– Сам ты Котя! Котенков Виктор Леонидович. Старший лейтенант ОБЭП.
Вглядываясь в лицо сидевшего за рулем парня, Федор попытался вспомнить, где и когда видел таксиста. После недолгих мучений память, сжалившись, сдалась, и Федор, облегченно вздохнув, произнес:
– Это ты во время игры с «Локомотивом» в дудку гудел?
– Я, – гордо произнес Генка. – Продули вы тогда всухую.
– Что поделаешь, – вздохнул Мостовой. – Сегодня они нас, завтра мы их.
Автобус, совершив обгон припаркованного к бордюру фургона с надписью «Цветы», начал сбавлять скорость.
Генка, понимая, что появление в поле зрения одного и того же автомобиля дважды может сказаться на исходе слежки, поспешил спрятать жигуленка за фургон, что было оценено Мостовым как элемент правильно выбранного решения.
Движение автобуса совпало с тарахтением рации.
– Шестьдесят пятый! Шестьдесят пятый! Ответь!
– Говори, – нажав на клавишу, произнес Генка.
– Тут звонит какой-то Четвертак, просит передать, что клиент пересел в автобус до Потапово. Как понял меня, Шестьдесят пятый?
– Понял нормально. Передай, сообщение приняли. Клиент номер два движется в том же направлении. В Потапово прибудем через тридцать минут.
– Поняла, передам.
Лицо Мостового озарилось удивлением.
– Считаешь, парни в плащах разделились, чтобы запарить нам мозги?
– Не знаю, кто кому хотел запарить, но что двигаются они в одном направлении – это факт.
– Факт-то факт. Вопрос, что подтолкнуло их к этому?
– Что не вы – это точно. Иначе и тот и другой «встали бы на лыжи» еще у метро. Ребята ушлые. От слежки уйти – что два пальца… – не договорив, Генка замешкался. – Одного понять не могу, слишком они уверенные какие-то, покрутили носом и айда – один в автобус, другой в метро.
– Ты прямо как наш полковник, – улыбнулся Федор. – Того хлебом не корми – дай порассуждать, «какие грамотные пошли преступники: грабят – хрен подкопаешься, алиби готовят, что комар носа не подточит».
––
Затушив сигарету, Мостовой вынул следующую. Не потому, что хотелось забыться в облаке сигаретного дыма. Руки помимо воли делали то, что хотели делать. Необходимо было занять себя, вот и хватались то за сигареты, то за зажигалку.
Потянувшись к бутылке, Мостовой вспомнил, что та пуста. Обхватив голову руками, взвыл, как воет волк в студеную зимнюю пору. Не от голода, не от одиночества, а потому, что не в состоянии изменить то, чего изменить невозможно.
«Послать кого за коньяком, что ли? – Мысль, вспыхнув, потухла, не дав разгореться огню желания до конца. – Кого пошлешь? Восьмой час».
Поднял голову. На глаза попали торчавшие в дверце сейфа ключи. Выйдя из-за стола, Мостовой подошел к призывающей запереться на замок дверце. Хотел было проделать то, что проделывал по несколько раз в день, но взгляд упал на бутылку из-под колы, в которой находился спирт. Обрадовался, как радуется ребенок, когда удается уговорить родителей купить новую игрушку.
Через пять минут бокал на треть был заполнен разбавленным водой спиртом; разбавлен не один к трем, как это делают «нормальные» люди, а так, как делают лишенные возможности мыслить адекватно – на тридцать граммов спирта десять граммов воды.
Выпив, Мостовой обхватил голову руками. «Эх, Серега! Серега! И зачем я тогда поддался на твои уговоры? Сидели бы сейчас в баре, вспоминали минувшие дни. А то и того лучше – по кружечки пивка, да партию в бильярд».
Ударивший в голову хмель отозвался разливающейся по телу истомой. Тоска схватила за горло так, что стало трудно дышать. «К чему бередить рану, когда все давно в прошлом? Сколько вспоминаю, ни разу не было так больно».
