Йорке через десять дней. В среду, седьмого, в три часа дня, он приедет к нам, чтобы изучить миниатюру. И купить ее, мисс Лоример. Вот увидите. Именно так. Наверняка.

Кэтрин поджала губы:

– Надеюсь, что вы правы, Бреге. Во всяком случае, вы хорошо поработали. А пока мы выставим миниатюру в витрине, в эксклюзивной раме, с подкладкой из красного бархата, на обозрение всего Нью-Йорка. Пусть антиквары тоже это увидят: Эшер и все прочие. Будет много разговоров, и это пойдет нам на пользу. Я не хочу, чтобы наш друг Брандт считал, будто миниатюра готова упасть к нему в руки по его цене. Цена должна быть наша. Вы понимаете, Бреге?

– Ну да, мисс Лоример. Правда, сейчас все немного труднее.

– Труднее? И потому мы должны уступить? Послушайте, старый друг, вам надо понять вот что. Если мы не продадим эту миниатюру примерно за сто тысяч долларов, каждому из нас придется поискать себе хорошую новую работу.

Бреге пожал своими острыми плечами – в этом жесте угадывалось и сочувствие, и что-то похожее на извинение, но в целом он внушал оптимизм.

– Мы ее продадим, мисс Лоример. И снова двинемся вперед. Говорю же, бизнес вот-вот начнет подниматься. Если только мы продержимся еще несколько недель, то будем в шелках и бархате.

Кэтрин кивнула, ее взгляд внезапно стал отстраненным и непроницаемым.

– Да, – ответила она, – только несколько ближайших недель, а потом все у нас будет в порядке.

С трудом взяв себя в руки, она встала и надела шляпу.

– Пойдем выставлять Гольбейна. Кстати, не хотите ли взглянуть на портрет?

Бреге благоговейно взял миниатюру и вперил в нее восхищенный взгляд.

– Прекрасная, прекрасная, – наконец пробормотал он.

Кэтрин стояла рядом и со смутным чувством печали смотрела на миниатюру совсем другими глазами. Портрет теперь ожил для нее, странным образом наполнившись чем-то злободневным. В этих чертах, имеющих некоторое сходство с ее собственными, таилось предчувствие такой же печали. Возможно, здесь была изображена полная одиночества и горечи судьба, которая ждала и ее, Кэтрин. Она почувствовала, как невольно покидает свое тело, как будто ее дух, трепещущий на грани тьмы и света, слился с духом Люси де Керси. Это было странное чувство, ощущение растворения в пространстве и времени, слабое эхо прошлого, слышимое среди грохота великого города только в потаенных уголках ее сердца.

Бреге снова заговорил:

– И к тому же очень странно, мисс Лоример, – она так на вас похожа.

Кэтрин отмахнулась, скрыв этим жестом удар, нанесенный ей словами Бреге.

– Следующий, кто скажет это, получит от меня кирпичом по голове, – отрезала она, развернулась и поспешно направилась к двери.

Они вместе пошли по авеню к офису, маленькой лавчонке, зажатой между шикарным портновским ателье и модным цветочным магазином. Было уже больше часа, по пути Кэтрин пригласила пожилого коллегу на обед, и, поскольку они не питали никаких иллюзий относительно своей экономической ситуации, они зашли в дешевый «Чайлдс», где каждый заказал себе по клубному сэндвичу с маринованными огурцами в укропе, а затем по чашке кофе и белому бисквиту.

Стряхнув с себя дурное настроение, Кэтрин с удовольствием отведала пикантную, типично американскую еду. Толпы деловых девушек вокруг нее, спешащих поесть в обеденный перерыв, пробудили в ней воспоминания о собственной карьере. Оказавшись в офисе, она также испытала подъем положительных эмоций, когда поместила миниатюру в бронзовую рамку на фоне генуэзского бархата винного цвета, подумав, насколько точно она воплощает этим свой нынешний бескомпромиссный замысел.

Когда ради миниатюры к ним заглянул Эшер, Кэтрин с удовольствием отметила, что он впечатлен ее приобретением. А это был самый искушенный из нью-йоркских антикваров. Но позже, когда она уже одна возвращалась в отель, ее настроение упало и на нее навалилась физическая усталость.

