Осень цвета кофе

Действующие лица и события романа вымышлены, и сходство их с реальными лицами и событиями абсолютно случайно…

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

© Антонова Н. Н., 2021

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2021

Пролог

Начало осени было волшебным и неожиданным. Златовласая красавица уже было занесла над порогом свою ножку, обутую в изящную туфельку из золотистой парчи, усыпанной оранжевыми, пурпурными и бордовыми яхонтами. На всём этом великолепии мерцала мельчайшим бриллиантовым напылением утренняя роса.

Но тут оказалось, что ушедшее ещё в середине августа лето вдруг опомнилось, почувствовав, что не догуляло, и красиво перешло дорогу осени. Та и ахнуть не успела, как лето присвоило себе месяц сентябрь, залило дни ярким солнечным светом, погрузило в позабытый было медвяный привкус зноя. А осени только и оставалось, что отыгрываться ранними закатами да прохладными тёмными ночами.

У Вадима Костюкова было прекрасное настроение! Наконец-то он встретил свою настоящую любовь, и ничего, что на четвёртом десятке. Ведь как сказал классик: «Любви все возрасты покорны».

У Вадима и раньше случались интрижки на стороне, но это было всё не то. Так, проходные варианты. Правда, с одной из них, с Ниной Кравченко, он расстался не очень хорошо. Вообще-то он с самого начала не собирался продолжать с ней отношения, но Нина, видимо, решила иначе и стала не только названивать ему по телефону, присылать сначала умоляющие эсэмэски, а потом угрожающие, но даже подстерегала его пару раз возле работы.

Скандал ему был совершенно не нужен, и он попросил поухаживать за Ниной одного из сотрудников фирмы, с которым приятельствовал в молодости.

Услуга, оказанная ему приятелем, была не бесплатной, Костюков заплатил ему за это деньги. Вадим считал, что плата будет гарантией того, что приятель не распустит при случае язык.

Нина вроде бы утихомирилась, полностью переключившись на Толика. Но Толику она тоже вскоре так надоела, что терпеть навязчивую Нину ему стало невмоготу, и он мало того, что бросил её, ещё и признался с досады, что ухаживал за ней не по своей инициативе, а по просьбе знакомого и за вознаграждение.

Кто именно заплатил ему, опять же, по словам самого Толика, он Нине не сказал.

– Ты не сумел удержать язык за зубами, – зло выговорил ему тогда Вадим.

У Нины хоть и есть один существенный бзик – любой ценой захомутать приличного мужчину и затащить его в загс, но всё-таки она не круглая дура. Вполне могла сложить два и два и выйти на него.

Поняла Нина или нет, по чьей именно просьбе её обвели вокруг пальца, неизвестно. Скандалов закатывать она Вадиму не стала. Может, всё-таки не догадалась – на что надеялся Костюков – или затаила злобу про себя – чего он втайне опасался.

Но чего теперь об этом думать и гадать, решил он, когда у него появилась любовь всей его жизни. Все другие женщины остались в прошлом. Кроме жены…

Что делать с Анной, Вадим пока не решил. Хорошо, что хоть детей у них нет. Правда, в их семье воспитывался племянник Анны, Артур Дмитриевич Пашаев, сын её старшей сестры. Но ведь он не был его родным ребёнком, Вадим его даже не усыновил. Хотя порыв такой в своё время у него был. Но воспротивились родители Анны, сославшись на то, что ребёнок не должен забывать своих родных родителей и фамилию он должен носить своего родного отца.

Вадим после этого заявления тёщи и тестя почувствовал себя тогда оскорблённым в лучших чувствах, а позднее стал тихо радоваться, что не стал отцом чужого ребёнка. Ведь теперь у него не было никаких обязанностей по отношению к мальчику.

Мужа своей возлюбленной Костюков не брал в расчёт по той простой причине, что он был всего лишь инженером-технологом на заводе и тягаться с Костюковым ну никак не мог с его-то мизерной зарплатой и двушкой в спальном районе, доставшейся ему от родителей.