Запрокинув голову, Мостовой сделал пару движений вправо-влево. Обведя взглядом стол, придвинул папку с надписью «Мытник». Взяв карандаш, зачеркнул, не забыв поставить точку.
«Мытника нет. Радоваться надо, я же – будто прощаюсь. Бред какой-то. Где доказательства, что еврей виновен в смерти Четвертного? – Нет. И взять их негде».
––
Из шестерых бандитов взять удалось пятерых. Троим дали вышку, одному – пятнадцать. Водителя, что обслуживал банду после отсидки шести месяцев в тюрьме, отпустили из зала суда. Два года условно стали наказанием за то, что вовремя не разобрался и не сообщил о банде в милицию.
Следствие показало, что к ограблениям коллекционеров парень не имел никакого отношения. Наняли как таксиста, после чего последовали наезд, запугивание, обещание приговорить семью.
На скамье подсудимых оказались четыре уголовника, руки у которых по локоть в крови. Все, сколько насчитывалось эпизодов нападений на квартиры, были доказаны. Что касается убийства Четвертного, следствие как зашло в тупик, так и осталось топтаться до дня передачи дела в суд. Ни один из подозреваемых не взял на себя ответственность за смерть офицера милиции, и это притом, что все четверо были уверены: «вышки» не миновать.
«Получается, был кто-то, кто выстрелил Четвертному в спину. – Рассуждал Мостовой. – Кто? И зачем понадобилось убивать сотрудника МУРа, когда можно было, связав, оставить дожидаться своих?»
Подтверждением стали показания членов банды: «Убивать мусора и в мыслях не было. Статья расстрельная. Навтыкать – навтыкали. Не отпускать же, мент все-таки. Связали, затащили в сарай, там и оставили лежать за сваленными в кучу дровами».
При вопросе, кто всадил Четвертному стрелу в спину, бандиты, округлив глаза, теряли дар речи: «Какой арбалет, гражданин начальник? Захотели бы убрать – сунули в бок заточку, и дело с концом».
Арбалет волновал Мостового больше всего, особенно когда стало известно, что на стреле, пронзившей сердце Сергея, не было обнаружено отпечатков пальцев.
––
«Арбалет! Арбалет!» – Отозвалось в сознании.
Ушедшие в прошлое воспоминания напомнили: убийство Четвертного вошло в историю криминалистики как преступление, не отвечающее ни логике, ни правильности выбранных преступниками действий.
Сделав затяжку, Федор Николаевич сунул сигарету в пепельницу. Взяв в руки карандаш, нарисовал арбалет, не забыв поставить дату: «12 февраля 1990 года». Через минуту рядом появился еще один такой же рисунок, но уже под другим числом – «16 марта 2005 года».
«Пятнадцать лет, – подумал полковник. – Ощущение такое, будто вчера. Интересно, сможет экспертиза отыскать отпечатки на убившей Мытника стреле? Нет, придется поверить в высшие силы».
Глянув на бутылку со спиртом, Федор Николаевич представил себе Гладышева с Черкашиным, преследующих преступников, как пятнадцать лет назад преследовали парней в плащах он и Четвертной. Что подтолкнуло к этому, Мостовой не знал. Единственное, что чувствовал – беспокойство; настолько оно тронуло сердце, что рука сама потянулась к телефону.
«Чего это я в панику начал кидаться? – Остановил себя полковник. Плеснув из бутылочки в бокал «ядерной» жидкости, обхватил тот ладонью. – За тех, кто служил не ради славы, кто головы сложил на поле брани».
Вернув бокал на стол, закрыл глаза. Дыхание было равномерное, немного нервное, но устойчивое.
«Будь великодушен, – отозвалось в сознании хмельным туманом. – Хотя бы по отношению к самому себе. Не тешься настоящим, не клейми прошлое, ибо сущность времени в делах, в их благородстве и чести».
––
В Потапово въехали, когда начало темнеть.
– Самое противное время суток, – проговорил вслух Мостовой, видя, как Генка, щурясь, пытается не упустить из виду идущий впереди автобус.
– Да уж, хорошего мало, – согласился тот. – Свет фонарей мешает. Встречная ударит, пару секунд – и ты слепой.