Вернувшись в свой номер, она обнаружила там приехавшую Нэнси. Разбросав свои вещи по спальне – это у Нэнси называлось распаковкой чемодана, – сама она теперь растянулась на диване, включив настольную лампу. Рядом с ней стоял чайный поднос. Это зрелище, исполненное трогательного гедонизма, отчасти улучшило настроение Кэтрин. Она сбросила туфли и надела тапочки. Еще минута – и, сменив свой костюм на старый мягкий домашний халат сизо-серого цвета, она села рядом с Нэнси и налила себе чаю. Кэтрин заметила, чуть покривившись, что Нэнси презрительно отвергла стандартный хлопчатобумажный мешочек с чаем, обычно предлагаемый отелем, в пользу личной чайной смеси, которую Кэтрин специально привезла из Лондона.

– Хорошо провела время? – приветливо спросила она.

– Чудесно, дорогая. – Нэнси оторвалась от изучения пьесы и устремила свои большие, сияющие глаза на Кэтрин. – Самый удачный обед, с самыми вкусными устрицами – кажется, с американскими, Крис сказал, – и с божественным блюдом под названием «сквоб»[17]. Потом я повела Криса в театр. Все были милыми. «Империал» прибудет в следующий четверг вместе с Бертрамом, Паулой Брент и остальными. Тогда мы начнем репетиции. Я люблю Нью-Йорк, Кэтрин, и готова поспорить на новую шляпку, что и он меня полюбит.

Нэнси взяла последний ромбик миндального печенья и с самодовольным видом откусила кусочек.

– Думаю, ты еще не видела газет, дорогая? Они там, на полу, рядом с тобой. В целом довольно забавно. По полколонки в большинстве газет и четыре действительно замечательные фотографии.

Кэтрин взяла газеты и внимательно прочитала сводки новостей.

– Да, великолепно, – заметила она. – Ты нанесла Америке довольно сильный удар!

Нэнси улыбнулась и потянулась, как довольный котенок.

– Все так чудесно ко мне относятся, Кэтрин. Крис был таким милым весь день. Я ужасно в него влюблена, правда. Ты знаешь, он хочет, чтобы я вышла за него замуж сразу же после премьеры. И я думаю, что, скорее всего, так и надо сделать. Было бы тоже довольно забавно, если бы я стала звездой в первый же вечер – и могу сказать тебе, дорогая, я чувствую, что добьюсь успеха! – и после этого в самом романтическом стиле вышла бы замуж.

Она помолчала.

– Тебе ведь нравится Крис, дорогая?

– Ты же знаешь, что да.

– И ты ему нравишься, – продолжала Нэнси. – Ты ему очень нравишься. Он говорил о тебе сегодня за обедом. Он хочет, чтобы ты поужинала с нами завтра или послезавтра в его номере в «Уолдорфе».

Кэтрин удивленно посмотрела на Нэнси:

– Ты имеешь в виду, что он остановился в «Уолдорфе»?

– Да, дорогая. Почему бы и нет? О, я знаю, что Крис любит тихие местечки, – она улыбнулась, – но я предпочитаю яркие огни. И я убедила его.

– Но там ужасно дорого. Послушай, Нэнси, – сказала Кэтрин с внезапной решимостью, – ты уверена, что Крис может позволить себе всю эту суету, цветы, подарки, дорогие отели? А если не может, нехорошо требовать этого от него.

– Он не жаловался, – холодно ответила Нэнси.

– Ты думаешь, он стал бы жаловаться? Он не из таких. Мне неприятно это говорить, Нэнси, но нам действительно следует быть честными в таких вопросах!

Нэнси улыбнулась своей простодушной улыбкой:

– Не волнуйся, дорогая. С Крисом все в порядке. Он, как говорят, большая шишка в Кливленде. Маленькая птичка принесла это Нэнси на хвосте. И не смотри так сердито. Я не собираюсь спорить на эту тему. Я уже вдоволь наспорилась сегодня из-за этой поездки в Вермонт.