Вспомнив цитату из фильма «Джентльмены удачи»: «Он кто? Инженеришка рядовой, и всё. Ну, что у него за жизнь? Утром – на работу, вечером – с работы. Дома жена, дети сопливые. Ну, в театр сходит, ну, летом в санаторий съездит в Ялту. Тоска смертная», Костюков невольно улыбнулся, подумав: «Всё верно, много лет прошло после выхода фильма, страна стала другая, а в принципе, ничего и не изменилось. Разве только то, что выбираться летом в санаторий рядовым инженерам стало накладнее. Зато тем, кто сумел подсуетиться и стать хозяином жизни, теперь практически доступно всё».

Ещё у Марины была дочь. Но девочке было всего четырнадцать лет, отроковица, как говорили раньше, и тинейджер, как говорят теперь.

Костюков не сомневался, что современными девочками, помешанными на гаджетах, шмотках и цацках, манипулировать гораздо легче, чем их сверстницами из девятнадцатого и даже двадцатого века, ценившими превыше всего духовность и мечтавшими о настоящей любви.

Сейчас же в этом возрасте сердце девочки легко завоевать дорогими подарками и перспективой безоблачного будущего, которого её родной отец обеспечить ей никак не сможет, зато для него, Костюкова, это раз плюнуть. Например, отправит учиться девочку за границу, в ту же Англию. И никаких проблем.

Сегодня у них с Мариной было обычное плановое свидание. Но Костюков, как, впрочем, и всегда, подготовился к нему основательно, закупив в супермаркете дорогие продукты, а в цветочном магазине огромный букет из ярко-красных и ослепительно-белых роз.

«Пусть вот Марина гадает, что это значит», – с улыбкой подумал он.

Для свиданий с Мариной Вадим снимал небольшую, но уютную квартиру у профессорской вдовы Калерии Геннадьевны Поповой.

Вдова профессора после смерти мужа собиралась жить отдельно от детей. Она отдала им четырёхкомнатные профессорские хоромы, а сама поселилась в спальном районе в квартире, которую ей купил и обставил сын. Но как-то так получилось, что старушка заскучала, а так как характер у неё был не вздорный, сноха с сыном предложили ей переехать к ним, то есть в квартиру, где Калерия Геннадьевна прожила практически всю свою сознательную жизнь.

И Попова с радостью согласилась. А новую квартиру в спальном районе решили сдавать, ведь, как известно, деньги лишними никогда не бывают.

Костюков, шагнув в глубину подъезда, как раз и подумал о деньгах, которые сегодня нужно было положить на карту Поповой.

«Вечерком и положу», – подумал Вадим.

Он открыл дверь своим ключом, сразу прошёл на кухню, достал большой глиняный кувшин и поставил в него розы.

Кухня тотчас преобразилась, приобрела праздничный вид.

Вадим приоткрыл окно, и зашептались дремавшие до этого светлые занавески на окнах, разбуженные залетевшим лёгким ветром.

Оглядевшись вокруг себя удовлетворённым взглядом, Вадим принялся накрывать на стол.

Спустя несколько минут он услышал звук ключа, открывающего дверь.

«Марина пришла!» – сладко замерло его сердце и тотчас забилось учащённо.

Вадим быстро вышел в прихожую, спрятался за большой одежный шкаф, а как только Марина вошла вовнутрь, он, сразу материализовавшись из-за шкафа, заключил её в объятия.

– Ой! – воскликнула женщина.

Её рука начала шарить в полумраке в поисках выключателя.

– Мариша, ну зачем тебе свет? – рассмеялся Костюков. – Разве ты не слышала, что темнота – друг молодёжи?

Женщина счастливо засмеялась и кокетливо ответила:

– Даже и не знаю, могу ли я относить себя к молодёжи.

– Можешь, ещё как можешь, – заверил её Вадим, не переставая покрывать поцелуями лицо любимой женщины.

Потом он посадил её на крохотный диванчик в прихожей, снял с неё обувь и, подхватив её на руки, унёс в комнату. Она, смеясь, попробовала отбиваться, но из её затеи ничего не вышло. Наконец, сдавшись на милость победителя, она прошептала, пьянея:

– Какой ты нетерпеливый!

– Да, я просто изголодался по тебе! – жарко выдохнул он. – Мы не виделись целых два дня!

– Всего два дня, – прошептала она, опрокидываясь на спину, и последнее, о чём она более-менее ясно смогла подумать, было то, что постель Вадим разобрал заранее.

