Обычно тому предшествовал экскурс в дела минувшего дня, после чего следовал разбор полетов и, как водится, выговор самому себе. За что? Не имело значения. Главное, не допустить переоценки.
Сейчас же хотелось лежать и смотреть в потолок. Пусть над головой не освещенное звездами небо, не похожая на кусок сыра луна, а всего лишь не претендующий на аллегории белый квадрат. Тем не менее…
«День и вправду выдался не совсем обычный, – прежде чем забыться во сне, подумал Мостовой. – Знать бы, каким будет день завтрашний?»
Сознание, ответив уходящим в никуда эхом «не совсем обычный, не совсем обычный», начало погружаться в глубину сна. Все как всегда: день-ночь, борьба-сон.
Последний не был таким, каким привык встречать его Мостовой – не крепкий, не успокаивающий, не располагающий к забвению. Настороженный, в какой-то мере даже испуганный, он будто предупреждал: все, что приснится, не есть плод воображения. Жизнь создала видение без права быть освобожденным от себя самого. Ты есть, в то же время тебя нет. Где ты? Там, где нет свободы мыслям, где нет спокойствия душе.
Душа Мостового даже во сне была не на месте. Он увидел тоннель, в конце которого можно было разглядеть светящуюся точку. Приближаясь, та становилась похожей на шар, из которого начали выходить необычно одетые люди.
Подобные наряды Мостовой видел в кино: отороченные собольим мехом шубы, высокие, похожие на трубы, шапки, расшитые золотом сапоги. Невиданное доселе зрелище должно было поразить, в крайнем случае, ввести в изумление. Мостового же перевоплощение сознания не только не затронуло, наоборот… Он вдруг ощутил, что живет жизнью вышедших из света людей. Словно он был такой же, как они, разговаривал на их языке, знал обычаи бытия и даже понимал образ мышления.
Приблизившись, свита остановилась. Шедший впереди человек с посохом сделал шаг вперед. То был Иван Грозный. Возникший за спиной гомон заставил полковника обернуться. На огромной, похожей на подкову площади он был не один: толпа людей, припав на колени, замерла в ожидании государевых речей.
Мостовой же смотрел на царя с безразличием во взгляде. Не ощущалось ни страха, ни испуга, как, впрочем, удивления и торжества тоже не было.
Приблизившись на расстояние вытянутой руки, государь, нахмурив брови, произнес слова, которые нельзя было услышать, но можно было понять.
– Кто ты?
– Человек, – ответил Мостовой.
– Человек? – хмыкнул, удивляясь простоте ответа, царь. – И что же тебя привело в мир наш, человек?
– Книга царей, – произнес Мостовой.
– Книга?
– Да. Та, что создали по твоему приказу, государь.
– Зачем тебе понадобилось видеть то, чего не видел даже я?
– Хочу знать, кто и за что убил моего друга.
– Безумство! – ударив посохом оземь, воскликнул царь. – Невозможно познать то, что неподвластно перу! Не потому, что летописец не ведает, о чем пишет. Причина в другом. Каждый живет в своем мире, с ним рождается, с ним умирает. Коли есть мир, должны быть вещи, наличие коих объяснить может только сам человек: страх, совесть, разум. Ты сам это подтвердил.
– Я?
– Ты. Зная, что ответ кроется в тебе, пытаешься найти там, где его никогда не было. Прежде чем искать, следует знать, что ищешь.
– Я же сказал – ищу книгу.
Царь задумался.
– Книга есть. Искать надо там, куда никто никогда не заглядывал. При этом помни – истина в борьбе.
Открыв глаза, Мостовой с минуту не мог понять, где он. И только когда мысли по поводу сна стали уступать место реальности, сознание, включившись в работу, начало пичкать мозг информацией.
Где царь? И что означают слова «ищи там, куда никто никогда не заглядывал»?
Процесс познания сна нарушил звонок телефона. Звонила супруга Федора Николаевича Арина Владимировна.
– Ты там живой?
– Живой, – ответил Мостовой.
– Слава Богу. А то мы тебя потеряли. Выходные, где намерен провести – в кругу семьи или, как всегда, на работе?
– Выходные?
– Да. Субботу, воскресенье. Нормальные люди предпочитают проводить их дома. Пьют чай с ватрушками, общаются с детьми, внуками.
– С ватрушками? Это хорошо, – представив себя в пижаме на кухне, тоскливо произнес Мостовой.
– Ну вот и славненько, – обрадовался застывший в ожидании голос. – Бросай все! Приезжай. Будем душу заблудшую лечить. Соскучилась, бедная, по теплу человеческому.
Представив, как сидя на кухне, пьет чай с ватрушками, полковник произнес в трубку: «Еду!»
––
Третьяковка открывалась в десять.
Подъезжая к Лаврушинскому переулку, Мостовой увидел длинную, похожую на змею, очередь и вспомнил: суббота – день посещения галереи школьниками и студентами.
Служебный вход оказался не заперт. Не имело смысла запирать то, что охранял двухметровый охранник. В черной форме, похожей на эсесовскую, тот напоминал скалу.
Увидев на спине охранника надпись «Скала», Мостовой не только не удивился, а даже наоборот – воодушевился. Чутье не обманешь.
– Куда? – произнес охранник, преградив дорогу.
– В галерею, – понимая, что без предъявления ксивы не обойтись, решил испытать судьбу Мостовой.
– Через центральный вход, в порядке общей очереди.
– Мне к директору.
– Позвоните в приемную, закажите пропуск.
– Но сегодня суббота.
– Приходите в понедельник. Таковы правила.
– В любых правилах бывают исключения.
– В наших – нет. Объект государственной важности. Проникновение является нарушением закона.
– А если вопрос, который следует обсудить, не менее важен, чем сам объект?