А потом волшебный сладкий морок из жаркого шёпота, объятий, поцелуев, стонов и физического исступления накрыл их обоих с головой, вознёс в заоблачную высь и спустя какое-то время бережно опустил на смятые простыни.

Несколько минут они лежали не шевелясь. А потом Вадим сказал:

– Я хочу кофе.

– Сейчас сварю, – отозвалась Марина, сладко потягиваясь всем телом.

– Не надо, я сам, – ответил он и легко соскочил с постели.

– Тогда я в душ.

– Хорошо.

Когда посвежевшая, закутанная в махровый халат Вадима Марина вышла на кухню, он уже разливал густой, умопомрачительно пахнущий кофе по чашкам.

– Ой, – невольно вырвалось у женщины, когда дождь её каштановых, как и полагается дождю, влажных волос рассыпался по её плечам, – принеси мне, пожалуйста, заколку, – попросила она.

– А где она?

– На тумбочке возле кровати.

Марина прижала руки к лицу и подумала о том, что её личная жизнь завязалась в такой тугой узел, который не развязать. Если только разрубить…

Вадим отсутствовал пару минут. Вернувшись на кухню, он протянул ей заколку, взял свою чашку кофе и, поднеся её ко рту, успел сделать всего пару глотков. А потом судорожно взмахнул рукой и рухнул на пол.

По его остекленевшим глазам она поняла, что любовник мёртв, но всё-таки, пересилив свой страх, дотянулась до его руки и попробовала найти пульс.

Пульса не было. С минуту она постояла в оцепенении, а потом бросилась в спальню одеваться, напоследок схватила свою сумочку и выбежала из квартиры.

Она бежала, вернее, неслась сломя голову, по выложенной плиткой дорожке от подъезда к своей машине, оставленной на стоянке за углом.

Налетев на кого-то, она услышала звук пустого ведра, покатившегося по дорожке, но не извинилась, не остановилась, услышала нёсшиеся ей вслед ругательства и побежала ещё быстрее.

Она была почти у цели, когда из-за угла вышел мужчина с матерчатым мешочком, и, когда Марина столкнулась и с ним, он отлетел от неё, как мячик, вспоминая при этом то ли её, то ли свою мать, но она уже была далеко.

Оказавшись на стоянке и вставив ключ зажигания, она тронула машину с места и умчалась прочь.

Глава 1

Калерия Геннадьевна Попова была сегодня не на шутку встревожена, она уже который день подряд не могла дозвониться до своего квартиранта Вадима Аркадьевича Костюкова, человека уважаемого и со всех сторон положительного.

Дело в том, что шестого числа он аккуратно каждый месяц, ни разу не задержав оплату и на день, клал деньги за съём квартиры на её карту. Но вот прошёл день, другой, третий, а деньги так и не появились.

Сначала тревожность Калерии Геннадьевны напоминала лёгкое облачко. Но с каждым днём она тяжелела и наконец достигла размеров грозовой тучи, которая вот-вот разверзнется и станет метать молнии и громы.

И произошло это вовсе не потому, что Попова опасалась обмана со стороны Костюкова, нет!

Несмотря на его молчание, она не сомневалась в его честности и порядочности. Именно потому, что Калерия Геннадьевна была уверена в Костюкове, она и мысли не допускала, что он просто игнорирует её звонки.

С утра в её голову приходили мысли о том, что нужно поехать и открыть квартиру своим ключом, чтобы убедиться, что там всё в порядке, а потом уже думать о том, как найти Костюкова. Но врождённая деликатность профессорши тормозила её порывы.

Калерия Геннадьевна думала, что это не совсем вежливо – врываться хоть и в свою собственную квартиру, но на время предоставленную другому человеку. Ведь если Костюков окажется в это время в квартире, то он сочтёт её женщиной не деликатной и не интеллигентной.

Наконец, ближе к полудню её внутренний голос подсказал ей, что ехать всё-таки придётся.

На всякий случай она позвонила на работу сыну и посоветовалась с ним.

Сын ответил:

– Мама, однозначно нужно съездить и посмотреть на всё своими глазами.

Калерия Геннадьевна не стала уточнять, что именно сын имел в виду, говоря «на всё». Она решила, что сын произнёс это, повинуясь, как и она, своему внутреннему голосу.

И она поехала. Машину водить Калерия Геннадьевна так и не научилась, поэтому сначала хотела вызвать такси, но потом сообразила, что прекрасно доберётся на метро, которое доставит её почти до самого места.

На улице было тепло, вовсю светило солнце, и, несмотря на то что наступила вторая декада сентября, на газонах зеленела по-весеннему нежная травка, цвело огромное количество цветов, листья на деревьях не спешили бронзоветь и золотиться. А в кустах снежника радостно щебетали воробьи.

Калерия Геннадьевна расстегнула верхнюю пуговицу своего лёгкого плаща и ослабила шарф.

«Что-то я слишком тепло сегодня оделась», – подумала она на ходу.

Но, войдя в подъезд, женщина ощутила внезапно охвативший её озноб.

На лифте она поднялась на свой этаж и долго звонила в квартиру. Никто ей не открывал.

«Так Вадим Аркадьевич, наверное, сейчас на работе. День-то будний, – запоздало сообразила она. – Надо было вечерком сюда подъехать».

Калерия Геннадьевна в нерешительности потопталась на площадке перед квартирой, а потом всё-таки уговорила себя.

«Я только одним глазком взгляну, что там и как, и сразу уйду», – решила женщина, набравшись смелости.

Обе двери – и железная, и деревянная – открылись легко.

Нос Калерии Геннадьевны каждую осень и весну оккупировал насморк, но даже при всём при этом она учуяла какой-то странный, как ей показалось, несвежий запах.

Это заставило женщину на мгновение растеряться. Ведь она сдавала квартиру не бомжу какому-нибудь. Не мог же её приличный с виду квартирант настолько запустить жильё.

Даже мысль непрошеная промелькнула: «Вот и доверяй после этого людям».

Но Попова тотчас отогнала её от себя. Она прошла по коридору, заглянула в крошечную комнату, служившую ей и библиотекой, и кабинетом, в ней всё было нормально, потом открыла дверь в спальню и смущённо замерла на пороге – постель была разобрана, несвежее смятое бельё ясно говорило о том, чем здесь занимались.

Калерия Геннадьевна неодобрительно покачала головой, но про себя всё-таки решила, что выказывать квартиранту своего неудовольствия пока не станет.

Женщина отправилась на кухню, в уют которой она вложила особенно много труда и энергии, так как именно здесь любили засиживаться за чаем по вечерам её давние подруги.

От картины, открывшейся её взгляду, Калерия Геннадьевна покачнулась, хотела закричать, но горло её сдавил спазм, и она только хватала воздух открытым ртом. А потом женщина, забыв о том, что ей вот-вот исполнится восемьдесят лет, опрометью кинулась вон.

Когда она выбежала из квартиры на площадку, у неё прорезался голос. Попова громко закричала и стала стучать в двери соседских квартир:

– Помогите! Помогите хоть кто-нибудь!

Дверь одной из квартир открыла девочка лет восьми и спросила:

– Тётя Каля, что случилось?

Калерия Геннадьевна уже пришла в себя, она махнула рукой и потянула дверь открывшейся квартиры на себя так, что она захлопнулась.

В это время щёлкнул замок другой квартиры, на пороге которой появился Василий Иванович Гусятников, заслуженный пенсионер примерно её возраста.

– Что случилось, Калерия Геннадьевна? На вас лица нет! – воскликнул он, не на шутку встревожившись.

– А где остальные? – снова начала хватать воздух ртом Попова.

– Кто остальные? – не понял он.

Она потыкала в две неоткрывшиеся квартиры.

– Так Смысловы всем семейством в Турцию отдыхать уехали, не сегодня завтра вернутся. А Гасан Иванович в командировке уже две недели. Ключи мне оставил, чтобы я герань поливал и кошку его кормил.

И тут, наморщив нос, Гусятников подозрительно покосился на Попову и спросил:

– Что это за вонью из вашей квартиры несёт, Калерия Геннадьевна?

– Так, Василий Иванович, квартиранта моего убили! – всплеснула руками Попова.

– Как, то есть, убили? – не понял сосед.

– До смерти! – вырвалось у Поповой.

Гусятников хотел было зайти в квартиру Поповой и даже сделал несколько шагов, но потом передумал и спросил строго:

– Вы, Калерия Геннадьевна, вызвали полицию?

Она покачала головой. И Гусятников, вынув свой сотовый, стал нажимать на кнопки.

– «Скорую» ещё нужно вызвать, – пробормотал он.

– А «Скорую»-то зачем? – спросила Попова растерянно.

– Так положено! – отрезал Гусятников.

И они застыли оба, как два безмолвных стража на зыбкой границе между добром и злом.

Первой приехала «Скорая». Врач только развёл руками и нервно закурил, выйдя на площадку, понимая, что необходимо дождаться полицию.

– Чёрт-те что творится, – бурчал он себе под нос, – и кто только выдумал эти несносные правила?

– У меня ещё два срочных вызова, – пожаловался он Поповой.

Но та только беспомощно закивала в ответ, и тогда доктор принялся названивать диспетчеру, чтобы сообщить, что он задерживается на убийстве.

Диспетчер полузадушенно охнула в трубку и пообещала передать его вызовы другой бригаде.

Следователь Александр Романович Наполеонов с утра пребывал в отличнейшем настроении: он был готов передать в суд сразу два завершённых дела.

Всё в них было как надо: и улики, и свидетели, и факты. Короче, не подкопаешься. И немаловажным было то, что их раскрытие было его собственной заслугой, конечно, он не сбрасывал со счетов работу оперов и экспертов. Но как приятно всё-таки ощущать себя блестящим следователем.

При мысли об этом Наполеонов буквально лучился. И тут некстати раздался телефонный звонок. Игнорировать его было никак нельзя, так как звонило начальство.

– Здравствуйте, Фёдор Поликарпович! – проговорил Наполеонов.

– Здравствуй, Саша, – ответил полковник Солодовников, который был единственным, кто называл Наполеонова Сашей, – ты ведь закончил те два дела?

– Так точно, товарищ полковник, – отрапортовал следователь и, тут же улыбаясь, представил, как поморщился полковник. Не любил Солодовников всех этих официальностей.

– Поэтому, я думаю, – как ни в чём не бывало продолжил полковник, – тебе следует съездить на Малышева, дом одиннадцать.

– А что там случилось?

– Убийство, Саша, убийство случилось.

– Может, несчастный случай? – с надеждой в голосе спросил Наполеонов.

– Сомневаюсь. Так что поезжай, голубчик, и разберись.

– Слушаюсь.

Когда Наполеонов приехал по адресу, данному ему Солодовниковым, следственная группа уже была на месте. Врач «Скорой» спорил о чём-то с участковым, который отмахивался от него обеими руками и кивал на судмедэксперта, а тот, в свою очередь, не обращал ни малейшего внимания на обоих.

Руслану Каримовичу Шахназарову было и без них кем заняться. Невозмутимый эксперт Незовибатько обрабатывал поверхности на предмет оставленных следов. Полицейский фотограф Валерьян Легкоступов легко, точно бабочка, перелетал с одного места на другое и неустанно щёлкал фотоаппаратом, при этом он буквально искрился, весь поглощённый творческим процессом.

Именно Валерьян первым бросился в глаза вошедшему Наполеонову, и следователь, глядя на него, уже в который раз беззлобно подумал: «Убью».

А Легкоступов тем временем намеревался снять несвежий труп таким образом, чтобы на него красиво падала кружевная тень от листьев пальмы.

Наполеонов уже собрался отругать фотографа, как к нему устремился участковый:

– Товарищ следователь, – заговорил он на ходу, – вот врач «Скорой» торопится.

– Вы всё зафиксировали? – спросил он доктора, уже готового проглотить их живьём обоих.

– Чего там фиксировать? – рявкнул врач. – Его уже потрошит ваш судмедэксперт.

– Тогда поезжайте с богом, – проговорил Наполеонов тоном престарелой матроны.

Врач «Скорой» вытаращился на следователя, потом махнул рукой и быстро ушёл.

– Вы молодец, Александр Романович! – восхитился актёрскими способностями следователя участковый и пожаловался: – А то он мне тут уже всю плешь проел.

– Молодой ты ещё, Саголатов, чтобы о плеши думать, – отозвался Наполеонов.

– Не скажите, – не согласился участковый. – Вон у принца английского она уже в тридцать лет на макушке нарисовалась.

– Тоже мне принц нашёлся, – фыркнул следователь. – Иди работай, Стёпа, и будут твои кудри виться до ста лет.

– Скажете тоже, – хмыкнул участковый и исчез с глаз следователя.

А Наполеонов направился к Шахназарову.

– Что скажете, Руслан Каримович? – проговорил он, подойдя поближе.

– Да ничего не скажу, – отозвался Шахназаров, – труп лежит несколько дней.

– Сколько примерно?

– Сейчас ничего я тебе точно, Шура, не скажу.

– Хотя бы примерно, – заныл Наполеонов.

– После вскрытия! – отрезал судмедэксперт.

– Вечером?

– Вечером, – согласился Шахназаров, – но завтра.

– Завтра? – Наполеонов надел на лицо маску ужаса.

– Завтра, Шура, завтра вечером.

– Где у нас понятые? – спросил Наполеонов у вновь возникшего перед ним участкового.

– Да вон они! – Участковый ткнул пальцем в тёмный угол, где, прижавшись друг к другу, как две перепуганные птички в непогоду, сидели Гусятников и Попова.

– Соседи?

Саголатов кивнул:

– Мужчина – сосед, а старушка – хозяйка квартиры.

– Вот как? – заинтересовался Наполеонов и направился к пожилым людям.

Участковый увязался было за ним, но потом отстал. Решил, что если он понадобится, то позовут.

– Здравствуйте, – поздоровался Наполеонов, рассматривая мужчину и женщину, и представился: – Я следователь, Александр Романович Наполеонов.

– Попова я, Калерия Геннадьевна, – проговорила женщина и хотела встать.

– Сидите, сидите, – остановил её Наполеонов. – Вы, как я понимаю, хозяйка квартиры? – спросил он.

Вдова профессора печально кивнула.

– А вы? – обернулся следователь к мужчине.

– Сосед я, Василий Иванович Гусятников, – представился мужчина, – живу я здесь.

– В этой квартире? – удивился Наполеонов.

– Да нет, – отмахнулся Гусятников, – на одной площадке с Калерией Геннадьевной.

– Но Калерия Геннадьевна, как я понял, последнее время здесь не проживала. – Следователь снова повернулся к Поповой.

– Не проживала, – кивнула она. – Я жила у сына, а квартиру сдавала.

– Кому?

– Костюкову Вадиму Аркадьевичу.

– Давно он снимал у вас квартиру?

– Уже год.

– Он последнее время проживал здесь постоянно? – спросил Наполеонов.

– Я не знаю, – ответила Попова и зарумянилась, совсем как девушка.

«Ох и темнит старушка», – подумал следователь.

– Костюков жил в квартире один? – спросил он вслух.

– По-моему, у него была женщина, – с трудом выдавила из себя Калерия Геннадьевна.

– Жена?

– Не знаю. – Щёки профессорской вдовы снова стали пунцовыми.

– Да ладно тебе, Калерия Геннадьевна, тень на плетень наводить, – не выдержал Гусятников. – Ясное дело, что квартиру гражданин снимал для любовных утех.

– То есть квартирант Калерии Геннадьевны водил сюда женщину? – обратил Наполеонов свой взор на Гусятникова.

– А кого же он мог водить сюда ещё? – фыркнул пенсионер.

– Вы её видели?

– Рассмотреть её мне ни разу не удалось.

– Почему?

– Во-первых, потому что я нелюбопытный, во-вторых, проявлял мужскую солидарность и не совал свой нос в чужие амурные дела, в-третьих, они шифровались, как советские разведчики в тылу врага.

– Но ведь не может такого быть, чтобы вы ни разу не столкнулись друг с другом, например, на лестничной площадке.

– Как же, – согласился мужчина, – встречал я её раза два-три в подъезде.

– В чём она была одета?

– В синей куртке.

– А что вы ещё о ней можете сказать?

– Высокая, в тёмных очках, волосы светлые.

– Не густо.

Пенсионер пожал плечами.

Наполеонов снова повернулся к Поповой:

– Почему вы, Калерия Геннадьевна, пришли именно сегодня?

– Мы договаривались, что Вадим Аркадьевич будет деньги за квартиру переводить мне на карточку. И он всегда переводил день в день. А тут денег день нет, два нет, три нет, и телефон он не берёт. Я и пришла, сначала позвонила, потом открыла дверь своим ключом. И вот. – Калерия Геннадьевна жалобно всхлипнула.